Текст книги "Другой Холмс, или Великий сыщик глазами очевидцев. Начало"

Глава восьмая. Внутренний анализ и наружное наблюдение

Из дневника доктора Уотсона

4 августа 1891 г.

– Кто такой мистер Трепов?

Этим вопросом вчера уже поздним вечером огорошила меня миссис Хадсон. Чем едва не испортила мне настроение на весь сегодняшний, такой важный день. Между прочим, хотя Холмсу, а не мне предстоит прокрасться в логово таинственного «Союза рыжих», я сегодня, во вторник, тоже не остался без дела, и речь здесь вовсе не о черном парике, если кто-то вдруг так подумал. Холмс поручил мне следить за домом Уилсона и за теми, кому вздумается тоже следить, как и мне, за нашим подопечным.

– Только не перепутайте, Ватсон. Чтобы не получилось, что проследили за вами. Если нас обнаружат, вся работа потеряет смысл. Заодно проверите, насколько точно Уилсон соблюдает наши инструкции.

Понимая, какое ответственное задание мне выпало и какая огромная концентрация внимания от меня потребуется, я приступил к ее накоплению еще перед отходом ко сну, чтобы проснуться предельно собранным и достигнуть пика сосредоточенности именно тогда, когда приступлю наконец к самому заданию.

И вот в этот момент нашей хозяйке зачем-то понадобилось узнать, кто такой этот Трепов. «Причем здесь я?!» – непременно вырвалось бы у меня в ответ, если б я вовремя не вспомнил, что встречал уже это имя в собственном рассказе, а значит, обязан как вежливый автор, который неравнодушен к судьбе своего тиража, дать обстоятельный ответ одному из самых преданных своих читателей. Смущение бывает и выгодным. Всё зависит от того, как его подать. Мое смущение, безусловно, относилось к невежеству миссис Хадсон. Во всяком случае, я сделал всё зависящее от своего лица, чтобы она именно так и объяснила себе мою растерянность. В наше время всеобщего стремления к образованности стыдно не знать такие вещи, крайне тонко и деликатно намекнул я разинутым ртом и округлившимися глазами, а еще прибавил бровями в сторону Холмса, чтобы наша хозяйка отныне брала пример с того, кто с его кругозором никогда не позволил бы себе столь глупого вопроса. Но оказалось, что она затронула эту тему именно по просьбе моего друга. Холмс уже несколько дней ломал голову над тем, что это за странный человек, в связи с убийством которого его, по моему мнению, вызывали в Одессу. «По мнению мистера Дойла!» – едва не воскликнул я, но снова сдержался. Пообещав миссис Хадсон, что она получит от меня все ответы в свое время, то есть свободное от подготовительных процедур, коих она не замечает, так как ни черта в этом не смыслит, я встал из-за стола, так и не притронувшись к ужину, и, теряя с таким трудом добытую концентрацию и взамен приобретая всё более ощутимое раздражение, отправился к Холмсу.

Мой друг стоял перед зеркалом и так же, только с большим умением, погружался в состояние глубочайшей сосредоточенности, совсем уже, как мне показалось, не обращая внимания на разительную перемену своей внешности.

– Настраиваетесь на завтрашний день? – спросил я.

– Настраиваюсь, расстраиваюсь – какая разница? В офисе союза наверняка есть зеркало, хоть самое простенькое, и, дабы не шарахнуться от собственного отражения в присутствии Росса, мне нужно успеть привыкнуть, что эта отвратительная рыжая шерсть на голове является частью меня. Вы поужинали?

Я ответил утвердительно, подумав, что сыт по горло происходящим и что пора уже, коль всех так одолевает любопытство, выяснить, что это за люди, места и прочие названия, кои так неприятно часто попадаются в моем произведении.

Самое ужасное состоит в том, что из-за обострившейся подозрительности я теперь во всем вижу тайные каверзы, дьявольски упрятанные подвохи. Во всем – значит, в поведении окружающих и особенно в этом чертовом рассказе. Мне всё кажется, что автор наполнил текст двойным смыслом, расположив за героикой насмешки, нависшие молчаливыми, но красноречивыми тенями над общим фоном оптимистичного пафоса.

Я решил, что для начала было бы неплохо выяснить, куда это вызывали Холмса, чтобы подтвердить это в случае чего не абы как, а со знающим видом. Таким, какой появляется у человека, для которого слово «Одесса» не пустой звук, а целый кладезь воспоминаний. Одесса оказалась городом, вернее довольно большим количеством городов с таким названием, расположенных в самых разных местах. Большинство из них – в Новом Свете, а один – в России. Это показалось мне еще более зловещим. При всем желании мы теперь не сможем ответить, куда же именно вызывали Холмса, в какую именно Одессу из такого изобилия возможных.

Гораздо больших успехов я сумел добиться при выяснении личности Трепова. Оказалось, это градоначальник столицы Российской империи. Он умер два года назад своей смертью, но за десять лет до этого на него было совершено покушение. Выходило, что дело это такое запутанное, что спустя столь долгий срок следствие, не добившись результатов, вынуждено было признать свое бессилие, и российские власти пригласили Холмса. А поскольку Трепов за это время успел умереть (причем в самом расцвете сил – он только-только разменял девятый десяток), дело о покушении превратилось в дело об убийстве. Здесь всё сходилось, и я воспрял духом, но самое неприятное ожидало меня впереди. Я выяснил, что фамилия этого политического деятеля происходит от глагола «трепать». В русском языке это довольно двусмысленное слово. В перечень его значений входит и излишняя разговорчивость, если использовать данный глагол в сочетании с существительным «язык». «Молоть чепуху», «нести вздор», «болтать пустое» – вот что вскрылось, едва только я утрудил себя чуть более внимательным прочтением! Это ли не доказательство, что мистер Дойл воспринимает весьма иронично кажущиеся на первый взгляд такими значительными успехи моего друга! И сколько еще подобных намеков на шутливый, комедийный характер его произведения можно отыскать, если только вглядеться по-настоящему!

От тяжелых дум меня оторвала миссис Хадсон, принесшая мне горячего молока на ночь. Она всё еще пребывает под сильным воздействием «моего рассказа», и ей всё труднее удерживать себя в прежних рамках ненавязчивого присутствия поодаль. Она напрямую поинтересовалась, когда же я на деле воплощу то, на что решился в своем произведении, и не является ли упоминание об этом доказательством моей тайной мечты.

С упавшим сердцем я спросил, что она имеет в виду.

– Ну как же, доктор! – воскликнула она. – Конечно же, вашу женитьбу!

И действительно, уже в самом начале чертова рассказа присутствует недвусмысленный намек на мое семейное положение. Я пытался прочесть это место так и эдак, надеясь убедить себя, что оно предполагает свободное толкование, но в итоге был вынужден признать, что наличие слова «женитьба» в значительной мере лишает этот намек тонкости, отчего ему недостает столь желательной мне размытости смысла. Настолько, что предположить женитьбу без жены или что моя женитьба тем не менее подразумевает более тесную жизнь с Холмсом, нежели с супругой, становится весьма затруднительно. Упомянутые «собственный дом», «безоблачное счастье», «семейные интересы» не оставляют сомнений в том, что я чувствую себя прекрасно вдали от Холмса, погруженный в пресную, лишенную опасных приключений идиллию. Это ли не издевательство?! Видите ли, я иногда захожу в гости! Когда мне нечем заняться, от скуки я притаскиваюсь к Холмсу, по сути навязывая ему свое общество. Уже за один только этот мой нелепый образ автор заслуживает крепкого тумака, только где ж его искать?

Миссис Хадсон по-прежнему здесь и, похоже, не замечает моего испортившегося настроения. Следует отдать ей должное, она всё еще старается держаться скромно. Во всяком случае, она хотя бы делает вид, что рада находиться в тени (то есть там, откуда она давно вышла, устраивая мне допрос за допросом). Тень эту на нее отбрасывает псевдоним, что ей присвоил от моего имени Дойл, но она так старательно уверяет меня, что ничуть не обижается за «экономку миссис Тернер», что я впал в уныние. Если оскорбление, по ее мнению, вышло таким непростительным, станет ли она и дальше выручать меня деньгами, если вдруг мои новые творения вопреки моей воле вырвутся из-под моего пера на просторы журнальной беллетристики?

Однако прочь хандру и страхи! Утром мы покинули нашу уютную квартиру и поехали на Флит-стрит, а там уже отыскали нужный адрес. Что ж, если мы имеем дело с коварными заговорщиками, следует признать, что замаскировались они весьма качественно. Попс-корт, 7, оказался трехэтажным серым зданием, одним из массы неотличимых собратьев, выстроившихся вдоль улицы. Никто бы и не заподозрил, что в этом непримечательном месте скрыта ужасающая тайна самой необыкновенной организации в Лондоне. Возможно, эта тайна заключалась в содержании «Британской энциклопедии», которую никто из нас, признаться, раньше не то что толком не читал, но даже в руках не держал. Поэтому после нашего тщательного обсуждения тревожной ситуации, занявшего почти всю ночь, я на правах автора дедуктивного метода настоятельно заявил Холмсу, что ему следует не только переписывать статьи на букву «Б», до которой дошла очередь, но и читать то, что он переписывает.

– Разумеется, – ответил Холмс, впечатленный, как мне показалось, таким советом.

Что ж, если в практических упражнениях у меня еще имеются существенные недочеты, то что касается теории – здесь мой авторитет совершенно неоспорим.

Мы вполне четко осознавали, в какое опасное место суемся, поэтому Холмс специально взял меня с собой, чтобы я знал, куда устремиться составить ему компанию в случае, если его заманят в ловушку.

После того как он скрылся за дверью, я подождал еще немного. И не зря, потому что почти сразу вслед за ним в здание вошел человек до такой степени рыжий, что, случись сгуститься туману, это был бы единственный фонарь во всем Лондоне, свет которого приносил бы реальную пользу даже в условиях полного отсутствия видимости. Казалось, кусты вяза займутся пламенем от его головы, пронеси он ее слишком близко от них. Даже наш знакомец Уилсон со своей морковной шевелюрой не смог бы состязаться с мистером Россом (несомненно, это был он). Очевидно, что только такой человек мог возглавить лондонский офис «Союза рыжих», и теперь разве что Холмс мог еще попытаться бросить вызов столь убедительному и внушающему уважение руководителю.

Несмотря на столь почтенный вид мистера Росса, я решил понаблюдать еще – на случай, если события начнут разворачиваться немедленно. Не зная в точности намерений злоумышленников, я не мог поручиться, что с первых же секунд членства Холмса в союзе его не начнут энергично заманивать в свои сети или, наоборот, так же горячо из них вытряхивать. Всё зависело от того, какие эмоции у мистера Росса вызовет светлая теперь уже во всех смыслах голова моего друга, в числе которых могла оказаться и ревность. Постояв под самым окном и так и не дождавшись криков, грохота опрокидываемой мебели и звона разбиваемой чернильницы, я с успокоившимся сердцем отправился выполнять задание Холмса. Джабез Уилсон нуждался в не менее пристальной опеке, чем мой друг. На Сакс-Кобург-сквер я быстро отыскал жилище нашего клиента. Вывеска напомнила мне, что мистер Уилсон удобно устроился. Ссудная касса располагалась здесь же, занимая одну из комнат, так что ее владелец вел дела, не покидая своего крова. А теперь еще он получает четыре фунта в неделю за то, что у «Британской энциклопедии» появляется не слишком аккуратная копия. А кроме того, по одному лишь его подозрению, можно сказать прихоти, его делом занялся, рискуя своей жизнью, сам великий Шерлок Холмс! Черт возьми, не слишком ли много для одного мистера Уилсона?! Или всё дело в его тыквенного цвета голове? Если так, я хочу себе такую же!

От этих мыслей меня отвлек человек, который стоял у входной двери. Мне показалось, что ведет он себя как-то странно, и я решил проследить за ним. Все уважаемые эксперты в области слежки утверждают, что для этого первоначально следует занять соответствующее место, так чтобы объект наблюдения не принялся в ответ наблюдать за тобой. Я бойко сиганул за толстый ствол тополя, но, когда решился осторожно из-за него высунуться, объект, выражаясь терминологией тех же специалистов, из поля наблюдения выпал. Попросту говоря, неизвестный не стал дожидаться, когда я должным образом подготовлюсь к наблюдению за ним, и исчез. Досада моя подкреплялась еще и тем, что уважаемые пособия никак не предусматривали такого развития событий и ничем помочь мне не могли. Что делать? Упустил ли я его, или он затаился неподалеку?

Однако кое-что не укрылось от моих глаз. На двери под вывеской висел какой-то предмет. Возможно, это тайный знак и наблюдатели, если их несколько и они сменяют друг друга, таким способом передают друг другу информацию об объекте, то есть нашем клиенте? Я еще понаблюдал немного, а затем осторожно, стараясь держаться деревьев, кустов и прочих прикрывающих предметов, подкрался к двери. Это оказалось объявление. В нем сообщалось, что касса закрывается на три дня и приступит к выдаче ссуд в пятницу, седьмого августа.

– Доктор Уотсон? – послышался осторожный шепот.

Я увидел, что из-за угла дома, высунув пол-лица с одним глазом, на меня настороженно уставился наш мистер Уилсон.

– Что вы тут делаете? – также шепотом, но стараясь донести до него недовольство его поведением, спросил я.

– А вы?

– Наблюдаю.

– За кем?

– За всеми. Мы вынуждены учитывать тот факт, что за вами, мистер Уилсон, могут следить. Холмс не сомневается, что дело опасное, а когда такой человек в чем-то уверен…

– А-а! На живца! – догадался он. – Захватывающая у вас работа.

– Мистер Уилсон! – попытался я вразумить его укоризненным тоном. – Согласно нашим инструкциям вы должны сидеть дома, а вместо этого… Вы знаете, что за вами наблюдают?

– Вы только что об этом сказали.

– Да не я! Здесь только что находился очень подозрительный тип.

– Да, я тоже заметил.

– Отлично! А куда он делся?

– Не могу сказать, доктор. Я так перепугался, что шмыгнул за угол.

– Рассказывайте подробнее, – подбодрил его я. – Вдвоем мы непременно установим истину.

– Ну… – замялся мистер Уилсон. – Я просто стоял и рассматривал свое объявление, поэтому сначала по сторонам не смотрел.

– Вы стояли сейчас здесь? – решил уточнить я, почувствовав приближение неприятной догадки. – Перед дверью?

– Да. Я повесил объявление и смотрел, хорошо ли смотрится.

– Понятно. – Я не без злости поглядел на шляпу мистера Уилсона, благодаря которой был введен в заблуждение.

– А потом я услышал сзади какой-то звук, обернулся и увидел того самого странного человека, про которого вы говорите. Он нырнул вон за то дерево. – Он указал на мой тополь и продолжил взволнованным голосом: – Что ж, выходит, доктор, они обложили меня со всех сторон?

– Выходит, так, – ответил я, отворачивая смущенное лицо. Ни в коем случае нельзя было пускаться в разъяснения, дабы у него не создалось обманчивое ощущение, что, кроме как нам самим, больше никому ни за кем тут следить не интересно. – Тем более давайте-ка живо внутрь!

– Мой поезд в полдень, – ответил он и, озираясь, решился подойти ко мне.

– Решили все-таки ехать?

– Куда? – удивился он.

– Как куда? – также удивился я в ответ. – В Йорк, конечно!

– А! Нет, никуда я не еду.

– А что за поезд?

– В Йорк.

– Послушайте, мистер Уилсон…

– Это я к тому, доктор, что если бы я поехал в Йорк, то дожидался бы полуденного поезда, то есть имел бы полное право находиться сейчас здесь. Так что если за нами наблюдают, например из-за того дерева, – он снова выбросил руку в сторону моего укрытия, – то подозрительным им покажется не мое, а ваше присутствие.

– Ладно, – был вынужден уступить я. – Тогда я сейчас тоже куда-нибудь спрячусь и постараюсь всё выяснить насчет… м-м-м… того незнакомца.

– Конечно-конечно, не буду вас отвлекать! – замахал он руками, но внезапно замялся, и его следующие слова выдали главную причину тревоги: – Надеюсь, у мистера Холмса всё выйдет как надо.

– Не сомневайтесь, у этого человека не бывает ошибок. Он непременно раскроет это дело со всеми его тайнами.

– Я не совсем про то, – поморщился он и почесал голову озадаченно. – Боюсь, как бы он не напортил ничего с энциклопедией.

– Что вы имеете в виду? – оторопел я.

– Как вы думаете, у него получится? Переписывать такую серьезную книгу – это, я вам скажу, только кажется, что просто… Кстати, он не забыл прихватить с собой чернил и бумаги?

– Что вы! Как раз в эти минуты он приступил к букве «Б»!

– А он аккуратно пишет? – Мистер Уилсон наседал уже не на шутку, поглядывая на меня тревожно, но решительно. – Не марает бумагу?

– Послушайте… – попытался я холодно осадить его.

– Кляксы – самое ужасное, – разошелся он, давая мне понять, что не стоит даже пытаться заткнуть ему рот. – Мистер Росс сказал мне, что неряшливости не потерпит. Как хотите, а он должен быть уверен, что я не подсунул ему кого попало, иначе мне моего места не видать.

– Вы объяснились с вашим помощником? – сменил я тему.

– Вы про Сполдинга? Да, он уже уехал в Баттерси. Честно говоря, доктор, мои дела в кассе так печальны, что эта должность в союзе – настоящее спасение для меня. Признаюсь, я уже пожалел, что привлек вас к этому делу. Вдруг мистер Холмс и в самом деле обнаружит там что-нибудь нехорошее…

– Будет вам, – попытался я урезонить его. – Вы сами опасались аферы, разве не так?

– Всё так. Но я не хочу проблем.

– Если вы всё исполните как надо и отправитесь как бы собирать вещи на поезд, на котором как бы уедете в Йорк…

Этот довод, к моему облегчению, подействовал, и мистер Уилсон, торопливо попрощавшись, шмыгнул к себе под вывеску.

Глава девятая, которая заканчивается небольшим недоразумением

Из записей инспектора Лестрейда

9 августа 1891 г.

Всё, чего, по крайней мере поначалу, добился мистер Мерриуэзер, свелось к тому, что разрывающие его сердце подробности произошедшего ему пришлось пересказывать дважды. Когда я вернулся в банк, Джилларда и его людей уже не было. Мы вновь спустились в хранилище, где управляющий с лицом осиротевшего отца сделал пару кругов по каменному полу, в центре которого зияла издевательская дыра. Взгляд на пустые корзины, где еще недавно хранилось золото с континента, наполнил его глаза слезами, словно перед ним лежали оскверненные святыни.

– Мистер Лестрейд, – его руки, постоянно занятые жестикуляцией неутешности, сложились умоляюще у груди, когда он остановился возле меня, – я уже высказал соответствующее пожелание мистеру Джилларду. Хочу попросить и вас о том же.

– Я вас слушаю.

– Это касается нашего положения. Понимаете, оно не безнадежно. Мы уже ведем переговоры с французской стороной об отсрочке возврата. У нас достаточно средств на вкладах, помимо того, мы подключим дополнительные резервы. Будет дьявольски трудно, но, повторяю, мы имеем неплохие шансы спастись. Если же поднимется шум, паника вкладчиков нас неминуемо погубит. Я знаю, как это происходит. Люди бросятся забирать свое, и этот поток уже не остановишь.

– Кажется, я понимаю, о чем вы собираетесь сказать.

– Вот именно. Умоляю вас, строжайшая секретность! Никаких газет!

– Можете на это рассчитывать. По крайней мере, с нашей стороны ничего подобного не будет. А теперь давайте поговорим вот о чем. Сколько человек в обычное время имеют доступ сюда?

– В обычное – то есть в рабочее?

– Да.

– Помимо меня, еще двое. Вас интересуют их имена?

– Нет. Поскольку всё случилось в выходной, меня интересуют их ключи. Они сдают их вам?

– Да. В конце каждого дня я запираю все ключи в сейф в собственном кабинете. Ключи от сейфа и от кабинета я уношу с собой.

– Дубликаты?

– В головном отделении нашего банка. Тоже в сейфе.

– Как давно это золото оказалось в вашем филиале?

– Три месяца назад. Мы заняли тридцать тысяч у Банка Франции, но так уж вышло, что они нам не понадобились. Сделка не состоялась.

– Когда это стало известно?

– Почти сразу. В первую же неделю.

– Почему же вы не отправили золото назад через канал?

– Договор с французами не подразумевает возможности досрочного возврата займа. То есть мы можем вернуть его когда угодно, но в любом случае будем вынуждены платить по нему проценты в течение полугода. Вот оно и лежит здесь до своего срока.

– Насколько широк круг посвященных в эту ситуацию?

– Настолько, что я не удивлюсь, если абсолютно для всех служащих эта информация не составляет никакой тайны, особенно с учетом весьма небрежного отношения некоторых к требованиям конфиденциальности.

– Тогда я попрошу вас вспомнить обо всех ваших работниках, уволившихся или уволенных в срок между тремя и двумя месяцами назад.

– Я могу упустить кого-нибудь из памяти. Лучше распоряжусь, чтобы вам подготовили список. Вы что же, полагаете, это сделал кто-то из моих бывших служащих?

– Не сомневаюсь, что без участия такого человека не обошлось. Причем из тех, кто имел сюда доступ.

– Доступ? – изумился мистер Мерриуэзер и в свою очередь огорошил меня собственным вопросом: – Но разве… Я хочу сказать, подкоп ведь… Неужели этот негодяй копал отсюда? Вы на это намекаете?

– Бог мой! Конечно, нет! Установлено, что копали со стороны Сакс-Кобург-сквер. Но мало копать просто в сторону банка. Нужно еще и оказаться конкретно здесь, а не в любом другом помещении, иначе, как вы сами подтвердили, это ничего не даст. Можно еще взломать дверь в ваш кабинет, но вскрыть сейф, чтобы добыть ключи от хранилища…

– Меня уверяли, что это невозможно. Надеюсь, что это так. Хотя, как видите, – мистер Мерриуэзер брюзгливо усмехнулся, – им это не понадобилось.

– Несомненно, они это тоже учитывали и потому, как я уже сказал, задались целью докопать свою нору именно до хранилища. Это исключительно сложный расчет. И для него категорически необходима информация о местоположении подвала в обеих плоскостях, то есть по вертикали, чтобы определить нужную глубину лаза, и в горизонте относительно всей площади, занимаемой помещениями вашего банка, чтобы определить сторону, с которой практичнее будет приближаться, а также направление движения. Для этого такому человеку нужно было хоть раз появиться здесь. А лучше и не однажды.

– Кажется, я начинаю понимать.

– Естественным мне представляется вывод, что это кто-то из ваших людей, если, конечно, вы не практикуете у себя экскурсии и сюда не спускаются посторонние, как я или инспектор Джиллард сегодня.

– Что вы! Какие экскурсии?! Это абсолютно исключено!

– Кроме того, посудите сами. Как часто вы держите в хранилище подобные суммы?

– Подобные? Никогда! То есть я хочу сказать, на моей памяти это впервые. Случай исключительный.

– Вот видите. Не предлагаете же вы мне поверить, что такая нажива попала в их руки совершенно случайно?

– Понимаю.

– Поэтому меня интересует лицо, исчезнувшее отсюда уже после поступления ваших наполеондоров. Отсюда отметка в три месяца.

– А вторая, в два месяца? – Мистер Мерриуэзер начинал понемногу оживать. Его взгляд уже не блуждал слепым лучом повсюду, а с интересом остановился на мне. – И почему вы вообще считаете, что сотрудник, выдавший им эту информацию, уволился? Может, он по-прежнему здесь работает, разве нет?

– Вполне возможно и такое. Но я исхожу из варианта, для которого у нас есть хоть какая-то зацепка, иначе, признаюсь вам, пока просто не за что ухватиться.

– Зацепка?

– Да. У нас есть описание одного из них, вернее двоих, но второй не в счет, поскольку это профессиональный преступник. А вот первый – понимаете, есть шанс, что он и есть тот, кто нам нужен, ваш бывший служащий. Если нет и их информатор кто-то другой, тогда всё очень плохо, так как, кроме словесного портрета, весьма поверхностного, мы не располагаем ничем, что помогло бы установить его личность.

– А если да? Почему тогда бывший?

– Если он действительно работал в банке, то могу вас уверить, что в вашем штате его уже нет. Во-первых, имеется свидетель, который и предоставил его описание. Ему позволили жить, решив, что он неопасен, значит, здесь, среди действующих служащих, он никого не опознает. Во-вторых, нам кое-что известно о том, каким образом и как долго велась эта работа. – Я указал в сторону дыры, и управляющий, человек дисциплины, послушно, хоть и без желания, повернул голову туда же. – Вторая отметка связана с тем, что начиная с этого самого времени, то есть два месяца назад, у упомянутого мною свидетеля происходили ежедневные контакты с этим человеком в те часы, когда он, при условии занятости у вас, должен был находиться здесь. Или у вас имеются люди, чья работа предполагает частые отлучки?

– Естественно, нет, – приободрился мистер Мерриуэзер. – И что за описание?

Я привел ему слова Джабеза Уилсона о Данкане Россе. Маленький, юркий, с особой пластикой и явными артистическими способностями. Что еще? Черт внешности как таковых почти не было, больше впечатления, в том числе и мои, вызванные рассказом пострадавшего. Человек, представившийся ему мистером Россом, несомненно, имеет своеобразный юмор и склонен к розыгрышам.

За пару минут перед этим к нам присоединился сержант Пратт, которого я отрядил опрашивать соседей Уилсона. Спустившись в хранилище, он безмолвно наблюдал за нашей беседой, ничем не напоминая о своем присутствии, пока не дошло до описания Росса. Изумление на лице Пратта нарастало по мере того, как озвучивался весь этот перечень второстепенностей. Не дождавшись главной детали во внешности Росса, сержант уже с трудом сдерживал себя, чтобы не подсказать мне о моем упущении. Но мистеру Мерриуэзеру моих слов вполне хватило.

– Возможно, Вирджилл. Хотя я не уверен.

– Расскажите о нем.

– Он именно такой, как вы сказали. В противном случае я бы и не вспомнил о нем. Подумать только, три месяца назад! Вам повезло: если бы это был кто-то другой, я бы и думать забыл.

– А Вирджилл, значит, совсем другое дело?

– Признаться, да. Чем-то он мне импонировал, в общем-то, толковый работник. Умный и бойкий, но меня порядком раздражала его расхлябанность. Этакая небрежная манера, на что я ему указывал, но он не собирался исправляться, чем мог подать дурной пример остальным. Не сочтите меня жестоким, я не раз предупреждал его. В нашем деле без порядка нельзя, сами понимаете. Ему, видите ли, было скучно, и он предпочитал веселиться. Когда вы сказали про розыгрыши, я сразу его вспомнил. Именно эти его глупые шуточки меня категорически не устраивали. В конце концов мне это надоело.

– Так, значит, вы сами уволили его?

– Скажем так, вынудил его уйти.

– Когда это было?

– В тот самый период, что вы назвали. Чуть более двух месяцев назад. Но я уточню.

– Нам нужна любая информация о нем. Адрес, знакомые и прочее. Всё, что найдете.

– Хорошо. Завтра переговорю с сотрудниками. Возможно, кто-нибудь знал его ближе.

Пратт, уже несколько минут терзающий свою почтительность попытками посылать мне знаки, устал наконец подмигивать и откашлялся.

– Вы что-то хотите сказать, сержант?

– Простите меня, сэр, но я только хотел напомнить, что Росс… Это ведь об этом Вирджилле речь?

– Совершенно верно.

– Тогда почему бы не спросить мистера Мерриуэзера о цвете волос Вирджилла, сэр? Ведь это самая яркая его примета, не так ли?

– Поскольку вы так считаете, я предлагаю вам лично сделать это.

– В самом деле, сэр?

– Абсолютно. Вы входите в следственную группу, Пратт, и у вас есть право наравне со мною задавать все интересующие вас вопросы. Вот и поинтересуйтесь у мистера Мерриуэзера об упомянутой вами детали.

– Спасибо, сэр, – без малейшего признака теплоты поблагодарил Пратт.

Ему явно не понравилось, как его выпихнули на передний план. В моей уступчивости он почуял подвох, но отступать было уже поздно. Мистер Мерриуэзер с нарастающим недоумением наблюдал за нашей сценой, а ее финал разочаровал его в еще большей степени, правда по иной причине. Передача диалога в руки Пратта принижала его статус, и при мысли, что заканчивать беседу с ним будет какой-то сержант, губы управляющего скорбно поджались.

– Как вы уже слышали, сэр…

– Да, пожалуйста.

– Так вот. Этот Вирджилл… Скажите, он же был рыжий, верно?

– Рыжий? – немного оторопел управляющий. – В каком смысле был?

– Ну… – смутился Пратт.

– Слово «был» относится к тому времени, когда вы, мистер Мерриуэзер, имели возможность лично и ежедневно выносить суждения касаемо внешнего вида вашего служащего, в том числе и его цвета волос, – пояснил я. – Сержант предусмотрительно учитывает тот факт, что с некоторых пор вы утратили эту возможность. Так как, мистер Мерриуэзер?

– Да никакой он не рыжий! – воскликнул управляющий с обидой. – Неужели вы думаете, что я мог этого не заметить?

– Благодарю вас, мистер Мерриуэзер.