Текст книги "Другой Холмс, или Великий сыщик глазами очевидцев. Начало"

– Что вы имеете в виду?

– А то! Сегодня он решил выкрасить волосы в цвет как у вас, и это притом, что рыжий ему совсем не идет. Завтра он надумает отрастить такие же усы. Это черт знает что такое, скажу я вам! Фанатизм, одним словом. Да что там – идолопоклонничество, не иначе!

Я понял, что ей неизвестна причина столь радикального решения и она по-своему мило и трогательно истолковала происходящее. Я грустно улыбнулся. Эх, миссис Хадсон!

– Поверьте, я пытался его отговорить. Может, вы попробуете?

Миссис Хадсон вздохнула и, поджав губы, направилась в гостиную, а оттуда – по лестнице в комнату Холмса. Послышался негромкий, но настойчивый стук. Дверь открылась, и почти тут же до меня донесся изменившийся голос нашей хозяйки:

– Поздно, доктор! Полюбуйтесь сами. Впрочем, если вы слабонервный, то, быть может, лучше и не…

Окончания я уже не слышал. Вообще-то до сегодняшнего дня я был уверен, что с нервами у меня всё в порядке. Но после увиденного… Как описать такое? Рыжий-рыжий Шерлок Холмс! Непередаваемо огненный, невозможно оранжевый, полыхающий так, что мог бы осветить комнату получше керосиновой лампы, а возможно, и согреть ее не хуже камина. В конце концов, можно было подобрать более щадящую глаза концентрацию.

– Холмс, вы уверены, что правильно истолковали инструкцию? – воскликнул я срывающимся голосом. – Неужели это союз настолько рыжих?!

Мой друг оторвал полный отвращения взгляд от зеркала и повернулся к миссис Хадсон, заставив ее вздрогнуть.

– Скажите, миссис Хадсон, как долго, по-вашему, продержится на мне этот своеобразный цвет?

– Не уверена, что смогу составить конкуренцию вашим познаниям в химии, мистер Холмс…

– Мои познания в химии распространяются на ту ее часть, что связана с криминалистикой. Насколько мне известно, хной еще никого не сжили со свету. Она популярна у женщин, а не у отравителей, так что в этой мирной области я вполне готов довериться опыту одной из них.

– Что ж, вынуждена разочаровать вас, мистер Холмс, – последовал ответ. – У вас очень неподходящие волосы для такого подражания. Вы – брюнет, и краска продержится недолго.

– А точнее? – с загоревшимися светом надежды глазами произнес уже гораздо воодушевленнее Холмс.

– Думаю, не более месяца, но если вы захотите закрепить эффект, то я знаю способ…

– Месяц?! – возопил Холмс, обхватив пальцами еще мокрые виски, отчего их подушечки мгновенно сроднились цветом с головой. – То есть в некотором роде эта мерзопакость еще и мерзостойкость?!

Я не знал, куда деться от его мечущегося по стенам взгляда, и, когда его глаза остановились на мне, предпочел уткнуться собственными в пол.

– Ватсон! Завтра же – не забудьте, завтра с утра! – пойдете туда, куда я вас уже посылал.

– К Шерману?

– Да. И купите то, о чем я вас уже просил. Черный парик.

– Черный? – удивился я. – Но теперь-то нет смысла красить парик, коль вы уже выкрасили волосы, Холмс!

– Вы не поняли. Никто и не говорит о покраске. Теперь-то он подойдет в самый раз.

– Позвольте, никак не возьму в толк, – растерялся я. – Вы же собирались идти в…

– Я что, по-вашему, должен круглые сутки торчать пред глазами Данкана Росса?! Черт возьми, в моей жизни остается немало часов, не связанных с пребыванием в «Союзе рыжих»! И мне бы хотелось провести их с некоторой долей комфорта, без опасений наткнуться на зеркало или ваш виноватый взгляд. В противном случае, ручаюсь, атмосфера этого дома существенно ухудшится.

– Завтра же, когда вы вернетесь, клянусь, Холмс, вас будет ожидать самый черный, словно вороново крыло, парик!

– Превосходно.

– Только…

– Что?

– Умоляю вас, Холмс! – взмолился я. – Скажите, что вам уже хотя бы чуточку лучше.

– В каком смысле?

– Ну, что вы уже можете хоть немножечко не злиться на меня.

– Ах, вы об этом! – усмехнулся мой благородный друг. – Пустяки. Видимо, придется свыкнуться с тем, что красивые истории на бумаге и ситуации из жизни – слишком разные вещи. Взять хоть ваш рассказ. Вы не только изобрели свой детективный метод…

– Дедуктивный.

– Пусть так. Вы еще и превосходно описали его, и я никак не возьму в голову, почему, Ватсон, когда доходит до дела, его применение вами на практике приводит к столь непредсказуемым результатам. Кстати, когда возьметесь за «Союз рыжих»…

– То есть как? – Сердце мое в ответ на эти ожидания упало к ногам.

– Но вы же, надеюсь, не собираетесь ограничиться единственным рассказом? Тем более когда у вас, по крайней мере в теории, всё так здорово получается. Так вот, про сегодняшний эпизод с моей покраской упоминать не стоит. Ни к чему.

Глава седьмая, в которой полицию убеждают, что сделано всё возможное и даже больше

Из записей инспектора Лестрейда

9 августа 1891 г.

Переполняемый такими разными мыслями и так и не склонившийся в пользу какой-то одной линии, я добрался до адреса, в популярности которому ныне в Лондоне не уступают разве что Букингемский дворец и Вестминстер. После чопорного сообщения, что меня примут через несколько минут, пришлось дожидаться в небольшой прихожей, радуясь, что столь скромному гостю позволили явиться без предварительной записи. Затем хозяйка квартиры, благообразная женщина преклонных лет, довольно чинно препроводила меня в гостиную. Атмосфера торжественной церемонности, охватывающая буквально с порога, вызвала мысль, что на аудиенции в упомянутых выше местах едва ли мне пришлось бы столкнуться с большей напыщенностью.

Когда я вошел, оба эти господина находились ровно в тех местах и позах, что упоминались в героическом эпосе, вышедшем в «Стрэнде» месяц назад. Рассказ носил соответствующее скандальное название и упоминал малоизвестную местность на континенте. Похоже, прототипы были очарованы списанными с них персонажами не меньше рядового обывателя. И похоже, из его содержания у них создалось ощущение, что оба героя эти самые места и позы никогда не покидают. Те же кресла у камина, тот же глубокомысленный обмен репликами. Читатель, увидев такую картину, непременно восхитился бы ее абсолютной тождественностью с тем, как это описал Конан Дойл, и даже воскликнул бы, что герои словно сошли сюда со страниц любимых рассказов или же, наоборот, что автор, удивительно точно подметив всё до малейшей детали, перенес их в свое повествование. Я же выражусь проще. Оба эти субъекта, польщенные эффектностью своих литературных образов, теперь, распираемые самодовольством, изо всех сил копировали своих персонажей, гнались за их успехом, стараясь ухватить то немногое, что лежало на поверхности и потому было ими хоть как-то понято и воспринято как важное, а именно все сплошь внешние признаки, манера поведения и тому подобное. Своим механическим подражанием они превращали каждый упомянутый их прародителем жест в кривлянье и уморительные ужимки обезьян. Холмс, раньше встречавшийся мне с непременной папиросой в зубах, теперь, конечно же, курил трубку, а рядом лежало еще несколько – «на разные по трудности случаи». Мне даже показалось, что претерпел неуловимые изменения сам его вид. Его волосы, всё такие же, тем не менее выглядели как-то иначе. Я присмотрелся и пришел в изумление. Парик! Вот до чего дошло, и это явно не имело отношения к излюбленной конспирации, поскольку изображать подвыпившего конюха в данном случае необходимости не было.

Обмен приветствиями прошел не совсем гладко, поскольку Холмс, и так-то заносчивый с нами, теперь, после того как «Стрэнд» взялся прославлять его имя, держался особенно вызывающе. Его высокомерие приобрело уже какие-то карикатурные формы. Безусловно, его охватило жгучее желание подчеркнуть передо мной и свою убежденность в том, что успех его закономерен и давно заслужен, и свое пренебрежение к Скотленд-Ярду, вытекающее всё из того же, а именно – что жизнь, мол, всё расставила по местам. Несмотря на не меньшую ответную неприязнь, я ощутил, что мне даже немного его жаль. Ему выдался наконец период настоящего счастья, возможно совсем недолгий, если время не станет откладывать с его разоблачением, но одержимость, питаемая давними обидами и завистью, мешает ему наслаждаться в полной мере этим счастливым моментом. Презрительный пафос отвлекает и мучит его избыточностью. Холмс язвит, злорадствует без повода, и я вижу в его глазах, наряду с готовностью биться насмерть за свое возникшее из воздуха реноме, еще какое-то заискивающее выражение и, кажется, догадываюсь о причине. Понимая прекрасно, что журнальная писанина не может восприниматься серьезно в кругу профессионалов и что поэтому потешные описания его подвигов не производят на нас никакого впечатления, он отныне при встрече с людьми из Ярда обречен испытывать еще большее унижение. Оттого он и желал и не желал этой встречи. Вообще впечатление было такое, будто я застал их за оживленным обсуждением какой-то очень важной задачи, а еще такое, будто это старательно изображалось. Что ж, мне не составило труда извиниться за то, что оторвал их от очередной увлекательной головоломки, после чего можно было перейти к делу.

– Скажите, Холмс, вам говорит о чем-нибудь имя Джабеза Уилсона?

Заметив, как он взялся демонстрировать мне свое обращение к памяти и как при этом нервно дернулось его лицо, я добавил:

– При условии, конечно, что ваш клиент назвал вам его.

– Милостивый инспектор, – с усмешкой поглядел он на меня. – Поскольку дело касается, как вы сами признаете, моего клиента, насколько уместным, по вашему мнению, было бы в столь щекотливом случае, когда речь идет о конфиденциальности и связанном с нею доверии этого самого клиента ко мне…

– Очевидно, вы еще не осведомлены о том, что случилось. – Заботы предстоящего дела не способствовали моему терпению, тем более когда меня взялись столь глумливо изводить красноречием. – Я мог бы вообще не являться сюда. Требуется лишь прояснить кое-какие моменты, тогда как основное, касающееся вашего отношения к столь печально закончившейся истории, уже известно. Извольте, я могу сейчас же уйти.

– А что, собственно, случилось? – подхватился он, едва я встал. Спесь в его глазах испарилась, а сами глаза тревожно забегали.

– Упомянутый мною Джабез Уилсон показал, что неделю назад, в прошлое воскресенье, обратился к вам за помощью.

– Возможно, – пожал он плечами. – И что?

– Сегодня он обнаружен нами в состоянии, не оставляющем сомнений, что в отношении него было применено насилие. Он подвергся нападению, но, по счастью, жив. Однако это еще не всё. Теперь уже точно установлено, что та афера, которую вы по его просьбе взялись распутать, привела к куда более масштабному и тяжелому преступлению – ограблению банка. Размер ущерба уточняется, но уже сейчас известно, что он колоссален.

– Господи! – ахнул доктор Уотсон, сжавшись в своем кресле, а Холмс вскочил и зашагал по комнате.

– Это невозможно! Причем здесь банк?! Вы что-то путаете, инспектор! Какое отношение эта чертова энциклопедия может иметь к ограблению?!

– С этим сейчас разбираются. Не вижу смысла посвящать вас в детали. Теперь это уже наше дело, поскольку вы его провалили.

– Ну уж скажете!

– Вы не только не защитили клиента, который вверил вам свою судьбу, но и не сумели предотвратить ограбление, а кроме того, не поставили в известность нас, то есть не передали нам дело, которое вам оказалось не по зубам.

– Я вообще не уверен, что занимался им. – Вышагивая, Холмс набрел на новую возможность выкрутиться и сам от неожиданной встречи с приоткрывшейся лазейкой замер.

Видимо, если ему и была свойственна умственная деятельность, она стимулировалась движением. Этим он напоминал мне некоторых рыб, вынужденных постоянно плыть, чтобы жить, тем более что для него в определенном смысле призвание заменило выживание, сроднилось с ним. Я и раньше замечал, как его хаотическое перемещение давало такие же плоды – спонтанные решения, то в цель, то мимо. Но, конечно же, никакого отношения к приписываемой ему аналитической способности это не имело, хотя именно в этом и должна была состоять вся суть его работы. Он искал приключений, а не ответов, рыскал по Лондону, порой натыкаясь раньше нас на весьма ценные находки и не имея способности их правильно воспринять. Не умея делать должные выводы, он тем не менее находил массу пищи для них. Возможно даже, он был непревзойденным сборщиком информации, мастером проникнуть куда угодно, ловким актером с редкой способностью менять свой облик. Я сам тому свидетель, как он всякий раз представал перед нами в очередном, уже новом образе. Масок было множество, и каждая работала безотказно. Если бы не самодовольство и наивная убежденность, что его качеств вполне и даже с избытком хватает, чтобы превзойти арсенал любого сыщика, он со своей энергией и безудержным любопытством мог бы приносить немалую пользу в качестве особого агента. Но его амбиции, несомненно, простирались выше, что и послужило причиной возникшей между нами конкуренции, всё более приобретающей признаки вражды.

Тем временем Холмс взялся развивать спасительное направление:

– В последнее время я так занят. Как бишь его? Уилсон? Возможно, этот человек что-то напутал и приходил вовсе не ко мне. Или он не застал меня и разговаривал с моим другом. – Холмс обернулся к доктору. – Ватсон, вы всё время здесь, вам знакомо это имя?

– Не стоит, Холмс. – Мои слова больше даже адресовались доктору, готовому из соображений, которые он по неразборчивости воспринимал как неукоснительные обязательства истинной дружбы, поддержать любую, самую безответственную авантюру своего товарища. – Та особа, что впустила меня…

– Миссис Хадсон, – то ли из благодарности, что я остановил его, то ли из вежливости уточнил доктор Уотсон, как будто сейчас это имело значение.

Если Холмс пытался сопротивляться, то испуг доктора напоминал безотчетный ужас ребенка, готового спрятаться куда угодно, хоть под кровать. Едва только услышав про банк, он поднес пальцы ко рту и всё так и продолжал держать их там, нервно кусая ногти.

– Пусть так. Так вот, миссис Хадсон выглядит вполне здраво. Не сомневаюсь, она опознает Уилсона, когда ей его предъявят. Она покажет, что он приходил именно к вам, Холмс. Тем более что он был у вас дважды. Так что вам не отвертеться. Новость об ограблении сегодня же окажется в газетах, снабженная, как положено, комментарием Скотленд-Ярда. Я не вижу смысла утаивать от прессы, какова была ваша роль во всем этом бедствии, а также то, что вы теперь пытаетесь ее отрицать.

– Чего вы от меня хотите?! – взвился Холмс, которого мысль об обещанном скандале перепугала и разъярила одновременно. Теперь, когда их дела так блестяще устроились, было трудно представить себе более неподходящий момент для крушения. – Да, он был у меня. В прошлое воскресенье.

– Мне нужен подробный рассказ, как вы допустили такое. Уилсон показал, что вы, по крайней мере при нем, отнеслись достаточно серьезно к его проблеме и заявили, что она требует проверки…

– Именно так. Я всегда предельно ответственно подхожу к…

– …и что вы намеревались вместо него посетить офис этого общества.

– «Союз рыжих». Так всё и было.

– Рассказывайте по порядку. Мне нужно знать, какие меры вы предприняли и почему они не сработали.

Холмс взял себя в руки и попытался вернуться сразу к двум вещам, утраченным в разгар волнения. Первая – кресло – охотно приняла его назад в свое уютное лоно, но вот вторая – снисходительно-насмешливая манера, взятая заново, – не очень-то сочеталась с тем, что ее хозяину приходилось отчитываться в собственном казусе.

– В понедельник по моей просьбе мистер Уилсон договорился с мистером Россом о том, что со вторника по четверг я буду его подменять. Как он уверял меня, мистер Росс довольно спокойно отнесся к этому, однако же твердо настоял на том, чтобы новый человек на этой должности непременно был рыжим. Я со своим… м-м-м… в общем, с помощью своего метода, с прекрасным изложением которого вы можете ознакомиться, если пожелаете прочесть рассказ мистера Дойла…

– Уже, – буркнул я. – Признаться, не удержался.

– Прекрасно, – улыбнулся польщенный Холмс. – Так вот. С помощью этого метода я сумел предугадать это требование и успел принять все необходимые меры для соответствующей маскировки.

– Понятно. Прошу меня простить за предположение, если вдруг оно окажется нелепым, все-таки мне без дедуктивного метода догадки даются куда как труднее…

– Пожалуйста-пожалуйста, инспектор, не стесняйтесь.

– Возможно, я задам слишком личный вопрос, но просто чтобы это меня не отвлекало… Вы сейчас в парике, потому что были вынуждены выкрасить голову?

– Если уж вам непременно надо это знать, да. Именно так, – поморщился Холмс. – Теперь, по крайней мере, у вас не будет повода упрекнуть меня в том, что я небрежно подошел к делу.

– Безусловно.

– Так вот. Во вторник я явился туда и провел там всё требуемое время. Одновременно с этим мой коллега наблюдал за домом Уилсона на случай, если к нашему клиенту станут проявлять интерес всякие нежелательные личности. То есть, как вы сами можете убедиться, мы взялись оберегать его со всех мыслимых сторон, и то, что в итоге на него все-таки напали…

– Постойте-ка. – Я был слишком удивлен услышанным, чтобы дослушать его заверения о качестве проделанной работы. – Так предметом вашего внимания являлся Уилсон или его дом?

– Естественно, Уилсон. За домом мы были вынуждены следить, покуда он был там, чтобы с ним чего-нибудь не случилось. В то же время я проверил офис, где он работал, на тот случай, если ловушка, куда его заманивают, располагается там.

Такое направление мыслей подействовало на меня самым обескураживающим образом. Возможно, я злоупотребляю мудростью, обретенной задним числом, и мой вывод представляется элементарным после увиденного собственными глазами подкопа, но мне казалось абсолютно ясным то, о чем уже с самого начала можно было догадаться: Уилсона не заманивали, а выманивали, а значит, сосредоточиться следовало не столько на нем самом, сколько на том месте, где он благодаря своей новой работе перестал бывать. Это становилось особенно очевидным после того, как Уилсону вопреки строжайшим условиям с такой легкостью удалось взять отпуск, когда он сообщил, что ему необходимо уехать из Лондона. Отъезд – ключевой фактор, который должен был насторожить Холмса, тем более что он сам его придумал. Почему ему не бросилось это в глаза? Что Уилсону позволялось бывать где угодно – в Попс-корт ли или в Йорке, – лишь бы не у себя на Сакс-Кобург-сквер. Вариант с отъездом был даже предпочтительнее, поскольку в распоряжении мошенников на это время оказывалось не двенадцать часов, а полные трое суток. По крайней мере, после офиса уж точно стоило осмотреть окрестности вокруг жилища клиента. Не исключено, что, наткнувшись на двери «Си Эс банка», Холмс ухватил бы необходимую догадку и решил бы это дело по-настоящему успешно, нам на зависть.

– Ну и что же в офисе?

– На первый взгляд всё вроде бы вполне обычно. Но, понимая, что всё может оказаться тоньше и коварнее, я, поскольку сам утратил возможность там бывать, поручил это дело Ватсону, и он день за днем, как полагается…

– А почему вы утратили эту возможность?

– Видите ли, инспектор, – с неохотой взялся отвечать Холмс, – ко мне во вторник обратился новый клиент, и мне пришлось отбыть по его делам.

– Подождите, я правильно вас понял? – Я отказывался верить собственным ушам. – Едва начав с одним делом, вы взялись за следующее?

– Что значит «едва начав»? – отозвался он раздраженно. – В конце концов, я ж не бросил его. Да, я порой одновременно занимаюсь делами нескольких клиентов. В этом нет ничего предосудительного. Я пользуюсь высоким спросом, если вы не заметили…

– Я заметил.

– Ко мне приходит по нескольку человек за день. Что, прикажете отказывать им? Тогда, когда они так нуждаются в моем участии! Они не хотят идти к вам, инспектор, они желают иметь дело со мной, с Шерлоком Холмсом.

– Хорошо. И вместо себя вы…

– После того как я понял, что обстоятельства вынуждают меня на время покинуть Лондон, я перепоручил дело Уилсона своему верному помощнику Ватсону. Поэтому, как видите, я вовсе не пренебрег взятыми на себя обязательствами. Все остальные дни, вплоть до закрытия их офиса в субботу, Ватсон исправно посещал его и выполнял всю возложенную на него работу. Думаю, вам следует взломать дверь и произвести там обыск. Вы увидите, сколько он успел переписать всевозможных статей на букву «Б», и убедитесь тем самым, что мы сделали всё возможное, чтобы не допустить того, что все-таки, если вы не заблуждаетесь, произошло. Возможно, если б мы взялись за следующую букву, банк был бы спасен. Не смею этого утверждать, поскольку не знаю подробностей ограбления, но в любом случае Ватсон просто физически не успел бы перейти к ней.

Я и раньше замечал, что Холмс странным образом коверкает фамилию своего друга. Это только подчеркивало то ощущение, которое успело у меня сложиться, а именно что их союз даже и близко не представляет собой отношения на равных. Доктор, с его собачьей преданностью, слишком боготворил своего кумира, и божество в ответ предсказуемо платило той же снисходительностью и теми же насмешками, как и везде и со всеми, но сглаженными чем-то вроде милой привязанности, отчего насмешки, не теряя язвительности и гонора, уже казались дружеским подтруниванием. Как известно, легкий шлепок может быть не менее оскорбительным, чем грубый пинок, однако Холмс, придумав доктору шутливое прозвище, искренне полагал, что в этом нет ничего унизительного, тогда как мне со стороны в этом виделось явное пренебрежение. Тем более меня удивило, что, несмотря на вышесказанное, он оказал доктору Уотсону такое доверие, что после него тот проторчал в офисе «Союза рыжих» всю вторую половину недели, убивая драгоценное время. Или здесь что-то не сходилось, или же мне решительно не давалась логика дедуктивного метода.

Тем временем доктор Уотсон, понемногу избавившийся от робости и оживившийся при упоминании о его сыщицкой деятельности в загадочном офисе, счел нужным внести свою лепту и со всей серьезностью обратился ко мне:

– Если вы, инспектор, считаете, что с мистером Уилсоном обошлись так непочтительно оттого, что я, подменяя его сменщика мистера Холмса, не должным образом отнесся к исполнению собственных обязанностей, то я готов настаивать на том, что такое утверждение несправедливо. Я видел и материалы, составленные мистером Уилсоном, и те материалы, что успел оставить после себя мой друг Холмс за свой трудовой вторник. Поэтому, располагая возможностью сравнивать, смею утверждать, что моя работа не уступает им ни в чем в смысле прилежности, разборчивости, аккуратности в обращении с чернилами, бумагой и прочим. Надеюсь, я довел это до вас достаточно вразумительно, чтобы вы приняли это к сведению.

Я понял, что больше ничего здесь не добьюсь, и покинул обещающий в будущем стать еще более популярным дуэт.