Текст книги "Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 3. Часть 5. За Великой Китайской стеной"

Войдя в затруднительное положение северокорейского дипломата, Наташа советует:

– Что за разница, какая у него фамилия! Выдумайте любую.

– А какую выдумать? – продолжает нервничать дипломат.

– Откройте «Жэньминь жибао» и возьмите оттуда первую попавшуюся фамилию. Только не Дэн Сяопина.

Советник последовал рекомендации и с тех пор заделался нашим приятелем, хотя северокорейское посольство в целом в круг наших близких друзей не входило. В китайском вопросе, как, впрочем, и во всех других, Пхеньян проводил собственную, независимую от Москвы политику.

Беседы с северокорейским приятелем практической отдачи не давали, но всегда забавляли. Первая беседа состоялась в посольстве КНДР, в большом зале, украшенном мраморной статуей вождя Ким Ир Сена. Советник принимал нас с Наташенькой на пару с каким-то важным господином, который постоянно сопел. Мы задавали вопросы, северокорейцы давали на них комичные ответы. Спросили их о местонахождении знаменитой горы Пэктусан, связанной с именем Ким Ир Сена. Дипломаты, посовещавшись, заявили, что не знают, где эта гора находится. Поинтересовались мнением собеседников о последних статьях в «Жэньминь жибао» относительно роли марксизма в современном мире. Последовал ответ: не читали таких статей. Попросили дать оценку итогам недавнего визита японского премьера Накасонэ в КНР. Корейцы долго молчали и в конце концов констатировали, что анализ визита пока не завершен.

Мы уже совсем отчаялись услышать от северокорейских дипломатов что-либо вразумительное, но тут с совершенно неожиданной стороны пришла подмога. В зале кроме нас четверых находилась еще официантка. Она разливала напитки и, в соответствии с корейской традицией, палочками посылала нам, гостям, пищу в рот. И вдруг дама неожиданно сменила свое амплуа. Отложив чайники и палочки в сторону, она вступила с нами в оживленную беседу. Мужчины молчали, а переквалифицировавшаяся официантка громила американский империализм и его южнокорейских «прихвостней», бахвалилась «редко встречающимися в мире» достижениями КНДР.

Целый месяц мы находились под сильным впечатлением от поведения северокорейской официантки, оттеснившей на задний план двух своих начальников. Ситуация прояснилась на одном из дипломатических приемов, на котором мы встретили корейского советника в сопровождении той дерзкой официантки. Оказалось, что она жена советника и сама тоже советник посольства КНДР.

В 1983 году между Пекином и Пхеньяном произошла крупная ссора, посол КНДР в знак протеста был отозван на родину для консультаций. Из протокольной заметки в «Жэньминь жибао» мы узнали, что наш приятель-советник временно исполняет обязанности главы северокорейской дипмиссии. Пришли к приятелю, чтобы поздравить его с назначением. Он удивился поздравлениям, заявив, что «Жэньминь жибао» давно не читал, поэтому о своем повышении не знает.

Помимо иностранных дипломатов, общались мы, конечно, и с китайской элитой: дипломатами, депутатами ВСНП, мэрами, учеными, директорами заводов, артистами. Большинство из них тоже успело «расковаться» к тому времени и позволяло себе высказывать сугубо личные суждения, подчас не совпадавшие на 100 % с официальной линией партии. Попадались среди собеседников по-настоящему выдающиеся личности, глубоко анализировавшие тенденции развития КНР, ее внешнюю политику, международные отношения в целом. Поражало и то, как блестяще владеют русским языком китайцы-советологи: дипломаты, ученые, журналисты. Мы явно проигрывали на их фоне.

* * *

Из рассказанного выше видно, как активно Натуля помогала мне общаться в дипкорпусе и в местных официальных кругах. Но, кроме того, супруга еще и работала в посольстве. Она, конечно, могла бы успешно трудиться на любом дипломатическом посту, включая высшие. Ведь она получила в МГИМО профессию дипломата, затем семь лет блестяще выполняла дипломатические функции, причем не где-нибудь во второстепенной стране, прозябающей на задворках мировой политики, а в Соединенных Штатах Америки, в их самом развитом и политически важном штате Калифорния! И в сфере науки Наташа к моменту нашего прибытия в Китай достигла больших высот.

Но, увы, как уже отмечалось в части 2 (т. 1), в советские времена существовал фактический запрет на то, чтобы муж и жена одновременно занимали дипломатические посты. Казалось бы, такое совмещение было экономически выгодно государству: содержать за рубежом вместо двух семей одну (транспортные расходы, оплата жилья и т. д.). Тем не менее нам не раз в кадровой службе МИДа продолжали разъяснять, что в таком случае семейная пара будет получать больше посла, а это недопустимо. Возможно, были и какие-то другие соображения. В любом случае упомянутый запрет неизменно действовал и нарушался только в очень редких, исключительных случаях.

Жены могли трудиться, но лишь на вспомогательных, недипломатических должностях, и принимали их на работу, как правило, уже на месте, в загранучреждении, к тому же на 1/2 или 1/4 ставки. Однако и за эти должности разворачивалась конкуренция, далеко не всем они доставались. Напомню, что в генеральном консульстве СССР в Сан-Франциско Наташа по документам занимала полставки телефонистки, но при этом выполняла также функции пресс-атташе, переводчицы, директора библиотеки, хозяйственного менеджера, атташе по культуре, председателя женсовета, учителя английского языка и еще сонм обязанностей.

Когда мы прибыли в посольство в Пекине, там никаких должностных вакансий не было. И существовала целая очередь ждущих появления таких вакансий. Наташе, однако, предложили работу почти сразу, вне очереди, с учетом ее высочайшей квалификации. Натуля заняла полставки пресс-атташе посольства. Обрабатывала прессу, составляла ее сводки и анализы для посла, готовила официальные заявления от имени нашего дипредставительства, контачила с коллегами из других посольств. Идеально выполняла свои служебные обязанности, регулярно удостаивалась устных похвал со стороны посла и других старших дипломатов, получила и благодарственную грамоту за свой труд.

Тем не менее, вернувшись из отпуска в 1984 году, мы узнали, что Наташина ставка упразднена и передана в другое подразделение. Это были интриги, устроенные главным бухгалтером посольства, который хотел порадеть жене своего протеже. Нам пришлось устроить бучу, в итоге ставку вернули Наташеньке, и она продолжила успешно трудиться на благо посольства.

* * *

Хочу вспомнить тех людей, которые руководили нами в посольстве, а также некоторых ярких коллег.

Возглавлял дипломатическую миссию Чрезвычайный и Полномочный Посол Илья Сергеевич Щербаков. В прошлом партийный функционер, таковым он во многом и оставался. Хотя до этого десять лет отработал послом во Вьетнаме и уже несколько лет тянул лямку в Китае. И.С. Щербаков был простоват обликом, одеждой, манерами и в то же время держал себя важно, чопорно. Дипломатическими талантами не блистал: не умел нравиться людям, входить к ним в доверие, не любил человеческого общения, не отличался аналитическими способностями. Держал нос по ветру, исправно колебался вместе с линией партии, а когда эта линия теряла четкость – впадал в смятение, паниковал, злился, выплескивал отрицательные эмоции на подчиненных.

С китайскими официальными лицами вступал в контакт без малейшего желания, только по указанию из Москвы или когда нельзя было увильнуть. На критику некоторых мидовских начальников по поводу своей пассивности заявлял, что с китайцами не о чем разговаривать.

В дипкорпусе круг общения И.С. Щербакова сводился в основном к «братским» социалистическим странам. Их послами он командовал словно взводный солдатами. В задачу нашего посольства входило удержание друзей на «правильных» позициях по Китаю. Главным звеном в этой работе были совещания послов «братских» стран. И.С. Щербаков не только навязывал остальным оценки по всем аспектам внешней и внутренней политики Пекина, но и следил за поведением, моральным обликом коллег.

На одном из совещаний Илья Сергеевич велел мне разлить водку участникам. Выполняя приказ, дохожу до польского посла, толстого мужчины с красной физиономией. Поляк шепотом интересуется:

– А нет ли виски?

– Только водка в наличии.

– А я предпочитаю виски.

Наше шушуканье вызвало недовольство Ильи Сергеевича:

– В чем там дело? – грозно гаркнул он.

Я объяснил: товарищ посол интересуется виски.

– Виски?! – Щербаков аж захлебнулся от возмущения. – Виски подают у американцев. Пусть катится в американское посольство, там нальют.

Польский посол не обиделся, он привык. Буквально накануне, на приеме в австрийском посольстве по случаю 300-летия разгрома турок под Веной (в 1683 году) Илья Сергеевич во всеуслышание честил поляков. Австрийский посол посетовал советскому коллеге, что поляки приписывают себе решающую роль в спасении Вены, а это, мол, никак не соответствует действительности. Илья Сергеевич тут же взорвался: «Поляки – это вероломнейший народ! Хвастуны и обманщики!».

Фраза была сказана по-русски, мне полагалось перевести ее на английский для австрийца, но я колебался. Меня приободрил стоявший неподалеку (и все слышавший) польский посол:

– Не стесняйся, переводи. А то я могу перевести.

Ругал Щербаков нерадивцев из «братских» стран и за «ревизионистские шараханья» в китайском вопросе. Некоторые из них начали испытывать уважение к реформам в КНР, отмечали важные перемены в китайской внешней политике. Венгры говорили об этом почти открыто, другие сдерживали эмоции, но и их периодически «прорывало». Илья Сергеевич в таких случаях устраивал разносы, приводил «заблудших» в чувство. Верным помощником ему служил монгольский посол. Даже тексты выступлений монгола на совещаниях послов писали мы, советские дипломаты. Да и его доклады в Улан-Батор, руководству МНР, надиктовывались нами. Почти так же покладисто вели себя болгары и кубинцы. Писали они сами, но используя советские оценки. Восточные немцы и чехословаки в открытые споры с Щербаковым не вступали, но их взгляды не всегда совпадали с установками Старой площади.

При этом «братья» неизменно выказывали советскому послу особые знаки внимания. Пришли мы с И.С. Щербаковым на ужин в польское посольство. Сели за стол, я читаю меню, которое на английском языке. Вижу блюдо под названием «venisson». Что это за штука, не знаю, никогда такое слово не встречал. И вдруг слышу, Илья Сергеевич громко радуется:

– Вот это да! Косулю подадут!

Я сконфузился. Ведь наш посол совсем не владел английским, а тут меня переплюнул, расшифровал слово «venisson». Лишь к концу ужина попалось мне на глаза меню И.С. Щербакова. Оказалось, что ему заботливые поляки меню подали на русском языке.

Изредка И.С. Щербаков обменивался визитами с послами дружественных СССР стран третьего мира. Империалистов игнорировал (они отвечали полной взаимностью). На дипломатических приемах стоял с насупившимся видом и ждал, когда к нему кто-то подойдет. Как следствие такого поведения, ни с одним коллегой по дипкорпусу И.С. Щербаков по-настоящему не сблизился, не установил подлинно дружеских связей.

В собственном посольстве он тоже держал всех на расстоянии вытянутой руки. Интригами не занимался, козни подчиненным не чинил, но бывал груб, нетактичен, несправедлив, принимал массу дурацких решений, говорил порой весьма наивные вещи.

Ежедневное утреннее совещание дипсостава в кабинете посла являлось пыткой и цирком одновременно. Пыткой прежде всего потому, что Илья Сергеевич смертельно боялся сквозняков и не позволял ни включать кондиционер, ни открывать окна. Ощущение было такое, словно находишься в парной. Зимой, кстати, тоже, ибо кабинет прогревался до банных стандартов.

Разморенные жарой и духотой участники совещания, клюя носами, слушали сообщения, накануне поступившие с телеграфной ленты ТАСС, а также пересказ публикаций в центральной прессе КНР. Периодически посол прерывал дипломата, ответственного в этот день за обзор СМИ, и раздавал задания, не забывая «лягнуть» кого-то из присутствующих за «проколы» при выполнении предыдущих заданий.

Как-то И.С. Щербаков обрушился на меня за то, что я один отправился с визитом в китайский исследовательский институт. Я записал беседу, которая казалась мне интересной, заслуживающей похвалы. Вместо этого посол прилюдно пригрозил:

– Попробуй еще раз пойти на беседу без коллеги! Поплатишься!

Подобная постановка вопроса звучала для меня абсолютно абсурдно. Ведь в США, в «логове империализма», я везде и всюду ходил один (или с Наташей) – встречался с законодателями, военными, политическими деятелями, полицейскими, банкирами, учеными и т. д. и т. п. И ни у кого, ни у генконсула, ни у представителей наших спецслужб, даже мысли не возникало приструнить меня. Именно так работали все советские дипломаты в Соединенных Штатах.

По стране мы тоже ездили самостоятельно, а когда желали того, в сопровождении собственных жен. В Китае же посол даже слышать не хотел о поездках за пределы Пекина вверенных его власти супружеских пар. Сама просьба на сей счет воспринималась им как крамола. В командировку ездили исключительно дипломаты, причем по двое. Жен можно было брать только на экскурсии в близлежащий Тяньцзинь или на отдых на берегу моря в курортном местечке Бэйдайхэ. И то изредка, не чаще раза в год. Лимитировались и вылазки на природу, в пригороды Пекина. Правда, данного рода запреты и ограничения коллективом игнорировались.

А на утренних совещаниях дипсостава посол поругивал меня в числе других и за прочие прегрешения. Кто-то из дипломатов однажды брякнул, что Бажанов ходит на беседы с иностранцами с портативным магнитофоном. Щербаков вскипел:

– То-то он составляет такие подробные отчеты о беседах!

Ругал посол жен сотрудников за то, что, мол, «чулки на головах носят» (за чулки он принимал модные шляпы). Подчас полемика вспыхивала на совещаниях по самым немыслимым поводам. Так, дежурный дипломат зачитывает информацию ТАСС о появлении «летающих тарелок» над городом Горьким (ныне Нижний Новгород). И.С. Щербаков удивляется:

– Что за чушь?! Как «тарелки» могли висеть над Горьким полчаса? Да их бы моментально сбили! Это же закрытый военный город строгого режима!

Я в шутку вступаю в спор:

– Илья Сергеевич! «Тарелку» сбить нельзя! Она же из космоса.

– Как нельзя? Ты что болтаешь! Там же мощнейшие силы ПВО, любую ракету собьют!

– А тарелку не собьют! Она летает быстрее любых средств ПВО.

И.С. Щербаков багровеет и буквально орет на меня:

– Ты дурак или притворяешься?!

С наивно-простецкой миной на лице, продолжаю доказывать неуязвимость «гостей из других миров». Присутствующие хохочут.

Очередное совещание. Шеф протокола оглашает список предполагаемых гостей на государственный прием в нашем посольстве. Доходит до журналистов:

– Корреспондент газеты «Уолл-Стрит Джорнэл».

Посол перебивает:

– Вычеркнуть мракобеса!

Резидент разведки возражает:

– Илья Сергеевич! «Уолл-Стрит Джорнэл» – солиднейшая газета, рупор ведущих деловых кругов США!

Посол непреклонен:

– Нет, мракобесы нам не нужны. Давай дальше, – командует он шефу протокола. Тот читает:

– Корреспондент газеты «Нью-Йорк Таймс».

И.С. Щербаков опять сердится:

– Еще один мракобес. И его долой!

Вслед за этим из списка вылетают представители английской газеты «Таймс» и американского журнала «Тайм».

– «Би-би-си!» – продолжает протокольщик.

Настрой посла неожиданно меняется:

– Вот это другое дело! Можно пригласить.

В чем причина расположения И.С. Щербакова к британской радиокорпорации, понять трудно, ведь Би-би-си в те годы чихвостила СССР поэнергичнее многих.

Интересной особенностью посла было то, что он регулярно и успешно защищал свой организм от хвори спиртным. Илья Сергеевич еще во вьетнамский период своей карьеры взял за правило каждое утро натощак осушать стакан водки. Плюс к этому устраивал себе раз в неделю разгрузочный день, когда ничего не ел, пил лишь водку. В результате никакими желудочными расстройствами посол не страдал (во Вьетнаме и в меньшей степени в Китае они донимали дипломатов).

Заместителем посла, советником-посланником, служил в нашем посольстве мой старый недруг Генрих Васильевич Киреев. В начале 1970-х он по ряду причин третировал меня в Москве, в I Дальневосточном отделе МИДа. В Пекине уже не столько третировал, сколько эксплуатировал и нервировал.

Киреев слыл большим знатоком Китая и ярким, талантливым дипломатом-аналитиком. «Культ» ему создал М.С. Капица еще десять лет назад, с годами ореол славы вокруг Генриха Васильевича лишь разрастался. Я и прежде чуть-чуть сомневался в обоснованности данного «культа», в Пекине же совсем разуверился в талантах Киреева.

Первое, что бросилось в глаза, – отсутствие у посланника трудового энтузиазма. Активничал он исключительно в периоды отсутствия посла. Тогда, в роли временного поверенного в делах СССР в КНР, Г.В. Киреев лично подписывал все телеграммы в Центр. И поэтому видел смысл в работе. Не успевал самолет с И.С. Щербаковым на борту оторвать шасси от взлетной полосы пекинского аэродрома, как Г.В. Киреев кидался строчить депеши. Засиживался за этим занятием до поздней ночи и заставлял подчиненных следовать его примеру.

Но как только посол возвращался, Г.В. Киреев опять терял к трудовой деятельности интерес. Он развлекался с секретаршами, мотался с ними (и без них) по магазинам и местам отдыха в окрестностях китайской столицы.

Бывало, ранним туманным утром посланник вместе со свитой из подчиненных выезжал на загородное шоссе и устраивал там засаду. Крестьянам тогда разрешили сдавать старые изделия из фарфора, нефрита, кости и т. п. в пекинские антикварные лавки. И вот спешат крестьяне на груженых телегах в столицу. А тут путь им преграждает группа иностранцев, предлагающих на хорошем китайском и подходящих условиях с антиквариатом расстаться. Вскоре набитая под завязку «Волга» посланника въезжает на территорию родной дипмиссии.

Из поездок по Китаю Киреев тоже возвращался с богатым «уловом» антиквариата. И другим делал заказы. Мне поручил купить вазу в форме бочонка для сидения. Намучился я с этим объемным грузом, еле довез до Пекина.

В кабинете любимым занятием посланника было изучение западных товарных каталогов. Заходишь к нему и только успеваешь заметить, как Г.В. прикрывает каталог журналом «Коммунист». Но формат главного журнала советских коммунистов гораздо меньше, из-под него проглядывает глянцевая обложка фирменного каталога. Впрочем, посланник, убедившись, что вошел неопасный для него субъект, расслабляется. Отодвигает «Коммунист» в сторону и заводит полный энтузиазма разговор о модной одежде. Но вот дверь вновь открывается, и посланник моментально возвращает «Коммунист» на каталог. Опять ложная тревога: в кабинет впархивает любимая машинистка шефа. Обращаясь к ней, Генрих Васильевич радостно восклицает:

– Получил новый каталог, там отличные лифчики!

В перерывах между развлечениями Г.В. Киреев иногда все-таки уделял время служебной аналитике. И вот тогда начинались мучения. Он зазывал меня в свой кабинет и начинал, читая «Жэньминь жибао», надиктовывать канву телеграмм. Я не понимал смысл его фраз, они казались мне несуразными, путанными, примитивными, нелогичными. Я переспрашивал, пытался возражать, Киреев сердился, кипятился, сбивался на еще менее связную, косноязычную речь. В конце концов я переносил на бумагу надиктовку. Ознакомившись с ней, посланник неизменно подвергал прочитанное уничтожающей критике, заставлял переделать документ, сам участвовал в этом процессе. Когда, на мой взгляд, телеграмма превращалась в полную абракадабру, Киреев наконец успокаивался и с удовлетворением констатировал:

– Вот теперь получилось что надо.

Случалось, и нередко, что киреевский вариант депеши гневно отвергался послом. Он вносил правку, возвращая в документ мысли, первоначально заложенные туда мной. Но ругал И.С. Щербаков при этом почему-то не Киреева, а меня. Генриха Васильевича посол (по крайней мере при мне) не критиковал – ни за гулянки, ни за слабые документы.

А когда в КНР наведывался М.С. Капица, Киреев превращался прямо в героя, образец для подражания. В совместных поездках по окрестностям Пекина МихСтеп громогласно расхваливал Генриха: какой, мол, тонкий аналитик, какой знаток Китая! Киреев рдел от удовольствия и вовсю демонстрировал свою увлеченность Поднебесной. В частности, беспрерывно щелкал фотоаппаратом, снимая крестьянские хатки, подводы, груженные хворостом, чумазых детишек. В рвении поразить воображение Капицы заставил как-то остановить посольский рафик у придорожного туалета и сделал с дюжину снимков этого примитивного, невзрачного объекта. Зная прижимистость Г.В., мы с приятелем злословили: «Явно щелкал незаряженным пленкой фотоаппаратом. Только чтобы заслужить очередной комплимент Капицы!».

25 февраля 1984 года Киреев наконец завершил командировку в КНР. Мы проводили его на вокзале, помахали вслед поезду, постояли еще минут десять на перроне, желая убедиться, что Генрих Васильевич не бежит по шпалам назад. Убедились, и только тогда я облегченно вздохнул и воскликнул:

– Неужели я завтра приду в посольство и не встречу этого человека! Не буду выслушивать его примитивные рассуждения, выраженные самым косноязычным образом.

И хотя не встретил я его ни на следующий день, ни во все последующие дни и месяцы нашего с Наташей пребывания в КНР, полностью Г.В. с горизонта не исчез. Уже через месячишко он начал «доставать» меня по телефону, названивать из Москвы по спецсвязи и давать указания. Заодно передавал письма с инструкциями через дипломатов. Если в Пекине он лишь эпизодически уделял внимание работе, то, вернувшись в МИД, воспылал к ней самой пылкою любовью. Причем акцент, как обычно, делал на обливании грязью моих трудов и трудов моего нового начальника, советника-посланника Владимира Павловича Федотова. Все мы, мол, пишем не так, «неправильно, слабо, неглубоко».

Я на письма не отвечал, перестал подходить к телефону. Но Киреев не унимался – писал и звонил, звонил и писал.

Что касается Владимира Павловича Федотова, то он являл собой полную противоположность Г.В. Кирееву. Это был трудоголик с ярко выраженными талантами аналитика и прозаика. Писал он много и успешно, умно, логично и красиво. Подготовленные новым посланником документы читались на одном дыхании, как увлекательное художественное произведение.

При этом Владимир Павлович имел две любопытные особенности. Первая заключалась в том, что он беспрерывно и далеко не всегда обоснованно восторгался подчиненными, их знаниями и сочиненными ими опусами. Комплименты сыпались и в мой адрес, хотя морально подорванный сосуществованием с Киреевым, я к приезду В.П. Федотова потерял трудовой запал, работал в полсилы. Больше думал о собственной докторской диссертации и книгах, чем о писанине по посольской линии.

Бывало, Владимир Павлович вспыхивал, сердился, когда я по болезни не являлся на службу. Но посланник быстро остывал и опять принимался меня расхваливать. А заодно и других своих подчиненных (правда, в разной степени).

Вторая особенность, в отличие от первой, относилась к категории недостатков. Владимир Павлович страдал неуверенностью в своих силах и талантах, постоянно тушевался перед послом. Не дай бог, если Щербаков подвергал критике выполненный В.П. Федотовым документ. Владимир Павлович страдал, не спал ночами. Я его, как мог, успокаивал: чего, мол, так убиваться, вы ведь в десять раз лучше посла разбираетесь в китайских делах и вообще в политике!

Еще одной яркой личностью был в посольстве Александр Семенович Зарубин. Он учился в МГИМО на три курса старше нас и уже в институтские годы выделялся из толпы. На студенческих собраниях неизменно выходил на трибуну, говорил уверенно и авторитетно об особой миссии дипломатов, об их ответственности за безопасность советского государства, да и за экономическую ситуацию внутри СССР. Однажды поведал о том, как возвращался с каникул на поезде и соседи по купе стали жаловаться на нехватку продуктов в магазинах. «Это наша обязанность, дипломатов, – резюмировал Александр, – разъяснять людям причины дефицита».

Речь произвела на меня впечатление. А, может быть, и вправду мгимовцы такие ответственные персоны, подумал я.

После института А. Зарубин выпал из нашего поля зрения. Встретились с ним лишь в начале 1980-х годов в Пекине. Сдружились. К тому времени, разочаровавшись застоем в мидовской карьере, Саша перешел в военное ведомство, его в посольстве и представлял. При этом пользовался в коллективе большим авторитетом. Его уважали за уверенные манеры, рассудительность, поэтический дар, искрометный юмор, находившие применение в посольской самодеятельности.

Вместе с тем у Александра был сложный характер, и он много, ежедневно выпивал. Видимо, страдал от того, что и военная карьера не очень заладилась. У военных ценились в первую очередь оперативники, а Саша предпочитал аналитическую работу. К тому же в ней слишком много оригинальничал, что начальству вряд ли могло понравиться. В 1990-е годы перешел в Совет Безопасности РФ, где оставался на вторых ролях. Молодым умер, не сумев реализовать себя.

Блестящим дипломатом был Саша Медяник. Мы познакомились с ним в конце 1960-х годов в Сингапуре. В то время как я учился в Наньянском университете, Саша прибыл на стажировку в торгпредство СССР в этом островном государстве. Мы крепко сдружились, по возвращении на Родину стали дружить семьями. Потом общались на расстоянии – мы трудились в генконсульстве в Сан-Франциско, а Медяники в те же годы – в посольстве в Вашингтоне. Ну и, наконец, судьба свела нас в Китае. Саша обладал энциклопедическими знаниями фактически во всех областях, отличался феноменальными памятью и аналитическими способностями. За всю свою жизнь я встретил только еще одного человека, который мог бы сравниться с Сашей по упомянутым качествам – это была моя жена Наташа. И так же как она, Саша непростительно рано ушел из жизни.

* * *

В дополнение к этой главе я привожу письма Наташи родителям, дневниковые записи о нашей работе в посольстве СССР в КНР.

20 мая 1982 года, из письма Наташи родителям:

…У Жени ужасно много работы, я его совсем не вижу в будни, кроме обеда и чуточки вечера, так как он рано сваливается спать. А так все в норме. От него большой привет вам и всем нашим.

Целую крепко-крепко. Обнимаю.

Будьте здоровы, зайчатки.

Ваш ребенок-дочка

Конец июня 1982 года, из письма Наташи родителям:

…На деловом фронте у меня есть новость, мне предложили работу в посольстве – в бюро переводов, так как женщина, которая выполняла эту работу, 10 июля уезжает из Пекина в связи с окончанием командировки.

Работа для жен здесь большая редкость, очень трудно, как мне описывают местные старожилы, устроиться. Дело в том, что жен, желающих работать, очень-очень много, а мест очень мало. Начала обучаться делу, один раз сходила уже в посольство на стажировку. Я дала согласие на полдня, от целого дня отказалась. Нам кажется, что целый день будет в ущерб хозяйственным делам, не говоря уж о моем личном времени. Я разбаловалась здесь замедленным ритмом, не хочется с ним полностью расставаться. Надеюсь, что эти полдня на работе сделают мою жизнь более разнообразной, а время более быстрым.

15 июля 1982 года, из письма Евгения родителям Наташи:

…Дни проводим в посольстве. Теперь работаем вдвоем: Натуля в пресс-бюро. Она, как всегда, относится к делу сверхдобросовестно, волнуется, получится ли. Все будет, конечно, в полном порядке – и это показала ее первая рабочая неделя, завершающаяся завтра.

15 июля 1982 года, из письма Наташи родителям:

…Я с 12.VII приступила к самостоятельной работе, а до этого неделю ходила на стажировку. Работаю в первой половине дня с 9 до 1 ч (сейчас, в летние месяцы, у всех укороченный на час день, и я тоже ухожу в 12:30). Правда, переводы с англ. яз. в посольстве делать невозможно, поэтому я их беру с собой домой и постепенно осуществляю после обеда. От полного дня присутствия я отказалась, хотя выбор мне руководством был предложен.

Работа непростая, я бы даже сказала – творческая: обработка прессы и переводы (самое трудоемкое – выборка информации из ТАССа, так как сообщений очень много, а отобрать необходимо только самое-самое главное). Мне пока нравится, так как приходится пропускать через себя массу новостей, что, естественно, интересно. Кроме ТАССа обрабатываю сообщения агентства Синьхуа. К 11 ч утра я уже представляю собой клубок новостей, самых последних, самых свежих, до обеда меня от них так и распирает. Обед все приводит в обычное русло, и так до следующего дня.

То, что мне предложена работа, – это удача, я уже писала, что мест очень мало, желающих – значительно больше, а такие доводы, как спецобразование и т. д., опыт аналогичной работы, не всегда принимаются во внимание, больше действует принцип очереди (так мне описывали ситуацию ветераны посольства). Но, видимо, в любом случае образование было принято в расчет. Одним словом, вы чувствуете, что факт моего трудоустройства для меня отраден.

29 июля 1982 года, из письма Наташи родителям:

…Женя, как обычно, основное время сидит в посольстве. Работы у него хватает, должность 1-го секретаря здесь одна из самых тяжелых и перегруженных делами.

…С работой у меня все по-прежнему, до обеда провожу время в море информации; в ТАССе вычитала о греческом судне, которое пробило наш рижский траулер «Чюрленис». Сразу подумала про папулю, он всегда такие вещи очень переживает, я мысленно стала это переживать вместе с ним.

Исходя из информации ТАССа по США, Рейган что-то совсем «разбушевался», «закусил удила», все это очень тревожно. Мне здесь где-то попала статья (то ли в газете, то ли в журнале каком-то) о том, что Рейган после пулевого ранения стал немощным, засыпает во время переговоров и обсуждения важных государственных дел.

Работать мне интересно, до обеда время занято до каждой минуты, это мне тоже нравится.

26 августа 1982 года, из письма Наташи родителям:

…Работа меня очень выручает, можно было бы раскваситься от однообразия и скуки жизни, если бы не она.

Начало сентября 1982 года, из письма Наташи родителям:

…В Пекине 1 сентября открылся XII съезд КПК, и каждый день я с утра подготавливаю информацию Синьхуа по материалам заседаний. По традиции (так трактуют это китайцы) иностранные гости на съезде не присутствуют. Интересно, что накануне съезда и на самом съезде большой акцент сделан на укрепление роли интеллигенции в обществе (принимаются меры по повышению жизненного уровня интеллигенции, усиленно растолковывается через прессу важность ее, необходимость уважительного и бережного отношения к ней).

Причины очевидны: основная экономическая задача КНР сейчас – проведение «четырех модернизаций», т. е. попытка создания развитого технически и индустриально Китая, что, естественно, вынесло на волне эту «прослойку» на поверхность. В газетах часто описываются случаи избиения преподавателей в школах, такие случаи называются «недопустимыми» и т. д.; очень часто критикуется «культурная революция», в значительной степени истребившая интеллигенцию. Факт сегодняшнего дня налицо: по оценкам, лишь 1 % населения Китая имеет высшее образование.

Еще один любопытный момент хотела вам описать: в ходе подготовки съезда было принято специальное решение, по которому за делегатами съезда не закрепляются во время его работы машины, т. е. пользование на общих началах транспортом (даже не бесплатный проезд); у делегатов нет никаких льгот в приобретении дефицитных товаров по сравнению с обычными гражданами, не организовано никаких специальных магазинов или распродаж и т. д. То же самое в других вопросах… Все остальные акценты папуля, видимо, уже прочитал в наших газетах.

6 октября 1982 года, из письма Наташи родителям: