Текст книги "Иди сквозь огонь"

– Катя, я сказала тебе, что мы можем дать знать Хранителю, что мы услышали его призыв. Это на самом деле так. Важно, что сон ещё не пришёл. Мы можем сами призвать его, и вместе увидеть всё, что предназначено. И ещё, ты хотела помочь этому юноше, снять с него цепи своего гнева, что висят на его душе до сих пор. Это можно сделать одновременно, ведь и он видит твой сон – он живёт в нём, купаясь в свете, идущем от малыша. И когда сон закончится – Валере нечего будет больше делать там, в мире снов. Понимаешь?

Катя мысленно крутила конструкцию, обрисованную гадалкой, и не видела в ней нестыковок, всё вроде бы логично. Смущало одно – она не понимала, как можно разделить сон, да ещё и на троих. Что-то смутно всплывало из увиденного некогда, или прочитанного – но так и не оформилось в чёткое воспоминание.

– Не бойся, общий сон – это просто общий сон. Мы просто все увидим одно и то же – то, что видишь ты. Но, если хочешь, то я могу провести тебя по другому миру, там мы и станем призывать сон. То есть – мы окажемся там вдвоём, и ты будешь осознавать это, как будто мы вдруг перенеслись куда-то и продолжаем наш разговор. Ты хочешь этого?

– Да, конечно же, да! – Катя рассмеялась. Ей вдруг стало необыкновенно легко – ведь она нашла человека, от которого сможет узнать о значении того, что с детства стало частью её жизни. Только её, и ничьей больше, слишком уж странные эти умения и знания.

– Значит, не будем откладывать. – Розу распирало энергией свершения, она стояла на пороге познания старой, невероятно древней родовой легенды, и её потряхивало от желания рвануться за разгадками прямо сейчас, сию минуту. Но вначале предстояло совершить приготовления, ведь им необходимо ещё и достучаться до Валета.

– Помоги мне. Нам необходимо перенести его на пол, иначе у нас не получится, слишком тесно.

Следуя указаниям Розы, Катя помогла ей стащить худое, практически невесомое тело бывшего наркомана с кровати и уложить его в центр комнаты. Сразу стало тесно. Роза задумчиво огляделась, прикидывая что-то, и решительно отправилась к кровати.

Катя испуганно зажмурилась от скрипа и грохота переворачиваемой кровати. В цыганке скрывалась сила дюжего мужика – Кате не верилось, что кровать можно перевернуть вот так, одним движением. И тем же движением – задвинуть вплотную к стене.

– А никто не услышит? – пискнула она нерешительно, уже и не зная, что ожидать дальше.

– Я же сказала, нас здесь нет. И палаты нет. Вообще нет. Поэтому и шума нет, понимаешь? Если нет места, то, как оттуда может шум доноситься?

Катя непонимающе тряхнула головой, логика заявления явно не укладывалась в рамки стандартной физики. Но, раз Роза столь категорична – значит, так и есть.

– Нас – нет Катя хихикнула.

– Эй, эй… девочка. Катя, ты волнуешься слишком сильно. Всё будет хорошо. – Роза подскочила к ней и заглянула в глаза, а затем что-то прошептала и ласково провела рукой по голове. И Катя успокоилась.

Хотя, тут же заволновалась – что это такое сотворила Роза?

– Ничего я не сотворила, – Роза словно подслушала мысли. – Так мы успокаиваем наших детей. Помогло?

– Да… – Катя смущённо встала в центре комнаты, не зная куда себя деть.

Роза деловито передвигала тело Валеры, раскидывая руки крестом и фиксируя его на спине. Придирчиво осмотрела, нет ли рядом предметов, могущих повредить в дальнейшем. Не увидев угрозы, она успокоилась и поманила Катю.

– Вот, смотри. Ты ляжешь вот здесь, точно так же, как и он, – тон цыганки не допускал ни капли возражений и сомнений в правильности отдаваемых приказов. – А там лягу я.

Она проследила за тем, как у Кати получается улечься на пол – всё получилось отлично. Потом отошла к двери палаты и подпёрла её спинкой стула, засунув в ручки ещё и ножку от кровати, неведомо как оказавшуюся у нее в руках.

– Вот, на всякий случай. Да, вот так вот, мало ли, – Роза улыбнулась Кате, повернувшейся на бок и наблюдающей за её действиями. – Слова словами, а дерево деревом. Ну, что – ты точно хочешь пройти по другому миру?

– Да. – Катя уже успокоилась, и отвечала ровным тоном человека, твёрдо знающего, что и зачем он делает.

Роза дала ей знак подвинуться к Валету, так, чтобы головы тесно соприкоснулись. Убедившись, что всё правильно, женщина не торопясь улеглась и сама. Она поёрзала немного, придвигаясь, пока не упёрлась в их головы.

Сверху они выглядели как трехлучевая звезда, делящая невидимый круг на три равных части. Юная девушка, бледный призрак юноши, зрелая смуглая красавица.

– Катя, переплети руки с моими и Валериными. Да, локтями. Вот так, да. А теперь расслабься и думай о пустоте. Ты ведь умеешь?

Катя хмыкнула. Да, о пустоте она умела думать, там очень хорошо прятать свои мысли от чужих.

– Думай. Расслабься. И не пытайся вслушиваться в то, что слышишь.

Катя послушно нырнула в пустоту. Навалилась мягкая тишина, мир окутался серой дымкой. Где-то там Роза что-то мягко нашёптывала, что-то…что-то….

Глава 27

– Катя. Ка-атяя-я-я…

Катя открыла глаза, выплывая из забытья, внезапно накатившего от убаюкивающего нашептывания Розы. Роза?

Она охнула, внезапно осознав, что вокруг нет ничего. Ничего из того, что только что окружало их в больнице – и вообще ничего, в буквальном смысле. Внутренний компас, тот, что никогда не подводил, подсказывая где она находится – внезапно замолчал, словно здесь не было ни направлений, ни уровней верха и низа.

Катя ощутила себя Красной Шапочкой в незнакомом лесу, да вот только деревья куда-то пропали. Всё заполняла бескрайняя тьма, та самая, которая приветствовала её в самом первом сне, когда она прошла сквозь огонь. Тот, в котором сгорела, и в котором возродилась – вобрав в себя и породнившись с ним всей своей сутью. Понимание этого внезапно высветилось внутри неё алыми буквами, теми самыми, что горели в пламени, некогда непонятные, а теперь такие родные. И она счастливо засмеялась.

– Катя!

Её кто-то звал. Кто-то… или что-то. Катя крутанулась, но ничего не увидела, тьма не желала расступаться перед ней. Но голос снова и снова окликал, и она крутилась, как ей казалось, юлой в поисках источника. Пока её не взяли за плечо и не развернули.

Катя охнула. Роза предстала в совершенно ином обличии. Если в мире Земли цыганка виделась обычной, пусть и красивой, женщиной в годах и с необычной аурой, то здесь она явилась ей в виде пульсирующего шара, от которого исходило во все стороны синее сияние – не спокойное, как голубизна небес, а ярое, как штормящее море. И в центре шара висела юная девушка, похожая сразу на цыганку и на индианку – такую, какой восточные красавицы рисуются в фильмах – с яркой точкой на лбу, из которой исходил фиолетовый луч, разбегающийся во все стороны сразу. Руки девушки украшали браслеты, а на груди прилегло ажурное ожерелье с монетками.

– Катя. – Девушка тряхнула её за плечо ещё раз, выводя из ступора. – Это я, Роза. Не удивляйся, здесь всё другое. И ты другая, но увидеть себя пока не сможешь, этому тоже надо учиться.

Катя попыталась рассмотреть себя, но, похоже, Роза не обманывала – ничего нового не обнаруживалось. Роза же рассмеялась, уловив Катино желание.

– Это не сложно. Но позже, не сейчас. Я помню обещание, и ты всему научишься. А сейчас нам предстоят сложные дела. Для начала нам нужно найти сущность Валеры. Ты должна чувствовать, где он, в какой стороне. Да, здесь нет направлений в обычном понимании, но ты почувствуешь, где он.

Катя прислушалась к себе и окружающему её ничто. И ничего не заметила.

– Не торопись. Здесь нет времени. Спешить нужно лишь там, на Земле, а здесь время никого не интересует. Попробуй ещё раз, ищи отзвук себя, ведь ваша связь в этом мире намного ощутимее. Ищи!

Катя послушно замерла, решив для начала, избавиться от всего, от всех мыслей и желаний, которые лишь мешали. И когда сознание очистилось полностью, уподобившись заледенелой пустыне – она почувствовала, вернее – увидела тонкую, призрачно голубую ниточку, уходящую куда-то.

И где-то невероятно далеко эта нить заканчивалась маленькой капелькой чужого Я.

– Я, кажется, я нашла… – сияние вокруг Розы полыхнуло и Катю окатило волной удовлетворения.

– Молодец, вот ты и прошла первый урок – изучения себя самой, своего внутреннего Я, ведь только так можно увидеть чужое. Молодец. А теперь зови его, подтаскивай к себе, легонько, да, как щеночка за привязь.

Катя вначале не поняла, а потом улыбнулась – понятно! И потянула ниточку, втягивая и укладывая её где-то глубоко внутри себя. Она не ощущала – получается ли что-то, нить тянулась и тянулась, виток за витком сворачиваемая Катей. Будь здесь время, она, наверное, устала бы от монотонности происходящего, но время осталось там, в обычном мире.

Капелька света засияла перед ними внезапно, возникнув из ничего, словно вдруг проколола лист бумаги, за которым находилась, играя с ними в прятки. Небольшой шарик чистой сущности, от которого исходили радость и теплота, повис перед Катей, и она осторожно изучала это чудо. Да, это была суть Валериного Я, но как она изменилась! Если в тот роковой день аура его виделась изъеденной чернотой приближающейся смерти и злом печати, то сейчас свечение стало ровным, не отягощённым никакими влияниями. Валет избавился от всего, что пятнало его душу и суть, и сейчас сиял чистотой новорожденного.

Катя заворожено прислушивалась к тому, что же происходит в глубине маленького светлячка. Потом протянула руку, желая прикоснуться и ощутить упругость живого существа. Но ей помешала струя синего огня, выплеснувшаяся от Розы и оттолкнувшая сущность Валета.

– Нельзя! Катя, не торопись, пожалуйста. Это не жемчужина, которую можно крутить и вертеть, как заблагорассудится. Если хочешь прикоснуться, то используй для этого вашу связь. Но, поверь, не надо этого делать. Он спит и видит сон, пришедший к тебе от Хранителя – раз за разом, окунаясь в тепло ощущений. Пусть спит, мы возьмём его с собой и разделим с ним увиденное. Хорошо?

Катя осторожно отпрянула от светящейся капли – Роза, наверняка, знала, что говорила, и спорить не было никакого желания. Тем более, по ниточке, связывающей её с Валетом, прокатывалось редкое, но уверенное биение, похожее на пульс, и Катя каким-то образом знала, что это очень хороший признак. Да и поняла вдруг, что не хочет входить в истинное Я чужого человека, слишком это походило на подглядывание.

Сияющий шар с Розой внутри подплыл ближе. Цыганка с вневременной мудростью взирала на Катю, и она поняла, что сейчас им предстоит то, зачем они, собственно и пришли сюда.

– Что ж, мы здесь. Там, где гуляют сны Хранителя и других существ. Нам нужно сделать так, чтобы его сон нашёл нас. Открыться, полностью. Оголиться полностью, сняв все защиты, которые вольно и невольно навешали на свой разум и душу. И – позвать. Я помогу тебе в этом, но и ты – помоги. Я знаю, ты уже прошла через огонь, отделяющий этот мир от земного, иначе вела бы себя совсем по иному в этой безвременной тьме. И огонь очистил тебя, дав силу и забрав напускное бессилие, созданное тобой самой за долгие годы. Поэтому, ты сможешь легко раскрыться – ведь ты уже часть этого мира. Ты – сама огонь. Катя, мои глаза видят бушующее пламя со льдом внутри. Но это лёд не равнодушия, а спокойствия и силы разума. Прими мою помощь, и помоги мне сама. Всем нам, пожалуйста.

В голосе Розы звучала мягкая мольба – призывающая помочь, спасти, уберечь… Противостоять этому было невозможно, да Катя и не собиралась.

– А он? Он пойдёт с нами? – она кивнула на Валерино Я.

Роза улыбнулась, отчего её сияние вспыхнуло с удвоенной силой.

– Пойдёт. Ваша связь никуда не делась. А вот мне сейчас нужно кое-что сделать, чтобы пойти с вами. Помоги мне, откройся для меня. Обещаю не причинить тебе ничего плохого, наложенное Слово свяжет нас лишь на время. Хорошо?

Катя кивнула. Затем вспомнила всё, что говорила Роза до этого, и погрузилась в себя. Защита, ещё одна, ещё… Она даже не знала, что внутри у неё таится так много порогов и преград от внешнего мира – и столько защит внешнего от её внутреннего мира. Да, ради только вот этого стоило попасть сюда, в междумирье. Она не ломала и не рвала тонкие, но прочные завесы. Нет – просто сворачивала их, как сворачивает шторы рачительная хозяйка при генеральной уборке. Одна за другой, уровень за уровнем. И – не осталось ни одной. Она не чувствовала себя голой, хотя и представляла сейчас собой полностью раскрытое существо, наоборот, мир стал ближе и ощутимей. Даже здесь, в нигде и в ничто.

Роза терпеливо ждала, наблюдая, как Катя готовится к дальнейшему. Лёгкость, с которой девочка оперировала своей внутренней структурой, удивляла. Похоже, этот мир и вправду принял Катю, став её частью и – сделав частью себя. Слава Яхве, они встретились не как враги.

Увидев поданный девочкой знак, Роза изгнала из себя всё лишнее. Дальше начиналось то, к чему она готовилась всю жизнь. Призыв сна сам по себе не составлял сложности, но сны Хранителя? Нет, этим займётся Катя, сон уже завязан на ней и придёт, стоит девочке позвать. Конечно же, Роза проконтролирует и поможет, но для этого необходимо установить связь, подобную той, что сейчас сияла огненной нитью между Катей и Валерой.

Она собралась с духом и заговорила, подбирая нужные Слова, связывая их в невыразимо сложные стихи.

Катя увидела, как начали шевелиться губы цыганки-индианки. А потом не услышала, но почувствовала, как полились потоки силы, свиваясь и переплетаясь невообразимыми способами. Ткущееся полотно расширялось и расширялось чудесным ковром, рисунок которого наливался огненными росчерками и, вдруг, скрутилось трубой и устремилось к ней. Лишь полученное, только что, обещание, в котором Катя не увидела ни капли фальши, помогло ей сдержаться от инстинктивного желания защититься.

А раструб плетения становился всё ближе и ближе, пока не поглотил её целиком, облекая со всех сторон. И вдруг всё кончилось, плетение рассыпалось, окутывая Катю звёздным водопадом.

Как только растаяла последняя искорка, она услышала голос Розы, но он раздался внутри, лёгким отголоском, толкающимся в уши.

– Катя, вот и я. Принимай гостей, теперь наши сознания соединены. Я могу видеть и ощущать всё, что видишь и ощущаешь ты. И наоборот. Теперь нам остаётся только позвать. Вспомни, как всё произошло в первый раз, и попробуй проиграть это в голове, проецируя наружу. Понимаешь?

– С трудом, – Катя помнила, но не могла понять, как спроецировать воспоминания. Хотя, она ведь не раз оказывалась источником эмоций для окружающих.

Катя вызвала в памяти картину первого входа в сон, и она мгновенно отозвалась, выплывая наверх. Вместе с появлением воспоминаний, в мире вокруг происходили изменения – тьма задрожала, взбиваясь мелкой рябью вокруг Кати. Дрожь нарастала и нарастала, а потом от Кати раскатилась неосязаемая и бесплотная волна, пронизанная её желанием увидеть, обрести, познать.

И где-то далеко, как и тогда, во тьме возникла маленькая точка, от которой повеяло таким родным, земным теплом.

– Видишь? – беззвучно обратилась Катя к Розе, ни на миг не сомневаясь, что будет услышана.

Но не успела услышать ответ – далёкая точка налетела, разрастаясь на ходу в знакомую картинку Земли. Неровный шар, сплошь из пятен синего и зелёного, серого и жёлтого, испещрённый рябью и завитками белого – притянул, и пришло чувство падения. Того самого – падения в чужой сон, в котором ей предстояло стать всем и всеми.

Она упала, и на миг отключилась. А когда чувства вернулись – поток сна уже бился вокруг неё.

Катя снова оказалась в комнате, в которой расположились приезжая пара с ребёнком и таинственная хозяйка по имени Пелагея. Взрослые с надеждой и улыбкой взирали на смеющегося Виссариона.

Глава 28

Почему-то по приезду он смеялся вообще много. Мария с надеждой посмотрела на хозяйку. А та с улыбкой разглядывала Виссариона.

– Ну и, в чём беда-то у вас? – спросила Пелагея, словно не веря в наличие каких-либо проблем у такого замечательного и весёлого крепыша.

И Марию прорвало. Она рассказала всё, от начала до конца, припоминая сонмище пустых мелочей и несущественных деталей. Так был велено – всё, до изнанки. Да и – не будь указания, она бы всё равно выговорилась по полной. Такова уж природа женская – делиться горем до дна, изливая до последних капель и удерживаясь, чтобы не нырнуть вслед за ними. Пелагея слушала внимательно, переводя взгляд с Марии на сына, а порой и на Игоря.

Когда рассказ дошёл до описания недуга, выражение лица Пелагеи сменилось. Она недоверчиво посмотрела на Висса, ничуть не веря, что жизнерадостный карапуз способен внезапно превратиться в бессловесную одеревенелую куклу. Но прерывать Марию не стала. А Мария уловила смену настроения хозяйки и завершила рассказ, не вдаваясь уже в горестные перипетии хождений по мукам.

– Так, ну что же, давайте посмотрим, – старая женщина не спеша подошла к столу, на котором продолжал радостно размахивать всеми своими конечностями Виссариончик, похожий в этот момент на маленького жучка.

Она наклонилась над малышом и всмотрелась ему в глаза, а потом протянула руку и провела по кудряшкам волос. И тут что-то случилось. Её качнуло, словно порывом ветра, дыхание сбилось, вырвавшись резким выдохом.

Пелагею ощутимо повело, и Игорь рванулся, было, поддержать и помочь, но ведунья властно махнула рукой, пригвождая гостя к неосмотрительно покинутой лавке.

– Ох, Гос-с-с-поди… – изумлённо, будто не веря, но теперь уже в совершенно иное, выдохнула Пелагея. – Ой, ты, чудо расчудесное, да как же так-то, как я тебя не разглядела-то. Вот старая, совсем уже. Дожилась, – голос дрожал от внутреннего волнения. – Ох, и дожилась, вправду… – она повернулась к Марии, и та удивилась выражению лица хозяйки. Глаза Пелагеи светились радостью, да и всё лицо стало расслабленномечтательным. Таким, каким оно бывает у людей в минуты внезапно обретённого счастья.

Пока ничего не понимая, мать переводила взгляд с ведуньи на малыша, который притих и внимательно наблюдал за хозяйкой дома, словно увидев в ней новую загадку. А Пелагея встряхнула ладони, и взяла Виссариончика на руки, вместе с покрывалом, укутав его одним движением, легко и нежно. И плавным движением прижала малыша к груди. Так берёт ребенка мать, привычно и без оглядки. И стала его покачивать, ласково глядя в глаза. А потом перевела взгляд на родителей.

– Вы, почему сынишку назвали Виссарионом? – вопрос был неожиданным.

– Имечко ведь из старых, не называют теперь так ребятишек-то.

– А мы у него спросили, – Мария несмело улыбнулась, не зная, как вести себя дальше. – Спорили с мужем, спорили, как сына назвать, он тогда ещё не родился даже. А потом просто решили спросить у него. Взяли именник, Игорь руку на живот мне положил и стал читать – имя за именем, вслух. Громко и отчетливо, – она нервно засмеялась. – Не знаю, как такое в голову пришло, может где-то увидели или услышали. В общем, как только Виссарион произнесли – нас обоих теплом окатило, как солнышко взошло. И он меня, изнутри, как погладил. Не пнул ножкой, а как котёнок – потёрся так. И мы поняли – это вот его имя и есть. Просто поняли и всё. Странно как-то, – закончила Мария рассказ. – Вправду странно, мы к нему потом уже по имени обращались и разговаривали, и он всегда нам отвечал, тепло так. Правда-правда.

Пелагея улыбнулась.

– Вот и правильно, что сына послушали. Имя – оно силу имеет, и если неправильное выбрать, то жизнь наперекосяк пойдёт. А вашему-то как раз это подходит, и только это. И не горе у вас, а счастье большое. Да только, счастье такое всегда тяжко нести. Вы хоть знаете, что имя означает у сына вашего, или нет?

– Нет, мы просто именник брали, там имена, по алфавиту, много-много. Всяких разных, половину и не слышали даже. А что?

– Да, ничего. Такого ребёнка родили, который себе имя сам выбрал, и даже не посмотрели, что в нём, имени том. Ох, куда мир катится. – Пелагея вздохнула. – Дающий жизнь, вот что имя означает, что ребёнок ваш выбрал. И не просто выбрал, а назвал себя, суть свою показав. Что с вас взять, городские. Идите за мной. Покажу я вам, то, что и сама не сразу увидела. Больно уж чудной у вас ребёнок-то. Думала – и не увижу уже никогда, на старости лет, ан нет.

Пелагея повелительно махнула рукой в направлении дальнего угла комнаты, в котором вдруг обнаружился проход в другое помещение.

Игорь недоверчиво посмотрел туда ещё раз, он точно помнил, что не видел там при входе в комнату никаких проёмов и дверей.

– Да вы не смотрите так, словно домовой привиделся. Не надо было б, так и не увидели бы. Мой дом, что хочу, то и кажет, – усмехнулась хозяйка, глядя на растерявшихся гостей. – Пойдём, пойдём.

Виссарион заливисто засмеялся, и, выпростав руку, замахал в направлении прохода, показывая всем, что отличное понимает всё-всё, о чём говорят вокруг него, и совершенно не имеет ничего против. Пелагея тоже рассмеялась, и плывущей походкой двинулась к проходу, покачивая малыша на руках. Мария с Игорем нерешительно пошли за ними.

Открывшаяся им комната, или, вернее сказать – помещение, было совершенно другим. Здесь не было окон. И стены не поражали белизной, они были заняты полками, а на свободных местах – увешаны всякой всячиной, от пучков травы, до чего-то непонятного. В углах висели светильники, в которых билось настоящее пламя. В воздухе стоял запах чего-то тёплого и чего-то ещё, на грани ощущений – словно сама комната являлась живым существом, впустившим в себя посетителей. Точно так же, в центре, здесь стоял широкий прямоугольный стол, столешницу которого, как разглядел Игорь, кто-то искусно сделал из одной плахи, очень толстой и широкой. Поверхность стола, потемневшая и гладкая, походила на лакированную, но Игорь ясно видел, что это настоящее, не покрытое ничем дерево. Просто древесину выгладили за долгие года, и теперь она больше походила на полированную кость. И по поверхности стола причудливо бегали пятна света от пляшущих в светильниках языков огня.

Пелагея захлопнула широкую тяжёлую дверь, на которую Игорь не обратил внимания при входе, и ощущение живого чрева стало ещё сильней. Свет, запах, атмосфера какой-то ирреальности, отдающей старой-старой сказкой – всё это было очень необычно. Мария тоже притихла, разглядывая комнату, не веря, что такое могло сохраниться на свете.

Пламя в светильниках стало ярче, его уже не тревожили потоки воздуха из другой комнаты. Мир замкнулся.

– Ну что, осмотрелись? – Пелагея спросила мягко, суровый тон куда-то ушёл, сменившись напевным грудным голосом, со слегка баюкающими нотками, словно посетители превратились для неё в испуганных детей и нуждались в ласке. – Не бойтесь и не удивляйтесь. Это комнатка моя, для разного… Чужих не пускаю обычно, но с вами случай особый. Садитесь.

Мария и Игорь оглянулись по сторонам и увидели колченогие табуретки, стоявшие у входа. Странной формы и разной высоты, изготовленные из цельных кусков узловатых стволов, а может и корневищ, они блестели, как и столешница. Гости осторожно сели на них, боясь упасть, но табуретки стояли надёжно.

Пелагея, что-то тихонько нашёптывая Виссариону на ухо и поглаживая его по голове, подошла к столу и усадила малыша прямо в центре. Мальчонка притих и сидел спокойно, словно понимая важность происходящего.

Теперь Висс походил на маленького божка, вознесённого на пьедестал, и в честь которого зажгли жертвенные огни. Пламя отражалось в ультрамариновых глазах рыжим золотом и отсвечивало ото ржи волос.

Мария с Игорем завороженно смотрели на маленькое чудо, замерев от непонятного чувства. Пелагея же отошла в дальний угол комнаты к небольшому столику, и что-то там начала перебирать, затем донеслось журчание воды и звуки помешивания. После этого она повернулась к гостям и быстро к ним подошла, держа в руках небольшую чашу.

Протянула чашку Марии, и, убедившись, что та крепко её держит, отошла и встала где-то позади.

– Вы сейчас не пугайтесь, хорошо? – голос тёк лёгким шёлком, заставляя расслабиться, отдаться на её волю. – Сейчас я вам покажу кое-что, потом и поговорим. Не бойтесь, расслабьтесь. Выпейте то, что в чаше. Выпейте.

Она полуобняла их обоих. Руки мягко легли на спину Игорю и Марии, ладонями между лопаток, пальцами к шее. Что-то зашептала, быстро и напевно, меняя ритм и высоту голоса. И следом за этим голосом разум Марии и Игоря потёк куда-то в неизвестное. Они осторожно, совершенно не задумываясь о том, что делают, выпили до дна содержимое чаши. Мир закружился…

И вдруг ручеёк голоса Пелагеи остановился, а ладони превратились в цепкие птичьи лапы, впившиеся когтями куда-то в затылок.

– Смотрите, – где-то далеко позади них выдохнула Пелагея. – Я держу Взор, смотрите и запоминайте.

Мария услышала, как сдавленно охнул муж. И открыла глаза. Нечёткий мир внезапно обрёл фокус и резкость, как будто она смотрела сквозь волшебную призму. В центре всего парил Виссарион.

Её малыша окружало сияние, но это был не ровный свет, похожий на тот, что исходит от обычной лампы. Нет, сына окружало бурлящее нечто глубоко-синего цвета, в котором шумели круговороты и взрывались сверхновые. Это колыхающееся нечто окружало сына, образуя неровный кокон, на полметра выступающий во все стороны. В толще «стенок» кокона плавали комки и жгуты чего-то более плотного, словно медузы в море или далёкие звёзды. От кокона вверх уходили толстенные фиолетовые жгуты.

Глаза Виссариона в окружающем сиянии выглядели провалами белого пламени, жгущими, словно зев мартеновской печи. А лицо его было безмятежным лицом Будды, каким его изображают на статуях – бесстрастное и безвременное. Ребёнок смотрел на неё, на отца, на Пелагею… обволакивая их всех своим теплом и любовью. Мария потянулась к сыну – желая прикоснуться, зачерпнуть, нырнуть…

Где-то далеко резко хлопнуло, и мир снова превратился в плоскую картинку.

Мария заморгала, сгоняя слёзы, градом катящиеся из глаз. Рядом мучительно кашлял Игорь, отряхивая точно такие же слёзы. А Пелагея уже стояла рядом и участливо заглядывала в глаза.

– Как вы, нормально?

Мария лишь кивнула, и рывком бросилась к сыну. И прижавшись к нему, разрыдалась бурным плачем облегчения. Она ещё не понимала, что увидела. И не знала, что это значит. Но – почему-то теперь она твёрдо знала, что сказанное Пелагеей о сыне – правда. И что у них, на самом деле, нет беды, – тоже.

Пелагея отвела её назад, сняла Висса со стола и присела с ним на лавку. Ребёнок тотчас принялся ковыряться в её косе, пытаясь вытянуть прядь побольше. Она ласково пощекотала его, но отводить шаловливую ручку не стала.

– Ну что ж, малые мои. Вот вы и посмотрели. И, надеюсь, увидели.

Увидели же? Что именно, расскажете?

Мария с Игорем согласились, и поощряемые Пелагеей, рассказали о своих впечатлениях. Говорила Мария, а Игорь лишь хмыкал в подтверждение. Пелагея выслушала их, и одобрительно хлопнула ладонью по скамейке, как только они закончили.

– Да, увидели вы не всё, но и этого вам за глаза. Я вижу, что у вас сейчас в голове не укладывается увиденное, а ещё вижу, что боль твоя, Мария, и страх за сына поутихли, так ведь?

Мария судорожно дёрнулась, выражая согласие, и хотела продолжить уже словами, но Пелагея предостерегающе подняла руку.

– Пока слушайте, неча разговоры говорить. Так вот. Беды у вас, как я уже сказала – нет. Если только вы за такую счастье не посчитаете. А счастье ваше в том, что ребёнок ваш не простой, а из Людей. Из тех самых, что некогда сотворены были, и жили в согласии и единстве со всем миром. И сами миром являлись. Не отгораживаясь ни от чего, и не боясь никого.

Видя каждую струнку души мира, каждой его частицы, каждого существа, что населяет наш мир. И не только наш, ведь жизнь есть и далеко отсюда, даже звёзды в какой-то степени являются живыми существами. И Люди все это могли видеть и ощущать. А при желании – и разговаривать. Не было ни зла, ни страха. Ни злобы, ни ненависти. Им не было чему завидовать, ведь каждый из них являлся частичкой всего, всем и ничем. Вот.

Пелагея перевела дух, поворошила волосы Виссариона, и продолжила:

– Но потом Людей становилось всё меньше, зато всё больше появлялось человеков. Те произошли от Людей, и ничем от них не отличались внешне, кроме одного – они не имели связи с миром, что-то ограждало их от него. Почему это произошло и как так вышло – загадка, а может на это знание кто-то наложил табу в начале веков, ответа нет. Но мировая душа и её струны оказались недоступными для мелких чувствами существ, что начали плодиться и размножаться безмерно и безоглядно. И человеческое в мире стало доминировать. Хотя, Люди не исчезли безвозвратно, всё-таки человечество произошло от них, и кровь их, пусть и разбавленная веками и поколениями, живёт в каждом из нас. И иногда на свет появляется человек, который не совсем обычен, потому что может зрить незримое и ощущать неощущаемое. В разные времена их называли по-разному. Когда богами, когда колдунами. Иногда певцами, а иногда – врачевателями. А они были простыми Людьми. Настоящими. И жили долго, их век всё-таки не так короток, как у ограниченных потомков. Но, и они ведь не бессмертны – и исчезали с лица земли, а мир снова замирал в ожидании следующего чтеца его души. Правда, многие из них оставляли учения о Мироздании, и о том, как найти в себе сверхчеловеческое. Эти учения быстро становились тайными, или наоборот – настолько известными и обыденными, что человечество не уделяло внимания их постижению. Это стало уделом одиночек, но иногда они образовывали сообщества. Такие личности прославлялись, как медиумы и прорицатели, как великие врачеватели и полководцы. Некоторые становились знахарями и ведунами. Это были времена волхвов и друидов. Иисуса. Бодхидхармы. Магомета. И многих других, канувших в небытие под прессом человеческого безразличия. Возможно, даже и сейчас на Земле живёт множество Людей, но их присутствие не ощущается.

Виссарион чихнул, а потом и зевнул. Пелагея прервала рассказ и перехватила малыша удобнее для него. Похоже, сон наступал на ребёнка с неодолимой силой, и мешать этому стоило. Понизив голос, женщина всё же решила завершить рассказ прямо сейчас:

– Сама я – обычная. Просто мне было дадено Знание. Давным-давно. Так уж получилось, что в обмен на великое горе я познала Мир. А он – меня. Вот так и живу, помогаю всем, кому необходимо, это моя стезя. Понимаете, я вижу мир и его жителей. И вижу не просто глазами, но и душой. Вы ведь знаете про ауры, сейчас все о них знают, это уже каждая собака слышала. Так вот – у всех своя аура. А у таких, как я, и у Людей – уходит в синеву, и чем глубже цвет, тем глубже обладатель в суть Мира погружён. А ваш Виссариончик – вы сами видели, глубже уж и некуда. Да и в ауре у него следочки других сущностей видны, что богам присущи. Ну, таких раньше богами считали. Вот, а верева эти, что в небо уходят, это и есть каналы, по-настоящему, и через них сын ваш к такому доступ имеет, что мне даже страшно представить, скуден мой разум супротив такого.