Текст книги "Акваланги на дне"

Часть вторая. АКВАЛАНГИ НА ДНЕ

Разбудил Ромку тревожный стук в стекло.

Он непонимающе смотрел на Степу, который деловито забирался в распахнутое окно.

– Зову-зову, кричу-кричу! – Бараболя устраивался на узком подоконнике. – И здоров ты спать!

– А что случилось?

Ничего такого не случилось, просто Андрея, старшего брата Степы, как призывника вызвали сегодня в военкомат и вместо него с отцом в море должен идти он, Степа.

– Я выбываю, – предупредил он, – теперь у тебя слева Тимка будет. Понял?

Ответить Ромка не успел – со стороны причала загудела сирена малого сейнера.

– Зовут, – испуганно сказал Степа, – пока.

Он сполз с подоконника.

– Буду вечером, – донеслось уже из сада.

Словно торопя именно Степу, сирена загудела еще настойчивей и глуше.

Рыбаки уходили в море, начинался рабочий день.

Значит, пора вставать и Ромке. Он покосился на будильник. Так и есть, сейчас загремит. Будильник у них был старенький, но зато верный и аккуратный. Вот только звонил он как-то по-особенному: хрипел и бился всеми своими частями.

Ромка, подскочив к будильнику, успел нажать кнопку звонка. И вовремя. В часах что-то стукнуло, щелкнуло и, словно захлебнувшись, умолкло. Вот было б шума!

Хотя все равно уже будить некого – мать наверняка ушла на работу, а Ваську, если он спит, и десять таких будильников не разбудят. Вот недавно в их районе моряки проводили учебные стрельбы, так весь поселок всполошился, а Васек, не открывая глаз, пробормотал: «Выключи, пожалуйста, радио – мешает».

Ромка застелил кровать.

Вообще– то сегодня можно было поспать и дольше, но он еще с вечера твердо решил встать рано, для чего и поставил будильник ровно на шесть. Не зря умные люди говорят: всякое дело лучше начинать с утра. Об этом напоминала Ромке и записка, оставленная на столе около прикрытого салфеткой завтрака.

«Стыдись, Ромка», – вот что было в той записке, но понимать эти два слова надо было примерно так: «Как тебе не стыдно, носишься с утра до вечера неизвестно где. Отца нет, я на работе – кто же займется домом? Яблони не окопаны, черешня без надзора, виноград нужно опылить и полить. А Васек? Совсем один дома. А еще ты обещал в каникулы рукомойник запаять, таз залудить, калитку подправить, полку в чулане прибить. Вот и надейся на тебя, верь тебе, жди от тебя помощи…»

Он действительно обещал все это, и в конце концов у него же есть совесть. Ромка нашел карандаш и написал: «Будет сделано».

Конечно, прежде всего надо было пустить воду в сад. Жаркое и такое ласковое для курортников южное солнце безжалостно выжигало зелень, сушило почву, успевай только поливать.

Ромка приладил брезентовый шланг к водопроводному крану и отвернул ручку до отказа. Набухая бегущей водой, шланг, словно живой, зашевелился, заворочался и побежал распрямляясь.

Тут Ромка услышал:

– Здравствуй, день!

Это стояла на крыльце Оксана и кричала прямо в небо, кричала весело:

– Все-все! Здравствуйте! Доброе утро!

Забыв про свои неотложные домашние дела, Ромка смотрел на девочку. Сегодня она была совсем не такая, какой он ее уже видел и знал. Не гордая и кокетливая, не тихая и скромная, в домашнем халатике, а какая-то новая, совсем ему не знакомая.

Тоненькая, стройная, в спортивном костюме, она была совсем-совсем далекая, словно из другого, но очень почему-то знакомого ему мира, мира еще не осознанных мальчишеских мечтаний. Как все мальчишки его возраста, он вслух, конечно, презрительно отзывался о дружбе с девчонками, но тайно, конечно, мечтал подружиться с какой-нибудь необыкновенной девочкой, совсем не похожей на тех, с кем учился в одном классе, жил на одной улице.

И вот дрогнуло мужественное суровое сердце командира «Особого морского».

Пожелав всем доброго утра, Оксана сбежала с крыльца, и в руках ее он увидел черные скакалки.

«Смешная, – подумал Ромка, – совсем девчонка, с утра – и скакалка!» Но тут же понял, что это самая настоящая зарядка.

Правда, прыгала девочка тоже по-своему и тоже радостно и азартно.

Вчера днем на улице он презрительно подумал о ней: «Вот еще одна пижонка». А пижонов, и тем более пижонок, он не то что презирал, а просто ненавидел. Ненавидел – и все тут.

Вчера вечером она была очень уж обыкновенной. Ну совсем обыкновенная, как соседская Верка, как все остальные, мимо которых проходил он и вчера, и позавчера, и каждый день.

Но сегодня, сейчас она была именно такой, какой он хотел увидеть, какой мечтал увидеть ее, начитавшись Майн Рида, Стивенсона и, конечно, «Трех мушкетеров».

Сегодня Оксана была красивой, необыкновенной, ловкой и очень-очень далекой, как и полагается настоящей мечте.

– Подглядываете?

Оксана стояла на дорожке, как раз возле крана, и крепко сжимала скакалки.

Ромка покраснел и смутился.

А смутившись, обиделся. Обиделся и очень разозлился. Конечно, на себя. Вот дурак, а работа стоит.

Так ничего и не ответил Ромке. Отвернулся и потянул к себе шланг. Его уже давно нужно было перетащить к винограду.

Он молча работал в саду и слышал, как на веранде завтракали. Оказывается, Оксана встала так рано, потому что у нее съемка. Значит, съемочный день начинается с самого утра.

Ромка ожесточенно рыл канавки для воды и думал: ему ведь тоже предлагали сниматься и именно сегодня спросят, согласен ли.

Он снова перетащил рвущийся из рук шланг. Теперь уже ближе к забору, в самый угол сада, где, привязанные к столбикам, тянулись вверх совсем еще молодые побеги винограда, такие молодые и такие зеленые, что даже не верилось, что когда-нибудь будут и на них висеть тяжелые гроздья.

В самом деле, соглашаться ему или нет? Дублировать или нет?

Ромка даже вздохнул. Вот ведь везет некоторым. Он не завидовал Володе, который будет играть роль юнги. Он завидовал самому Марко, юнге, такому же мальчишке, как и он сам. И на лодке в шторм ходил, и очень хитрого, опасного врага помог обнаружить, и столько времени в море продержался. А как он вел себя на шхуне, захваченной диверсантами, как отчаянно боролся под водой!

Всему этому и завидовал Ромка. Очень-очень завидовал. Почему так несправедлива бывает порой жизнь? Одному все – и тревоги, и борьба, и шторм, и бури, а другому один сплошной штиль.

Нет, Ромка мечтал о другой жизни – опасной, суровой и трудной. Чтобы в тревоге сжималось сердце, чтобы, затаив дыхание, ждать условного сигнала… Чтобы руки крепко держали оружие, а глаза зорко видели цель. Ромка хотел стать пограничником. И не просто обычным – сухопутным. Нет, он хотел быть морским пограничником. Чтобы, кроме оружия, кроме стука собственного сердца и зоркого глаза, были еще и штормы, свистящие пронизывающие ветры, соленые брызги и чтобы ходила под ногами стальная палуба. Ну и еще чтобы ждала его на берегу, встречала бы откровенно восторженным взглядом такая девочка… черноглазая и тонкая.

Про девочку это он только сейчас, только сегодня придумал, а все остальное…

У забора, перед калиткой, с шумом остановился автобус. Все тот же знакомый, киношный. Оттуда наперебой закричали:

– Оксана!

– Тетя Сима!

– Скорей!

– Поторапливайтесь!

Оксана, одетая уже в костюм своей героини, бежала к калитке. Следом спешила и тетя Сима с авоськой и большим блестящим термосом.

Чтобы не показаться таким уж заинтересованным, Ромка смотреть больше не стал, а занялся делом.

– Марченко! – вдруг позвали его.

Людмила Васильевна, дружелюбно улыбаясь, стояла перед забором.

– Доброе утро!

– Здравствуйте!

– Прочитал?

– Прочитал.

– Ну как, понравилось?

– Очень.

– Значит, будем сниматься?

– Да не получится же…

– Получится, ты только не робей, – рассмеялась Людмила Васильевна. – Ясно? А сейчас ты очень занят?

В ответ он показал на сад, на шланг, на дом.

– Ваську еще будить и кормить надо.

– А когда закончишь?

Он неопределенно пожал плечами.

– Часам к одиннадцати закончишь?

– Наверное…

– Договорились, – сказала тогда Людмила Васильевна, – ты приходи к одиннадцати на Октябрьскую. Там у нас съемка. Знаешь?

– Знаю. У Телятниковых.

– Значит, придешь, – заторопилась она, – ровно к одиннадцати. Договорились?

Он кивнул.

Автобус отошел, а Ромка сказал сам себе растерянно: «Выходит, я согласился».

На Октябрьской, возле дома Телятниковых, с самого утра толпились поселковые ребятишки, стояли любопытные.

Всем было интересно увидеть, что же это такое киносъемка, и всем было любопытно узнать, как же это все происходит.

Мальчишки уже знали, что машина с большим серебряным кузовом называется «лихтваген». Там, в кузове, была электростанция, которая давала ток осветительным приборам. Автобус с динамиками назывался «тонваген», в нем чуткие аппараты записывали на магнитную пленку звук. Вторая крытая машина, тоже серебряная, была просто-напросто грузовой – в ней перевозили осветительные приборы, огромные, большие, как прожекторы, и средние, ламповые, и совсем маленькие на тонких, изящных штативах. Здесь же, у забора, стоял кран. Его называли операторским, с его помощью снимали самые верхние точки и кадры с движения.

– Егор Андреевич, вот это и есть Роман Марченко.

– Вот как, – сказал режиссер, – очень приятно.

– Значит, так, Марченко, – Режиссер думал о чем-то своем. – Ты все время держи связь с Людочкой…

Он промолчал, снова задумавшись о чем-то, и сказал, наконец, решительно:

– Действительно, со стороны похож. Так ты, Роман, погуляй пока здесь, присмотрись, потом с тобой поговорим… Не до этого сейчас… ЧП у нас, брат. Знаешь, что такое ЧП?

Ромка кивнул.

– Он же командир ЮДП, – поспешно вставила Людмила.

– Да? – режиссер посмотрел на Ромку. – А вчера тут у вас что произошло, знаешь?

Ромка снова кивнул.

– Вот, брат, как, – горестно вздохнул Егор Андреевич и поправил свои очки. Он их все время поправлял. – У вас тут что-то случилось, а у нас человек погиб. И человек-то хороший, молодой еще, ему б жить да жить… Со мной все спорил: не может, говорит, Саврасов шпиона играть, не такие, говорит, они… Я ему обещал доказать на экране. Теперь уж не докажешь. Вот и думай тут, – опять поправил очки, – как домой сообщить… Ехал человек работать…

– Слушайте, – неожиданно раздался обиженный голос, и к ним подошел вихрастый веснушчатый паренек в комбинезоне, расшитом светлыми швами. – Что вы тут себе позволяете? – и тем же тоном сказал: – Дайте закурить, что ли?

– Правда, Егор, все готово, свет стоит, мы будем снимать.

– Вот так, – хлопнул Ромку по плечу режиссер, – ты тут пока присматривайся, привыкай… Вот отснимем два плана, тогда и поговорим всерьез. Смотри не исчезни. Людочка, на твою совесть.

Режиссер ушел не спеша, глядя в землю и поправляя очки. Паренек в комбинезоне торопливо сделал несколько затяжек, потушил окурок и спрятал его в один из многочисленных карманов комбинезона. Потом жадно напился воды из бачка и побежал за ушедшими.

– Это кто?

– Оператор, – ответила Людочка, – кинооператор. Ну, идем и мы на площадку?

– На какую площадку?

– На съемочную.

Место, где идет съемка, всегда называется съемочной площадкой. Пусть это будет гребень скалы, палуба рыболовного сейнера, разрушенный окоп, обыкновенное болото или даже цех завода. Все равно, раз здесь стоит кинокамера, значит это и есть съемочная площадка – святая святых кино. Потому что именно здесь снимаются кинокадры, из которых монтируется кинофильм.

На съемочной площадке во дворе у Телятниковых царила самая настоящая суматоха, суетились, переговаривались и что-то делали разные люди. Ромка удивился: вон, оказывается, их сколько – всех, кто делает кино. Две пожилые женщины привешивали к кустам виноградника искусственные кисти винограда, расправляли только что прикрученные проволокой пожелтевшие листья – в картина действие происходит осенью. Молодой парень в очках сидел на корточках перед микрофоном и, прикрывая его то слева, то справа деревянным щитком, тихо спрашивал:

– Так лучше, Аркадий Леонтьевич? А так?

А из «тонвагена» отвечал пожилой лысый человек:

– Задувает, все равно задувает… Витя, ты слева лучше прикрывай, слева!

У веранды стоял в перепачканной спецовке маляр с кистью и ведерком, пачкал перила темной краской. Высокий мужчина в берете сказал ему:

– Здесь достаточно, переходи ко второму окну.

Маляр послушно перешел к окну. А к веранде тянул веревку пожилой лысоватый дядька. Рядом принесли и поставили большой эмалированный таз с мокрым бельем.

Людочка, предупредив Ромку, чтобы он никуда не исчезал, подбежала к лысоватому и стала помогать ему развешивать белье. Белье никто не стирал, а просто намочили, чтобы в кадре мокрым висело.

– Поберегись! Поберегись!

Это несли к дому шлюпку.

– Куда ставить?

– Левей, левей! – закричали откуда-то со стороны.

Лодку понесли влево. Но неожиданно рядом оказался оператор.

– Да не сюда – сюда… – ухватился он за корму.

Лодка развернулась и поплыла на новое место.

От этой суматохи, крика, шума работающих машин Ромка совсем растерялся.

Но тут со стороны, где стояла кинокамера и где больше всего суетились люди, раздался голос, усиленный электромегафоном:

– Внимание! Съемка! Приготовилась!

Все только и ждали этих слов: они произвели просто магическое действие. Все давным-давно уже было закончено, только надо в последний раз поправить листик, сдвинуть в сторону простыни, оттащить еще левей лодку да чуть подмазать перила.

И каждый, сделав это последнее движение, поспешно уходил за границу расставленных прожекторов, «за кадр».

За кадром оказались бутафоры, маляр, лысоватый дядька – реквизитор, те, кто тащил лодку. Витя со своим микрофоном, осветители и те молодые парни, которые вперед не выходили, а все это время суетились возле самой кинокамеры – ассистенты оператора, механики съемочной техники.

А в кадр – в угол двора, где висело белье, лежала готовая к ремонту лодка, созревал виноград, – вошел только один человек. Это был Володя в тельняшке с засученными рукавами и спортивных шароварах.

«Так это, наверное, будут снимать сцену, – вспомнил Ромка, – где Володя первый раз увидит Оксану, вернее, Люду, так ее зовут в сценарии. А где же она?»

– Оксана! Ты готова?

– Готова, – услышал Ромка и оглянулся.

Оглянулся – и просто-напросто обалдел.

Оксана опять была новой.

С высоко поднятой головой, надменная и гордая, в белом шуршащем платье, она не шла, она несла себя, до невозможности далекая, до восхищения красивая.

– Белье! – вдруг закричали от кинокамеры. – Где белье? Почему белье не разбросано?

Сейчас же в кадр вбежал лысоватый дядька, держа в одной руке табуретку, в другой небольшой тазик, тоже с бельем.

– Я же жду команды, – сказал он виновато и опрокинул на землю табуретку, отшвырнул в сторону тазик и разбросал вокруг мокрые носки, трусы, майки.

– Да не так, не так…

К веранде торопливо подскочил сам Егор Андреевич, отбросил табуретку чуть левее, тазик чуть правее, а носки и трусы (как будто от этого что-то изменилось) разбросал совсем по-другому.

– Все! – крикнул с места. – Снимаем!

И побежал к аппарату.

– Свет! – закричали сразу несколько голосов.

Заработала машине, «диги» замигали, затрещали и разгорелись ослепительно белым пламенем.

– Ну как? – неожиданно повернулась к Ромке Оксана. – Нравится?

– Очень… Очень интересно все это… вся съемка.

– А я?

– Что? – оторопел он.

– Ну, как я выгляжу – ничего? Понимаешь, – сказала очень просто, – я должна так выглядеть, чтобы Марко, ну, Володя, увидев меня, просто бы обалдел. Как думаешь, обалдеет?

– Обалдеет.

– Приготовились, – послышался голос режиссера.

Оксана вдруг стала серьезной, но, должно быть, сама поняла, что очень уж серьезной, потому что вдруг весело подмигнула Ромке и торопливо прошла к камере.

– Мотор!

Девица с хлопушкой громко объявила номер кадра.

– Начали!

Стоящий перед кинокамерой Володя опустился на землю и стал собирать разбросанное белье. В это время в кадр вошла Оксана. Она подняла табуретку, поставила ее и нагнулась за тазом. С носками в руках, на корточках, в очень смешной позе, Володя оторопело смотрел на неожиданного помощника. Даже отсюда, со стороны, где стоял Ромка, ясно было видно, что Володя «обалдел».

«Вот дает, – подумал Ромка, – настоящий артист, как будто первый раз ее видит».

– Спасибо, – сказал «обалдевший» Марко.

– Пожалуйста, – игриво ответила Люда.

– Стоп! – послышалась команда режиссера. – Делаем с ходу еще один дубль!

– Минуточку, – вскочил в кадр оператор, – мы тут свет поправим.

Оксана снова сказалась рядом с Ромкой.

– Ну как?

– Здорово. Этот ваш Володька – настоящий артист.

– А я?

Он не знал, что сказать.

– А зачем еще раз снимать?

– Ого? – она рассмеялась. – Еще не раз, еще, может быть, раз двадцать придется.

– Одно и то же?

– Одно и то же.

– И не надоест?

Она пожала плечами.

– Если так надо… Это же кино, что снято, уже завтра не исправить. Поэтому и снимают по нескольку раз, пока совсем хорошо не получится.

– Так у вас же сразу хорошо получилось.

– Сразу, – насмешливо покосилась она на Ромку, – да мы это сколько уже репетировали… Еще до того, как ты пришел…

– Приготовились! – прозвучала команда. – Оксана, где ты?

Девочка бросилась на свое место.

– Мотор! Начали!

И все повторилось сначала. Володя наклонился над бельем, к нему подошла Оксана, и он замер, «обалдело» глядя на девочку.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Стоп! Стоп! – выскочил к ребятам Егор Андреевич. На этот раз он был чем-то недоволен. Стал что-то тихо говорить Оксане и даже присел, показывая Володе, как надо собирать белье. Потом поднялся, притянул обоих к себе, сказал что-то, должно быть, веселое, шутливо стукнул его по шее, ее по плечу и бросился к аппарату.

– Снимаем! Снимаем! Приготовились!

И опять все повторилось: Володя, белье, Оксана… Только «спасибо» и «пожалуйста» они не успели сказать. Сразу несколько голосов закричало:

– Солнце зашло! Солнце!

– Стоп! – рассерженно крикнул режиссер. – У нас вообще кто-нибудь смотрит за солнцем?

Все подняли головы.

Большое курчавое облако плотно закрыло солнце – тень легла даже на скалы.

– Выключить сеет! – скомандовал оператор.

«Диги» покорно потухли, смолк шум «лихтвагена», и площадка заметно оживилась. Снова заговорили, заходили…

– Вот не везет, – почему-то весело сказала Оксана, – такой хороший был дубль. А теперь жди солнца.

– И все с самого начала?

– Ага, – вздохнула она.

– И снова «мотор», – усмехнулся Ромка, – и снова «начали». И опять «стоп».

– И опять «стоп».

– И так каждый день?

– Каждый день.

– Не завидую, – честно сказал Ромка, – я бы, наверное, и дня не выдержал – понимаешь, терпения у меня нет…

– Посмотрим, – ответила она.

– Что посмотрим?

Она глянула на него снизу вверх.

– А вот как очередь до дублера дойдет, тогда и посмотрим…

– А… – только и мог сказать он.

– Выходит! Выходит! – истошно закричали с забора мальчишки.

– Выходит! – официально подтвердил один из ассистентов оператора. – Можно готовиться.

– Давайте свет. Приготовились!..

Все поспешно бросились к своим местам, каждый знал: надо успеть снять, пока еще какая-нибудь тучка не остановит съемку… Бывает ведь в кино и такое: в целом небе ни одной тучи, а как раз над головой, как раз над съемочной площадкой висит махонькое, легонькое облачко и не шелохнется, как будто за солнце зацепилось… И вся съемочная группа, задрав головы, ждет, когда же оно хоть испарится, раз двигаться не желает.

– Правда, правда, – сказала Оксана, – прямо как будто назло бывает…

– Приготовились, – напомнил ей Ромка.

– Ага, бегу, – сказала она и вдруг попросила: – Ты не уходи, даже если надоест, ты терпи, – и убежала.

– Ромк! – неожиданно тихо позвали сзади. – Ромка!

Он оглянулся. Вот тебе раз!

В стороне около сарая на сложенных в штабель досках чинно сидели Захар Лукашкин, Костик Мазурук и Леша Затонский. У них был важный и какой-то странный вид.

Осторожно вывернувшись из-под «дига», Ромка подошел. Лица у ребят были какие-то яркие, словно раскрашенные.

– Вы это что?

Они заговорили наперебой:

– Сниматься будем.

– Грим это.

– В следующем кадре…

– Видал, как нарядили.

Ромка даже обиделся: друзья называются, и слова не сказали.

Заметив это, Костик добавил виновато:

– Нас Людмила Васильевна позвала, прямо домой заезжала утром…

– На автобусе сюда привезли, – не мог не похвастать Захар.

– А мы тебя зовем-зовем, – сказал вдруг Леша, – а ты все с ней и с ней…

Ромка поспешно перебил:

– А вы что делать будете?

– Не знаем, – пожал плечами Захар, – нам еще не сказали… вот только одели и загримировали…

– Сказали, чтоб сидели и ждали…

Подошла Людмила Васильевна, покачала укоризненно головой.

– А тише нельзя? Забыли, где находитесь?

– Мы тихо, – согласился хитрый Костик, – это вот Ромка подскочил, все интересуется, все спрашивает…

– Что Ромка, – улыбнулась Людмила Васильевна, – завидно?

– Да ну, – отмахнулся он, – вы им верьте больше…

– Ничего, потерпи, скоро и твое время настанет.

– И я… меня тоже гримировать будут?

– Ну, – ответила она, – зачем? Ты же со спины будешь все время.

Ребята оживились.

– Как со спины? – оторопел Ромка.

– А ты хотел в лицо? – сказала Людмила Васильевна. – Тогда все сразу узнают, что это не Володя. А дублера не должны узнавать. И дублер снимается всегда только издали или со спины… А иначе как же?

Ромка не ответил, посмотрел на ребят и пожалел, что согласился быть дублером. Небось Захар будет в лицо сниматься, и Костик, и Леша. Сами себя всегда на экране увидят, да и знакомым показать можно. А тут сиди в зале и все время говори: вот это я и это я, а доказать не докажешь, потому что со спины…

– Внимание! – донеслось издалека. – Съемка!

Зажглись «диги».

– Тихо! – прокричали. – Тихо там, у сарая!

– Понятно? – сказала Людмила Васильевна. – Смотрите у меня…

И в это самое время раздался пронзительный мальчишеский голос:

– Ромка! Ромка!

На заборе, подтянувшись на руках, висел Тимка Коробко. Он что-то хотел сказать, позвать. Но на него зашикали, замахали руками…

– Тихо там! Тихо! Съемка!

Тимка понял, орать не стал, но ожесточенно зажестикулировал, подзывая Ромку. Тот сделал шаг к забору, но его остановил укоряющий взгляд Людмилы Васильевны.

– Мотор! Начали!

Так они и застыли – Ромка у сарая, Тимка на заборе.

– Стоп!

Ромка кинулся к забору.

– Сбор, – торопливо произнес Тимка, – По тревоге. Я тебя ищу-ищу, а ты вон где. Пока догадался…

– Всех?

– Всех! – торопился Тимка, – В двенадцать ноль-ноль на спасалке! Я побежал… Мне еще слева к Пичужкину успеть, а у тебя кто слева!..

– Ты же и будешь, – рассмеялся Ромка, – Степы-то нет…

– Тогда меня не предупреждай, – сказал Тимка, – я уже предупрежденный, ты этих забери…

– Ладно-ладно, беги.

Тимка спрыгнул с забора, а Ромка вернулся к ребятам.

– Сбор отряда, – сказал тихо, – по тревоге… в двенадцать ноль-ноль на спасалке…

Костик и Леша с живостью соскочили с досок, но их остановил Захар.

– Стойте, – сказал растерянно, – а это? – показал на костюм. – А грим?

– Костюмы сдать надо, – согласился Леша.

– Мы сейчас, мы быстро, – заторопился Костик.

– Внимание! – привычно донеслось от камеры, – Приготовились! Съемка!

«Опять одно и то же», – вздохнул Ромка и, найдя взглядом Людмилу Васильевну, пошел к ней. Осторожно тронул за руку. Она оглянулась и почему-то сразу поняла, что что-то случилось.

– Уходишь?

– Надо, – пожал он плечами. – Честное слово.

– Как это надо? – удивилась она. – А нам не надо?

Он ответил твердо:

– Сбор отряда, – и добавил для убедительности, – по тревоге.

– А что случилось? – насторожилась она.

– Ничего не случилось, – пожал опять плечами, чувствуя неловкость положения, – просто у нас так положено… если срочное, если для быстроты… ну, по-военному, так по тревоге.

– Людочка, – это подходила к ним костюмерша с Лешей и Костиком. Захар шел позади покорный и расстроенный.

– Понимаешь, Людочка, – заговорила взволнованно костюмерша, – говорят, им уходить надо… А кто вам разрешил, спрашиваю? В ответ только одно и слышу – «надо». Вот к тебе привела.

Людмила Васильевна перевела взгляд с ребят на Ромку.

– Да, и они тоже, – ответил он на немой вопрос.

– И очень-очень важно? – спросила она.

– Это не важно, – сказал уже раздраженно, – это просто дисциплина, порядок, просто так надо…

– Мало ли что вам надо! – перебила костюмерша. – Вы там напридумаете себе забаву всякую.

– Это не забава, – горячо отозвался Костик, – не имеете права.

– А срывать съемку имеете права? – костюмерша была настроена агрессивно. – У нас, милые мои, тоже дисциплина. Не буду я их раздевать, Людочка, и весь мой сказ. Вы их отобрали, мы костюмы подобрали, утвердили… Егор Андреевич еще спасибо сказал, что таких ребят нашли, и вдруг, здрасте-пожалуйста, – им куда-то надо!

Ромка взглянул на часы Людмилы Васильевны. Было без десяти двенадцать. Без десяти!

– Пусть переодеваются, Галина Юрьевна, – сказала вдруг Людочка решительно, – и поскорее.

– Как? – ахнула та. – Егор Андреевич утвердил, он с вас спросит.

– Вот я и отвечу, – улыбнулась Людмила Васильевна, – а ребята пусть бегут, а то еще опоздают.

На спасалке их встретил Тимофей Васильевич и повел сразу в служебную комнату.

Там уже был лейтенант Суходоля и четверо молодых парней, крепких, мускулистых, загорелых. Они разбирали и проверяли акваланги. На полу лежали разложенные по комплектам ласты, маски и трубки.

Марченко доложил:

– Отсутствуют Бараболя и Понкратьев, ушли в море. Подгорному не с кем оставить сестренку, она совсем маленькая, а мать на базар ушла, как говорит, вернется,.

– Можно? – в дверь просунулась рыжая шевелюра Славика Подгорного. – Только-только вернулась.

– Входи, – сказал вожатый, – устраивайся. Так вот, друзья, задача будет такая…

Сбору отряда предшествовало оперативное совещание на погранзаставе.

– Если неизвестный пришел к нам подводным путем, – говорил полковник, – значит, свой акваланг он оставил где-то здесь, в бухте… Не мог же он отключиться от аппарата где-нибудь в полукилометре и идти к берегу вплавь.

– Конечно, – согласился майор Алексеев, – вряд ли тогда он остался бы незамеченным для береговых постов. Только, если искать акваланг, то вдоль всего берега, а не только там, где пляж. Ведь он мог оставить аппарат и под скалой Отвесной, а выйти на берег уже на центральном пляже.

– Глубины здесь, – сообщил Суходоля, – не превышают десяти-двенадцати метров, и днем дно отлично просматривается. Если прочесать в комплекте номер один всю бухту…

– Сколько же займет это времени? – усмехнулся Алексеев.

– Ну, если одному, – пожал плечами лейтенант.

– Не одному, мы ждем группу моряков-аквалангистов.

– Тогда дело, конечно, пойдет. Вот если можно было бы…

– Конечно, можно, – Радченко сразу понял лейтенанта, – обязательно даже. – Он обернулся ко всем, пояснил: – У лейтенанта целый отряд и называется «Особый морской». Так, лейтенант?

– Тек точно, – обрадованно отозвался Суходоля, – да с этими хлопцами мы так прочешем всю бухту… И если акваланг существует, вечером он будет здесь, на столе.

Конечно, они были готовы. Да они были просто переполнены своей готовностью и едва сдерживали нетерпение, слушая объяснения вожатого.

– Выходим в море на лодках, по три человека в лодке. Комплект один на троих. Один – в комплекте в море, второй – на веслах, третий – подстраховывает. Поиск будем вести по квадратам. Старшими в квадратах будут вот они. – Он показал на загорелых парней. – Познакомьтесь. Это моряки, пограничники, аквалангисты.

Ого! Ребята ведь решили поначалу, что это просто студенты из лагеря подводников «Дельфин». А то, что вместе с ними пойдут в поиск настоящие пограничники, аквалангисты…

А лейтенант продолжал:

– Выйдя в квадраты на свои места, по очереди уходите в воду. И внимательно, очень внимательно, не спеша утюжьте участок. Влево-вправо, вперед-назад. Просматривать дно, замечая все постороннее, подозрительное… Если что заметили – самим не нырять. Не нырять! – строго повторил Суходоля. – На дно уточнять обнаруженное пойдут только аквалангисты. Ясно? Ваше дело – засечь место и вызвать старшего по квадрату. А самим – не сметь. Понятно?

– Понятно, – отозвался кто-то растерянно. Самое главнее, самое интересное – и не сметь!

– Кому не ясно, почему запрещаю нырять?

Ребята молчали.

– А кто может объяснить, почему все-таки запрещается? Ну вот, Коробко, можешь сказать?

Тимка встал.

– Глубина, может не хватить воздуха, задержка дыхания и отравление обеспечены.

– Правильно, вы еще просто не подготовлены ходить на десять метров в комплекте… Поэтому еще раз приказываю: не нырять. Теперь ясно?

– Ясно…

– И последнее: работать будем на виду у всего берега, время дневное, день жаркий… Давайте сделаем все это так, чтобы для курортников, да и для местных… одним словом, чтобы со стороны это выглядело, ну, как… как забава, игра, что ли, или вот соревнование. Ясно почему? Тот, второй, – лохматый – может, еще в поселке… Так лучше будет, если он не поймет, что происходит. Договорились?

– Договорились, – отозвались ребята.

– А еще что я хотел вам напомнить?

Отряд дружно проскандировал:

– Не ны-рять!

– Точно, – согласился лейтенант и скомандовал весело: – По местам стоять! С якоря сниматься!

На лодке с бортовым номером 1308 старшим был Марченко. И как ни хотелось ему первым надеть маску, первым уйти в море, он сдержался.

Приказал:

– Захар – на веслах, я – на страховке, Тимка – в воду.

– Есть, капитан!

Тимка уже сидел, свесив ноги за борт, и натягивал ласты. Шлепнув ими для порядка по воде и убедившись, что держатся они прочно, он прополоскал трубку. А натягивая маску, уже из-под стекла подмигнул Захару, который разворачивал лодку, удерживая ее в заданном квадрате.

– Давай, давай, – заторопил Ромка.

Тимка кивнул, просунул под ремешок трубку, крепко зажал загубник и поднял правую руку – сигнал готовности.

– Пошел! – разрешил командир.

Коробко задержался на какую-то секунду, громко вобрал воздух и ловко, почти бесшумно соскользнул с лодки.

Ромка оглянулся: слева и справа прыгали с лодок ребята.

Поиск начался.

– Теперь осталось ждать немного, – посмотрел на часы и улыбнулся Алексеев, – помнится, акваланг был обещан к вечеру.

– Подождем, – согласился полковник.

Радченко и майор наблюдали за началом операции со спасательной станции.

Прошло, наверное, минут десять, и Ромка показал рукой: выходи.

Тимка послушно повернул к лодке.

Ухватившись за борт, откинул трубку и, подтянувшись на руках, влез в лодку.

– Давай, Захар!

Захар не Тимка. Маску зачем-то прополаскивает. Ну трубку, понятно, ее зубами держать приходится, для гигиены. А маску зачем? Ну, когда запотеет стекло, тогда, конечно, надо. А вот так просто, без надобности, да не раз, не два, а три и четыре… Прополоскал и ремешок перетягивает. Тоже, конечно, надо, голова у Захара чуть побольше, лицо чуть покруглее. А он не торопится, перетянул и примерил, снова перетягивает…

Наконец– то и маска и ласты надеты, трубка в зубах зажата. Захар вопросительно смотрит на Ромку, а тот на Захара, тоже с вопросом. Один Тимка все понял, показывает жестом Лукашкину: руку подними правую, что готов.