Текст книги "Лабиринт миров"

Если так будет продолжаться, вскоре ему придется начать грабить банки. Лосев горько усмехнулся своим невеселым мыслям, встал и подошел к окну.

Двор, открывшийся перед ним, не оставлял сомнений в том, что здание тюрьмы хорошо охранялось. Он насчитал по крайней мере с десяток хорошо замаскированных эмиттеров, реагирующих на малейшую вибрацию почвы. Выбраться отсюда будет нелегко. Влип он, кажется, весьма основательно…

У него было странное ощущение, словно он находился в лодке, несущейся вниз по течению и вдруг налетевшей на скалу. Он неподвижно лежал на скале, а берега по обеим сторонам все еще продолжали свое стремительное движение…

Такова инерция человеческой памяти. Она хранила в своих глубинах разрозненные, хаотичные события – но именно из них необъяснимым образом складывались стремления людей к определенной цели.

Время в тюрьме течет медленно и располагает человека к философским раздумьям.

Лосев вспомнил лицо Ксении и постарался понять, насколько определяющим в его поступках было желание снова увидеть ее. Главным фактором была не Ксения. Он ближе других подошел к разгадке Байкальского феномена. Он накопил достаточно собственных наблюдений и сумел объединить их с данными в отчете Егорова. Вместе этот сплав может оказать существенное влияние на ход борьбы, идущей за его родную планету. Там идет война, на учете каждый специалист, каждый человек, способный держать оружие. А он сидит здесь, в этой камере, по идиотскому обвинению в контрабанде… Хотя при чем тут контрабанда. Это всего лишь отголосок той самой борьбы, участником которой он стал, решившись отведать голубых грибочков в доме Ксении.

Единственное, о чем он сейчас сожалел, так это о том, что не успел вызвать тревожную группу в Белуги.

Конечно, он хотел сначала во всем разобраться… Но потом была Ксения, хмельная ночь, которая заслонила собой все его благие намерения, и короткая записка с буквой «к»… Он повернул ключ и провалился в иные миры, оставив свой собственный на растерзание инопланетному монстру.

Лосев отошел от окна и прошелся по камере. Четыре шага до двери, четыре обратно. Иногда остановка бывает полезной, чтобы можно было подумать, чтобы понять, куда и от кого ты бежишь…

Человеческая жизнь представляет собой не что иное, как круг. Круг, очертивший собой определенное пространство. То пространство, внутри которого каждый отдельный человек имеет возможность общаться, контактировать с окружающим его миром, с себе подобными, или даже с совершенно не подобными ему существами. Этот круг в разное время может быть больше или меньше. Он все время находится в движении, и его границы то сжимаются до размеров тюремной койки, то расширяются и захватывают в свои пределы целые страны, а иногда и целые миры.

Но одновременно за пределами каждого такого личного круга, независимо от его размеров, течет своя жизнь, не зависимая от обитателя внутреннего круга.

Каждый человек в меру своих сил старается расширить границы своей жизненной ячейки. Он заводит новых друзей, уезжает в другие страны. Иногда такое расширение бывает успешным и увеличивает ощущение счастья того, кто сумел значительно расширить границы своего узкого круга. Но иногда такое стремление приводит к катастрофическим последствиям, если возможности новых восприятий исчерпаны, а реакция на поток дополнительной информации закоснела.

Тем не менее человек всегда, иногда неосознанно, стремится расширить границы своей личной камеры, в которую его поместили судьба, обстоятельства или собственные усилия.

Подспудно внутри нас всегда живет протест против того, что в миллионах мест события катятся своим чередом без нашего участия, как катились до нас, и будут идти своим чередом после того, как нас не станет.

Наверно, из-за этого так сильна в нас тяга к перемене мест, к путешествиям и к информации – к информации в любом ее виде. К этому современному наркотику и суррогату реальности. Хотя мы знаем, что информационный поток никогда не сделает нас подлинными участниками описываемых событий, хотя мы знаем, что информация никогда не бывает и не может быть объективной, а зачастую оказывается попросту лживой, мы не можем от нее отказаться.

«Что-то я расфилософствовался сегодня», – подумал Лосев, в который раз усаживаясь на топчан. Но из всех его рассуждений следовал какой-то важный вывод, возможно, даже понимание того, почему он попал в круговорот странных, почти невероятных событий. Он был совсем близок к тому, чтобы это понять. Но мысль ускользала, становилась расплывчатой.

«Стоп, – приказал он себе. – Давай думать о самом простом, о том, например, для чего ты здесь… Ты хотел собрать информацию. Ты ее получил. Теперь ты знаешь о причинах несчастий, обрушившихся на Землю, ты знаешь о последствиях, к которым приведет пришествие Гифрона, если его не сумеют вовремя остановить. Одного только ты не знаешь – как это сделать… И один ты этого никогда не узнаешь. Лишь объединив усилия тысяч людей, сложив вместе все крупицы с таким трудом Добытых сведений, используя всю нашу науку и технику, нам, возможно, удастся его победить.

Не надо решать вселенских задач. Надо лишь хорошо выполнить собственную работу и вовремя внести свою лепту в общее дело. Главное, не опознать… Иначе все станет бессмысленным».

Лосев встал и снова подошел к окну. Как только задача упростилась до последнего броска под дула пока еще не видимых, но уже наведенных на него бластеров, он услышал шорох за своей спиной.

Глава 21

–Стоило мне на сутки тебя оставить, как ты оказался в тюрьме.

Тоненький хрипловатый голосок в глубине камеры показался Лосеву приятней любой музыки.

– Масек! Как ты сюда попал?

– По трещинкам. Помнишь, я тебе говорил о них? Они есть почти в каждом здании. Человеку по ним не пройти, а домовой почти везде пролезет.

Вид Масека свидетельствовал о том, что лезть ему было совсем не просто, его блестящая шерстка висела клочьями, а с мордочки свешивались длинные нити паутины. Лосев заметил едва заметное мерцание, коконом укрывавшее домового.

– Но ты же не хотел покидать Эннит.

– Конечно, не хотел, но когда понял, что ты попал в беду… Одним словом, я здесь, и хватит об этом. Попробую тебя вытащить. В конце концов, вытаскивать хозяев из тюрьмы – это главное предназначение домовых.

Но сначала нам придется дождаться ночи. Лишь ночью я смогу использовать всю свою силу, чтобы как следует все разнюхать, а пока спрячь меня, здесь полно следящей аппаратуры, а поддерживать невидимость слишком утомительно.

– Только я тебя вижу?

– Конечно. Иначе здесь бы уже давно была охрана.

– Что я могу предложить тебе? Здесь нет ничего, кроме топчана.

– Сойдет и топчан. – Угол одеяла слегка шевельнулся, когда Масек нырнул в свое укрытие.

– А как насчет подслушивающих устройств? Ты не боишься, что нас услышат?

– Это не имеет значения, мало ли о чем разговаривают сами с собой заключенные? Я прекрасно умею подделывать твой голос.

– Что-то я этого не слышу.

– Конечно, не слышишь, для тебя я использую другой звуковой диапазон. А если нужно, могу перейти и на прямую передачу мыслей.

– Я смотрю, ты здорово научился маскироваться, да и в науке поднаторел, смотри, какие термины знаешь!

Лосев сидел на топчане, уставившись на противоположную стену, и глупо улыбался. Он уже успел понять, что самым неприятным в искусственных мертвых мирах Гифрона было одиночество, и потому за никчемными, ничего не значащими словами прятал радость по поводу возвращения своего маленького друга. Ему казалось, что в холодной камере стало теплее.

– Хозяин, ты меня слушаешь?

– Слушаю.

– Выбираться из тюрьмы тебе придется самостоятельно. Здесь очень узкие трещины, мне их не расширить.

– Я думал, как устроить побег, пока тебя не было. Здесь полно датчиков и автоматических охранных устройств. Они открывают огонь на поражение по каждому, кто появится во дворе в неурочное время. Я так и не нашел способа пересечь тюремный двор, даже если удастся справиться с утренней охраной.

– Об этом не беспокойся. Сегодня ночью я составлю для тебя подробный план всех датчиков во дворе. Там должны быть оставлены проходы для охранников. Я их найду.

– Ты уверен, что шастать по двору для тебя безопасно? Под топчаном раздалось хихиканье.

– Ты все время забываешь, с кем имеешь дело. Твоя задача – выбраться во двор, дальше все пойдет, как по маслу.

– Завтра, сразу после завтрака, меня вызовут на допрос. Возможно, это будет самый удобный момент. Они принимают меня за Гирова и не знают, с кем имеют дело. Я постараюсь этим воспользоваться.

– Еще до рассвета у тебя будет план всех безопасных проходов.

– А как быть с тобой? Ты присоединишься ко мне во время побега?

– Я уйду тем же путем, каким пришел сюда. Используй любой подходящий случай, чтобы вырваться отсюда, и не беспокойся обо мне. Позже я тебя найду.

– А что мы будем делать дальше? Если побег удастся, за мной сразу же начнется охота. Местная полиция работает вполне профессионально, и мне трудно будет ей противостоять, я слишком плохо знаю здешний город.

– Положись на меня. Как только оторвемся от преследователей, будем искать переходной канал, ведущий на настоящую Землю.

– Ты знаешь, где он находится?

– Пока нет. Я ведь совсем недавно оказался в этом городе, но канал я найду, можешь не сомневаться.

На допрос Лосева вызвали неожиданно рано, еще до завтрака. Это нарушало привычный тюремный распорядок и сразу же насторожило инспектора. План с местоположениями всех датчиков и пригодных для прохода зон, спасибо Масеку, уже хранился в его памяти. Но до его использования было еще далеко.

Сейчас его больше всего беспокоил этот несвоевременный вызов на допрос. Все же он чувствовал себя гораздо увереннее оттого, что знал, как пройти через двор, если представится такая возможность.

Двое охранников вели его вдоль тюремного коридора, выдерживая безопасное расстояние, и Лосев отметил, что охрана здесь хорошо вымуштрована. Охранники ни на мгновение не выпускали его из-под прицела своих парализаторов и не давали ни единого шанса для побега.

Комната для допросов, расположенная в конце коридора, ничем не отличалась от десятка безликих казенных клетушек, имевшихся в любом учреждении.

Зато вид следователя показался Лосеву подозрителен. Удивлял его болезненный вид и отсутствующий взгляд. Желтоватая, обвисшая кожа лица хранила следы радиационных ожогов.

Он не надел форму, очевидно, посчитав, что для допроса, которым он собирался заняться, это не обязательно. Перед ним не было даже электронного фиксатора с документами.

Зато на столе лежали парализатор и электронный хлыст. Выходит, они решили сразу перейти к жесткой форме воздействия и выбить из него признание…

Во что бы то ни стало они желали получить обратно копию отчета Егорова. Обыск, которому его подвергли перед тем, как поместить в камеру, ничего не дал. Найти расщепленный кристалл памяти в коже его ступней нельзя было даже с помощью рентгена.

Значит, следователь будет стараться… Ну что же—он это предвидел, и у него было время подготовиться к предстоящему испытанию. Сейчас главное не дать этому мерзавцу себя покалечить и сохранить способность передвигаться. Нужно твердо придерживаться легенды. Помнить, что он добропорядочный гражданин Эннита, а компьютерным хакерством занимается исключительно для собственного удовольствия. Отрицать, что он снял копию с папки отчета, бессмысленно. Они об этом уже знают. Значит, надо срочно придумать, для чего она ему понадобилась, а главное – где находится. Место должно быть далеко отсюда и труднодоступно – тогда у него, возможно, появится время…

– Инспектор Лосев? Я правильно назвал вашу должность?

Лосева словно ударили. Да, он был Лосевым и инспектором – вот только не в этом мире…

– Мы давно за вами следим, за всеми вашими перемещениями. Какова цель вашей миссии? Какое задание вы получили перед поездкой в Белуги? И не пытайтесь врать – это бесполезно. Мы почти все уже знаем без вас и хотим уточнить только некоторые детали. Я должен вас предупредить, если вы будете молчать или скрывать информацию, для вас это кончится очень плохо.

– Могу я узнать, кому предназначается эта информация?

– Не думаю. Вопросы буду задавать я. – Этот сорокалетний желчный мужчина по-прежнему смотрел мимо Лосева, уставившись в противоположную стену, и Лосеву это очень не нравилось, потому что во время допроса всегда идет психологический поединок между допрашиваемым и тем, кто ведет допрос.

А выражение глаз собеседника может подсказать и правильный ответ, и момент, когда настанет время действовать. Пока что Лосев тянул время и своими ответами пытался вырвать у следователя хоть намек на то, каким образом им удалось узнать о его миссии.

– Я не имею никакого отношения к вашей планете. Я никогда не бывал здесь раньше. Раз уж вы знаете, кто я, то должны знать и об этом, и о том, что я не успел выйти из здания вокзала, как меня арестовали. А также и о том, что никакой контрабанды у меня не было.

– Контрабанды у вас действительно не было. Зато было вот это. – Следователь достал из стола небольшой плоский футлярчик величиной с зажигалку, слишком знакомый Лосеву футлярчик…

Увидев его, он почувствовал, как его обдало ледяной волной. Значит, они его нашли… Расщепив кристалл, он не уничтожил футляра, посчитав, что в этом нет необходимости. Даже в мусоросжигатель он не удосужился его выбросить. Не придав никакого значения этому предмету, он оставил его в корзине для бумаг и вот теперь должен расплачиваться за эту непростительную оплошность.

– Мы знаем, что вы пытались провезти секретную информацию. Этого вполне достаточно для смертного приговора, и я бы не стал тратить на вас свое время. Но мне нужна копия, кристалл, который лежал в этом футляре. Что вы с ним сделали? Я не сомневаюсь, что он находится где-то в ваших вещах, но наши криминалисты так и не смогли его обнаружить. Так что я надеюсь на вашу помощь.

Хоть это им неизвестно!

Теперь, по крайней мере, он знал, какая безжалостная мучительная борьба ему предстоит. Борьба, в которой его позиции были далеко не самыми лучшими…

Он с тоской посмотрел на электронный хлыст. У любого человека есть свой болевой порог. Был этот порог и у Лосева, и он знал, что часа через три интенсивного допроса он расскажет все.

Следователь начал работу слишком уж равнодушно. Обычно, когда один человек намеренно причиняет другому боль, это как-то отражается на его лице, и даже самые закаленные «бойцы невидимого фронта» не могут скрыть своих эмоций. Иногда это ярость, иногда наслаждение чужой болью, но только не равнодушие. Этот мерзавец хорошо знал свое дело и походил скорее на машину, чем на человека. Он допустил лишь одну ошибку. Чтобы увеличить длительность болевого воздействия, до полной потери сознания, он расстегнул наручники и, освободив левую руку Лосева, притянул ее к столу специальным ремнем.

Позже Лосев так и не смог понять, что именно помогло ему разорвать этот ремень. Непереносимая боль, хлестнувшая по нервам после первого удара нейрохлыста. Ярость, кровавой пеленой застлавшая глаза, или помощь невидимого Масека…

Как бы там ни было, ремень лопнул. И, как часто с ним бывало в экстремальных ситуациях, Лосев начал действовать совершенно рефлекторно, не успевая уследить рассудочной частью сознания за собственными движениями. Он нанес не гнувшейся в локте левой рукой, ставшей похожей на одеревеневшую колоду, рубящий удар в шею своему мучителю.

Удар пришелся по самой чувствительной точке, чуть выше кадыка, и, не издав ни звука, следователь рухнул на стол лицом вниз. Это было чистым везением, если бы Лосеву пришлось повторить этот фокус при других обстоятельствах, он бы ни за что не смог этого сделать.

Вторая рука Лосева оставалась прикованной к подлокотнику кресла, и он знал, что теперь счет пошел на секунды. Если он не сумеет освободиться немедленно, до того, как в комнату ворвется охрана, ему отсюда никогда не выбраться. В том, что охранные системы, натыканные в каждом углу этой комнаты, уже выдали сигнал тревоги, он не сомневался.

И снова ему повезло. Повезло в том, что тело следователя, лежавшего поперек стола, оказалось достаточно близко к Лосеву, и в том, что пальцы почти полностью парализованной левой руки все же сумели нащупать в его кармане ключ от наручников и вцепились в него мертвой хваткой.

Лишь открыв замок на наручниках и завладев оружием своего врага, он обратил внимание на тонкую струйку крови, сочившуюся из приоткрытого рта убитого им человека.

Это была не человеческая кровь. «Кровь небесно-голубого цвета бывает только у посредников, и по этому признаку можно отличить гифроновскую куклу от человека», – сразу же всплыли в памяти нужные строчки из отчета Егорова.

«Ну, не только по цвету крови… То, что эта тварь – не человек, я понял гораздо раньше».

Охранники все еще не появились, подарив ему те самые драгоценные мгновения, которые значили в его положении так много. Он успел проверить заряд в парализаторе и нейронном хлысте, он даже успел вплотную приблизиться к выходной двери, прежде чем она распахнулась.

От ворвавшихся в комнату охранников его отделяло не больше метра. Парализатор выбросил широкий конический луч, и оба охранника попали в зону поражения.

Они рухнули на пол, не успев издать ни звука. И теперь у Лосева появилось более серьезное оружие. Один из охранников сжимал в руках бластер Макова.

Этот тяжелый бластер при правильной регулировке заряда был способен прожечь насквозь любую стену.

Это дало возможность Лосеву двигаться вдоль коридора, не задерживаясь у запертых дверей. Грохот бластерных разрывов способен был разбудить даже мертвого, но сейчас это уже не имело значения – по всей тюрьме выли сирены.

Уже в самом конце коридора Лосев едва не попал под выстрел. Но это был его день. Бывают такие дни, когда все получается словно само собой, а опасности и несчастья не смеют коснуться счастливца. Правда, Лосев знал, что именно в такие дни чаще всего гибнут люди, слишком уж положившиеся на свою удачу.

Удача капризна, и ему только что напомнили об этом, опалив пламенем бластерного разрыва волосы на голове. Взрывная волна швырнула его на пол, а от контузии все поплыло перед глазами.

Но, почти теряя сознание, он все же сумел поймать в перекрестье прицела расплывающийся силуэт человека, только что едва не убившего его.

Охранник стоял на балконе, опоясывавшем весь второй этаж. Парализатор на таком расстоянии не действовал, и Лосеву пришлось стрелять из «макова». Балкон, в том месте, где виднелась фигура человека, попросту исчез, и только капли расплавленного металла да облако едкого дыма свидетельствовали о том, что здесь произошло.

Время… Время шло для Лосева в особом темпе.. Он представил себе цепочку полицейских каров, несущихся по городу вдоль перекрытых улиц к зданию тюрьмы. Тревога наверняка объявлена по всему сектору…

Превозмогая боль, он заставил себя подняться и, прихрамывая, поплелся дальше. Медленно… Слишком медленно.

Он понял это, когда очередной выстрел с противоположной стороны балкона превратил в крошево каменную плиту пола, на которой он только что лежал.

Они хотели убить его любой ценой, и Лосев знал, что награда за его голову будет теперь возрастать с каждым часом. Они знают, какую информацию он несет на Землю, и они его не отпустят…

Не останавливаясь, он выстрелил через плечо, и балкон с левой стороны тоже превратился в пар.

Неожиданно этот сумасшедший, смертельно опасный прорыв кончился. Лосев стоял перед последней наружной дверью, ведущей во двор тюрьмы.

Еще один выстрел, и на месте двери образовалась широкая дыра, в которую мог бы въехать пассажирский кар. Путь был свободен, но Лосев не спешил. Он знал, что на открытом пространстве станет отличной мишенью. Из верхних этажей здания его срежут сразу же, как только он начнет обходить хитроумные ловушки, расставленные во дворе на каждом шагу.

– Не бойся, – прошелестел в его сознании знакомый голосок. – Я отведу им глаза. Тебе нельзя терять времени.

Это он знал и сам. Задержав дыхание, как перед прыжком в воду, Лосев бросился во двор, уже не беря ни в удачу, ни в благополучный исход своего безнадежного предприятия. Им двигало отчаяние.

Он знал, что даже не успеет увидеть тех, кто его сейчас убьет.

Грохот выстрелов на верхних этажах тюрьмы и клубы огненных, темно-красных разрывов в двадцати метрах левее.

Масек не подвел и на этот раз… Сейчас Лосеву нужно забыть об этих выстрелах и сосредоточиться только на ловушках, на плане, составленном все тем же Масеком и услужливо высвеченном его памятью.

Требовалась предельная сосредоточенность. Если он попадет под луч автоматического лазера или приведет в действие электронную мину, никакой Масек ему уже не поможет.

В конце концов все кончается. Кончился и этот двор. Лосев стоял у внешних ворот тюрьмы – последнего препятствия на пути к свободе.

Здесь не успели усилить наряд, всего два человека охраняли выход. Правда, ворота перекрыли, и их массивные стальные балки свидетельствовали о том, что справиться с этой преградой будет не просто.

Стрельба во дворе за его спиной сместилась к самому зданию. Видимо, морок, созданный Масеком, двигался в противоположном от Лосева направлении.

Казалось, охранники в проходной у ворот не видят стоящего в нескольких метрах от них человека. Все их внимание было поглощено тем, что происходило внутри двора. Чтобы вывести из строя этот последний пост, оказалось достаточно единственного выстрела из парализатора.

Перемахнув через электронный турникет проходной, Лосев оказался на улице.

Перед закрытыми воротами стояло три кара, и водители, увлеченные стрельбой, ведущейся из верхних этажей здания, не обратили внимания на его появление.

Лосев выбрал последнюю машину, водитель которой отошел и даже не удосужился закрыть дверцу кабины.

Развернув кар, Лосев понесся прочь от здания тюрьмы в сторону городских окраин.