Текст книги "Добро пожаловать в Абрау!"

Глава 1

Завод. Эва Кордова

На винном заводе «Абрау-Дюрсо» Эва Кордова работала двенадцатый год. В сферу ее обязанностей входил обход четырех подземных тоннелей, где в специальных стендах, называемых пюпитрами, выдерживалось сырье для будущего алкогольного напитка. В пюпитре под особым углом было сосредоточено около сотни бутылок и каждую из них Эва Кордова проворачивала на девяносто градусов, чтобы осадок из выдерживаемого сырья ровно выпадал в горлышко. Операция казалась простой, но за счет опасности разрыва бутылки, количества пюпитров, а также низкой температуры в тоннелях работа ее смотрелась незавидной и не перспективной.

Эве шел тридцать седьмой год, и она знала, что в погребах завода есть бутылки, возраст которых дышит ей в спину. Она мечтала когда-нибудь там побывать, но те тоннели были закрыты для лиц общего персонала. Бутылки в них переворачивались реже, и круглый год, кроме редких дней, установленных для посещений специалистов, поддерживалась полная темнота.

В тоннелях Эвы свет появлялся чаще. Они вентилировались и по ним водили туристов, чтобы те, насытившись тайнами подземелий, поверили в целебные свойства вина, впитали всю честность его приготовления и в фирменном магазине завода купили как можно больше бутылок. Только Эва знала честность предприятия с несколько иной стороны, поэтому изредка, пропуская пюпитры, выполняла свою работу быстрее намеченных часов вахты.

Из своей практики Эва знала, что если и не переворачивать бутылку неделю, осадок все равно ляжет в горлышко, пусть и не так ровно. Закон земного притяжения для виноградного сока никто не отменял и, как считала Эва, дегоржаж удалит осадок каким бы он ни был, одинаково. Проблема заключалась лишь в том, что ее подсменная, Оксана Биглева (в сферу ее влияния входило восемь тоннелей) могла заметить неперевернутые бутылки и кое о чем ей напомнить. Из-за вредной подруги Эва не хотела получать нагоняй от начальника цеха, поэтому пройти мимо пюпитра она не могла ни при каких обстоятельствах. Часть бутылок все равно приходилось переворачивать.

Вот и сегодня она зашла в тоннель №5, поздоровалась с первым пюпитром и его бутылками, спросила, как дела и как они провели ночь. Сообщила, что ее ночь прошла отвратительно из-за болей в животе, возникших сразу после плотного ужина. Упомянула о том, как упал доллар, и как сборная России по футболу сенсационно обыграла Египет. Окинула неспешным взглядом все бутылки, пытаясь вспомнить, какие переворачивала вчера, а какие не переворачивала уже две недели. Ничего не вспомнила и посредством русской рулетки прокрутила на положенные девяносто градусов те, что были больше запылены.

Впрочем, при таком тусклом освещении все бутылки были одинаково пыльными. Риски на днищах торчали во все стороны, и не было ни единого шанса уследить в них какую-либо последовательность. Эва, положившись на свой опыт, провернула несколько бутылок и пошла к следующему пюпитру. Так она дошла до середины тоннеля и уже собиралась затянуть песню, когда увидела странный предмет, лежащий под арочной дверью.

Предмет удивил Эву Кордову и в равной степени испугал. Сначала она решила, что это ящик, в котором бутылки переносили в цех для удаления осадка. Чуть позже она поняла, что врет самой себе, потому что ящик выглядит совсем не так, как подобает транспортировочным упаковкам. Предмет, оставленный под дверью, имел продолговатый корпус с острыми оцинкованными углами и крышку на тонких блестящих петлях. Глядя на петли, Эва решила, что перед ней лежит бельевой сундук. Если бы не бордовая обрамляющая ткань, придающая ящику траурный вид, она бы на том и сошлась, но окинув взглядом сундук повторно, Эва поняла, что это не так. Внезапное замешательство заставило ее отпрянуть от неопознанного объекта. Эва отступила назад и взглянула на дверь.

По слухам она знала, что тоннель №5 был заключительным из построенных еще в девятнадцатом веке, и все арочные двери, ведущие из него, равно как и из четырех других, были закрыты в целях безопасности персонала. Большая часть из них была замурована бетоном. Оставшиеся представляли завесу тайны. Даже те, кто проработал на заводе более тридцати лет, не знали, что за ними.

Она посмотрела направо, посмотрела налево и застыла в полном недоумении. Ящик имел такую форму, что пронести его меж пюпитрами не представляло никакой возможности. Нужно было освобождать дорогу, сдвигая пюпитры от прохода к стенам. А для того, чтобы их сдвинуть, потребовалось бы вытаскивать бутылки, прикасаться к которым было строго запрещено. Бутылки разрешалось только вращать, только в определенный промежуток времени и только установленному персоналу. Следовательно, как подразумевала Эва, пюпитры никто не двигал.

Но ящик, обитый бордовой тканью и сцепленный цинковыми заклепками, продолжал покоиться у двери, доставляя Эве столько изумления, сколько и тревоги. Ее ум отказывался объяснять транспортировку такого предмета и лукаво указывал на арочную дверь, долгие годы пребывающую под замком.

Эва убрала волосы со лба и подступила к ящику.

Откуда-то донесся гул. Женщина решила, что слышит очередной скрип каталки в одном из тоннелей погреба, но напряжение из нее не ушло, и она продолжила мотивировать себя тем, что всегда приносило ей удовольствие. Она подумала о кружке кофе с кунжутным печеньем. Душа ее затрепетала, как бабочка над открытым огнем, когда Эва убедилась, что звук действительно имеет место быть и доносится не из тоннеля, а из-за арочной двери.

От этой мысли ее спину свела легкая судорога.

Она уже давно упрашивала начальника перевести ее из тоннелей в производственный цех, где работа была более интенсивной, а время менее удручающим. Но всякий раз ей отказывали, потому что не могли найти замену. Никто не хотел работать в тоннелях. Или так искали…

«Если я умру, – заклинала Эва, – мой дух будет вечно скитаться здесь и пугать всякого, кто осмелится перевернуть хотя бы одну бутылку. Я буду выть, буду стонать, буду опрокидывать пюпитры, чтобы всем им отомстить за тяжелый неоправданный труд!»

Тут она вспомнила, сколько лет существует виноделие в Абрау-Дюрсо, сколько людей перебывало на вахтах, и ей стало понятно, почему по тоннелям бродит странный гул, раздаются скрипы и лопаются бутылки. Иногда Эва слышала такие необузданные звуки, что ее душа уходила в пятки. Природу их она не понимала и объяснить себе не могла. Поэтому ей оставалось только мириться со своими страхами и продолжать работу, какой бы жуткой она не смотрелась.

– Все из-за них! – прошептала Эва, имея ввиду призраков, населяющих погреба.

Тут Эва сменила тон, повернулась к тоннелю и вполголоса сказала:

– Я знаю, что вы здесь. Все здесь. И те, кто строил погреба, и те, кто в них работал. Все вы еще здесь, и я вас уважаю. Уважаю и прошу: не надо меня пугать. Я такая же, как вы, и я хочу, чтобы мы были заодно.

Она присела перед ящиком и коснулась ткани. На ощупь материя была мягкой и свежей, от досок исходил запах сырого дерева. Все смотрелось как-то нелогично, и пока Эва перебирала возможные варианты появления ящика в тоннеле, арочная дверь приоткрылась, и из образовавшейся щели заструился прозрачный туман. Эва заметила туман, когда тоненькие струи превратились в ручейки. Она поднялась, обошла пюпитр и стала возле стены.

В сферу ее деятельности не входило так много времени тратить на что-то, кроме бутылок в пюпитрах. И пусть у нее случались ситуации похуже, нежели туман и неопознанный объект, так озадачена как сегодня она была впервые. Ящик стоял поперек реалий, а позади него разворачивался феномен. Глаза женщины полезли на лоб, когда туман рекой повалил из-под двери, и до Эвы дошло, что за стеной скрывается нечто невероятное. НЛО!

Или чья-то злая шутка.

Она согнулась пополам, уперлась плечом в стену и попыталась сдвинуть ящик.

Эва была женщиной хрупкой и подверженной разного рода болезням. За свою жизнь она не переносила ничего тяжелее винных бутылок, поэтому не удивительно, что при всех ее стараниях ящик не сдвинулся ни на сантиметр. Сделав одну попытку, Эва успокоилась. Она поняла, что дверь ей не открыть, и в лучшем случае ей нужно продолжить свою работу, а об инциденте доложить начальнику цеха и подсменному вахтеру. Страшно ей уже не было. Наоборот, к ящику проснулся интерес и перед тем как уйти, она решилась приподнять крышку.

Она встала на четвереньки, опасаясь, что из ящика может что-то выпрыгнуть, поддела крышку и поняла, что и тут ее постигла неудача. Крышка была намертво прибита к торцам. Крышка была намертво прибита к торцам. А доски прилегали друг к другу так плотно, что ни один луч света не мог проникнуть внутрь ящика.

Эва вздохнула и вернулась к своим обязанностям.

Из прохода она еще раз посмотрела на дверь. Более жуткой картины в своей жизни она еще не встречала. Старинная каменная арка будто проваливалась в стену. Дугообразный свод тоннеля нависал над ней как тень. Доски потрескались, и наиболее глубокие трещины походили на раны, сквозь которые темными потеками просачивалась вода. На двери висело чугунное кольцо. Никто не брался за него десятки лет, из-за чего кольцо обросло ржавчиной и приняло отягощенный вид. Эва присмотрелась и уследила, что железная утварь раскачивается, словно кто-то толкал дверь изнутри.

Она протерла глаза.

Показалось.

Кольцо покоилось, как спящий ребенок.

Эва специально пропустила несколько пюпитров, чтобы как можно быстрее оказаться подальше от злополучной двери. Вскоре дела втянули ее в оборот, но мысли о ящике не выходили из головы еще очень долго.

К трем часам ночи она закончила обход в тоннеле №6 и перешла в седьмой. Здесь она чувствовала себя как дома. Она давно заметила, что в новых тоннелях, построенных метростроем, не было такого гнетущего состояния тревоги, как в тоннелях старых. Здесь не слышался гул, редко взрывались бутылки, и стены были будто бы теплее. Здесь не гас свет, и ей не приходилось в испуге бросаться за фонариком. Здесь все было как-то по-другому точно узкий перешеек, ведущий из старых тоннелей в новые, соединял два противоположных мира.

Раз за вахту ей отводилось двадцать минут отдыха, чтобы она могла выпить кофе, взбодриться и с новыми силами браться за работу. В столовую, где для персонала имелся кипяток и микроволновая печь, она возвращалась, пересекая тоннель №5. И пусть Эве не нравился такой путь, идти в обход через фирменный магазин, означало терять около пятнадцати минут своего отдыха. Оставшегося времени ей не хватит даже на чашку кофе.

Не успела она войти в пятый тоннель, как ее желание срезать путь к столовой резко изменилось. Она была готова поклясться, что слышит из тоннеля протяжный душераздирающий скрип. Сквозняк подгонял ее в спину, но вопреки законам природы скрип несся как раз в противоположную сторону. Против ветра, против эха, зато прямо ей навстречу.

Свет в тоннеле мигнул, будто кто-то топнул по каменному полу, и где-то в дальнем углу лопнула бутылка. Звон стекла Эва почти не заметила. Зато скрип задел ее так глубоко, что прежде чем сдвинуться с места, она несколько раз перекрестилась. Даже отголосками недалекого ума она понимала, откуда мог произрастать этот звук.

Эва Кордова набралась смелости и зашагала по тоннелю. Пока горел свет, она не была в полном одиночестве. Она привыкла, что ее окружают бутылки и эхо и в ее мировоззрении такая картина давно приняла обычный вид. Она шла, не оглядываясь и чувствуя, как сердце начинает шалить по мере ее приближению к арке. Она ничего не могла с собой поделать, но чем ближе становилась дверь, тем сильнее ее одолевало беспокойство. За несколько шагов до чертова места Эва остановилась и глянула поверх пюпитров. Из-за бутылок выплыла верхняя часть арки.

Дверь была приоткрыта.

Эва Кордова не стала обходить пюпитры. Она прошла по центральному проходу и остановилась поодаль от ящика. Она оцепенела, увидев объект своего внимания нараспашку открытым. Ящик был выдвинут ровно настолько, чтобы в щель дверного проема мог пройти человек. Воздух пропитался перегноем и, вдыхая его, Эва ощущала себя в лесу после сильного дождя. Несмотря на отвращение, какое она испытывала ко всему, что находилось за дверью, ее пронизывал тонкий душевный настрой остаться здесь еще на несколько мгновений. В ее подсознании появились две линии. Одна указывала по направлению к двери, другая – в абсолютно противоположном.

Туман потянулся к ее сапогам. Эва усмотрела в нем нечто злобное и неправдоподобное, будто к ее ногам тянулись щупальца. Хотя туман был вполне обычным, его целенаправленность женщине совершенно не понравилась.

Эва Кордова попятилась назад и тут же уперлась в пюпитр. Бутылки звякнули, и женщина вскрикнула. Край пюпитра уперся ей в спину и, как ей показалось, толкнул в обратном направлении. Туман дотянулся до ее ног, окутав их холодом и сыростью. Запах гнилой травы стал невыносим. Эва натянула на нос ворот свитера и приставными шагами попятилась к выходу. Туман за ней не погнался.

Она выбралась из тоннеля и заторопилась прочь от ужасного места. Она уже знала, что ни за что не вернется сюда одна. Только с начальником ночной смены и только в присутствии мужчин. Она знала, чем аргументировать свой страх. Даже если туман исчезнет к утру и дверь каким-то образом закроется, ящик из тоннеля никто не уберет.

Испуганная Эва достигла винтовой лестницы, когда арочная дверь отварилась шире, толкая ящик вбок, а два пюпитра весом под сто килограмм каждый, самостоятельно выдвинулись в проход. Женщина выскочила из погребов и понеслась к производственному цеху. В тот же момент в тоннеле №5 погас свет, и чернота на несколько минут наполнилась скрежещущими звуками.

Глава 2

Абрау. Трофим.

Его звали Дмитрий Лопушков-Трофимовский, но по имени его называли только родные мать и отец до тех пор, пока не погиб под колесами комбайна. Для всех остальных, включая родного деда, он был Трофимом.

Трофим переехал в Абрау в две тысячи шестнадцатом году из глухой малоизвестной деревни на западе Краснодарского края. На тот момент ему было четырнадцать лет, и за два года он не нашел ни одного человека, кто хотя бы краем уха слышал о его малой родине. Ребята в школе часто подшучивали над ним, что он прилетел с Марса. Трофим предпочитал не брать это близко к сердцу, но когда средняя школа закончилась, ему стало не по себе от мысли, что большая часть мальчишек и девчонок относятся к нему как к чужаку. Может быть, он и прилетел с Марса. Иначе не объяснишь, почему он постоянно выпадал из коллектива и почему все школьные задания учителя давали ему индивидуально. Он учился как порядочный троечник, которому никто не помогал нагнать упущенное, и в то же время никто ни в чем его не упрекал.

Жизнь Трофима начала меняться, когда ему исполнилось пятнадцать, и дед рассказал ему историю про призрачную шхуну. Пятнадцать лет – уже не тот возраст, когда мальчишка, нагруженный непростой подростковой жизнью, верит в сказки и былины. И дед, как никто другой это понимал. Поэтому, поведав свою историю, он передал внуку одну необычную вещь. С тех пор Трофим жил с ней неразлучно. Даже серебряный крестик на своей груди он изредка снимал, а вот то, что получил от деда, всегда оставалось при нем.

Трофим и сейчас не мог понять, как все произошло. Но он помнил: дед был трезв, что случалось с ним редко. Он что-то говорил и говорил, а потом в его руке появилось кольцо. И дед сказал: «Ты же хочешь увидеть шхуну?»

Трофим воскликнул: «Еще бы!»

«Тогда закрой глаза», – повелел дед.

Трофим закрыл и услышал, как чиркнула зажигалка. Следом было нечто похожее на развертывание бумаги. Трофим не подглядывал. Только слышал, как что-то хрустит, а потом к его руке, чуть ниже локтевой вены, прикоснулась адская боль. Мальчик попытался выдернуть руку, но было уже поздно. Дед настолько крепко сжал его запястье, что Трофиму остался только один путь. Терпеть. Рука налилась огнем, и пока дед заворожено смотрел на то место, куда прикладывал кольцо, в мальчика вселялось нечто.

Боль исчезла так же внезапно, как появилась. Чуть позже Трофим взглянул на свою руку и словно проснулся. Кольцо исчезло. Дед либо спрятал его, либо выронил, пока он испытывал муки. На руке остался лишь темно-синий круг, озаренный своеобразной выпуклостью и легкая паутинка, похожая на оберег, но не имеющая к нему никакого отношения.

Спустя год выпуклость не пропала. Она не причиняла мальчику никакого дискомфорта. Не чесалась и не краснела даже под прямыми солнечными лучами. Тем, кто задавался вопросом о происхождении самородного символа, Трофим отвечал, что это просто ожог, который он получил, неаккуратно вытаскивая из костра трубу. Кто-то верил, кто-то нет, большая часть его друзей кому родители уже разрешали делать татуировки, осуждали его и смеялись, что это очередная неудачная попытка выделиться из общей массы. Они ставили свои татуировки напоказ, доказывая насколько круче, сильнее и совершеннее выглядят их работы.

Трофим искренне верил, что когда-нибудь и его одноклассники облагоразумятся и поймут, что он ничем не хотел выделяться из толпы. А еще ему казалось, что толпа сама хотела, чтобы он из нее выделился.

Тайну своей метки Трофим так и не выведал, потому что дед умер спустя несколько дней после того происшествия. Напоследок он сказал, что шхуну-призрак он обязательно увидит, потому что на руке у него особый знак, но его слова Трофим пропустил мимо ушей. Слишком дорог был ему дед как человек. А все легенды о призрачном корабле, который в полночь причаливает к скале, на тот момент были пусты. Трофим не придавал им значения.

Совсем по иному он отнесся к своей утрате. Его семья лишилась еще одного мужчины. Он остался один, и обремененный нелегкой судьбой, продолжал учиться в школе, терпеть назойливых одноклассников и заверять маму, что ничего не происходит. Все хорошо. Ему никто не мешает, а не самые удачные отметки в классном журнале лишь подтверждение тому, что он был рожден для чего-то другого.

То, ради чего, как он думал, был рожден, частично коснулось его летом две тысячи семнадцатого года.

К поселку Абрау-Дюрсо можно попасть всего одной дорогой. Для этого нужно добраться до Новороссийска и на развилке у АЗС «Лукойл» свернуть в противоположную от города сторону. Минуя несколько населенных пунктов и выдержав извилистый серпантин, взору предстанут виноградники, за которыми и располагается поселок с его главной достопримечательностью – озером Абрау. Для всех туристов озеро являлось конечной точкой путешествия, и только небольшая категория жителей была осведомлена, что озером достопримечательности Абрау-Дюрсо не заканчиваются. Благодаря деду Трофим узнал путь от озера к морю – к тому удивительному месту, где и начали происходить чудеса. Сначала с его предком, а потом и с ним самим.

 Здесь никто не жил долго. Люди приезжали, чтобы посмотреть на заводь, отгороженную узкой полосой суши от моря и насладиться диким отдыхом, что позволяло расположение скалистых гор по обе стороны пляжа. Впервые Трофим попал сюда по горной тропе с южной стороны и, глядя на мир у себя под ногами, понял, что место, о котором поведал ему дед, действительно существует. И оно удивительно.

Дед не описывал богатства малого закутка земли и в целом о его прикрасах отзывался лишь сухими словами, но Трофим помнил, как однажды он сказал, что увидев там нечто, навсегда забываешь обо всем на свете. Тем нечто и оказалась шхуна, появляющаяся глубокой ночью и исчезающая с первыми лучами солнца. Впрочем, впервые Трофим побывал там днем, и о шхуне не могло быть и речи. Он стоял на краю пропасти. От восхищения его сердце рвалось изнутри, и он думал, что такие свершения если и случаются, то исключительно редко.

Пляж был пуст. Из серой гальки в море выдавались два разбитых причала. Между ними на узкой полосе, отделяющей море от заводи, располагалось нелепое строение. Из-под дырявой крыши виднелись старые лодки и буи. За строением находился забор, преграждающий путь на другую сторону пляжа. Там Трофим разглядел раздевалки, перегороженные цепями, медицинский пункт и спасательную вышку. Все пребывало в упадке и непреднамеренном старении.

Когда его взгляд ушел от пляжа и переместился под скалу, он, наконец, увидел людей. На камнях лежали две женщины. Тела их были полностью обнажены, и Трофим от испуга присел в траву. Он подумал, что женщины, несмотря на расслабленность и яркое солнце, могли заметить его. Конечно, скала возвышалась над ними метров на сорок-пятьдесят и сказать, что он смотрел на них в упор, не получится, но Трофим увидел, что ему полагалось. Он увидел женщин в том образе, в каком не видел еще никогда в жизни, и решил, что не упустит шанса подобраться поближе, чтобы рассмотреть из чего они состояли.

Было около четырех часов дня. Солнце медленно сползало с небосвода и устремляло свои лучи прямо на скалу. От камней исходил жар и, спускаясь по тропе, Трофим почувствовал легкое недомогание. Солнце точно выжигало его. Трофим поглядывал вниз, и подозревал, что тем же путем обратно не пойдет. Слишком страшным казался ему обрыв.

Он спустился к середине скалы и женщины стали на десяток метров ближе. Теперь он мог рассмотреть их огромные несуразные груди, подставленные под солнце, как сухофрукты. Одна из женщин закрыло лицо соломенной шляпкой. Другая положила на глаза руку, но, даже не видя их лиц, Трофим понял, что женщинам либо много лет, либо они необоснованно себя запустили. Их тела были рыхлыми и некрасивыми. Груди свешивались по обе стороны. Животы утопали в складках, куда одна из женщин умудрилась засунуть плоский камень, а другая книгу.

С минуту Трофим сомневался, стоит ли вообще спускаться ниже. Он впервые видел голых дам и вдруг понял, почему некоторым из них лучше прятать свое тело под одежду. Сейчас одна из женщин повернулась боком, продемонстрировав огромную попу, и ему стало еще хуже. Она высунула камень из складки на животе и положила на ягодицу. К камню она добавила несколько ракушек, а подруга, укрываясь соломенной шляпкой, отодвинулась от нее на расстояние вытянутой руки. Ее ноги на мгновение раздвинулись, явив свету копну лобковых волос. Женщина пригладила их, будто волнуясь за укладку, а через секунду принялась чесать там, напомнив Трофиму собаку, которая в неловкой позе, боролась с прожорливыми блохами.

Пока женщина чесалась, ее ноги раскинулись так широко, что Трофим почувствовал неловкость. Ему стало стыдно смотреть на то, как «дама» пытает свое невзрачное тело. Надо заметить, что книга так и не выпала из складки ее живота и Трофим даже увидел несколько букв на обложке. Роман начинался со слов: «Унесен…»

Но вот мучения женщины закончились. Она развалилась на камнях, плотнее прилепила шляпку к лицу и задышала ровными непрерывными вдохами. Груди ее еще сильнее обвисли по обе стороны тела. Бледные ноги соединились, и по всему достоянию ее образа было видно, что женщина наконец-то сумела расслабиться.

Трофим спустился к основанию горы и прошелся по берегу. Море не давало пляжу замереть. Он постоянно слышал шум волн, ветра и какой-то едва различимый гул, похожий на далекие крики людей. Вблизи заводи шуршали камыши, и в прорехах между их стеблями Трофим видел темную гладь воды. Если море набрасывалось на берег, то заводь таила скованность и умиротворение. Трофим смотрел то в одну сторону, то в другую, не понимая, как на маленьком клочке земли могло сотвориться такое чудо: овальная заводь с ровными краями и, по соседству, море. А между тем и другим узкая полоска суши, за много лет так и не исчезнувшая под натиском штормов.

Он прошелся до противоположной горы. Там он нашел еще одну тропу, круто поднимающуюся вверх. Вершину горы Трофим не видел. Она утопала в зелени сосен и можжевельников. У подножья он обнаружил чьи-то плавки. Не решаясь к ним притронуться, он повернул назад, и, не доходя до своей тропы, увидел утоптанную дорожку, ведущую от пляжа к старым воротам. Здесь Трофим остановился. Пляж был не таким диким, как казался со стороны. Возможно, во времена деда здесь было пусто, но сейчас место выглядело, как недавно покинутое птичье гнездо. Как известно, гнездами одних птиц иногда пользуются другие пернатые. Двух из таких Трофим нашел под скалой. Сейчас они его не видели, потому что скала пузом выдавалась в море и закрывала женщин от пляжа.

Трофим, заинтересованный воротами больше, чем женщинами, устремился прочь от берега. Он не знал, что за ними. Дед вообще ничего не рассказывал про ворота и прилегающие к пляжу территории. С его слов Трофим помнил, что шхуну можно увидеть со скалы. А чтобы точнее

понять, о какой скале идет речь, дед дал описание пляжа и упомянул про заводь. Тут Трофим не промахнулся. Все описание сходилось один в один, если бы не слово «дикий». Пляж был совсем не диким. Его посещали люди, причем по их откровенности он понял, что пляж пользовался популярностью только у определенной группы туристов. Через пару недель, когда он увидит немало мужчин и женщин в соломенных шляпах и без чего бы то еще на теле, он в этом убедится. А пока Трофим проник на территорию захудалого лагеря. В густом лесу были спрятаны маленькие домики. Широкая тропа, усыпанная галькой, вела вглубь зоны отдыха.

Трофим прошел по ней до первого свободного места. Две трубы торчали из земли, символизируя заброшенную волейбольную площадку. С одной стороны был высокий забор, поросший хной. С трех других не было ничего. Только деревья разной ширины и высоты, из-за чего площадку закрывала плотная непроглядная тень. Напротив Трофим обнаружил длинное здание из белого кирпича. На входе крупными буквами было написано

«СТОЛОВАЯ»

Впечатленный очередной находкой, мальчик около получаса блуждал по лагерю, разглядывая одинаковые домики и ведущие к ним тропы. Люди здесь жили. Он понял это по вещам, аккуратно развешанных на бельевых веревках. К столовой подходила гравийная дорога. По протектору шин Трофим решил, что сюда заезжали только военные машины. Сегодня протектор был свеж, но в окнах столовой стоял мрак.

По всему лагерю он не услышал ни одного человеческого голоса. В кронах деревьев пели птицы, но почему-то их пение его настораживало, а не забавляло. Лагерь смотрелся мертвым.

Трофим вышел через ворота и поднялся по скале. Женщины так же лежали под солнцепеком. Они перевернулись на животы, подставив солнцу дряблые попы. На спине одной из них Трофим заметил татуировку.

В тот день он вернулся домой в приподнятом настроении. Во-первых, дед не солгал: то сказочное место существовало. А во-вторых, он ненароком наткнулся на нудистский пляж, что еще больше разожгло его интерес. Своей находкой Трофим поделился с другом, и вместе они не единожды возвращались на скалу, чтобы наблюдать за голыми людьми. Они открыли удивительную картину женских прелестей. Со скалы было видно все, и за первые два месяца лета Трофим понял, что женщины могут быть красивыми на лицо и невзрачными на фигуру и наоборот. Некоторым удавалось собрать в себе все, другим не удавалось собрать ничего. Самым отвратительным достоянием каждой женщины смотрелся лишний вес. На втором месте по той же отвратительности стоял возраст. Трофим не мог объяснить, зачем людям требовался идеальный загар, если им глубоко за сорок.

Несколько раз они видели старух, похожих на зомби. Они ковыляли по гальке, а их груди раскачивались, как гири. А когда одна из старух неожиданно спотыкалась или оступалась в яму, груди шлепались друг о друга, и тот звук напоминал Трофиму шлепки по лбу, которыми они в шутку награждали самих себя за проколы.

Большая часть молодых женщин была уже загорелой. Они подставляли под солнце зону бикини и лежали, словно под объективом фотоаппарата. Были и те, кто лежал, прячась от солнца под зонтиками.

Многие люди приезжали на пляж парами. Но соотношения мужчин и женщин все равно не поддавались сравнению. Женщин было намного больше.

За все лето, пролетевшее с удивительной быстротой, Трофим понял, что открытие нудистского пляжа – есть едва ли не самое большое открытие в его жизни. В такие моменты он чувствовал себя так, будто мир упал ему под ноги. Смотреть на обнаженных женщин было нечто сверхъестественное и каждый раз, когда он спускался по скале к «смотровой площадке», он крутил головой, чтобы в тысячный раз удостовериться – вокруг никого нет, и никто не лишит его удовольствия.

Уже во второй половине августа пляж стал пустеть. Ближе к осени полили проливные дожди, тропы стали скользкими и Трофим перестал посещать любимое место. Так миновал год, и пришло новое лето, которое шестнадцатилетний мальчишка намеревался провести не хуже, чем предыдущее. Но уже в самом начале кое-что пошло не так, потому что Трофим решился посетить пляж ночью.

В ту самую ночь, когда Эва Кордова заметила странности в погребах винного завода «Абрау-Дюрсо», круг на запястье мальчика потемнел и вспух. Его рука не болела, но стоило ему провести подушечками пальцев по коже, становилось ясно, что под старым ожогом образовывалась полость. Что-то вырывалось наружу, и Трофим принял единственное верное решение.

Глава 3

Абрау. Трофим и Говорун.

Он показал руку матери.

– Тебе нужно сходить к врачу, Дима, – немедленно отреагировала женщина, которой подобные вещи никогда не казались нормальными.

Мама Трофима отработала медсестрой пятнадцать лет. Больница в Абрау была для нее третьей точкой работы после медицинского колледжа.

– Но ожог не болит, – Трофим попробовал скинуть меры предосторожности и смягчить приговор матери.

Он не любил больницы, какие бы они ни были. Запах в помещениях всегда напоминал ему сельские лазареты, где работала мать, когда он был совсем мал. Там всегда плакали дети, стонали взрослые и врачи были точно командующие концлагерями.

– Он вспух, – настаивала мать. – Мне не нравится, как он вспух. Тебе надо сдать кровь, чтобы провериться на инфекцию.

– Но…

– Ты хочешь, чтобы тебе отрезали руку по локоть? – спросила она, чуть повысив голос. – Ты помнишь, как бабушка проигнорировала мои советы и не обратилась в больницу вовремя? Ей отрезали ногу по колено. А ведь у нее всего лишь разболелся большой палец. Не упрямься, Дима! Тебе нужно в больницу. Сейчас сходи в приемный покой к доктору Панину. Он посмотрит тебя и скажет, что делать дальше. Я не сомневаюсь, что он отправит тебя в Новороссийск, в поликлинику. Он будет абсолютно прав.

– Может быть, я просто выпью антибиотик?

– Выпьешь, – согласилась мама. – Обязательно выпьешь. Сразу, как врач поставит тебе диагноз.

Она еще раз провела по вспухшему кругу.

– Очень странно, что нет никаких покраснений. Должны быть. Очень странно.