Текст книги "Другой Холмс, или Великий сыщик глазами очевидцев. Начало"

Глава двенадцатая, повествующая о том, как нелегко даются большие деньги

Из дневника доктора Уотсона

8 августа 1891 г.

Да, дорогой читатель! Здесь нет ошибки, действительно, на календаре уже восьмое число. Сегодня суббота, но только теперь я могу приступить к описанию тех удивительных событий, что уместились в минувшие три дня. Этот период оказался таким насыщенным и отнял у меня столько сил, что только обостренное чувство ответственности перед потомками и осознание, что миру будет нанесен непоправимый ущерб, если я, скромный летописец, упущу хоть малейшую деталь из повествования об одном из величайших представителей человеческого рода, заставляют меня, изнеможенного, обратиться к дневнику. Онемевшие от усталости пальцы вновь берутся за перо; локоть, натертый до нещадных мозолей о чужую неудобную столешницу, готов снова мужественно предоставить опору тому, кто буквально валится без сил, но этот самый кто, принимая во внимание неподдельную важность своего ежедневного свидетельства как великого наследства… В общем, да простит меня читатель за столь сумбурный слог. Меня обуревают самые разные чувства, главным из которых всегда, когда я пишу о Шерлоке Холмсе, является гордость. Но сейчас мои мысли особенно запутанны, так как тем загадочным событиям, о которых я уже упомянул, пока еще не нашлось объяснения. Смешно вспоминать, как Холмс предлагал мне призвать на помощь всю фантазию, дабы рассказ про «Союз рыжих» выдался на славу и удовлетворил запросам самых требовательных любителей авантюрных историй. Куда там! Происходящее в реальности куда как невероятнее любого самого дерзкого и неуемного вымысла. Итак, всё еще пребывая в смятении, я приступаю.

Давно я не испытывал такой робости, как в то утро в среду, когда отправился в офис союза, чтобы провести там свой первый рабочий день. Если днем ранее, когда Холмс исчез за дверями зловещего, как нам казалось, заведения, я готов был, словно тигр, ринуться ему на выручку, чувствуя, что за нами правда, добро и справедливость, а по ту сторону – коварство, отговорки и прочие наизлейшие пороки, то теперь, когда выяснилось, что контора эта скучна своей безобидностью и имеет привлекательность только материальную, я, принужденный ситуацией ко лжи, чувствовал себя маленьким мальчиком, еще не научившимся врать складно и оттого стыдящимся предрешенного провала. То, как Холмс весь вечер убеждал меня в моих способностях вкрадываться в чужое доверие, дало понять мне, насколько он сомневается в их наличии. Откровенно говоря, меня и самого снедал ощутимый скепсис. Днем ранее я увидел мистера Росса и потому понимал, что тягаться с ним в единственном принципиальном критерии соответствия кодексу необычайного общества с моей стороны было бы глупо. Да, миссис Хадсон искренне подтвердила то, что я и сам знал. Я действительно вполне себе рыжий, но всё познается в сравнении. Я забыл спросить ее, видела ли она мистера Уилсона, когда он приходил к нам, и если да, то успел ли он в ее присутствии снять шляпу. Вот уж действительно превосходный образец! Не говоря уже о мистере Россе. Рядом с ним в качестве полноценного члена союза я убедителен не менее, чем китаец или полинезийский абориген, но этого все-таки недостаточно.

С приближением к пункту назначения робость моя только возрастала, и, когда я достиг адреса и, поднявшись на второй этаж, принялся отыскивать комнату номер 4, все наставления Холмса от волнения напрочь вылетели у меня из головы. Нужная дверь уже была отперта и открылась, едва я дернул ее. Комната была столь мала, что, несмотря на то что мистер Росс сидел за столом, а я застыл на пороге, тем не менее можно было сказать, что мы оказались друг перед другом почти лицом к лицу.

– Мистер Росс?

– Да. Что вы хотели?

– Я пришел вместо… – И тут я осекся.

По пути сюда я много раз, чтобы не забыть и не запутаться, произнес про себя фразу – вернее, про Холмса, но про себя, то есть молча, – что, дескать, мой друг, мистер Холмс, к сожалению, сегодня не сможет появиться, но ни разу мне не пришла в голову мысль, что называть Холмса Холмсом перед мистером Россом никак нельзя – слишком быстро разрослась наша слава – и что Холмс наверняка на этот случай придумал себе вымышленное имя, а я не догадался спросить у него, какое.

– Что вам нужно? – уже более строго повторил мистер Росс.

– Это же «Союз рыжих»? – Я отчаянно старался выиграть время.

– Точно. А вы кто?

– Я пришел переписывать «Британскую энциклопедию».

– Исключено. Место занято.

– Я знаю. Вы наняли мистера Уилсона.

– Верно, – удивился он. – В чем дело, любезный?

– А вчера его заменял другой человек.

– Вижу, вы неплохо осведомлены. Но вы так и не сказали мне, кто вы такой и зачем отнимаете мое время.

– Я пришел заменить того, кто заменял мистера Уилсона, – пришлось мне несколько туманно отозваться о Холмсе, ибо его псевдоним всё еще не промелькнул в разговоре.

– Заменить?! – Он воззрился на меня так, словно я произнес нечто невозможное. – Вы соображаете, что говорите?! По-вашему, здесь цирк?! Шапито?! Кто вы, черт вас дери?!

– Меня зовут мистер Уилсон, – неожиданно для себя выпалил я и, заметив, как мистер Росс угрожающе подымается, продолжил скороговоркой: – Я его брат! И он, Джабез, мой брат, и он попросил меня…

– Что значит попросил?! – Он подошел ко мне вплотную. – Что он себе позволяет, ваш брат?! Он что, думает, здесь шутки шутят?

– Ни в коем случае!

– Это «Британская энциклопедия»! Атрибут государственности. Четвертое место после короны, гимна и флага. Вы хоть понимаете, какая на него возложена ответственность?

– Безусловно. Не то слово.

– Раз попросил, другой попросил… Мы уже испытываем разочарование, что выбрали его. Сначала привел вместо себя непонятно кого. Теперь вот вы. Где тот, что был вчера? И почему ваш брат сразу не обратился к вам, а не к нему?

– Ну вы же видели, какого замечательного цвета был тот, вчера, – вздохнул я, пожав плечами и досадуя, что мистер Росс никак не подскажет мне вчерашнее имя Холмса. – Джабез буквально влюбился в его оттенок. Мои возможности гораздо скромнее.

– И где он?

– Видите ли, мистер Росс, – удачная импровизация о родственных узах, связывающих меня с Джабезом Уилсоном, пробудила во мне неведомый источник вдохновения, – совершенно случайно мне удалось вывести его на чистую воду. Когда я увидел, какого она цвета… в тазу…

– То есть как? – обмер мистер Росс.

– Вот именно! – воскликнул я. – Крашеный!

– Я вас умоляю, – прохрипел он. – Вы ничего не путаете? Вы точно про того, что вчера?

– Жулик! – добавил я, с наслаждением добивая сердце мистера Росса. – Он даже пальцы толком не отмыл.

Мистер Росс зашатался, и я вовремя подставил ему единственный стул, иначе он, вероятно, рухнул бы прямо на пол. С минуту он приходил в себя. Дыхание его участилось, и мне даже пришлось расстегнуть две верхние пуговицы его жилета. Наконец ему удалось взять себя в руки. Он встал и твердым голосом настоящего руководителя, которому не страшны никакие потрясения, заговорил:

– Ну что ж, мистер Уилсон, от лица покойного мистера Хопкинса и его душеприказчиков, а также от членов правления союза выражаю вам благодарность за эти сведения. Вы не представляете себе, какой удар был бы нанесен репутации нашего общества, если б всплыло, что мы подпустили к «Британской энциклопедии» ряженого. В связи с этим призываю вас хранить в тайне то, что вы только что мне сообщили.

– Непременно! – с жаром кивнул я всей верхней половиной тела. – А как насчет моего трудоустройства?

– Ну… – замялся он. – Конечно, между нами говоря, вы не слишком-то соответствуете нашим строгим требованиям…

– Но вы не можете не признать, что я рыжий, мистер Росс!

– Одно только слово, что рыжий, мистер Уилсон, а так, конечно, вы чересчур бледноваты. Вы не брюнет и не блондин, и, чтобы как-то обозвать вашу неопределенную наружность, приходится прибегнуть к такому преувеличению. С другой стороны, в качестве ответной любезности за вашу услугу… Постойте-ка, – вдруг уставился он на меня с подозрением. – Мы только потому и отпустили мистера Уилсона, что, кроме него, по его же словам, не на кого было возложить заботы по части его усопшего дядюшки. Если вы тоже мистер Уилсон, значит, его дядюшка приходится дядюшкой и вам. В таком случае почему вы, зная о том, какая ответственная работа поручена вашему брату, не взяли это бремя на себя? И почему до сих пор вы всё еще здесь, а не в Йорке?

– В этом нет ничего странного, – без малейшего волнения приступил я к разъяснениям, ощущая упоение от того, что всякая новая ложь дается мне легче и виртуознее предшествующей. – Наши отношения с покойным сложились так непримиримо, что он вычеркнул меня не только из завещания, но и из всей своей жизни, запретив появляться даже на похоронах. Я не посмел нарушить его волю. Джабез об этом прекрасно знал.

– Вот, значит, как. – Мистер Росс подошел к окну и, задумчиво глядя сквозь стекло, продолжил с тоской, как человек, у которого давно наболело на душе: – Эх, мистер Уилсон, знали бы вы, как трудно стало исполнять волю покойного мистера Хопкинса. Настоящих рыжих – таких, чтоб огонь! – почти не осталось. Либо такие вот разбавленные, как вы, либо откровенные мошенники, последнее отребье, вроде того, что вчера. А филиалов тьма. Мы расширяемся, и везде нужно соблюсти жесткие требования. Устраиваем конкурсы, просмотры, люди приходят сотнями, но что толку! Другое дело раньше.

– Раньше – да…

– Вы и представить себе не можете, какая была конкуренция! Таким ярким личностям приходилось отказывать! К концу дня аж рябило в глазах, будто на солнце насмотрелся… Да что там!

– Тяжелая, наверное, работа, – участливо вздохнул я, жалея, что по-прежнему повернутый к окну мистер Росс не видит, с какой болью в лице я сострадаю ему.

– Взять хоть вашего брата. У него же бесценный дар! Таких по миру единицы! Но это его отношение к делу… Вот так вот взять и уехать.

– Я потому и вызвался помочь, мистер Росс.

– Да поймите же, у нас постоянные проверки. Сваливаются как снег на голову, смотрят, кого мы подбираем на места. Ну как я вас такого им покажу?

Тут мне показалось, что он увидел что-то через окно. Во всяком случае, я заметил, что поза его изменилась – задумчивость сменилась возникшим интересом. Он явно что-то разглядывал, затем обернулся с каким-то новым выражением на лице и поспешно прошел к двери, бросив на ходу:

– Идемте.

В надежде, что меня почти приняли, я, стараясь и при движении поддерживать учтивый вид, проследовал за ним. Он вывел меня через коридор, затем мы спустились по лестнице, но на площадке первого этажа он вдруг остановился, спохватившись:

– Я не подумал. Офис не заперт, нехорошо. Там полно ценностей. Вернитесь и присмотрите. Я скоро.

Я кивнул и послушно пошел назад, недоуменно размышляя на ходу. Ценности? Бумага и чернила? Ну, разве что первый том далеко не первого атрибута государственности. И почему он сразу не запер офис? Вернувшись, я прошелся по комнате, чтобы лишний раз убедиться, как бедна ее обстановка. Затем подошел к окну. Мистер Росс с его шевелюрой был виден издалека. Говорю так, потому что он действительно был уже на приличном удалении, так как шел невероятно быстро, почти бежал. И не один, а с каким-то человеком. Они стремительно шагали прочь от нашего здания, но наконец остановились, оживленно что-то обсуждая. У собеседника мистера Росса не было примет, какие позволили бы узнать и запомнить его на таком расстоянии. Издали он представал обычным силуэтом. Я вспомнил, что Холмс перед своим отъездом на юг собирался некоторое время понаблюдать за домом с улицы, чтобы убедиться, что у меня всё гладко. На секунду у меня родилось предположение, что это именно он и что мистер Росс, узнав его, решил закатить ему скандал за вчерашнее мошенничество с шевелюрой. Но я тут же вспомнил, что утром Холмс облачился в мигом полюбившийся ему иссиня-черный парик. Тот самый, что я вчера-таки добыл для него, приведя мистера Шермана своим повторным появлением в состояние обостренного любопытства. Поэтому мистер Росс никак не мог узнать его. Если же Холмс по какой-то причине вдруг оказался бы без своей накладной маскировки (сегодняшнее утро выдалось ветреным), то тогда его узнал бы не только мистер Росс, но и я. С любого расстояния. Оттуда, где они сейчас стояли, в глаза мне бил бы не один сигнальный огонь, а два. Тогда кто же это? И если Холмс неподалеку, сумел ли он рассмотреть незнакомца?

Парочка простояла так минут десять. Мне уже порядком надоело без особой пользы пялиться на них, и я стал подумывать, как бы спуститься и попробовать незаметно подобраться к ним поближе, когда наконец они расстались. Человек удалился в ту же сторону, а мистер Росс двинулся назад. Пока он приближался к зданию, в голове моей появилась нехорошая мысль, что меня надули. У меня отменное зрение. Вряд ли мистер Росс имеет более зоркие глаза. Узнать столь неприметную личность издалека он не мог, значит, этот человек стоял значительно ближе и мистер Росс специально увел собеседника подальше, чтобы я не сумел его рассмотреть. И как ловко он это проделал! Если бы он вышел, оставив меня здесь, я бы подошел к окну и увидел то, что увидел он. Вывести меня на улицу означало бы то же самое: незнакомцу просто негде было спрятаться от моего зоркого и внимательного к малейшей мелочи взгляда. Хитрец мистер Росс нашел единственный выход, заставив меня бегать по лестнице и выиграв тем самым время.

– Прошу меня простить за ожидание. – Мистер Росс влетел в комнату, и, несмотря на то что его шустрые телодвижения создавали впечатление легкости и добродушия, я заметил, что лицо его как-то посуровело.

Тем не менее он принес хорошие новости.

– Мистер Уилсон, как вы знаете, до возвращения вашего брата осталось два дня. На этот срок мы, пожалуй, готовы рискнуть предоставить вам место, но не более. И учтите! Работы много. Если вы думаете, что такие деньги даются здесь чуть ли не даром, я вас разочарую. Мы выбиваемся из графика. Только-только приступили к букве «Б», а теперь, после вчерашнего, отставание только возрастет, потому что всё, что переписал тот негодяй, следует уничтожить и заново переписать уже незагрязненной дурными помыслами рукой. Ужасно, конечно, но ничего не поделаешь. Не теряйте времени, садитесь за стол.

Он показал мне, откуда требуется начать, и вышел. Я с усердием взялся за дело, но после первого часа, проведенного в бешеном темпе, почувствовал, как сильно с непривычки устала рука. Чтобы дать ей отдых, да и размяться заодно, я встал и прошелся по комнате. Затем подошел к шкафу и отворил стеклянную створку. Внутри на полке лежали стопки исписанной бумаги. Это были плоды работы, проделанной моими предшественниками. Холмс успел исписать десять листов. Мысленно я извинился перед ним за сегодняшнее, успокаивая себя тем, что иногда предательство напарника идет только на пользу делу и что иного способа втереться в доверие своего нового босса у меня не было. Я подумал не без гордости, что, если сумею выдержать взятый темп, достижение Холмса будет мною существенно превзойдено.

Но когда я увидел, что оставил после себя Джабез Уилсон, меня охватило глубочайшее недоумение. Конечно, я не забыл скептический отзыв Холмса насчет версии о зашифрованных текстах, но втайне надеялся, что сюрпризы в этой области еще возможны. Особенно после того, с какой похвалой отозвался о нашем клиенте мистер Росс. Талант, каких единицы, бесценный дар! Но сюрпризом оказалось только то, что Холмс высказался о способностях своего предшественника чересчур тактично. Если бы после мистера Уилсона взялась писать курица, ее бы непременно обвинили в чрезмерной куртуазности почерка, пошлом украшательстве, совершенно излишних вензелях и завитках. Я был вынужден попрощаться с версией, что так приглянулась мне. Недобитые якобиты явно отпадали, ибо помощь такого исполнителя их только добила бы окончательно. Нет. Здесь явно что-то другое, но что?

Пребывая в полной растерянности от таких находок, я вернулся за стол и продолжил писать. Скорость моя упала. И не только оттого, что рука, не отдохнув толком, быстро вновь заныла. В голову лезли всякие мысли. Ну и местечко! Точно, чокнутые. Но безобидные ли? Тишина действовала угнетающе. То ли под ее воздействием, то ли еще отчего, но в какой-то момент мне даже показалось, что за мной наблюдают. Нет, не показалось. Я точно ощущал чье-то присутствие за дверью, какую-то возню и скрип пола в коридоре. Возможно, за мной подглядывали в замочную скважину. Но зачем им это? Проверяют, как я себя веду? Мне стало неприятно от осознания, что я выставлен напоказ, словно в витрине магазина. А еще оттого, что лицом, позой и всем поведением помимо воли я вдруг принялся старательно выражать то усердие, с каким выполнял порученную работу. Будучи изначально искренним, теперь оно сделалось показным, и эта нарочитость, к которой я сам себя принудил, вызвала во мне острое ощущение самоунижения. С чувством, близким к отвращению, я отмечал в себе целую волну внешних признаков, провоцирующих моих тайных наблюдателей выдать себя переполняющим их восторгом. Мне уже представлялось недостаточным просто сидеть за столом, и я стелился над ним в самом смиренном склонении, высунув кончик языка из приоткрытого рта, как лучший ученик класса. Мое обращение с предметами сделалось преувеличенно осторожным, а с энциклопедией – даже заискивающе почтительным. Я понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. Едва только мой взгляд возвращался к раскрытой на нужном месте великой книге, глаза сами собой наполнялись благоговейными слезами, и я принимался восхищенным шепотом перечитывать абзац о бакенбардах. Постепенно мое чувственное отношение перенеслось и на остальные принадлежности. Уверен, никто и никогда еще с такой любовью не окунал перо в чернильницу и не разглаживал так нежно и заботливо обыкновенную писчую бумагу. Да что там! Я кивал сам себе, удовлетворенно хмыкал, сладко улыбался, хлопал в ладоши – в общем, всячески демонстрировал, что не в силах сдержать распирающее меня наслаждение, знакомое лишь тем, кому посчастливилось обрести призвание всей жизни. Если вначале, запоминая очередной кусок текста, который предстояло переписать, я ограничивался тем, что бубнил его себе под нос, то теперь я его громко и торжественно декламировал, подчеркивая с выражением осознаваемой ответственности каждое слово.

Но ответом на все мои знаки по-прежнему была тишина. Некто за дверью так и не вышел ко мне, не счел нужным выразить признательность, хотя я сделал всё, чтобы растрогать его до глубины души. Бесчувственный, он продолжал всё так же бесстрастно разглядывать меня, и я, пристыженный этим холодным равнодушием исследователя лягушек, оставил наконец свои глупости.

По моей спине прошел холодок. Что ему нужно? Есть ли здесь, на этаже, еще люди? Не рыжие, а нормальные, потому что тех я начинал уже опасаться не на шутку. Вдруг я прошел совсем близко от разгадки и вот-вот пойму это, а они уже поняли, что я еще не… Не берусь судить о справедливости своих подозрений. Возможно, тому способствовал недостаток освещения. Погода портилась, и в комнате стало как-то мрачновато. Я зажег еще свечу и придвинул ее поближе к письму.

Ровно в час дверь распахнулась, и в комнату бодрой походкой вошел мистер Росс. Держа в правой руке какой-то сверток, он подошел к столу, взял в руки один из заполненных листков и молча пробежался глазами. Я ждал какой-нибудь реакции, в душе надеясь, что мистер Росс не сможет сдержать возгласа приятного удивления. Каждое понятие, слово на букву «Б» я прописывал красными чернилами, чтобы отделить от посвященного ему текста, кое-где применял подчеркивания и нарядные рамочки. Хоть такие приемы и отнимали время, зато выглядела моя работа просто восхитительно. Да не сочтут мои слова нескромными, но союз впервые заполучил работника, для которого приобщение к «Британской энциклопедии» стало настоящим праздником, о чем свидетельствовал сам его труд. Но мистер Росс, видимо, не разделял такого мнения. И вообще выглядел человеком, чьи мысли витают где-то вдалеке. Так ничего и не сказав, он взял другой лист, следующий. Наше молчание растянулось минуты на три, и я в который уже раз за этот диковинный день ощутил нереальность происходящего. Наконец он довольно небрежно бросил прочитанное на стол и отрывисто, по-деловому заговорил:

– Дело скверное. Нас торопят, дают понять, что мы не укладываемся в сроки. Придется поработать сверхурочно.

– Насколько?

– До шести. Вы согласны?

Я давно не утруждал так руку, и теперь она буквально отваливалась. Я разминал ее, тряс, прикладывал к холоду оконного стекла. Ничто не помогало, и с каждой минутой я всё жарче мечтал только об одном. Чтобы поскорее наступили долгожданные два часа пополудни. И теперь, когда осталось продержаться всего чуть-чуть, мне предлагают продлить мучения еще на столько же! Но делать нечего, я согласился, лишь поглядев на мистера Росса так, чтобы он угадал в моем взгляде вежливую заинтересованность в прибавке к жалованию за такие издержки. Однако мистер Росс держался отчужденно и смотрел куда-то в сторону.

– Вот и хорошо. Вы, вероятно, не захватили с собой обед?

Рассеянно проследив за моим кивком, будто ответ его не особенно интересовал, он положил на стол сверток и так же сухо продолжил:

– Я принес вам поесть. Копченая рыба, сэндвичи. Надеюсь, вы ничего не имеете против простой еды. Завтра захватите себе что-нибудь по вашему вкусу. – Он поднялся и запахнул свой плащ. – Ну-с, не буду вас задерживать. Перекусите – и за работу.

На Бейкер-стрит я вернулся невероятно измотанный и удрученный. Что это было сегодня? Если бы такое случилось со мной во сне, то я бы сказал, что более глупого, бессмысленного сновидения придумать невозможно. В самом бредовом кошмаре, вызванном лихорадкой, я ни за что не назвал бы мистера Уилсона своим братом, проснувшись при первом приближении такой возможности с криком и в холодном поту. Тогда почему реальность, более суровая и недоверчивая к чудесам, допустила в отношении меня этот идиотский абсурд? Немудрено, что даже Джабез Уилсон в первые дни недоумевал от своей роли, пока не привык, а точнее, пока не получил свой первый заработок. Но меня такой ответ не устраивал. Окончательно сбитый с толку, я уже собирался в грустном уединении проглотить свой ужин и рухнуть в постель, но миссис Хадсон с заговорщицким видом положила передо мною поступившую только что корреспонденцию.