Текст книги "Другой Холмс, или Великий сыщик глазами очевидцев. Начало"

– Секретный шифр?

– Что-то вроде. Кстати, а вам не приходило в голову, что разгадка такой странной заинтересованности в Уилсоне может заключаться в самом Уилсоне?

– То есть как?

– А так! Самая кричащая дикость во всей этой истории, несомненно, так называемый конкурс. Это же очевидно! Вообразите себе такую картину. Толпа всевозможных Руфусов заполнила улицу, но наш герой пробивается сквозь всю эту беспокойно шевелящуюся и горланящую ржавчину – мы-то знаем, каков норов у этих рыжеголовых! – и берет приз. По сути, без усилий, если не считать, что его проволок едва ли не за шиворот его работник в ссудной кассе Сполдинг. И конкурс тут же сворачивают. Чудеса, да и только!

– Значит, всё это устроено, чтобы заманить Уилсона в союз? – спросил я, чувствуя, как мурашки побежали по моей спине.

– Очень похоже.

– И Сполдинг с ними заодно?

– Пока непонятно. Он прочел объявление в газете, как все, и не мог не показать его хозяину. Это естественно. Да, он протащил его через желтоволосое скопление, но это только на первый взгляд кажется подозрительным и вполне может объясняться его природной настырностью. И заметьте, он не набивался в сопровождающие, Уилсон сам его об этом попросил. Но мы учтем и Сполдинга на всякий случай. Он не будет знать, что хозяин останется в Лондоне.

– Но вот вопрос: зачем им понадобился Уилсон? – воскликнул я. – Он же так прозаичен! В связи с ним на ум не приходит ничего не то что загадочного, даже просто нескучного. Сидел себе в своей кассе, а теперь сидит в союзе. Что изменилось?

– Вот это мне и предстоит выяснить. Он может не догадываться, что получил наследство, и его там удерживают.

– Но эта проволочка бессмысленна, – возразил я. – Душеприказчики всё равно его отыщут.

– Удерживают не для того, чтобы потянуть время. Допустим, они как-то воздействуют на его сознание, чтобы он впал в детство и забыл себя. Кто знает, вдруг он подвергается там скрытому гипнозу? Возможно, его потихоньку травят или лишают рассудка. Вдруг слишком продолжительное общение с такой мудреной книгой приводит к маразму? Никто ж не пробовал месяцами листать энциклопедию. Нагрузка-то нешуточная.

– Холмс! – вскричал я. – И вы собираетесь поменяться с ним?! Я не позволю вам впасть в детство, слышите?! Мир не перенесет этого!

– Я утешаю себя мыслью, что ваше предположение насчет безобидного сумасшествия старика Хопкинса тоже выглядит весьма правдоподобно и имеет неплохие шансы оказаться правдой. Мирное разрешение всех странностей тоже не повредило бы нам. В любом случае не вижу причин упускать такой случай. Помимо клиента, платит еще и объект подозрений, и как платит! Где еще такое найдешь?! Может, удастся удержать Уилсона подальше от союза на больший срок, а там уже кто знает – если я приглянусь Россу и всё у них окажется законно, можно будет попытаться убедить его отказаться от Уилсона вообще и остановить выбор на нас. Субъект он не слишком располагающий. Думаю, это будет не так уж сложно.

– Как же вы отвернете Росса от Уилсона? Он наш клиент. Наверное, не очень честно так обойтись с ним.

– А так! Если Уилсон прав и с союзом дело нечисто, то мы, как и обещали, избавим его от неприятностей. Выведем эту шайку на чистую воду и заработаем свое вознаграждение. А если Уилсон напрасно заподозрил мистера Росса, то такое отношение к честным людям не делает ему чести. Полагаю, я вправе сообщить тому, кто нанял Уилсона и тем самым доверился ему, о том, что и Уилсон в свою очередь доверился и нанял… Главное, не увлечься и не проболтаться Россу, кого именно Уилсон нанял! Иначе он нам не доверится и мы потеряем выгодное место. Достаточно будет просто намекнуть ему, что его рыжий подопечный взялся вынюхивать, словно какая-нибудь ищейка.

– Вам будет скучно день за днем заниматься бесконечным переписыванием. Это не для вас, Холмс.

– Вот именно. Так что тренируйте руку, Ватсон. Если только станет ясно, что профессия писаря-энциклопедиста вполне мирная, замените меня уже на постоянной основе.

– Холмс… – немного запнувшись, начал я. – Если подтвердится моя версия…

– О контрангликанстве?

– Да. Так вот. И если мистер Росс предложит вам работать у него на постоянной ставке…

– Не просто работать, а прилично зарабатывать, Ватсон!

– Да, и если нам уже будет известно об их страшном намерении, мы же не пойдем у них на поводу? Мы же презреем… презрём… пренебрежём… в общем, отринем эти грязные деньги и разоблачим их деяния, ведь так?

– Разоблачим, но не отринем. Разоблачим, кстати, тоже не бесплатно. Одно с другим прекрасно сочетается. Пока вы будете дописывать последнюю букву из тех, что вам доверят, я подам сигнал о возникшей угрозе основам нашего главенствующего вероисповедания. Вас мы вовремя выведем из-под удара, снова подсунув Уилсона. Он будет только рад. Нужно подгадать так, чтобы не сделать это слишком рано. На то время у вас успеет накопиться соответствующий опыт переписывания и вы сами поймете по тексту, что осталось всего ничего. Запомните, Уилсона следует вводить в последний момент, всего на один день работы, чтобы до предела снизить величину нашей упущенной выгоды.

Глава пятая, в которой инспектор не уверен, что его не надули

Из записей инспектора Лестрейда

9 августа 1891 г.

У каждого без исключения инспектора Скотленд-Ярда в запасе найдется как минимум одна история, которую он предпочтет оттуда не вынимать. История о том, как он был начисто одурачен вполне искренним и простоватым с виду проходимцем. Я не исключение, так что все россказни о нашем умении заглянуть едва ли не в душу и отличить на слух проникновенный голос правды от фальшивого тона лжеца – не стоящая и пенса чушь, с которой обыватель после появления уже откровенно мифической фигуры Холмса всё охотнее расстается, чтобы сродниться с куда более дикими сплетнями и фантазиями, относимыми уже на его счет. Мы можем и обязаны полагаться только на факты, и исходя из этого мне следовало рассмотреть все возможные версии, касающиеся роли Уилсона в этой истории.

Первая. Джабез Уилсон невиновен, и его рассказ – правда от начала и до конца. В пользу этой версии сразу несколько фактов. Сам Уилсон ощутимо пострадал. Пусть и с опозданием, но он попытался на свой лад предотвратить преступление, обратившись к одному из самых известных в настоящий момент сыщиков. Он довольно старательно описал своих обидчиков, и, хоть их имена, ясное дело, вымышленные, именно данный им подробный портрет одного из них подтверждает, что его описания не только не лживы, но и полезны, поскольку этот портрет нам уже достаточно долгое время хорошо знаком. Это Джон Клей, который на сей раз проявил себя под фамилией Сполдинг. Действуя по обыкновению ловко и скрытно, он блистательно провернул дело, бесшумно и незаметно скрылся в никуда и оставил нам издевательский привет, промелькнув в запоздалом раскаянии своего незадачливого хозяина. Распознав в Уилсоне его главную черту – жадность, серьезно затрудняющую способность мыслить, – он, в отличие от прежних случаев, не озаботился сложностью ухищрений и без смущения подсунул ему самую примитивную наживку из возможных.

Вторая. Уилсон – соучастник преступления. Будучи членом шайки, он предоставил свой дом для подкопа. Поэтому следует выяснить, давно ли он его приобрел и не в связи ли с этим. Однако незадолго до ограбления, когда всё уже было почти готово, он что-то не поделил со своими компаньонами. Возможно, с приближением решающего дня занервничал. Все-таки место, откуда брал начало тайный лаз, рано или поздно установили бы, и он оказывался единственным из шайки, о ком в распоряжение следствия попадала вполне конкретная информация. Не исключено, что он изменил свое мнение и стал требовать за повышенный риск увеличения своей доли. Это привело к конфликту, и сообщники своеобразным способом исключили его из дела. Пока Уилсон сидел связанный, ему пришло в голову сочинить нелепую историю о смехотворном союзе. Нелепую, потому как скороспелую и поскольку автор не большой мастер сочинять. Пока непонятно, как с этой версией сочетается то обстоятельство, что взбунтовавшегося Уилсона оставили в живых. Джону Клею уже случалось убивать. Не то чтобы он делал это охотно: его не назовешь жаждущим крови душегубом. Скорее, холодным прагматиком, и все те случаи, когда он покушался на чью-то жизнь, были, что называется, крайними и вынуждали его к этой мере. Но по той же причине, осознавая такую необходимость, он никогда не знал жалости, и Уилсону, видимо, просто повезло, что в данном случае Клей не посчитал для себя опасным, если бывший сообщник даст показания. Уилсону, если такая версия подтвердится, видимо, слишком немногое известно, чтобы он мог помочь нам выйти на след Клея и его сообщника.

Третья версия самая необычная и сложная. Она, в общем-то, схожа со второй, но ее принципиальное отличие состоит в том, что здесь уже подразумевается более тонкий и хитрый замысел. Джабез Уилсон также виновен, но никакого конфликта с подельниками нет. История, рассказанная им, лжива и задумана шайкой заранее для его алиби. Действительно, тот факт, что его дом является своеобразным штабом и отправным пунктом грабителей, обусловливает его уязвимость. Они не могли не понимать, что их компаньон Уилсон первым подпадет под подозрение, поэтому следовало подготовить ему защиту. У них было предостаточно времени исполнить всё как надо, поэтому, не сомневаюсь, все необходимые подтверждения рассказанной им истории, заботливо расставленные, будут нами обнаружены. Выяснится, что «Союз рыжих» существовал не только на словах, и, покопавшись в выпусках «Монингкроникл» за последние месяцы, мы действительно найдем там пресловутое объявление о конкурсе на вакансию. Найдем также и соискателей, которые подтвердят, что их обошел человек, в шевелюре которого обнаружились какие-то специфические признаки, определившие его превосходство перед остальными. Остроумие этой затеи заключается еще и в том, что Джабезу Уилсону даже не пришлось лгать, когда он рассказывал мне о своем невероятном успехе, позволившем добиться выгодной работы. Он умолчал только об одном. А именно – что во всей необъятной рыжей толпе, запрудившей Флит-стрит, он единственный не был наивным простачком и прекрасно знал, для кого затеяна вся эта комедия. Конкурс должен был выиграть он, и уже не важно, сидел ли он для отвода глаз все последующие дни в конторе фальшивого союза или помогал дружкам рыть подкоп. Главное, вполне надежно складывался образ одураченного простофили, над которым представителям Скотленд-Ярда предлагалось посмеяться, после чего в свою очередь уже они – в их числе и я – превращались в достойных осмеяния идиотов, а Уилсон, когда всё уляжется, спокойно получал свою долю похищенного. Но как тогда быть с описанием так называемого Сполдинга, данным владельцем ссудной кассы? Не станет же он показывать на собственного главаря. Получается, ограбление – дело рук совсем других людей, и приметы Клея нарочно подброшены нам Уилсоном, чтобы направить по ложному следу. То есть они знают Джона Клея, что, в общем-то, не так уж странно. В своей среде он в последнее время сделался настоящей знаменитостью, и прикрыться им для своих целей представляется вполне разумной идеей.

Рассматривая эту третью версию так и эдак, я вынужден признать, что в нее мне верится меньше всего. Во-первых, я, что бы ни говорил, не могу не учитывать то жалкое впечатление, что произвел на меня владелец ссудной кассы. Если он лишь изображает обманутого тугодума, то его актерские способности следует признать гениальными, а я по причине склада своей натуры сам факт наличия чужого гения воспринимаю крайне недоверчиво и неохотно. Во-вторых, против этой версии выступают все те доводы, что работают в пользу первой. Нельзя отвернуться от факта, что Уилсон был обнаружен в весьма плачевном состоянии. Стали бы его соучастники причинять столь существенный вред его здоровью, если требовалась только лишь видимость его непричастности? Стоило ли держать его связанным несколько дней? Изнурять голодом? Врач, осмотревший беднягу в госпитале, подтвердил, что попавший в его руки больной доведен до истощения. Второй довод, смущающий меня, заключается в том, что Уилсон обратился к Холмсу. Если он действительно ловкий и хитрый вор, зачем в тот момент, когда все приготовления уже почти закончены, ставить под удар собственное предприятие?

С другой стороны, при более пристальном рассмотрении эти доводы уже не кажутся столь однозначными. Тот же врач уверенно утверждает, что измождение пациента не достигло стадии, подвергающей риску его жизнь. Опять же, прижимистый мистер Уилсон предпочел обратиться к Холмсу, чьи услуги платны, вместо того чтобы пойти в полицию. Говорит, боялся потерять место, если мы подойдем к делу слишком рьяно. А Холмс, значит, образец деликатности? На это он не нашел что ответить. Я же со своей стороны, зная подлинную цену способностям Холмса и учитывая то обстоятельство, что этот разрекламированный дилетант в итоге не предотвратил преступление, вполне готов допустить, что и для Уилсона с сообщниками не составляла секрета шириною в пропасть разница между возникшим в одночасье образом гениального самоучки и его жалким прототипом. Понимая, что Холмсу это дело не по плечу, так ли уж они рисковали, обратившись к нему за «помощью»?

Обо всем этом я раздумывал по дороге из больницы. Сержанта Пратта я отправил опрашивать обитателей Сакс-Кобург-сквер. Вопросов предостаточно. В настоящий момент неизвестно даже время, когда было совершено ограбление. Далее. Сколько человек в шайке? Когда и на чем похищенные ценности были вывезены из дома? Нанимали ли они экипаж или имели собственный? Каковы их дальнейшие планы? Поделить добычу и разойтись или и дальше действовать сообща? Впускали ли кого-нибудь в дом в то время, пока касса была заперта? Возможно, Росс появлялся там. По словам Уилсона, он поначалу довольно часто проверял, на месте ли новоиспеченный писарь, но потом такие проверки случались всё реже. Если рук не хватало, вполне возможно, что Росс помогал Клею в рытье лаза. Сорванное объявление – случайность? Когда это произошло? Упомянутый свидетель не сумел указать день, когда оно исчезло.

Наконец, сбыт похищенного. Золото – одновременно и привлекательная, и непростая добыча, в особенности столь специфическая, как французские наполеондоры, тем более в таком количестве. Куш крупный, что и говорить, но повозиться придется, и здесь им, безусловно, пригодится опыт Клея. Для мошенников такого калибра, как он, давно не секрет, что Ярд пытается если не прибрать к рукам черный рынок, то уж хотя бы иметь максимум информации о теневых сделках. Монеты с континента слишком приметны, риск допустить утечку до ушей наших осведомителей, коих в той среде предостаточно, особенно при таком объеме оборота, слишком велик. Некоторые из теневых маклеров, известных Клею не понаслышке и готовых провернуть такую сделку, находятся под нашим наблюдением, которое теперь только возрастет. Клей, естественно, и это обязан учесть. Выходит, украсть – лишь половина дела. Как они будут решать эту задачу, сопряженную с такими трудностями, а главное – когда? Безопаснее всего было бы разбить сделку на части, припрятав большую часть золота на потом в надежде, что когда-то шум всё равно уляжется и Ярд снизит бдительность.

И последнее. Исчезновение девочки – совпадение или ключевая деталь? Что-то в поведении Уилсона мне не понравилось, когда речь зашла о ней. Как и сам Уилсон. Жадный, недалекий и при этом одинокий, а рядом – девочка. В самой незащищенной стадии жизни, физически не совсем уже ребенок, но психически всё такая же зависимая. Повзрослевшая ровно настолько, чтобы привлечь к себе похоть этого вдовца и чтобы не успеть вырастить в себе защиту от таких благожелателей. «Кое-как стряпает и метет пол». Непохоже, чтобы он был ею доволен, как, впрочем, и всем остальным. И тем не менее этот человек, во всем ищущий выгоду, держал ее при себе. А затем под именем Сполдинга появился Джон Клей. Даже если Уилсон, занятый своим трудом в другой части Лондона, так ничего и не заподозрил, рытье лаза заняло несколько месяцев. Да, девочка уходила каждое утро на заработки, но неужели за столь долгое время ни разу не получилось так, что увлечению Сполдинга фотографией открылась истинная причина? По своему опыту я знал, как часто обидные случайности вторгаются в самые хитроумные планы. Если подобное имело место, почему она продолжала молчать? Подкуп? Обман? Может, ее запугали? И жива ли она?

Глава шестая, в которой каждый доказал, что способен на поступок

Из дневника доктора Уотсона

3 августа 1891 г.

Что это, черт возьми, такое, Ватсон?! По-вашему, я посылал вас за этим?

Конечно, я допускал, что Холмс может закапризничать, потому что мой вариант несколько разошелся с его ожиданиями. И всё же я возвращался на Бейкер-стрит с чувством оптимизма и уверенности, что моя идея, пусть и не сразу, ему понравится и он оценит то, как находчиво я выкрутился из почти безвыходного положения. Столь категорическое неприятие с его стороны явилось для меня досадным сюрпризом.

– В конце концов, Холмс, вы не можете отрицать, что это тоже парик. И как раз того самого цвета, что вы просили.

– Мой друг, вы, верно, издеваетесь. – Холмсу потребовалось заметное усилие, чтобы взять себя в руки. – Это шутка, не так ли? Я подразумевал парик, который будет выглядеть как настоящие волосы. Если вы еще не догадались, мне требуется сойти за рыжего человека. С этой целью, поскольку мои собственные волосы, как вы могли заметить, подходят больше под определение густо-темных или даже черных, я просил вас приобрести в магазине косметических принадлежностей Шермана парик соответствующего цвета, окраса – называйте как угодно… В общем, рыжий парик! То есть, если мои разъяснения всё еще не до конца понятны вам…

– Я понимаю, Холмс.

– И всё же на всякий случай добавлю: у Данкана Росса должно сложиться ощущение, что я не в парике, хоть я и буду в парике. Вы серьезно переоцениваете мои возможности, если думаете, что я смогу добиться от него такой иллюзии, напялив вот это! – Он потряс в воздухе, словно тряпкой, тем, что я так бережно нес с собой сквозь туманную морось Лондона. – То, чем вы меня решились осчастливить, называется аллонж или бинет, я не разбираюсь, но в любом случае, Ватсон, это декоративный парик. Видите: букли, пудра, лента на хвостике.

– Вижу, Холмс, – терпеливо признал я и этот довод. Гению позволено многое, если не всё. И это правильно. Моя же задача – донести до него свой взгляд, оберегая при этом то хрупкое душевное равновесие, в котором гений способен не только брюзжать, но и творить великие дела. – Прошу вас, выслушайте сначала…

– Такое носили при Стюартах и Ганноверах. Тогда ношение париков было модой, и никому не пришло бы в голову это скрывать, но я не могу быть рыжим по моде двухвековой давности. Союз требует природной рыжины!

– Если некто (не обязательно вы) явится в этом замечательном рыжем парике, согласитесь, это не будет означать, что под ним этот некто обязательно не рыжий. Вы дадите ему честное слово, что в вашем случае это именно это и не означает!

– Тогда зачем он мне? Как я объясню это Россу?

– То, что вы и без парика рыжий, не означает, что в характере у вас непременно должна отсутствовать эксцентричность. Парик вам приглянулся хотя бы потому, что он красивый. Дело не в цвете, поведаете вы ему немного смущенно, а в том, что вам за всю жизнь не отрастить таких волшебных завитушек. Это ваше личное дело, Холмс, и мистеру Россу вовсе не обязательно…

– Еще как обязательно! Вы слышали, какую проверку он устроил Уилсону? У того аж слезы из глаз брызнули.

– Вот именно, Холмс. И в обыкновенном парике вы бы такую проверку не прошли. А в этом – только поглядите…

– Да что глядеть!

– Эти букли, что вам не понравились, такой длины, что их можно прекрасно завязать под подбородком. Сколько ни дергай, вам его фокусы нипочем!

– Чем бы еще завязать подбородок, а лучше всё лицо, чтобы не было видно завязанных буклей?!

– Не кипятитесь, Холмс. В конце концов, можно держать подбородок чуть наклоненным книзу. Еще есть время додумать.

– Нет, еще есть время выкрасить волосы хной. Это всё, что остается, благодаря вашему старанию, Ватсон.

– Ужасно! – воскликнул я, потрясенный его готовностью к самопожертвованию. – Неужели вы сделаете это, Холмс?!

– А что еще мне остается?! Если б вы принесли один из тех париков из магазина…

– Но я же говорю вам: там не было рыжего!

– Я бы покрасил его, а так мне придется издеваться над собственными волосами. Зря я положился на вас.

Меня крайне огорчил итог нашей беседы. Особенно после тех усилий, что я приложил для решения усложнившейся задачи.

Всё началось несколько часов назад, когда мистер Уилсон, выполнив вчерашние инструкции Холмса и добившись согласия мистера Росса на подмену, в начале вечера явился к нам, чтобы сообщить об этом. Как мы и ожидали, единственное категорическое условие заключалось в том, чтобы сменщик обладал не менее убедительной в смысле цвета растительностью на голове. Холмс выглядел весьма довольным.

– Итак, мистер Уилсон, договорились. Эти три дня не высовываете носа из дому.

Заметив, как сокрушенно покивал временно отстраненный от службы работник союза, мой друг, дабы поддержать его, добавил ободряюще:

– Ну же, не унывайте! Как рассчитываете провести выпавшие каникулы?

– Просижу у себя в кассе, как же еще!

– Ни в коем случае! – строго заметил Холмс. – Кассу придется закрыть.

– То есть как?! – едва не возопил мистер Уилсон. – И тут убытки?

– Ничего не поделаешь. Нужно создать у них абсолютную уверенность, что вы покинули Лондон. Наверняка они захотят проверить, не обманываете ли вы их.

– Хорошо. – Упрямый тон гостя подсказывал, что до капитуляции еще далеко. – Тогда пусть клиентов обслуживает Сполдинг. Он смышленый и прекрасно обходится без меня. Я объясню ему, что отвечать, если будут справляться обо мне. Меня никто не увидит, клянусь вам!

– Вы не поняли. Ваш Сполдинг, может, и смышленый… – Холмс твердо выдержал гневный взгляд не на шутку разошедшегося Джабеза Уилсона и прибавил многозначительно: – Может, даже слишком.

– Что вы хотите сказать?

– Только то, что мы ничего о нем не знаем. Наша выдумка потеряет всякий смысл, если мы не сохраним ее в секрете. Скажите, если б вам взаправду пришлось уехать на три дня, доверили бы вы Сполдингу кассу?

– Как-то не думал, такого еще не случалось, – озадаченно почесал в затылке мистер Уилсон. – Думаю, я бы всё же запер ее. Так надежнее.

– То-то и оно. Так что Сполдингу скажете то же самое, что и Россу. Вы в отъезде, касса на замке, а он – в трехдневном отпуске. Ему есть куда податься на это время?

– Да, у него родственники в Баттерси.

– Вот и прекрасно. Всего вам наилучшего, мистер Уилсон.

Выпроводив норовистого клиента, Холмс немедленно взялся за все необходимые приготовления. Уже завтра утром ему предстояло проникнуть в логово самой загадочной в мире организации. Воинствующие католики, аферисты или просто диковинные сумасшедшие – какая разница! Каждый вариант заключал в себе нечто непредсказуемое, а возможно, и таящуюся опасность. Осознавая, как мало в его распоряжении времени, я вызвался помочь в той части, что доступна моему скромному пониманию. Тогда-то он и придумал для меня это поручение – приобрести в косметическом магазине огненно-рыжий парик. Но там такого не оказалось. Напрасно я примерял один за другим белый, черный и фиолетовый, надеясь, что при определенном свете тот или иной будет иногда хоть отдаленно напоминать нужный оттенок. Мистер Шерман скептической гримасой лично подтвердил мои опасения. После нескольких коротких экспериментов у прилавка, в коих он любезно согласился принять участие, мы пришли к единому мнению: только при выключенном свете, то есть в абсолютной темноте, я еще мог хоть как-то сойти за рыжего в любом из предложенных им экземпляров. К сожалению, вынужден отметить, что идея с покраской нас не осенила. Однако я недолго ломал голову над проблемой. Блестящая мысль посетила меня почти сразу же, и я отправился в свой любимый маленький театрик, расположенный в одном из бесчисленных переулков поблизости от Сохо. В последнее время там давали комическую постановку «Тридцать две, Карл!» о свободных нравах при дворе самого веселого короля в истории Англии. Разумеется, речь о Чарльзе Втором и его любвеобильности. Я с удовольствием посмотрел пьесу несколько раз, вероятно, потому мне запомнилась деталь, имеющая к делу самое прямое отношение. Ведущий актер труппы, почтенный, но бодрый старик Фредерик Крамблфитчер, по обыкновению прибирающий к рукам все главные мужские роли, в данной постановке играл короля и в течение всего действа щеголял на сцене в роскошном рыжем парике. Требовалось поспешить, и я во всю прыть понесся в Сохо.

Вечер готовился уступить место ночи, когда я заскочил в переполненный зрителями тесный зальчик. Представление уже началось. Мой план идеально соответствовал местным условиям. В скудности выделенного театру помещения сцена и зрительный зал жесточайше конкурировали между собой за малейший клочок пространства, наступая друг на друга так, что между подобием рампы и первым рядом зрителей оставался совсем ничтожный проход. Успех любой охоты напрямую зависит от выбранного места. Мое подразумевало первый ряд, желательно в самой середине. Весь ряд был занят, но я не унывал. Отличающая актеров труппы фривольная манера игры в наше викторианское время далеко не всем по вкусу, поэтому во все свои посещения я наблюдал одну и ту же картину. Набитый битком к началу представления зальчик уже в середине второго акта заметно пустел из-за оттока недовольной части публики. Так случилось и на сей раз. Я уселся в самый центр, попросив соседа подвинуться. Он с удивлением посмотрел на меня, но повиновался, не догадываясь, что уже в тот момент я был занят не вздорной прихотью, а тщательным прицеливанием. Строго выверенная диспозиция с артиллерийской точки зрения означала верный поворот ствола, чтобы, когда актеры стройной шеренгой выйдут кланяться публике, оказаться четко напротив старика Фредерика. Выбор местоположения облегчался тем, что мистер Крамблфитчер как главное лицо всех спектаклей всякий раз занимал центр растянувшейся за руки цепи, сияющей в каждом звене одинаковой счастливой, чуть благосклонной улыбкой.

Я рассчитал верно. И с местом, и с моментом. Удержав свое нетерпение от преждевременной активности, я дождался, когда голова сэра Фредерика, достигнув самой нижней точки траектории поклона, на миг замрет в ней, прежде чем начать обратное движение, и четко выбросил руку вперед, так что выдающийся служитель Мельпомены выпрямился уже с обнаженной головой. Но одним лишь этим моя ловкость не ограничилась. Требовалось быстро и незаметно вернуть руку с трофеем в темноту, чтобы не обнаружилась причина утраты аксессуара. Что я и сделал. Инстинктивно протагонист дернулся руками к лысине, но вовремя одернул себя, сообразив, что суетливые телодвижения только подчеркнут его конфуз. Комедийность его персонажей не вытравила из Крамблфитчера непререкаемой серьезности в отношении собственной персоны. Меньше всего он желал быть застигнутым в нелепом положении, однако ему хватило чутья если не самому обратить всё в шутку, то хотя бы подхватить ее видимость, когда догадка о ней возникла в сознании публики. Те из зрителей, кто заметил мою проделку, решили, что это часть представления, невинная попытка труппы пусть на миг, но продлить удовольствие зала, вкусившего великолепную комедию, и радостно зааплодировали. Старик же решил, что парик упал в проход между сценой и первым рядом, и, принужденно улыбаясь, махнул рукой, отчего все одобрительно рассмеялись. Всё встало на свои места и для соседа справа, несмотря на то что его согнали с собственного. И сейчас он поглядывал на меня лукаво, мол, уже сразу после моей просьбы он раскусил, что я подставное лицо. Чтобы не застрять среди протискивающихся к выходу до поры, когда в проходе начнутся поиски реквизита, я и тут не стал мешкать – встал, повернулся к залу и, свободной рукой помахав зрителям (другая подмышкой удерживала трофей), боком засеменил вдоль сцены к дверям. С гордостью могу подтвердить, что мне хлопали едва ли не громче, чем участникам спектакля.

Естественно, ни о какой краже речи не шло. Парик я намеревался вернуть, как только в нем отпадет надобность, но я не ожидал, что это произойдет так скоро. Идти за хной не пришлось. Ее предоставила миссис Хадсон сразу же, как только Холмс заикнулся об этом. Лицо нашей хозяйки как-то странно подергивалось, пока я не сообразил, что она делает мне тайные знаки, приглашая к разговору наедине. Я оставил Холмса разбираться в тонкостях обращения с природными красителями и проследовал за миссис Хадсон на кухню.

– Доктор, как хотите, но вы должны остановить это! – без обиняков решительно начала она. – Вы теперь известный писатель, он должен вас послушаться.

– Вы о чем, миссис Хадсон? – не понял я.

– Его преклонение перед вами заходит слишком далеко, разве вы не видите?!

– Преклонение?! – обомлел я.

– Он каждый день перечитывает ваш рассказ, и я слышу, как он восхищается чуть ли не всеми репликами, что вы ему отвели. Кстати, мне рассказ тоже нравится. У вас несомненный талант.

– Но вы же не могли не заметить, что он подписан…

– Естественно, псевдонимом! – кивнула она с энергичным пониманием. – А как же иначе! Я надеюсь, вы не думали всерьез кого-то этим ввести в заблуждение? Не спорю, поистине замечательно, что вы не выставляете себя напоказ, но не забывайте: скромность украшает до тех пор, пока удерживается в скромных пределах. Не увлекайтесь, а то, глядишь, это станет позой.

– Спасибо, вы очень любезны, – смущенно пробормотал я, сжавшись при мысли, что всякий комплимент является превосходным вступлением к разговору, если речь пойдет о возвращении долга. Коль и она считает, что «Скандал в Богемии» – дело моих рук, то и дальнейший ход размышлений, избегнув существенных расхождений с версией Холмса, приведет ее к неизбежному выводу об авторском гонораре. Любопытно, сколько, по ее мнению, мне отвалили в редакции «Стрэнд мэгазин»? В любом случае существенно больше, чем я позаимствовал у нее. Проклятье!

Не замечая моего уныния, миссис Хадсон деловито развивала всё то же направление и не спешила переходить к самой неприятной теме:

– Да, доктор. Несомненный успех. Кто бы мог подумать, что за непримечательной наружностью может укрыться такое дарование. Все мои знакомые обсуждают вас, и я с гордостью заявляю, что пригрела под своей крышей настоящего новеллиста. Видели бы вы, как мне завидуют! Неудивительно, что и мистер Холмс впечатлен. Но, согласитесь, это еще не повод так слепо подражать вам во всем, тем более когда речь идет о внешнем облике.