Текст книги "Тысяча девятьсот восемьдесят пятый"

Лицо атлета искривила нервная гримаса.

«Что ж, спасибо за предупреждение. – сказал он с расстановкой, – Считай, что принял я его к сведению.» Он повернулся и нажал на приборной доске какую-то кнопку – под потолком вспыхнула лампа дневного света, а спереди опустилась металлическая штора, наглухо отделившая салон микроавтобуса от кабины водителя. Конвоиры подобрались и схватились за рукоятки дубинок. Стало слышно, как атлет что-то вполголоса говорит, а шофер громко отвечает: «Будет сделано, товарищ лейтенант!» Шестипалый выключил приемник и сунул его в карман. «Проснись, Калач, замерзнешь!» – окликнул татуированный сидевшего напротив дефективного и пнул его в колено; «Что?! Где?! – всполошился тот, ошалело вертя головой, – Ты чего, Ворон?» «Разговорчики! – после секундного колебания окрысился шестипалый, – Нешто хотите по еблу схлопотать?» «Замерзни, баба!» – дерзко отвечал татуированный. Несколько секунд не происходило ничего, а потом второй конвоир, коротко размахнувшись, с оттяжкой ударил Ворона дубинкой по лбу. «Я это тебе запомню, мусор!» – прошипел тот. «Запоминать можешь. – ощеренный рот и торчавший вперед нос делали охранника похожим на волка, – А ебало разевать – нет. Понял, или повторить?» «Понял.» Конвоир усмехнулся … и вдруг еще раз ударил татуированного дубинкой по лицу: «Я сказал – ебало заткнуть! Понял?» Корчась от боли, как раздавленная змея, вор промолчал. Конвоир положил дубинку на колени, сунул руку под шинель и с остервенением почесался.

Некоторое время они ехали в молчании.

«А я и не знал, что Шимчак племянник самого Пшебышевского.» – как ни в чем не бывало, сказал шестипалый. «А что наш лейтенант под следствием, слыхал?» «Нет.» «И я – нет. Я думал, Шимчак за тот случай под следствие попал.» Второй конвоир нерешительно посмотрел на Рябова (желая, видимо, спросить разъяснений), но так и не спросил.

Некоторое время они ехали в молчании.

Микроавтобус сбросил скорость и повернул. Конвоиры переглянулись. «А-а, чего там голову ломать … – на лице шестипалого заиграла детская улыбка, – Который из них под следствием, который – нет … нам-то что за дело?!…» «Верно! – с воодушевлением согласился второй конвоир, а потом непонятно добавил, – Зато разомнемся сейчас на свежем воздухе …» Он плотоядно посмотрел на заключенных и, снова став похожим на волка, рассмеялся. Шестипалый подбросил свою дубинку и ловко поймал ее за рукоятку.

По тряске и качке можно было судить, что воронок едет по грунтовой дороге. Еще один поворот – и они остановились. Хлопнула дверца кабины, быстрые шаги обежали микроавтобус, загремел запор задней двери. «Граждане преступники, па-адъем! – скомандовал шестипалый, – Пожалте пиздюли получать … – он залился идиотским смехом, – … в целях облегчения чистосердечного признания … ха-ха-ха!» Задняя дверь распахнулась – на пороге стоял атлет и нервно улыбался: «На выход!» Конвоиры отомкнули наручники от скамей и вытолкали заключенных из микроавтобуса, потом достали из кобур пистолеты. (Сияло солнце, стояла тишина, царило безветрие. На

холодил губы. Под подбородком болтался ненужный здесь, за городом, респиратор.) «Не узнаю! – удивился шестипалый, вертя головой по сторонам, – А чего мы на обычное-то место не поехали?…» Ему никто не ответил.

Воронок остановился на обочине узкой проселочной дороги. Противоположная обочина обрывалась оврагом, позади которого, сквозь негустые деревья, белела плоская гладь поля. Повсюду лежал нетронутый снег – следы микроавтобуса были единственными. «С которого начнем?» – деловито спросил шестипалый; «С этого.» – атлет указал на дефективного верзилу. «Этого-то чего? – удивился второй конвоир, – Может, лучше с Петреску?» «Младший сержант Кадлец! – щека атлета дернулась в нервном тике, – Рассуждения пре-кра-тить! Выполнять приказания!» – он достал связку ключей и протянул конвоиру. Не давая обиде на грубость начальника испортить предстоявшее удовольствие, Кадлец передал свой пистолет атлету, взял ключи и отомкнул наручники, сковывавшие Эрика с дефективным. Шестипалый держал на мушке двух остальных заключенных. «Пристегни этого, – лейтенант указал на Эрика, – к дверце воронка.» «Да знаю я, не впервой …» – проворчал конвоир, возвращая ключи.

Под ботинками звонко хрустел снег. Где-то неподалеку громко каркнула ворона. Беспричинно качавшиеся еловые лапы роняли белые пушистые хлопья.

«Что, товарищ лейтенант, начнем?» – шестипалый отдал свой пистолет атлету, переложил дубинку в правую руку и подтолкнул ее концом дефективного на середину дороги. Атлет отошел в сторону и взял на мушку двух остальных воров. «Руки по швам, равнение на середину!» – пошутил второй конвоир, перехватывая поудобнее дубинку. «Вы чего?… – удивился дефективный верзила, – Пошто меня пиздить хочете?» – он поднял руки, защищая голову. «А пошто ты сегодня умыться забыл?!» – с шутливой укоризной поинтересовался Кадлец.

«Стоять!»

Произнесший это голос принадлежал Рябову.

«Перестреляю, как собак, сукины дети!»

Не веря своим ушам, Эрик повернулся – в руке вора был пистолет. «Палки на землю, руки за голову! – Рябов громко шмыгнул носом, – Встать на краю оврага.» С ладонями на затылках конвоиры медленно отступили к противоположной обочине. (Глаза шестипалого выкатились, на лице Кадлеца постепенно таяло волчье выражение.) «Браслеты отомкни, лейтенант.» Атлет достал связку ключей и стал возиться с наручниками Рябова и татуированного (по лицу последнего было видно, что изменение ситуации ошарашило его так же, как и конвоиров). Дефективный бессмысленно топтался на середине дороги. «Товарищ лейтенант! – пролепетал шестипалый в безмерном удивлении, – Товарищ …» «Вторую пушку Ворону отдай.» – приказал Рябов, и Атлет протянул татуированному пистолет. «Живем, Манюня! – весело воскликнул Ворон, стряхивая с себя недоумение по поводу необъяснимого поворота событий, – Что ж ты сразу не раскололся, что блатной?» – он дружески хлопнул атлета по плечу. «Водилу наружу!» – оборвал несвоевременные изъявления восторга Рябов. Татуированный открыл дверцу кабины и сделал приглашающий жест пистолетом. Из воронка вывалился шофер – красномордый пожилой мужик в штатском – и без приказания отбежал к переминавшимся с ноги на ногу охранникам. «Раздевайтесь!» – скомандовал Рябов. Путаясь в рукавах, охранники и шофер стали стаскивать верхнюю одежду. «Быстрей! – прикрикнул вор, – Небось не в бане прохлаждаетесь, мусора!» «Шмотки куда?» – поинтересовался водитель; «Клади перед собой.» – отвечал Рябов. На снегу выросла груда одежды. «Б-б-белье сним-мать?» – зубы шестипалого громко стучали; «На хрена мне твое сраное белье?» – усмехнулся Гришаня, пряча пистолет в карман.

На мгновение все остановились: раздетые до исподнего конвоиры и шофер – на краю оврага, дефективный – посреди дороги, Рябов, татуированный и атлет – у кабины микроавтобуса. Эрик стоял прикованный к ручке задней двери. Тяжело взмахивая крыльями, над заснеженными елями пролетела какая-то птица.

«Ворон, замочи этих, – Рябов кивнул на дрожащих конвоиров и шофера, – и в овраг. Смотри только, чтоб кровищи на дороге не осталось!» Татуированный неприятно усмехнулся и направился к трем сгрудившимся на обочине фигурам. «В-в-вы чего, ребята?… – шестипалый отшатнулся, прижимая руки к жирной безволосой груди, – М-м-мы никому не скажем …» Воры благодушно засмеялись. «Ей-Б-б-богу, не скажем!…» Татуированный поднял пистолет. «П-п-подож…» Бах!… Взмахнув, как птица, синими сатиновыми трусами, шестипалый исчез в овраге. (Выстрел прозвучал неожиданно тихо – будто сломалась сухая ветка. С деревьев посыпались мелкие комки снега.) «Слушай, начальник, а чего нас Кандидат не встречает? – спросил Рябов, поворачиваясь к атлету, – Ты ж говорил, что его вчера должны были освободить …» – вор покопался в кармане, достал мятую сигарету и закурил. Татуированный повернулся к шоферу. (Губы несчастного беззвучно шевелились, ноги и руки покрылись гусиной кожей.) «Кандидата в компьютерный отдел затребовали из-за какого-то старого дела …» – отвечал атлет. Бах!… Судорожно загребая руками, шофер упал на колени (выстрел почему-то не опрокинул его назад), потом повалился набок. «В какой отдел?» – переспросил Рябов. Из его рта вырвался клуб табачного дыма – прямо в лицо атлету. «В компьютерный … по части ЭВМ значит.» – разъяснил милиционер, брезгливо отворачивая голову. Татуированный дождался, пока тело водителя перестало дергаться, и столкнул труп ногой в овраг. «Еб-ти! – выругался Рябов, – Нам без Кандидата никак нельзя …» «Так у тебя ж запасной программист на примете был …» – в голосе атлета прозвучала нотка беспокойства. «Был, да сплыл. – вор глубоко затянулся сигаретным дымом, – Ладно, чего-нибудь придумаем. – он вдруг вскинул глаза и внимательно посмотрел на милиционера, – А ты-то, начальник, чего хлопочешь? Я ж говорил – мы тебе так и так заплотим.» «Да я ничего … так просто.» – индифферентно отвечал атлет, пожимая плечами.

Татуированный повернулся к бледному, как смерть, Кадлецу. «Ну что, мусор? Кабы ты человек был – подох бы легко, а так – извини-подвинься …» – вор опустил дуло пистолета вниз и выстрелил охраннику в пах. Тот рухнул на снег и скорчился, схватившись обеими руками между ног. «И когда его выпустят?» – спросил Рябов; «Кандидата?… В пятницу, не раньше.» – отвечал атлет. Татуированный присел на корточки и некоторое время рассматривал медленно шевелившегося на снегу Кадлеца; «Пощади …» – прохрипел тот, суча синими от холода ногами. Стоявший спиной к происходившему Рябов выпустил из ноздрей две толстые струи дыма. Атлет поставил ногу на подножку микроавтобуса и забарабанил пальцами по крыше кабины. Ворон схватил конвоира за волосы, отогнул ему голову вверх и заглянул в глаза: «Не журысь, милок, на том свете яйца все равно ни к чему … в раю не поебешься!» Забытый всеми дефективный громко заржал. «М-м-м!… М-м-м!…» – стонал Кадлец, странно причмокивая и вращая зрачками. Из уголка его рта текла струйка слюны, подкрашенной кровью от закушенной губы; на щеке таял прилипший к коже снег; на голубых ляжках алели красные брызги. «Эй, ты!… Кончай его скорее … чего тиранишь?» – отвлекся от разговора с Рябовым атлет. «И верно, кончай! – поддержал Рябов, не оборачиваясь, – Времени нет!» – он бросил недокуренную сигарету на снег. Татуированный отпустил волосы охранника и поднес к его лбу пистолет.

За мгновение до того, как вор спустил курок, Эрик отвернулся.

«Ворон! Я тебе чего говорил, падло?…» Воры и атлет стояли кружком над тем местом, где несколькими секундами раньше лежал раненный Кадлец. «… Смотри, сколько кровищи натекло!» «Не базарь, Гришаня, сейчас снегом закидаем.» – миролюбиво отвечал татуированный (лицо его светилось благостным удовлетворением). Рябов повернулся к атлету: «Становись. – он указал пальцем на край оврага, – У тебя докудова бронежилет доходит?» «Погоди, – в голосе атлета прозвучала тревожная нотка, – ты когда остальные талоны отдашь?» Татуированный и дефективный нагребали ногами снег на кровавое пятно, оставшееся от Кадлеца. «Как договорились. – сказал Рябов, – Первую половину тебе сегодня же по почте пришлем, а вторую – после того, как на дело сходим. – он сплюнул желтой слюной и утерся тыльной стороной ладони, – Не боись, парень, не наебем!» «Хорош?» – спросил дефективный; «Еще чутка нагрести надо …» – подумав, ответил татуированный. «Как это – по почте?! – неприятно удивился атлет, – Вы чего, под монастырь меня подвести хотите?» «Да ладно тебе, – успокаивающе произнес Гришаня, – не хочешь по почте, так я через братана передам.» «Через брата тоже опасно. – раздраженно воскликнул милиционер, – Я ж тебе объяснял: завтра, в полвосьмого утра положите в почтовый ящик 3-ей квартиры дома номер 5 по улице Долгих и Капитонова.» Татуированный с дефективным закончили свою работу и подошли поближе. «Не кипятись … сделаем! – Рябов хлопнул атлета по плечу, – Ты лучше скажи, зачем тебе талонов столько … никак, бабу с запросами полюбил?» «Не твое дело!» – резко ответил милиционер. «Чего базарим, Гришаня? – татуированный толкнул Рябова локтем в бок, – Когти рвать пора … сам же говорил!»

Под неощутимыми дуновениями ветра качались лапы елей. Холодное блестящее солнце примерзло к темно-синему небосводу. На покрывавшем дорогу белом снегу желтел рябовский плевок.

«Ну что, запомнил?… – атлет нетерпеливо, как племенной жеребец, переступил ногами, – Завтра в полдевятого …» «Запомнил, запомнил … Становись.» Милиционер шагнул на край оврага и повернулся к ворам. «Па-ани-ислась пизда по кочкам! – весело воскликнул татуированный, поднимая пистолет, – Куда тебя, гражданин начальничек?»; «Погодь. – вдруг вмешался Рябов, – Дай я.» Он встал перед атлетом на расстоянии двух шагов, вынул из кармана пистолет и прицелился милиционеру в грудь. Тот резко побледнел – будто кто-то выключил цвет его лица. «По врагам революции крупным калибром а-а-агон-н-нь!!!» – пошутил татуированный. Наступила пауза: несколько секунд Рябов держал пистолет на вытянутых руках … а потом резко направил атлету в лицо. Бах!… На месте левого глаза милиционера образовалась кровавая вмятина, голова дернулась назад, и он без звука повалился в овраг.

«Ты чего, Гришаня?! – оторопел татуированный, – Он же твой кореш был!» На лице дефективного проступило привычное выражение тягостного непонимания жизни. «Какой кореш? – презрительно процедил сквозь зубы Рябов, – Фраер он был … ни украсть, ни покараулить!» «Да хоть бы и фраер. – не сдавался татуированный, – Он бы нам еще не одну службу сослужил.» «Слухай сюда, Ворон! – окрысился Гришаня, – Ты, как с Аннеткой спутался, совсем мудной стал. Менту, да еще скурвленному, доверять … – он наклонился и стал копаться в одежде конвоиров и шофера, – А ежели он передумает и завтра нас обратно в ментовку сдаст?» «А, может, не сдаст!» – чувствовалось, что татуированный вот-вот даст себя убедить. «Может, не может … жизнью ведь своей рискуешь, дура! – сокрушенно покачал головой Рябов, – Базар прекратить! Переодеваться! – Он выпрямился, держа под мышкой ворох одежды, и направился к микроавтобусу, – Глянь, а нидерландист-то так прикованный и стоит!… – вор указал свободной рукой на Эрика и, в веселом изумлении, хлопнул себя по ляжке, – Про нидерландиста-то мы забыли!» – он заржал, разинув желтозубую прокуренную пасть. «Ха-ха-ха-ха!» – вторил ему татуированный; «Ха! Ха! Ха! Ха!» – с пятисекундным запозданием подключился дефективный.

«Кар! Кар-р!! Кар-р-р!!!» – сердито отозвалась из-за деревьев невидимая ворона.

«Ладно … – утирая слезы смеха, сказал Рябов, – Посмеялись и хорош. – он повернулся к татуированному, – Мочи его, Ворон, и в путь-дорогу!» – он бросил отобранную одежду на сиденье микроавтобуса и стал переодеваться. «Я сперва, Гришаня, в ментовский клифт прикинусь. – Татуированный расстелил одну из шинелей на снегу, снял ботинки и встал на нее, расстегивая на ходу ватник, – Бр-р-р!… Холодно!» Дефективный последовал его примеру. Некоторое время воры молча переодевались. «Интересно, за каким хреном лейтенант нидерландиста прихватил? – Рябов напялил пиджак покойного шофера и методически застегнул все пуговицы, – Отказаться что ли не мог?» Татуированный зашнуровывал милицейские ботинки: «Спроси чего полегче …» (мундир и шинель Кадлеца были ему великоваты). Дефективный силился попасть язычком пряжки ремня в нужную дырку (мундир и шинель шестипалого были ему малы). Рябов взял свою старую одежду в охапку, подошел к оврагу и швырнул вниз, потом подобрал брошенные охранниками палки и тоже кинул в овраг. «Калач, поедешь в кузове. – приказал он дефективному, садясь за руль микроавтобуса, – Пошевеливайся, Ворон!» Мотавшиеся полы чересчур длинной шинели татуированного делали вора похожим на беспризорника из фильмов про Революцию. Дефективный подобрал живот, застегнул милицейский китель и самодовольно огляделся.

Татуированный подошел к Эрику и в растерянности подергал наручники, приковывавшие руку последнего к двери микроавтобуса. Потом покопался в карманах: «Слушай, Гришаня, а ключей-то нет!» «Каких ключей?» – отозвался Рябов. «Да от браслетов, какими нидерландист прикован.» «Еб-ти! – выругался Гришаня, – Что ж теперь делать … не в овраг же лезть?!» – он вылез из кабины и подошел ближе. «Может, руку нидерландисту перестрелить?» – предложил татуированный; «А потом еще час кровищу снегом засыпать?! – отвечал Рябов раздраженно, – Ты башкой своей подумай: если кровища на дороге останется, то первый же фраер, что здесь проедет, ментам стукнет!» «Вы лучше замок на наручниках перестрелите.» – предложил Эрик. «Чего?» – удивился татуированный. «Я говорю, замок на наручниках перестрелите.» Дефективный все еще возился со своей шинелью – не мог попасть ладонями в рукава. «Мудер, зараза! – с уважением похвалил татуированный, – Что скажешь, Гришаня?» «Делай, как тебе гражданин нидерландист советует!» – усмехнулся Рябов. Он повернулся и пошел к кабине микроавтобуса.

Эрик прижал замок наручников вплотную к двери, татуированный приставил дуло пистолета к замочной скважине. Бах!… Наручники дернулись и раскрылись – рука Эрика была свободна. «Пошли.» – сказал татуированный, указывая пистолетом в сторону оврага. «Погоди! – сказал Эрик, – Мне нужно с Рябовым поговорить.» «Чего там говорить … – отмахнулся татуированный, – Па-ашли, нидерландская рожа!» – держа наготове пистолет, он потащил Эрика за рукав ватника. «Эй, Гришаня! – громко крикнул Эрик, – Тебе специалист по ЭВМ, вроде, был нужен!» «И что с того?» – высунулся из окна кабины Рябов. «Я – такой специалист!» Татуированный отпустил эриков рукав. «А не пиздишь?» – с подозрением спросил Гришаня; Эрик пожал плечами. Рябов на мгновение задумался. Дефективный застегнул последнюю пуговицу шинели, подобрал ворох своей старой одежды и бросил в овраг. Милицейская ушанка сидела у него на самой макушке; запястья высовывались из рукавов, как у Буратино, сантиметров на десять. «Ладно, замочить его всегда успеем. – принял решение Рябов, – Давай нидерландиста в воронок!» «Пшел!» – сказал татуированный, пряча пистолет в карман. «Эй, Калач! – окликнул Рябов, – Приглядишь за ним. Ежели что, дай раза … смотри только, чтоб не насмерть.» «Не боись, Гришаня, все в аккурат сделаем.» – отвечал дефективный, захлопывая заднюю дверцу микроавтобуса и усаживаясь напротив Эрика. Сквозь перегородку, отделявшую салон от кабины, было слышно, как хлопают передние дверцы. «Что, шеф, такси свободен?» – пошутил Ворон. Рябов не отвечал. С рычанием заработал мотор, микроавтобус медленно тронулся с места. «Адрес-то знаешь? – резвился татуированный, – Комсомольский проспект, дом 25, квартира 41. – он радостно заржал. – Гони, шеф, с ветерком – двойной счетчик плачу!»

Дефективный поерзал на скамье и громко рыгнул.

«Вот, например, я. – сказал он, будто продолжая давно начатый разговор, – Ежели б учителей и пионервожатых слушал, то, поди, всю жизнь на заводе бы пахал. Взять хоть корешей с моего бывшего двора: все с утра до вечера, как папы Карлы, въебывают, а ни один более четырех сотен не зашибает! К примеру, Леха Мандюков: слесарь шестого разряда, золотые руки, из унитаза в пять минут ЭВМ сварганит – а на подержанную реношку цельных десять лет копил! Оно, конечно, с евонной бабой хуй чего накопишь – будь ты хоть вором в законе или академиком! Говорил я Лехе перед свадьбой: 'Не женись, мудила, на итальяшке – итальяшка тебя сначала оберет, а потом еще и рога наставит. ' И точно: года со свадьбы не прошло, как он ее с двумя грузинами застукал!… Апосля того случая, запил Мандюков горькую … день пьет, два пьет – посинел с лица, а все пьет – пьет, да приговаривает: 'Ужо я курву Лаурку на порог не пущу! Нехай в свое лимитное общежитие уебывает! ' И что бы ты думал – через месяц она в евонную фатеру обратно поселилась! Эх, мужики, мужики!… разве ж можно бабам такое спущать?!»

Дефективный печально покачал головой и громко рыгнул.

«Или, скажем, Густавка Козлов с третьего этажа … Парень-то он боевой, врать не стану – пошли мы, к примеру, растяпинским рожу чистить, так он ихнему атаману так ломом по котлу наварил, что сам главврач тот котел апосля ремонтировал. А с другой стороны, чем кончил?… Подрался Козел по пьяни с дружинниками и сел – так через год другим человеком из тюрьмы вышел. Тихий, кроткий – что твой студент … не поверишь, на участковой врачихе женился! Сейчас трое детей у мудака и зарплата в сто пятьдесят талонов! Помню, освободился я в третий раз, зашел к нему, посидели … тут он, апосля второй бутылки, и открылся: по ночам, грит, снится, как растяпинского Гарьку ломом охуяриваю! Рассказывает, а сам плачет … Эх, паря, ну разве ж можно так идеалами молодости пренебрегать!»

Дефективный утер рукавом нос и громко рыгнул.

«Или ту же Лилианку с полуподвального возьми … огонь деваха – хоть спереду, хоть сзаду! А как в очко играла – не углядишь, как без штанов останешься! Ну, долго ли, коротко, а решил я по всем правилам предложение ей сделать: купил роз на двадцать три талона, пришел и говорю: так, мол, и так, родная, – жить без тебя не могу! Помолчала Лилианка, меня выслухамши, глазки опустила и отвечает: 'И мне без тебя, Калач, свет не мил! ' – аж в коленках моих от тех слов прослабило … А она губки облизнула и говорит с придыханием: 'Спускай теперь штаны, родной, и зажмурься – я тебе эротический сюрпризд сделаю! ' Уронил я штаны, зажмурился – от любви весь дух из груди ушел … а Лилианка те самые розы, что я принес, мне в задний проход и воткнула! Да как воткнула, родная, – на пол стебеля!… я потом, чтобы колючки достать, по локоть в жопу залезал! 'Извини, – говорит, – Калач! Не могла я тебя не разыграть … характер у меня такой игривый! ' Эх, люли-разлюли … бывали ж раньше девки! Где-то она теперь, Лилианочка …»

Дефективный смахнул с глаза непрошенную слезу и громко рыгнул.

«Или, скажем, Васек Елденко с дома напротив – ведь как голова у мужика варила! Пошли мы раз на Брежневскую Заставу тамошних кентов пиздить, забрели на какой-то пустырь, глянь – экскаватор бесхозный стоит. Залезли в кабину, а завести мотор не могем – ключей-то нет. Тут Васек достает перочинный нож, откручивает винты на передней панели … тянет изнутре провода какие-то … хр-р-р … химичит с ними, понимаешь … пф-ф-ф … и экскаватор тот … хр-р-р … пф-ф-ф … хр-р-р … пф-ф-ф …»

Веки дефективного смежились, рот раскрылся, голова запрокинулась назад – и он захрапел.

_Несколько секунд Эрик сидел без движения – думал. Потом, передвигаясь как можно тише, встал и обследовал заднюю дверь – оказалсь незаперта. (Микроавтобус равномерно трясся, голова дефективного моталась туда-сюда. За перегородкой, отделявшей кабину водителя от пассажирского салона, было тихо.) Убедившись, что правая створка надежно закреплена щеколдой, Эрик осторожно отворил левую: в глаза ему полетела снежная пыль, в уши ворвался свист ветра. Неугомонная лента дороги стремительно выбегала из-под днища микроавтобуса, лес на обочине мелькал, сливаясь в черно-зеленую полосу. Прыгать было страшно, не прыгать – еще страшнее … выбора, по сути, не было. Эрик снял очки и спрятал их во внутренний карман ватника, завязал под подбородком тесемки шапки-ушанки. Уцепившись левой рукой за верх дверцы, а правой – за дверную ручку, он изо всех сил оттолкнулся ногами. Дверца отмахнула в сторону и швырнула его, словно катапульта, в сугроб на обочине дороги. Плюх-х!! Земля … небо … небо … земля … Эрик растопырил руки в тщетных попытках остановиться … небо … земля … земля … небо … Он прокатился еще метров пять, вздымая тучи снежной пыли, и врезался в огромный сугроб, наметенный у основания телеграфного столба. Трах-х!! Несколько секунд он пролежал без движения – слушал, как затихает звон в ушах; потом выбрался из сугроба и стал вытряхивать из-за шиворота снег. Достал и надел очки: микроавтобуса видно не было. Метрах в ста впереди какая-то дорога отворачивала от шоссе вправо и углублялась в лес. Эрик потопал ногами и помахал руками – ушибов не обнаружилось. Он потянул носом воздух и сунул респиратор в карман.

Надо было торопиться.

Эрик прошагал до ответвления и свернул на проселочную дорогу. Через пару минут шоссе скрылось из вида. Проселок, погруженный в полную тишину и абсолютное безветрие, обступали высоченные сосны. Птицы то ли молчали, то ли не имелись в наличии. Поеживаясь в тонком ватнике, Эрик быстро шагал и обдумывал на ходу план действий – перспектив видно не было. В тюремной одежде его арестует первый встречный милиционер. Гражданскую одежду взять неоткуда. Документов и талонов нет. Где он сейчас находится – неизвестно. После ареста его, скорее всего, обвинят в убийстве следователя и охранников.

Минут через десять он увидал ответвление налево. Покосившийся указатель гласил: «Голявкино – 8 км». Подумав, Эрик пошел прямо.

Еще минут через десять он увидал ответвление направо. «Горбылино – 1 км» – гласил указатель. Эрик продолжал идти прямо.

Вскоре он услыхал звук мотора: навстречу ему шла машина.

Эрик поднял глаза – проселок закруглялся влево, и из-за росших вдоль него деревьев видно ничего не было. Он шагнул в сторону от дороги, по целине – и сразу же провалился в снег по пояс … выкарабкался обратно, отряхнулся и пошел вперед – а что ему оставалось делать? Наконец, машина показалась из-за поворота: это был облезлый зеленый грузовичок. Проскочив Эрика метров на двадцать, грузовичок остановился, дверца кабины распахнулась, и на подножку выскочил водитель – рыжий вихрастый мужичонка в разодранном зипуне без шапки. «Эй, артист! – завопил мужичонка, – Садися, подвезу …» Эрик нехотя повернулся и помахал рукой. «Быстрей, чего вошкаесси?!» – лохматость волос и веселость голоса делали шофера похожим на беззаботную дворнягу. Эрик обошел грузовик и залез в кабину на пассажирское место. «Закуривай … ежели хотишь, папироской могу угостить.» – радостно предложил мужичонка, дергая рычаги и подпрыгивая на сидении от избытка сил. Эрик помотал головой: «Спасибо, не курю.» Грузовик тронулся и стал неуклюже разворачиваться на узкой дороге. Перед ветровым стеклом мотался брелок: портативная аудио-скрижаль с изречениями Романова-младшего. «Не ссы, артист! – мужичонка повернулся к Эрику и подмигнул, – Через десять минут в клубе будешь!» «Большое спасибо.» – сдержанно поблагодарил Эрик. «А ты чавой на своих двоих-то топаись? – не унимался шофер, – Нешто председатель вашенский машиной не мог подсобить?» «Э-э … – не сразу нашелся Эрик, – В разгоне машины все … а остальные в ремонте.»

Грузовик дребезжал на ухабах, за окном проносился заснеженный лес.

«Я ужо в баню с робятыми собралси, – поведал мужичонка, включая приемник, – а тут завклубом в дверь стучить: так мол и так, артиста нужно привезть! Опасение, значить, у него имелося, что ты, как в прошлый раз, в горбылинскую чайную завернешь …» В кабину ворвался яростный бас народного певца Маслина Мегамоева. «Тирлим бом-бом, тирлим бом-бом! – подпел шофер и подмигнул Эрику, – Здорово ты загримировалси: вылитый беглый нидерландизд!» «А, может, я и есть беглый нидерландист?» «Ну ты, паря, даешь! – зашелся мужичонка, толкая Эрика локтем в бок, – Какой же ты нидерландизд, когда тебя из Голявкино пригласили!»

Некоторое время они ехали молча («Ах варьетэ, варьетэ, варьетэ …» – пел Мегамоев). «Хороший у вас в Голявкине клуб! – похвалил мужичонка, – Этот … как его … актерский состав, в общем, заебись! – он выставил Эрику под нос кулак с оттопыренным большим пальцем, – Да ведь и у нас, поди, нехуевый – лучше Говядина, грят, во всем районе никто ментов не играить!» Эрик молчал. «И нового врежистера из Москвы прислали. – Мужичонка выудил из кармана зипуна мятую папиросу и щелкнул зажигалкой, – Молодой, а строгий … старые порядки враз поменял. Сам видишь: таперича на репетикцию, будто на самое представление, в гриме приходить нужно! А еще Говядин сказывал …» («Вычислить путь звезды и развести сады …» – пел Мегамоев.) «Да ты его, поди, знаешь! – перебил сам себя мужичонка, – Он же в вашем голявкинском спехтахле осенью участвовал!» «Кто участвовал? – осторожно спросил Эрик, – Режиссер?»; «Да нет, Санька Говядин … ты чего, забыл? Ну, плешивый такой … у него еще на левом глазу бельмо – в детстве серной кислотой брызнуло!» «Почему забыл? Помню.» – после некоторого раздумья согласился Эрик. Аудио-скрижаль перед ветровым стеклом щелкнула, и гнусавый голос Романова-младшего затянул: «Коммунизм – это партийная власть плюс эвээмизация всей страны …» «А ты давно сюда переехал? – вклинился мужичонка, – Завклубом сказывал, что тебя с Португальщины прислали – агрономные кадры укреплять.» «Недавно.» – почти без запинки отвечал Эрик. «Евразийский коммунизм – самый коммунистический коммунизм мира. – нудел Романов-младший, – Слава евразийскому исскусству, открывшему единственно верный творческий метод коммунистического сюрреализма …»

Дорога вынырнула из леса в поле. Далеко впереди показались крошечные домишки. «Ну, таперича всего три минуты осталося! – радостно сказал мужичонка, – Дорога отсель прямая, хучь сто километров в час давай!» – он надавил на акселератор и мотор грузовичка надсадно взвыл. Бескрайние заснеженные поля, разделенные на квадраты ровными рядами деревьев, тянулись по обе стороны от проселка. На горизонте виднелся ряд блестевших алюминием ветряков (их лопасти казались отсюда размером со спичку). «Понастроили ентих мельниц, а толку чуть! – прокомментировал мужичонка, перекрикивая шум мотора, – Да еще телехвонную связь нарушають …» «Как это – нарушают?» – удивился Эрик. «Хуй его знаить … нарушають и все. Надысь опять телехвон молчал …» Грузовичок начал подпрыгивать на ухабах, все вокруг моталось, дребезжало и подскакивало. Эрик покосился на спидометр – тот показывал 85 километров в час. «Не ссы, артист, не перевернемси!» – перехватив его взгляд, ободрил мужичонка. Домики на горизонте быстро увеличивались в своих размерах и числе («Выберу самое синее море, – пел Мегамоев, – белый-пребелый возьму пароход …»). «Клянемся торжественной клятвой ленинцев-сталинцев-брежневцев, что уже к 1985 году над всем миром воцарится евразийский флаг!» – закончил Романов-младший и отключился. «Эх, через полчаса в баньке париться буду! – предвкусил мужичонка, – А потом с робятыми у Коляныча пивка попьем, головунами закусим.» Эрик молчал.

Грузовик миновал знак «Мерзуны – 439 ж.» и понесся, преследуемый стайкой отчаянно лающих собак, между двумя рядами покосившихся бревенчатых домов. На улице не было ни души – лишь ватага укутанных ребятишек угрюмо копошилась на огороженной колючей проволокой детской площадке. Сбросив скорость, грузовик проехал еще метров триста («А здеся я живу.» – указал мужичонка на маленькую облезлую избушку с заросшими грязью окнами). Наконец, они затормозили возле сравнительно большого кирпичного здания. «Приехали! – радостно объявил шофер, – Покедова, земляк!» Эрик вылез из кабины и в нерешительности остановился. На стене здания висел плакат: