Текст книги "Сбивать ракеты научились… Дорога длиною в жизнь"

Улыбка мамы

Каждый человек наверняка знает, что воспоминания посещают нас абсолютно произвольным образом. Никогда нельзя предвосхитить их появление заранее, обычно это событие случается неожиданно и не всегда в удобное для нас время. Складывается ощущение, что отдельные события, случившиеся когда-то в твоей жизни, неожиданно возникают в памяти «как черт из табакерки» (бытует такое выражение). Причем давность возникающих в памяти событий, скорее всего, зависит от силы эмоций, которые были пережиты в том жизненном эпизоде. Хочу сразу оговориться, что это мои сугубо личные ощущения, у читателей могут быть другие соображения по этому поводу.

Такое затянувшееся вступление, как мне кажется, оправданно, поскольку дальше пойдет речь об одном эпизоде исключительно эмоционального характера, произошедшем много-много лет назад в самые тяжелые годы Великой Отечественной войны.

Начало 1943 года было страшно голодным временем. Кормить трех детей в нашей семье становилось практически невозможно, было продано все, что можно было продать или обменять на продукты, прежде всего на хлеб. Мы с каждым днем физически слабели. На следующий год мне предстояло идти в школу, и родители приняли решение отправить меня к тете Симе в Смоленскую область, благо немцев оттуда уже прогнали и тетя сама приглашала нас к себе на время. Тетя Сима – это мамина сестра, как говорили взрослые, очень добрая и хорошая женщина с истинно русским характером. Жила она в селе Царево-Займище, и за счет подсобного хозяйства и каких-то колхозных заработков, выдаваемых овощами и продуктами, с питанием в селе было все же легче, чем в городе.

И вот холодным зимним утром мы с мамой «высаживаемся» на железнодорожной станции где-то вблизи Можайска, затем нам благодаря везению удается на попутных санях подъехать несколько километров в нужном направлении. А дальше много километров пешком по заснеженному тракту. Представьте картину. Кругом безбрежные заснеженные поля, дорога, которую, естественно, никто не чистит, и вокруг ни души, только трескучий мороз и завывание ветра. И среди этой мертвой картины плетутся два человека, с трудом пробираясь через сугробы, волоча за собой какие-то неуклюжие санки, на которых лежит небольшой тюк с каким-то барахлом, которое маме удалось собрать в надежде продать или поменять на продукты в селе у тети Симы. Эти километры пути я запомнил на всю свою жизнь. Как мы дошли, объяснить сам себе никогда не мог. Со всех точек зрения это было нереально. Ослабленные голодом, мы еле передвигали ноги, преодолевая сплошь заметенные участки на дороге, после очередной сотни метров мы останавливались, и мама тихим голосом, как бы спрашивая меня, говорила: «Отдохнем, сынок…». Мы присаживались на санки и минут пять молча отдыхали. Затем мама поднималась и, как бы извиняясь предо мной, произносила: «Пойдем сынок, уже немного осталось…». Помню, как тяжело было вставать с санок, голова кружилась, скорее всего, от систематического недоедания, но видя, с каким стоическим усилием мама начинала движение вперед, помню, как сжимал руки, и возникало взрослое желание – не отстать и поддержать самого дорогого для меня на свете человека. Мне кажется, в те семь лет отроду на той заснеженной дороге я стал взрослым человеком. Детство ушло безвозвратно, ведь борьба за выживание меняет представление о шкале времени и ценностей. Я нередко вспоминаю этот сюжет из далекой моей жизни. Почему-то всегда видится картина с высоты птичьего полета – там, внизу по заснеженной дороге два человека, пошатываясь, бредут по колено в снегу и волочат за собой большие неуклюжие санки…

Эмоциональное потрясение оказалось столь сильным, что, пока мама была жива, я не мог избавиться от фобии – страха за ее жизнь. Всегда переживал, когда она уезжала на работу, ждал и переживал, когда она где-нибудь задерживалась. Холодный страх, который я испытал на той смоленской дороге, физически ощущая, что погибнуть, замерзнуть в тот момент было более чем реально, преследует меня всю жизнь.

И, несмотря ни на что, мы все же добрались до села Царево-Займище, тетя Сима отогрела нас, покормила (настоящей горячей картошкой!) и уложила отдыхать. В этой милой и доброй семье я прожил больше года, набрался сил, освоил деревенскую жизнь, усвоил деревенские законы и правила. Лучшие годы моего детства связаны именно с деревенским периодом жизни. До чего приятно было жить среди простых, добрых, бескорыстных, кристально честных людей!

О жизни того периода в Царево-Займище я уже рассказывал в одной из своих книг, поэтому остановлюсь лишь на одном не менее эмоциональном эпизоде, произошедшем в конце моего пребывания в столь благодатной обстановке (не забывайте, что шел уже четвертый год жестокой войны).

Стоял прекрасный солнечный летний день, характерный для макушки лета. Мы с Виктором, сыном тети Симы, как всегда, что-то мастерили. В деревне пацаны всегда что-то мастерят, а в тот период они представляли собой оставшуюся часть мужского населения, которому сам Бог велел взять на себя существенную часть забот по хозяйству. Погода на славу, работали мы увлеченно и споро, особо не отвлекаясь. Потянувшись за инструментом, я приподнял голову и заметил женщину, которая выглядывала из-за приоткрытой двери. Ее не было видно полностью, но по одежде можно было определить, что она не местная. Я хотел обратить внимание Виктора на незнакомку, но дверь широко открылась, и женщина стала видна всем полностью. Она пристально смотрела на меня и широко улыбалась. Эту улыбку нельзя было забыть никогда. В ней было все: радость, восхищение, удивление, что-то божественное, явно не земное. Женщина сделала шаг вперед и произнесла до боли знакомое: «Сынок!». У меня в груди все перевернулось, сердце остановилось – да, это была мама! С громким криком «Мама!» я бросился к ней навстречу в ее объятия. Это был не просто миг счастья, это был миг невероятной любви, дороже на свете нет ничего! В моей жизни можно найти не столь много счастливых мгновений, но это подавляет все другие счастливые моменты, вместе взятые. Я думаю, что если есть на земле счастье, то это именно то, что мне пришлось испытать в тот момент в далеком смоленском селе, это было истинное счастье!

После окончания моего рассказа мы с Людмилой долго шли молча. Разговаривать не хотелось, каждый думал о чем-то своем. Мои размышления непременно концентрировались на одной мысли, которая, как мне казалось, отражает суть нашего бытия. Все в жизни делают люди, те самые «маленькие человечки», которым иногда приходится очень и очень трудно бороться за свое существование, делая при этом серьезное и важное дело для страны, для всего народа. А находит ли это справедливую и объективную оценку со стороны общества? Это вопрос…

Повеселее стало тогда, когда приехала жена Виктора – Светлана. Мы с Виктором женились почти в одно время в 1964-м году, но Света приехала несколько позже, чем моя Людмила. Ей надо было завершить какие-то институтские дела. В выходные дни мы уходили в степь, организовывали импровизированные пикники, брали с собой спортивное оружие, мелкокалиберные пистолеты и винтовки, соревновались между собой и обучали стрельбе своих жен. Это, естественно, было в летнее время.

Зимой самым интересным развлечением всех жителей гарнизона были хоккейные матчи, которые мы организовывали в воскресные дни. Офицеры сами заливали каток и тщательно готовились к матчу, две команды формировались произвольно, но сражения на льду велись нешуточные. Посмотреть игру собирался весь гарнизон, включая женщин и детей. Наши жены также не отставали и активно болели за нас. Я тогда неплохо играл в хоккей (еще в школе имел первый разряд по хоккею с мячом). Из так называемых культурно-массовых мероприятий на площадке было только кино, причем смотрели не столько сами кинофильмы, сколько предваряющие их киножурналы, поскольку кинофильмы меняли редко и из военпроката привозили такую «лабуду», что смотреть ее не было сил. Только там мы почувствовали, что в Союзе выпускается очень большое количество фильмов, но далеко не все идут на широкий экран, поскольку смотреть их все равно никто не будет. А все барахло сплавлялось в военпрокат. Несколько позже Володя Романовский организовал небольшой вокально-инструментальный ансамбль, который иногда давал концерты и играл на танцах в нашем клубе. Мы с Людмилой на танцы не ходили, как-то не тянуло нас, нам больше нравилось оставаться вдвоем.

Запомнилась мне встреча Нового 1965-го года. Мы очень красиво украсили квартиру, нарядили елку-красавицу. На встречу к нам пришла чета Каганских, тоже Людмила и ее муж Валера. Валера когда-то был у меня техником на станции, а Людмила часто приезжала в командировки от одного из предприятий промышленности. Было весело. Мы потом часто вспоминали эту свою первую встречу Нового года. Она запомнилась не только тем, что была первой в нашей совместной жизни, но еще и потому, что в суровых условиях казахской степи, оказывается, можно весело и радостно праздновать и веселиться. Важно, чтобы было желание и рядом хорошие люди. Когда эти два обстоятельства совпадают, то внешние условия и трудности не так страшны.

За этими воспоминаниями я и не заметил, как мы подъехали к контрольно-пропускному пункту, так называемому КПП.

Иногда бывало и страшно

Все машины, которые едут из Сары-Шагана вглубь полигона, проезжают через этот КПП. Миновать его никак нельзя, а провезти через него кого-то иногда позарез было нужно. И эти «кто-то» были чаще всего жены молодых офицеров, которые женились сразу после выпуска из училища и допуска на своих жен, естественно, не успевали оформить. Сами понимаете – режим требует проверочных мероприятий и разрешительных документов, а их нет. Жена, как правило, перекантовывается день-другой в Сары-Шагане, но вопрос-то надо решать кардинально. Как? Оказалось, до гениальности просто. Нужна смекалка и некоторая доля нахальства.

Выручает неутомимый работяга – тот самый видавший виды автобус АП-4. Измученная передрягами последних дней жена офицера ложится на заднее сиденье автобуса, и ее накрывают огромной кучей всякого барахла: в дело идут брезент, старые одеяла, которыми зимой укрывают двигатель, какие-то старые тряпки. Образуется гора такой смеси старья и промасленной ветоши, что на нее смотреть противно, не то что рыться в ней.

При подъезде к КПП автобус должен остановиться и дежурный по пропускному пункту должен проверить пропуска, документы и провести досмотр. Документы проверяются тщательно, можно сказать, даже придирчиво. Досмотр тоже особого труда не представляет – у всех только ручная кладь. Дело доходит до заднего сиденья автобуса и той самой кучи. Дежурный смотрит на эту кучу, и чувствуется, что ему никак не хочется копаться в этом дерьме, а надо. Тогда он строго задает вопрос, что там под этим барахлом. Следует отработанный и безотказный психологический прием: все офицеры, как по команде, дружно орут, что там, кроме старья, ничего нет, пора ехать. Дежурного это вполне устраивает, и он, облегченно вздохнув, выходит из автобуса, а мы продолжаем движение вперед. Отъехав метров пятьсот, останавливаемся – надо же выручать затворницу, а то, не приведи господи, задохнется в этой зловонной куче. Затворница появляется на свет бледная, испуганная, но счастливая от того, что эта малоприятная операция окончилась удачно. Впереди никаких КПП больше нет – только, как в песне поется, «степь да степь кругом далеко лежит», но это уже неважно. Самое главное, и чему несказанно рады все пассажиры автобуса, – что удалось, пусть и на грани фола, воссоединить семью. Причем семью молодую, которая только начинает жить, и разлука и ожидание по такому формальному поводу счастья ей явно не прибавят.

С этим КПП много позже у меня произошла очень неприятная история, которая только по счастливой случайности не окончилась трагически. Мне представляется весьма поучительной история, о которой пойдет речь, и поэтому есть смысл рассказать о ней подробнее, но сделать это целесообразно несколько позже. Запомним эту ремарку и продолжим наши воспоминания, поскольку слева уже появились объекты аэродрома.

Полвека назад

Да, это было примерно так. Огромное оснащенное по последнему слову техники авиационно-ракетное хозяйство, которое работало непрерывно днем и ночью, обеспечивая испытания большого количества разнообразных образцов техники, испытываемой на нашем полигоне. Это было как бы государство в государстве.

На аэродроме дислоцировалась авиационная дивизия, включавшая в свой состав многочисленные и различного целевого назначения летательные аппараты. Тут были самые современные истребители, постановщики помех, вертолеты, самолеты-мишени различного класса и еще много чего. Не в этом суть. Учитывая место расположения полигона, львиную долю задач, и не только обеспечения испытаний, но и хозяйственного обеспечения, в том числе транспортных перевозок, решали через этот аэродром. Собственно, благодаря этому я и познакомился с аэродромным хозяйством.

Прошло более пятидесяти лет, как были прекращены ядерные испытания в атмосфере, космосе и на воде. Кажется, все давно уже быльем поросло. Но это только так кажется, а в реальности моя память никак не хочет стирать события тех давних лет. И это естественно и объяснимо, поскольку масштаб и значимость работ, проводимых в интересах испытаний ядерного оружия, даже с позиций сегодняшнего времени, XXI-го века, поражают воображение любого человека, способного прикоснуться к этим событиям.

Конечно, кое-что забылось, это второе свойство нашей памяти дает о себе знать, и с этим ничего не поделаешь. И, тем не менее, воспоминания участников тех событий, как мне представляется, имеют большое значение для оценки не только достижений ученых – физиков-ядерщиков, теоретиков различного плана, но также и оценки профессиональной подготовки испытателей, как офицеров, так и представителей атомной промышленности. Вот на эту тему мне и хотелось бы немного поразмышлять. Вполне резонен вопрос: как меня угораздило попасть в испытатели ядерного оружия?

Ответ до гениальности прост. Я был переведен на 10 ГНИИП Министерства обороны (Балхаш), а через три месяца на полигон пришла директива об откомандировании определенного количества офицеров для участия в создаваемой для непонятных целей группе испытателей. Безотказно сработал армейский принцип: чистить картошку – это безальтернативное право молодых. Как только что прибывший на полигон специалист, я был «удостоен» такого права. Забегая вперед, скажу, что свалившаяся как снег на голову командировка, оторвавшая меня от родной части на многие месяцы кочевой жизни, никогда не вызывала у меня сожаления, поскольку о такой работе, в которой волей судьбы мне пришлось принимать участие, можно только мечтать.

За эти месяцы удалось встретиться и познакомиться с огромным количеством специалистов, принимающих участие в подготовке этих работ, регистрации и анализе их результатов. Сегодня у меня невольно возникает вопрос: откуда можно было набрать такое количество грамотных и высокоподготовленных специалистов? Ответ очевиден. Уровень образования и профессиональной подготовки в Союзе был запредельно высок, если его сравнивать, прошу прощения, с сегодняшним.

Но вернемся к началу. В соответствии с высочайшей директивой с нашего полигона отобрали семь человек для участия в этой специальной работе. Причем надо иметь в виду, что этот процесс был намертво закрыт так называемым легендированием и никто, даже руководство полигона, не знал, зачем и куда нас направляют.

Привезли нас на полигонный аэродром, посадили в самолет Ан-2 и сказали, что летим в столицу Казахской ССР Алма-Ату и дальнейшие указания получим там от старшего группы. Полет на Ан-2 я запомнил на всю жизнь. Легкий перкалевый самолет летит довольно низко, жара за тридцать градусов, восходящие потоки бросают самолет то вверх, то вниз, то в любую сторону. Примерно полчаса мы стойко держались, а потом, как по команде, всех прорвало. Пассажиры располагались вдоль бортов на скамейках, а посреди салона стояла такая коническая типа пепельница в форме корзины для мусора. Так вот ее, бедную, вырывали друг у друга нарасхват, и она летала из угла в угол с огромной скоростью. Приземлились на аэродроме Алма-Аты зеленые, бледные и обессиленные. Выйдя из самолета, легли прямо на траве, как пьяные. Каждый думал про себя, что больше никуда не полетит. Через пятнадцать-двадцать минут начали потихоньку шевелиться и приходить в себя. Лететь-то надо дальше, в Москву.

Оказалось, Москва была не конечным пунктом нашего назначения. В дальнейшем без больших злоключений мы добрались до Капустина Яра. Там началась интереснейшая работа. Огромное количество разнообразнейшей измерительной техники: оптической, инфракрасной, радиолокационной, радиотехнической, связной и еще какой-то, которую мы и в глаза не видели.

Все это скопление техники разворачивалось, обслуживалось, управлялось специалистами, которые прибыли из различных войсковых частей и уголков Советского Союза. И что поражает. Эти специалисты, получив в руки незнакомую доселе технику, в считанные дни, вернее даже часы, смогли ее не только понять и освоить – они обеспечили ее безаварийную, качественную эксплуатацию. Не это ли есть объективная оценка уровня образования и подготовки специалистов в Советском Союзе, которую сегодня с упорством, достойным лучшего применения, пытаются разрушить? Зачем? В этом и вопрос.

Поскольку специалистов было привлечено большое количество, расселили нас по воинским казармам и по служебным помещениям человек по двадцать. Сегодня вспоминаю это общее жилье (его почему-то называли «залом имени Чайковского») с особой теплотой и нежностью. Настолько интересной оказалась эта жизнь! Офицеры – профессионалы-испытатели, интеллектуалы-разработчики, уникальные специалисты в области оптики. Какие интересные дискуссии, иногда жаркие, но весьма познавательные споры проходили в нашем «зале Чайковского». Особенно запомнились ребята из института Николая Николаевича Семенова. Молодые ученые, обладающие энциклопедическими знаниями, прекрасные спортсмены. Один штрих: после окончания трудового дня они в качестве легкой разминки пробегали десять-пятнадцать километров по степи. Впервые в жизни, столкнувшись с этими ребятами, я понял, что значит научная, научно-методическая школа. Впоследствии, серьезно занимаясь разработками и созданием систем вооружения стратегического уровня, приходилось не раз убеждаться в том, что научно-конструкторские школы, выращенные в Советском Союзе, отвечали самым высоким мировым стандартам. Где теперь эти школы? Вопрос, конечно, интересный. Но вернемся к рассказу.

Наши взаимоотношения отличались особой корректностью и добротой. И, что характерно, даже обычные розыгрыши (как сейчас говорят, «подкалывания») заканчивались, как правило, на мирной, добродушной ноте. Запомнился такой смешной эпизод. В нашем зале проживал Вася, офицер из группы поиска. Перед этой группой стояла задача обследовать район работ путем его облета. Однажды этот Вася возвращается из очередного облета и втаскивает (именно втаскивает!) в нашу обитель арбуз гигантских размеров, килограммов на тридцать. Таких арбузов никто из находящихся в комнате не видел. Вася пояснил, что, облетая на вертолете район, они приземлились на бахче, и сторож им позволил набрать арбузов, какие им приглянутся. Васе приглянулся этот. «Пойду в баню, – сказал Вася, – а потом будем арбуз кушать». Но в бане он что-то слишком задержался, а ребята ходили-ходили вокруг арбуза, а потом решили немного его попробовать на предмет съедобности. А поскольку народу было довольно много, а арбуз оказался изумительно сладким, то от него через пять минут ничего не осталось. Возвратившись из бани и поняв, что ему ничего не осталось от с таким трудом принесенного арбуза, Вася… принялся ворчать. Но, что характерно, с таким юмором ребята оправдывались и успокаивали нашего пострадавшего, что он первый махнул рукой и рассмеялся.

И еще один небольшой «арбузный» сюжет. Прямо за полигонным шлагбаумом был небольшой импровизированный рынок, на котором местные жители торговали собственными овощами и фруктами, в частности арбузами. В нашей группе находился старший лейтенант Юра, и именно ему приглянулся арбуз, который продавала небольшого росточка худенькая старушка. Юра купил у нее арбуз, который весил килограммов десять, а тары у него, естественно, не оказалось (имею в виду «авоську»), и он прихватил арбуз под мышку, не сообразив, что арбуз не только круглый, но еще и скользкий. На втором же шаге Юры арбуз выскользнул, упал и разбился. Тяжело было смотреть на этого неудачливого покупателя. На лице у него было написано все: и трагедия, и катастрофа, и крушение благородных замыслов. Ему было жаль не денег, нет – ему было жаль труда, вложенного этой пожилой женщиной в выращивание арбуза, ему было стыдно перед ней за свою неловкость.

Вот почему самое главное, что осталось у меня в памяти, – это отсутствие даже намека на меркантильность в наших отношениях. Сегодня же эта ржа разъедает с поразительной быстротой наше общество. Создается ощущение, что оно не может существовать вне этой вездесущей меркантильности денежных отношений. Но ведь были времена, когда люди творили великие дела, но у них даже в мыслях не было этих самых меркантильных интересов. А сегодня они есть везде и во всем, только вот дел великих почему-то стало меньше.

Ну, а в том, что дела в те времена творились великие, в полной мере мне пришлось многократно убеждаться в процессе разработки и испытаний многих стратегических систем вооружения. Любой разработчик и заказчик этих систем знает, что без исходных данных, без информации, полученной в те далекие годы, создать эффективное современное вооружение практически невозможно.

Вклад в обеспечение стратегической стабильности на Земном шаре людей из так называемых подразделений особого риска по достоинству еще не оценен. Время неумолимо, оно вырывает из рядов этих подразделений специалистов, которые, не жалея сил, рискуя здоровьем и жизнью, делали великое, необходимое Родине дело. И то, что наша страна может уверенно заявлять о достигнутом стратегическом паритете и стабильности, – это заслуга в том числе тех офицеров, которые полвека назад задыхались в маленьком матерчатом самолете Ан-2, стартовавшем знойным августом 1961 года с полигонного аэродрома.

За многие годы службы и работы заказчиком стратегических образцов вооружения ракетно-космической обороны у меня сложилось твердое убеждение, что огромный вклад в наше дело внесла авиация: именно транспортная авиация позволяла нам оперативно анализировать состояние и ход выполнения работ и своевременно принимать необходимые технические, технологические и организационные решения в Средней Азии, на Дальнем Востоке, в Прибалтике, на Украине и еще много где. Хотелось бы рассказать об одном эпизоде, подтверждающем сказанное.