Текст книги "Воины Карфагена. Первая полная энциклопедия Пунических войн"

Сицилия, 254–249 гг. до н. э

Ободренные неудачами противника, карфагеняне активизировали боевые действия на Сицилии, куда была переправлена армия Гасдрубала, сына Ганнона, усиленная ста сорока слонами. Правда, пунийский полководец ограничился тем, что расположил свои силы под Лилибеем и проводил тренировки, готовясь к генеральному сражению, случая к которому все не представлялось. Кроме того, в Карфагене было построено двести кораблей и проведены другие приготовления для морской войны (Полибий, I, 38,1–4).

В свою очередь, римляне всего за три месяца создали флот в двести двадцать судов (сам Полибий высказывал определенные сомнения в реальности этого (Полибий, I, 38, 6), и вывели его в море в 254 г. до н. э. Соединившись у Мессаны с кораблями, пережившими бурю, римская эскадра насчитывала теперь триста судов. Ее атаке подвергся Панорм – самый важный и хорошо укрепленный из городов, удерживаемых карфагенянами на северном побережье Сицилии. С помощью осадных машин римлянам удалось разрушить одну из крепостных башен и захватить район «нового города», после чего им сдались и остальные жители Панорма. В городе был оставлен римский гарнизон, между тем как остальная армия вернулась в Италию (Полибий, I, 38, 7–10; Диодор, XXIII, 18, 5). Падение Панорма имело следствием переход на сторону Рима сразу нескольких городов, в том числе Тиндариса, Иеты, Сола, Петры, Имахары. На всем севере Сицилии под контролем карфагенян оставались лишь Термы.

На следующий год (253 г. до н. э.) римляне решили снова произвести нападение на карфагенскую метрополию. Правда, на этот раз речь не шла о чем-либо подобном экспедиции Регула, все ограничивалось обширным пиратским рейдом вдоль побережья. Большой флот во главе с консулами Гнеем Сервилием Цепионом и Гаем Семпронием Блезом, не встречая серьезного сопротивления, опустошил несколько приморских областей, но неподалеку от Малого Сирта налетел на мель, с которой с трудом снялся, и поспешно вернулся к берегам Сицилии. Хотя римская традиция никак не объясняет причины этого похожего на бегство отступления, очень может быть, что ею было появление карфагенской эскадры, как об этом сообщает Диодор. Но, уйдя от одной опасности, римляне не смогли миновать другой – вновь погода оказалась для них куда более опасным врагом, чем неприятельский флот. Во время перехода от Панорма к Риму (снова напрямик, через открытое море) эскадра была застигнута бурей и потеряла более ста пятидесяти кораблей (Полибий, I, 39, 5–6; Диодор, XXIII, 19; Евтропий, II, 13; Орозий, IV, 9, 10–11).

Этот новый удар судьбы поверг римлян в шок. Как будто морские боги стали на сторону их врагов, уничтожая плоды так тяжело достигнутых побед. Водная стихия явно не хотела покоряться будущим властелинам Европы. Наконец, у римлян просто не было ресурсов, чтобы восполнить потери в ближайшем будущем, поэтому сенаторы постановили обеспечить экипажами только шестьдесят кораблей, задача которых ограничивалась доставкой продовольствия войскам на Сицилии. От серьезных боевых операций на море решили отказаться.

Кампания 252 г. до н. э. на Сицилии не отличалась особой активностью противоборствующих сторон. Помня о том, какое побоище устроили слоны карфагенян пехоте Регула, римские военачальники упорно избегали не только полевых сражений, но даже открытой местности, сосредоточившись на осадах крепостей. Успехи от применения такой стратегии были невелики, но пунийцы не могли похвастаться ничем подобным. Под властью римлян оказался последний лояльный карфагенянам город на северном побережье Сицилии – Термы, а в следующем году – Ферма и Липара.

Два года относительного затишья (252–251 гг. до н. э.) завершились новым обострением обстановки. С одной стороны, римский сенат постановил возобновить полномасштабную морскую войну, для чего в короткие сроки были построены пятьдесят кораблей и заложены новые, а также проведен дополнительный набор в сухопутную армию. В то же время Гасдрубал решил, что римляне еще не скоро осмелятся противостоять ему в полевом сражении, а это дает прекрасную возможность самому сделать рейд по вражеским территориям. Целью наступления он выбрал округу Панорма, где на полях дозревал хлеб союзников римлян.

Гасдрубал не догадывался, что командующий расквартированной в Панорме римской армией консул Цецилий Метелл, наоборот, хочет во что бы то ни стало дать ему бой, и римского полководца беспокоило лишь то, что какие-либо обстоятельства могут этому помешать. Чтобы раньше времени не спугнуть неприятеля, Метелл не препятствовал учиняемым пунийцами грабежам и потравам, что укрепило Гасдрубала в мысли о своей полной безнаказанности. Все ближе подходили карфагеняне к Панорму, а римляне продолжали бездействовать. Наконец, когда Гасдрубал перевел своих воинов через ближайшую к городу реку, их атаковали римские стрелки и метальщики, заставив тем самым построиться для правильного боя. Именно этого консул и добивался. Получив подкрепления, римская легкая пехота продолжила засыпать карфагенян стрелами, камнями и дротиками, от которых в первую очередь страдали слоны. Основные силы Метелл по-прежнему держал в городе у ворот, непрерывно снабжая стрелков боеприпасами и пополняя их ряды свежими отрядами. Армия Гасдрубала попыталась опрокинуть их, под ее натиском римляне отступили к самому городу. Как только вырвавшиеся вперед пунийские слоны оказались в зоне досягаемости стрелков, стоящих на городской стене, на них обрушился такой ливень метательных снарядов, что обезумевшие от боли животные устремились обратно, топча своих. Не пытаясь восстановить порядок, пунийцы начали отступать, неся значительные потери. В этот момент Метелл вывел из города остальные силы и атаковал левый фланг карфагенян, превратив их отступление в почти повальное бегство. Количество погибших пунийцев оценивалось в двадцать тысяч человек (цифра кажется несколько завышенной), но главным успехом римского полководца было то, что в руки его воинов попали все участвовавшие в битве слоны (Полибий, I, 40; Фронтин, I, 5, 4; Евтропий, II, 13).

По возвращении в Рим Метелл удостоился роскошного триумфа, в ходе которого по улицам города было проведено тринадцать вражеских вождей и сто двадцать слонов.

Сражение при Панорме не только ознаменовало очередной переход стратегической инициативы в борьбе за Сицилию к римлянам, но и явилось важным этапом в развитии боевых действий на суше. Карфагеняне лишились своего важнейшего козыря – слонов, страх перед которыми удерживал римлян от открытых сражений со времен экспедиции Регула. Легионеры «вспомнили» уроки войн с Пирром, и теперь пунийские слоны представляли большую опасность для собственной армии. Римляне не пытались использовать живые трофеи на поле боя, слоны были отправлены в столицу, где выступали в цирке.

Вероятно, именно к этому моменту следует отнести очередную попытку карфагенян провести мирные переговоры. Главной их особенностью было то, что пунийское посольство поручили возглавлять пленному Атилию Регулу. Бывший консул должен был приложить все усилия для заключения мира на максимально легких условиях или, по крайней мере, обмена пленными и, независимо от результатов, вернуться в Карфаген. Хотя дальнейшая судьба Регула зависела от того, насколько ему удастся выполнить указания пунийцев, он предпочел максимально содействовать своим соотечественникам. Вполне возможно, что во время официального приема Регул в точности изложил все, что ему предписывалось, но, когда ему удалось избавиться от опеки карфагенских послов, оставшись наедине с сенаторами, он, живописуя тяжелое положение Карфагена, убеждал не заключать мир на предлагаемых условиях и не обменивать пленных. Насколько его слова повлияли на действия сената, судить трудно, но принятое решение полностью согласовалось с советами Регула. Переговоры ни к чему не привели, и карфагенское посольство вместе с Регулом вернулось на родину, где знатного римского пленника ждала расправа: он был посажен в бочку, утыканную изнутри гвоздями (Ливий, Содержание,18; Аппиан, Сицилия, 2, 1; Евтропий, II, 14). Впрочем, рассказ о героической смерти Регула уже давно не воспринимается всерьез и, скорее всего, является позднейшей легендой. В то же время некоторые исследователи подвергают сомнению достоверность всего рассказа о посольстве Регула.

Осада Лилибея

Окрыленные успехами Метелла, в Риме почувствовали реальность скорого завершения войны. Снова решено было вернуться к активным действиям на море, для чего развернули строительство новых кораблей. Чтобы покончить с присутствием карфагенян на Сицилии, оставалось взять всего три крупных города на юге острова: Дрепан, Эрикс и Лилибей. К последнему из них в 250 г. до н. э. и направилась римская эскадра из двухсот кораблей с двумя консульскими армиями на борту.

Находившийся на западной оконечности острова Сицилия, Лилибей был хорошо защищен высокими стенами и рвом, с морем его гавань соединяли лагуны, по которым проходил довольно сложный фарватер.

Судя по всему, Лилибей удостоился сомнительной чести быть первым городом, осажденным римлянами в соответствии со всеми правилами военного искусства. С разных сторон от него были выстроены два лагеря, соединенные между собой рвом с валом и частоколом. Блокада устанавливалась не только с суши, но и с моря. К стенам города с нескольких направлений были подведены стенобитные орудия, с помощью которых удалось разрушить одну за другой семь башен, находившихся недалеко от морского побережья. Осажденные храбро защищались, руководимые энергичным и способным полководцем Гимильконом. Напротив каждого пролома строилась новая стена, под осадные сооружения подводились подкопы, а чтобы их поджечь, пунийцы днем и ночью делали вылазки.

Но положение города с каждым днем становилось все более угрожающим, и среди командиров наемников возник план сдать Лилибей римлянам. По счастливой для карфагенян случайности об этом стало известно некоему ахейцу Алексону, который тут же рассказал все Гимилькону. Так как все заговорщики в это время находились в лагере римлян, с которыми обговаривали условия капитуляции, Гимилькон и верные ему военачальники обратились к оставшимся наемникам с увещеваниями находиться в городе, обещая различные подарки и милости. Солдаты легко дали себя уговорить, и когда их мятежные командиры вернулись, то были встречены камнями и стрелами (Полибий, I, 43, 1–6).

Чтобы помочь осажденным, в Карфагене была сформирована эскадра из пятидесяти трирем и корпус численностью в десять тысяч человек во главе с Ганнибалом, сыном Гамилькара. Дождавшись попутного ветра, под радостные крики жителей города пунийские корабли на хорошей скорости прорвались в гавань Лилибея, при этом римляне не смогли им как-либо помешать. С прибытием этих подкреплений гарнизон города увеличился вдвое.

Гимилькон понимал, что именно сейчас, когда горожане находятся под впечатлением прорыва эскадры Ганнибала и сами требуют вести их в бой, а новоприбывшие пока еще не понесли потерь и не деморализованы, наступил идеальный момент для очередной вылазки против осадных машин римлян. После военного совета, на котором намечались направления атаки, карфагеняне, построившись несколькими колоннами, вышли из города. Консулы ожидали такого развития событий, и, когда пунийцы оказались в непосредственной близости от вражеского лагеря, им пришлось столкнуться со всей мощью римской армии. Бой, поначалу, вероятно, планировавшийся как незначительный и скоротечный, перерос в полномасштабное сражение, центром которого стали римские осадные машины. Накал борьбы был таким, что воины обеих сторон уже не соблюдали строй, сражаясь безо всякого порядка. Долгое время успех не склонялся ни на ту, ни на иную сторону, но, когда Гимилькону стало ясно, что, даже если пунийцы уничтожат осадные машины римлян, это будет стоить для них слишком больших жертв, карфагенский военачальник дал сигнал к отступлению.

Осада продолжалась, но, как и прежде, римляне не могли надежно блокировать неприятеля. Раз за разом опытные пунийские моряки прорывались сквозь римское охранение и доставляли осажденным продовольствие, подкрепления и новости. Особенно прославился своими рейдами Ганнибал Родосец, который столь искусно и быстро проходил ведущий в гавань опасный фарватер, что эскадра из десяти кораблей не могла его перехватить.

Будучи не в силах догнать пунийские суда, римляне решили перекрыть плотиной вход в гавань, и после нескольких неудачных попыток им это отчасти удалось: образовалась новая мель, на которую налетел четырехпалубный корабль. Захватив его и снабдив лучшими гребцами, римлянам в конечном итоге удалось настичь корабль Родосца и взять на абордаж. Прорывы блокады Лилибея с моря были прекращены.

И вновь карфагенянам пришла на помощь погода. Поднялась сильнейшая буря, и если раньше ее жертвой становился римский флот, то теперь основной ущерб пришелся на долю осадных сооружений. Ветер был такой, что опрокидывались навесы и башни. Кто-то из карфагенян (Полибий утверждает, что это были греческие наемники) предложил Гимилькону сейчас же атаковать вражеские позиции. Полководец принял совет, и в трех местах осадные машины были подожжены. С ураганным ветром огонь распространялся мгновенно, и все усилия римлян его остановить были тщетны. Ситуация усугублялась еще и тем, что ветер дул в направлении римлян со стороны города и к дыму и гари от пожара прибавлялись стрелы, камни и дротики, пускаемые осажденными. Огонь утих только после того, как сгорели все осадные машины. Отстроить их заново римляне больше не пытались, сделав ставку на длительную осаду. Лилибей был окружен рвом и валом, а его жители, в свою очередь, восстановили разрушенные участки стены.

Сражение при Дрепане

На следующий год (249 г. до н. э.) в Риме было набрано почти десять тысяч моряков и переведено на Сицилию, чтобы возместить потери от последних столкновений. Новый консул Публий Клавдий Пульхр предложил на военном совете атаковать Дрепан, будучи уверенным, что командующий пунийским гарнизоном Адгербал не ожидает нападения с моря. Эта идея была поддержана всеми военными трибунами, и в полночь, укомплектованная экипажами из лучших матросов и воинов, римская эскадра вышла по направлению к Дрепану.

При переходе произошло событие, расцененное как исключительно дурное предзнаменование. Во время обязательных для такого случая гаданий жертвенные куры не стали клевать корм, что должно было предрекать неудачу всего предприятия, но презирающий подобные суеверия консул выкинул клетку с птицами за борт. «Пусть же они попьют, если не хотят есть» – эти слова Пульхра, реальные или нет, не могли, по мнению современников, остаться безнаказанными.

На рассвете эскадра уже подходила к городу. Клавдий Пульхр оказался прав: Адгербал действительно был неприятно удивлен, заметив приближающиеся римские корабли, но быстро сориентировался и начал готовиться к решительному бою, не допуская и мысли подвергнуть Дрепан осаде. По его сигналу были созваны все наемники, к которым Адгербал обратился с короткой зажигательной речью, рвущиеся в битву матросы и воины заняли свои места на судах, после чего пунийская эскадра стала выходить из гавани, в которую с другой стороны уже входили римские корабли.

То, что карфагеняне не только решатся на сражение, но и сумеют так быстро к нему подготовиться и выйти в море, явилось неожиданностью уже для Клавдия Пульхра. Сам консул в тот момент замыкал римский флот, из-за чего, несомненно, и не смог вовремя оценить обстановку. Его корабли в тот момент частью находились в дрепанской гавани, а частью были еще на подходе к ней, поэтому, когда Пульхр приказал принять боевое построение вне гавани, возникла страшная сутолока. Во время разворота передние корабли наталкивались на следующие за ними, ломались весла, и римляне начали нести потери, еще не вступив в бой. Итогом этих перестроений должна была стать боевая линия, вытянутая параллельно берегу. Но времени на это не было: когда карфагенская эскадра начала атаку, несколько римских кораблей не успели занять свои позиции.

Первое время бой шел на равных, однако постепенно победа стала склоняться на сторону карфагенян. Ни в одной из предшествующих морских битв этой войны пунийцы не находились в таком выгодном положении, и на этот раз им в полной мере удалось использовать все преимущества своих кораблей: «Благодаря лучшему устройству кораблей и ловкости гребцов они (пунийцы. – Е. Р.) далеко превосходили неприятеля в быстроте движений; много помогала им и постановка их флота в открытом море. Действительно, были ли корабли их теснимы неприятелем, они быстро и благополучно отступали в открытое море; поворачивали ли они потом свои корабли назад против выступивших вперед неприятельских, они или быстро огибали их, или нападали на них сбоку: в то время как римские корабли при своей тяжести и неумелости команды поворачивались с трудом, карфагенские наносили им непрерывные удары и многие потопили. Если опасность угрожала кому-либо из собственных кораблей, карфагеняне своевременно являлись на помощь без вреда и опасности для себя, ибо заходили от кормы по открытому морю. В совершенно ином положении были римляне, именно: теснимые корабли не имели возможности отступить, так как римляне сражались у самого берега, а всякий раз, когда судно подвергалось жестокому натиску со стороны стоящего напротив неприятеля, оно или попадало на мель и садилось кормою, или оттеснялось к берегу и разбивалось. При тяжести своих кораблей римляне не могли врываться в середину неприятельских кораблей или нападать с тыла на те корабли, которые уже сражались с другими, – полезнейший прием в морском сражении. Наконец, римские корабли не могли помогать своим, нуждающимся в помощи с кормы, ибо заперты были у берега, и желающие подать помощь не имели даже небольшого свободного пространства для движений» (Полибий, I, 51, 4–10).

Итогом битвы стал полный разгром римского флота, причем большая его часть стала трофеем пунийцев. По Полибию, было захвачено девяносто три корабля, Диодор Сицилийский определяет общие потери римлян в сто семнадцать кораблей и двадцать тысяч воинов (Полибий, I, 51, 12; Диодор, XXIV). Избежать захвата удалось только тридцати римским кораблям, включая консульский, а также экипажам судов, выбросившихся в ходе боя на берег. Флот римлян был настолько ослаблен, что уже не мог обеспечивать осаду Лилибея с моря.

Потери карфагенян достоверно определить невозможно, но они явно были намного меньше римских. Так, по словам Диодора Сицилийского, они вообще не потеряли ни одного корабля и даже не имели убитых, а лишь несколько раненых, что, конечно, преувеличение, равно как и его данные о погибших римлянах – слишком уж часто называемые Диодором цифры кратны десяти тысячам (Диодор, XXIV).

Битва при Дрепане принесла карфагенянам самую крупную победу на море за всю войну. Причины ее те же, что в остальных роковых для римского флота происшествиях, и лежат прежде всего в невежестве самого римского командования. Клавдию Пульхру достаточно было допустить единственную, непостижимую для любого сколько-нибудь опытного флотоводца ошибку, перечеркнувшую все преимущества его внезапного нападения и превратившую выигрышную позицию в безвыходную ловушку. Очевидно, ошибка эта состояла в том, что во время перехода консул не возглавлял колонну, а шел в ее хвосте. Как следствие этого, он не мог адекватно оценивать обстановку и слишком поздно узнал о выходе из дрепанской гавани карфагенской эскадры. Не получая соответствующей команды, римские корабли продолжали втягиваться в гавань и упустили шанс занять равную со своим противником позицию. Сражение было проиграно римлянами еще до его начала, как только их корабли были блокированы со стороны моря карфагенянами.

Главный виновник разгрома, богохульник Клавдий Пульхр, был отстранен от должности и отозван в Рим, где через некоторое время предстал перед судом и был приговорен к большому штрафу, избежав, впрочем, более сурового наказания.

Осада Лилибея, 248–247 гг. до н. э

Поражение при Дрепане явилось первым и далеко не единственным в веренице неудач, начавших преследовать римлян во время осады Лилибея. В их лагерях свирепствовали болезни, начались серьезные перебои с доставкой продовольствия. Чтобы облегчить положение осаждающих, в Риме сформировали эскадру, которая должна была доставить под Лилибей хлеб и прочие необходимые припасы. Командовал ею консул Луций Юний Пулл. Включая по пути в свой состав то, что осталось от римского флота на Сицилии, эскадра Пулла перешла из Рима в Сиракузы, где ее численность достигла ста двадцати боевых и около восьмидесяти транспортных судов.

В то же самое время, развивая достигнутый под Дрепаном успех, Адгербал организовал нападение на римский флот под Лилибеем. Эту операцию он доверил флотоводцу Карталону, который на рассвете со ста кораблями атаковал неприятельскую стоянку, часть кораблей сжег, а часть захватил. Возникшей в римском лагере неразберихой не замедлил воспользоваться Гимилькон, бросив на вылазку отряд наемников. Их атака была отбита, но римлянам стоило больших усилий удержать ситуацию.

Не зная обо всем этом, Пулл разделил свою эскадру надвое, отправив половину всех транспортов и несколько боевых кораблей под командованием квесторов к Лилибею. Сам он задержался в Сиракузах, куда еще подходили отбившиеся от основных сил корабли и подвозилось продовольствие. Через некоторое время и его часть эскадры вышла на подмогу осаждающей армии.

Может показаться странным, но, несмотря на то что к тому времени римляне контролировали территорию Сицилии почти полностью, пунийцы, по-видимому, сохранили на острове хорошо отлаженную шпионскую сеть. По крайней мере, они вовремя узнали не только о приближении флота Юния Пулла, но и о его разделе. Уверенный в собственных силах, Карталон вышел навстречу эскадре квесторов. Шедшие впереди легкие корабли римлян успели дать сигнал о превосходящих силах неприятеля, и квесторы, не решаясь вступить в открытый бой, причалили у первого же союзного городка. Здесь римляне высадились и приготовились к обороне, так что подошедшим вскоре пунийцам удалось захватить в упорном бою лишь несколько транспортных кораблей, после чего они предпочли встать на якорь поодаль и не давать противнику выйти в море (Полибий, I, 53, 7–13).

Эта ситуация в точности повторилась с эскадрой Юния Пулла. Заранее оповещенный о ее приближении, Карталон повел свой флот на перехват, и консул тоже счел силы неравными и пристал к берегу, только уже в гораздо более опасном для стоянки месте. Оценив качества побережья, Карталон не стал атаковать Пулла, а занял удобную позицию между флотами римлян, ведя за ними наблюдение. Ему так и не пришлось вступить в бой: морская стихия вновь заменила собой пунийский флот. Опытные карфагенские кормчие сумели распознать признаки надвигающейся бури и отвели корабли в безопасную гавань, в то время как обе стоявшие на приколе римские эскадры были уничтожены полностью. Впрочем, на этот раз экипажи не пострадали, и римлянам удалось спасти часть груза (Полибий, I, 54).

Гибель очередного римского флота полностью отдала море в руки карфагенян. Со времен разгрома армии Регула у них не было такой возможности переломить ход войны. Как и после катастрофы 254 г., удрученные неудачей на море сенаторы отказались от строительства нового флота, решив ограничиться только сухопутной войной. За последние пять лет потери римлян были таковы, что в соответствии с очередной переписью количество граждан сократилось с 297 797 до 241 212 человек, то есть почти на одну шестую (Ливий, Содержание, 18–19), а о скором завершении войны говорить пока не приходилось.

Но, несмотря на все это, пунийцы не смогли завладеть стратегической инициативой, и виной тому были как пассивность собственного руководства, так и действия римлян. Можно было бы ожидать, что после таких побед пунийский флот, к примеру, перережет сообщение с Сицилией и блокирует италийское побережье, а в Карфагене будет сформирована новая армия для снятия осады с Лилибея и дальнейшего освобождения острова. Необходимо было предпринять сверхусилия, причем срочно, но этого не сделали.

Напротив, римляне после понесенного поражения только еще сильнее сплотились в своей решимости вести войну до победного конца. Как ни тяжело шла осада Лилибея, ее не прекратили, а прибывший в лагерь Луций Юний Пулл вскоре сумел смыть позор за утраченный флот, хитростью захватив расположенную между Дрепаном и Панормом исключительно важную в стратегическом отношении гору Эрикс вместе с одноименным городом. Теперь во власти карфагенян на Сицилии остались только Лилибей и Дрепан.

Были проведены и перестановки в высшем командовании римской армии. Для улучшения управления сенат постановил назначить диктатора. Выбрать его было поручено Клавдию Пульхру, который предложил кандидатуру своего писаря Клавдия Глиция. Его, однако, не утвердили в должности по причине низкого происхождения, и первым диктатором, ведшим войну за пределами Италии, стал Аппий Калатин, а начальником конницы при нем Цецилий Метелл. Справедливости ради стоит отметить, что источники не содержат свидетельств того, чтобы новые полководцы добились сколько-нибудь ощутимых результатов, но их назначение само по себе говорит об огромном значении, которое придавало затянувшейся войне римское общество.