Текст книги "Акваланги на дне"

Незнакомец как-то странно уставился на ребят, и, хоть не видны были за темными очками его глаза, все же растерянность, ошеломленность такой встречей явно отразились на его лице. Правда, все это продолжалось какие-то секунды. И тут же он взял себя в руки. Даже усмехнулся, сказал как-то весело, беспечно:

– Так и убить можно. Смотрите хоть под ноги…

И отошел от ребят, независимо помахивая чемоданчиком, спокойный, уверенный, деловитый.

Потом уже, после того как все кончится, просматривая пленку с эпизодом в аэропорту, полковник, не выдержав, скажет:

– Однако, экземпляр, невольно позавидуешь выдержке…

Действительно, он даже не оглянулся, чтобы проверить, точно ли это те мальчишки с пляжа или так показалось. Не доверять своей памяти он не мог, но в то же время слишком уж невероятна была случайность такой встречи. Это могло быть либо чистейшей нелепостью, либо очередным ходом чекистов.

После более или менее спокойного состояния, в котором пребывал он эти две недели, снова ощущение, что весь ты как на ладони, проглядываемый и просматриваемый со всех четырех сторон. Где-то довелось ему видеть муравейник под стеклом. Муравьи занимаются своим делом и не подозревают, что каждый из них – объект тщательного наблюдения.

Он представил себя на одно мгновение там, под стеклом, и поежился. Выходит, все это время они хорошо знали, что он делает, с кем встречается, где бывает. Но тогда… тогда они знают и с чем он идет обратно?

Вот когда перехватило дыхание и невольно задержался шаг.

А тут еще громадный небритый дядька в клетчатой рубахе навыпуск бросился навстречу, норовя выхватить чемодан.

– Подбросить? Собираю до Ялты!

Незнакомец шарахнулся в сторону.

– Это уже хорошо, – рассмеялся Василий Иванович, – однако подшефный начинает нервничать…

Они стояли на площади, в стороне, у киоска, и наблюдали за тем, как незнакомец подыскивал попутную машину.

– Похоже, что идет обратно не пустой, – сказал майор.

– Убежден, – отозвался Василий Иванович, – да еще какая, наверное, почта! Однако, сколько ни просматривали мы пленку о его странствиях по Москве, даже намека нет, где он ее получил… Очень уж тонко работает, сукин сын, не подкопаешься…

– Как будем брать?

– В самый последний момент, – весело сказал Василий Иванович, наблюдая за тем, как протискивается незнакомец в переполненный маршрутный автобус, – в воде, голым! – И с удовольствием закончил: – Однако, экономит… такси не взял.

– Боится…

– Еще бы, теперь будет осторожен вдвое… Однако придется нам с вами, Максим Витальевич, попляжиться немного, покупаться…

Полковник вдруг замолчал и приветливо поднял руку. Алексеев удивленно обернулся.

Прямо перед ними солидно разворачивался на выезд с площади рейсовый автобус. Притиснутый к открытому окошку, незнакомец смотрел на чекистов и, дружелюбно улыбаясь, махал рукой.

Полковник отвечал ему тем же.

– Однако, – усмехнулся Алексеев, – вы знакомы?

– Однако, – согласился Василий Иванович. – Как всегда, в Аэрофлоте в последнюю минуту что-то случилось, рейсы объединили… и пришлось лететь вместе. Сидели даже рядом, познакомились… Он себя за шахтера выдал, я – за ревизора курортторга… Так что если в Прибрежном увидимся, он не удивится… Однако, Павлик, – вдруг позвал полковник того самого паренька в цветастом свитере, – ты чему улыбаешься?

– Есть причины! – еле сдерживая улыбку, отозвался тот.

– Однако, смешно? – спросил полковник.

– Смешно, Василий Иванович, – признался парень. – Уж больно вы с ним хорошо беседовали, задушевно… А анекдоты какие откопали! Как это вы их запоминаете?…

– Э-эх! – с сожалением сказал Василий Иванович! – Лишь бы посмеяться… Вот какая молодежь пошла. – И сразу же перешел на серьезный тон. – Однако, Павлуша, ты не забыл, что лично отвечаешь за то, чтобы он прибыл в Прибрежное живым-здоровым?

Павлуша не ответил, только обиженно развел руками.

– Вот и действуй, – окончил полковник. – Чтобы по дороге никаких ЧП. Нам очень важно предоставить ему возможность нырнуть к аквалангам.

– Ясно, – коротко бросил Павлик и торопливо отошел к служебным машинам.

– А где ребята? – обернулся полковник к Алексееву. – Не забыли о них?

– Все в порядке, – ответил майор, – ушли на посадку. Доставим в Прибрежное вертолетом.

– Правильно, – согласился Василий Иванович, – устали, наверное, здорово… а так и быстро, и удовольствие для них какое. – И озабоченно добавил: – Однако, Максим Витальевич, придется нам их из поселка убрать на время, разумеется, пока не закончим все.

– Понятно. Чтобы не спугнули случайно.

– Надо выяснить у родителей, кого куда можно будет послать, – продолжал озабоченно Василий Иванович, – как это делается в семьях: к тетке, к бабке, к деду на лето… Одним словом, возьмите это на себя – нельзя нам сейчас рисковать. Не дай бог столкнутся где-нибудь… Все дело сорвем… Или вот что, – оживился он. – Можно ведь и в пионерлагерь послать, а? Ну, за помощь, как поощрение… В Артек, например…

Дома Ромку ждала еще одна новость.

По веранде расхаживал грузный плечистый мужчина в майке, в трусах и жужжал электробритвой. Рядом на табуретке сидел восторженно-притихший Васек, а в стороне мать, не скрывая счастливой улыбки, накрывала на стол.

Лицо у мужчины было очень загорелое, морщинистое, чуть тронутое оспой и чем-то удивительно похожее на Ромкино.

– Наконец-то, – сказал Ромка сдержанно, – приехал! А мы тут тебя ждем, ждем.

Отец посмотрел на сына хитро-хитро и выключил бритву.

– Подарок?

Ромка сдержал улыбку, кивнул.

– Подарок.

– Во сколько же тебе обошлось?

Сын нахмурил брови, даже обиделся.

– Подарок же…

– Ясное дело. – Отец снова включил бритву, осмотрел ее со стороны. – Ладно сделана машинка. – И, продолжая бриться, спросил как бы между прочим: – Где же такие деньги взял?

– Так в кино! – не выдержав, вставил Васек. – Я сам три раза снимался и то заработал…

– Работничек, – заметила мать, – одна надежда…

Отец больше не спрашивал. Ходил по веранде, каждую минуту рассматривал свое лицо в зеркале и говорил удовлетворенно:

– Порядок, добрая машинка… Смотри ты, на батарейке, а такой ход…

Ромка сидел рядом с братом и так же молча, так же восхищенно смотрел на отца.

Какой он у них могучий, сильный, крепкий… Совсем не скажешь, что за сорок… А посмотрите его на капитанском мостике! И даже не в шторм, не в ураган, когда уверенный голос и спокойная фигура капитана вселяют в команду и силы и веру, а в самый полнейший штиль, когда под ровный рокот дизелей совершает сейнер сложнейший маневр для выброски сетей. Посмотрите тогда на него, на Ромкиного отца! Нет, не в полной парадной форме стоит Антон Силыч на своем мостике. Да и есть ли такая форма у рыбаков? И разве в форменном кителе, в козырьке с золотистыми веточками сила настоящего капитана?!

В простой брезентовой робе, босиком на горячей палубе, в штанах, закатанных почти до колен, в берете, сдвинутом на затылок, командует он так же уверенно, так же властно, хорошо зная свое дело, как какой-нибудь увешанный орденами капитан первого ранга, ведущий грозный ракетоносец на ученье.

Закончив бритье и удовлетворенно крякнув возле зеркала, отец подсел к сыновьям.

– Ну, – сказал весело, притягивая обоих к себе, – давайте рассказывайте… Только по очереди и по порядку…

– Сначала ужинать, – категорически заявила мать, – а потом хоть до полночи сидите…

– Есть, капитан, – согласился отец, – есть ужинать сначала, а потом до полночи…

Они усаживались за стол, и отец уже разлил себе и матери домашней наливки.

– А где она? – спросил Ромка у матери. – Ну, где они, – быстро поправился он, – жильцы?

– Они, – усмехнулась мать, – у них вечерняя съемка.

– Режим, – поправил Васек.

– Ясное дело, – смущенно опустив голову, Ромка потянул к себе тарелку с вареной молодой картошкой.

– Есть предложение, – поднял отец рюмку. – За твое здоровье, мать!

– С приездом! – чокнулась с ним Анна Макаровна.

Но выпить они не успели, за забором остановилась какая-то машина, и от калитки требовательно прокричали:

– Ромка! Ромка!

Разговор на заставе был коротким.

– Приказ по отряду такой, – сказал капитан Никифоров, – сегодня же выяснить у родителей, кто куда может уехать на месяц, у кого где есть тетка или бабка, утром сообщить вожатому. Все.

– И мне? – испуганно ахнул Ромка.

– А чем ты лучше? – удивился Суходоля. – Приказ для всех, значит и для тебя.

– А пока вы не уехали, – добавил Никифоров, – от вас требуется одно: вы неизвестного не знаете… Понимаете, лоб в лоб столкнетесь – не узнали, и все. И никаких слежек, никаких наблюдений. И последнее: категорически требую, чтобы ни одному своему приятелю не сказали: вот, мол, это он идет, шпион… Ясно?

– Ясно-то ясно, – сказал огорченно Тимка, – только зачем отсылать? Мы и так все понимаем – не маленькие.

– Приказ, Коробко, – сказал Никифоров, – не обсуждают, приказ выполняют… – И добавил уже мягче, дружелюбно: – Очень серьезная операция готовится, хлопчики, и очень не хочется, чтобы она сорвалась из-за какой-нибудь вашей мальчишеской выходки…

Отец на это сказал так:

– Нет у нас теток, нет у нас бабок, собирайся-ка по-настоящему и пойдешь со мной. Месяц не месяц, но недельки три поплаваем. Доволен?

Ромка молчал. Очень удивился Антон Силыч.

– Ты же все время сам меня просил. Уговаривал. Слезы лил. Или расхотелось?

Это точно, было такое. И просил, и уговаривал, и слезы лил. Все время отец отказывал.

«Мал еще, – говорил, – того и гляди волна смоет. Не детское это дело, не забава: труд, работа, пот. А до отдыха, пока рыба идет, ох, как далеко! Не спеши, сынок, еще хлебнешь рыбацкого счастья».

Все время отец отказывал, а тут сам предлагает. Радуйся, Ромка, торопись с ответом, а то отец такой, долго упрашивать не станет…

– Так как, – спрашивает Антон Силыч, – идет?

Сын молчит, сын раздумывает.

– Вот тебе на, – удивлен отец, – тебе уже в море не хочется?

Нет, почему же, ему в море хочется. Очень хочется. Он еще ни разу не ходил на дельфинов, да еще на отцовском сейнере! Это даже здорово, что отец согласен взять с собой. Но и остаться ему тоже хочется. Совсем скоро, знает он, придется ему дублировать Володю под водой, драться в воде. Он же не может так просто, за здорово живешь, оставить все это – его же готовили, тренировали. Консультант фильма, опытный спортсмен-подводник, два часа с ним из моря не вылезал, все учил: и как воздух экономить, и как руки держать, как ногами работать. И приемы борьбы под водой показал, даже похвалил: «Быстро усвоил, будет из тебя подводник».

Вот и получается, что нельзя Ромке, ну никак нельзя сейчас в море идти. А кроме того, здесь же остается Оксана. А что море? Море, оно не уйдет. И дельфины не уйдут. Эти уйдут, так другие будут. Он же морю никогда не изменит. Просто сейчас, ну, на это время, море подождет. Как это «подождет»? А приказ? Ведь это же не игра, не забава. Боевой приказ. И его он должен выполнить, так надо! Знает Ромка, так будет лучше не для него, нет, для дела, для жизни, которой он живет.

– Ну, согласен? – торопит отец, – Смотри, я настаивать не буду. Считаю до трех, – насмешливо прищуривает левый глаз, – раз, раз с половиной…

Не выдержав, Ромка улыбнулся.

– Три! Все. Я согласен.

На другой день друзья провожали Степу. Стояли тесной группкой на длинном-предлинном причале, на еще не просохших от только что прошедшего дождя, скользких, скрипучих досках…

Недавно пронесшиеся над поселком грозные черные тучи ушли к горизонту и там отдаленно погромыхивали да мерцали отсветами молний.

Там еще шла гроза, а здесь уже сияло солнце, оживленно, громко переговаривались пассажиры, дожидающиеся посадки на теплоход, и совсем озорно кричали чайки, кружась над идущей к причалу с удачливым уловом фелюгой.

– Значит, к бабке? – вздохнул Тимка.

– К бабке, – сокрушенно отозвался Степа. – И где ее только откопали? Вечером вчера дали телеграмму, а утром уже ответ: ждет не дождется, волнуется, целует…

– Бабки, они все такие, – вздохнул и Захар, – им бы только внучат под боком иметь… вареньем закормит.

– Если бы только вареньем, – скорбно сказал Степа.

Катер, который перевозил пассажиров на теплоход, с ходу стукнулся о причал. Заскрипели доски, зашатался ветхий мостик, а там, на рейде, завыла сирена теплохода.

Пассажиры зашевелились, подняли свои чемоданчики, корзины, свертки, потянулись к мостику.

– Пора. – Степа по очереди крепко-крепко пожал друзьям руки.

Потом подошел к матери, дожидающейся его в стороне, забрал из ее рук тяжелую набитую сумку, вывернулся из прощального родительского объятья и, не оглядываясь на друзей, на мать, минуя мостик, спрыгнул прямо на палубу катера.

– Да, – печально сказал Ромка, – теперь нас пятеро.

А к вечеру их осталось трое.

Днем совсем неожиданно укатил Сенька Пичужкин. Его родители долго не раздумывали, отправили попутной машиной к дяде, благо путь недалекий – сто двадцать километров, и море там такое же, и поселок такой же. Друзей, правда, таких нет, но тут уж ничего не поделаешь, придется с месяц потерпеть.

Только проводили Сеньку, настала очередь Леши Затонского. Тоже нашлись родственники. В Таганроге. Материна сестра. Тетка. Давно с ней потеряли связь, а тут, как назло, два дня назад прислала открытку. Квартиру они от комбината получили, в гости приглашала.

Мать поехать не могла – отпуск только зимой, отец тем более – самый сезон, уже хотели письмо писать, извиняться, а тут такой удобный случай. Вот и послали за себя сына.

Затонский не уезжал, не уплывал, а улетал.

На местном аэродроме, который и работал-то только летом, в курортный сезон, вместе с другими пассажирами ждали они посадки на вертолет.

– Счастливчик, – вздохнул Тимка, – опять на вертолете!

– Это да, – согласился Леша, – только бы лучше туда и сразу обратно… не задерживаться…

– А потом как? Тоже самолетом?

– Если бы самолетом… билет уже в кармане… плацкартный.

– На месяц?

– На все лето, – обиженно покосился Леша в сторону стоящих неподалеку родителей, – видишь, провожают, – и понизил голос: – Я все равно не выдержку, я смоюсь, вот увидите… Я ее, тетку, слушаться не стану. Не стану – и все! Так сама домой отправит, честное слово!

Утром следующего дня на веранде Ромкиного дома произошел такой разговор.

– И сегодня на съемку не поедешь? – обиженно сказала Оксана.

– Угу, – буркнул он, – некогда. Тимку и Захара проводить надо.

– Уезжают? – удивилась она. – Зачем?

– Наградили, – ответил он, – премировали путевками в Артек.

– За что это?

– За помощь в охране государственной границы, – небрежно сказал он.

– Ну? – ахнула она. – Вот здорово! – И тут же удивилась еще больше: – А что же тебя не наградили?

Пожал плечами.

– Не за что.

– Ой ли? – недоверчиво сощурила глаза. – Что-то тут не тек…

– Так, не так, – сказал серьезно, заканчивая разговор, – а все точно. Сегодня и отправляются рейсовым автобусом. Путевки там уже дожидаются…

– А когда уезжают?

– Тебе-то что? У тебя съемка.

– Вечером, режимная… Может, я тоже проводить хочу…

Он понял, вернее, уже знал – от нее так просто не отделаешься, – поэтому согласился.

– Если хочешь, – пожал плечами, – в двенадцать ноль-восемь.

В двенадцать они были на автостанции, стояли возле переполненного автобуса и, смеясь, смотрели, как Тимка и Захар пробираются на свои места.

– Там, – показал Тимка, – с той стороны.

Забежали с другой стороны.

Тимка и Захар, помогая друг другу, пыхтя и отдуваясь, пытались опустить стекло чуть ниже, но из этого ничего не получалось.

Пришлось разговаривать, еле просунув головы наружу, смешно тараща глаза и поминутно устраиваясь удобнее.

– Вот не везет, – кричал Тимка, показывая на открытые окна и справа и слева, – задохнемся, три часа ходу!

– Как-нибудь доедете, – кричал в ответ Ромка, – не маленькие, а там живо поправитесь!..

– Счастливчики, – честно завидовала Оксана, – в Артек!

– Поменяемся? – смеялся Тимка.

– Отправляйтесь, отправляйтесь, – кричал Ромка, – нам и здесь хорошо!

– Чего хвалишься, – обиделся Захар, – все равно и ты уедешь…

– Завтра, – успокоил Ромка товарища, – утром уходим…

– Как это завтра? – насторожилась Оксана. – Куда уходим?

Ромка не успел ответить, Тимка ответил за него.

– Ага, молчит, не говорит! – весело закричал он. – И он уезжает… завтра…

– Приказ такой, – добавил Захар, – прощайтесь заранее. Ты не плачь, Оксана, не реви – он еще вернется…

Неизвестно, что бы еще наговорили развеселившиеся мальчишки, но автобус засигналил, дернулся, взревел мотором и, оставляя за собой густой шлейф дыма, покатил вниз по дороге.

Посмотрели вслед автобусу, немного помолчали.

– Какой еще приказ? – вдруг сказала сердито Оксана. – Он придумал, да? Соврал?

– Так надо, – ответил Ромка, не скрывая грусти, – ухожу с отцом в море… на три недели.

– На три недели! – возмутилась Оксана. – И ты рад, да? А съемки! Это что, уже никому-никому не надо?

Он не знал, что и сказать, ведь все равно она не должна это знать. И врать, придумывать он не хотел. А тут еще Захар проговорился, про приказ сказал. Как теперь объяснять, что говорить?

– Ты только мне скажи, – повернула она его к себе, – это правда, что приказ?

Он наклонил голову, сказал мрачно:

– Правда.

– Хорошо, – девочка что-то придумала, – только ты сейчас никуда не исчезни. Ладно? Ты будь дома… ты жди…

Он был дома, он собирал вещи. Как раз раздумывал, что ему лучше взять с собой: кеды или туристские ботинки на толстой подошве. Что там в море нужнее?

Без стука распахнулась дверь, и в сопровождении Оксаны в комнату вошла Людмила Васильевна.

Какое– то мгновенье она молчала, оценивающе рассматривая сложенные на стуле майки, трусы, тельняшку, кеды, раскрытую спортивную сумку у двери.

– Это правда? – спросила настороженно.

Ему надоела такая игра, сейчас еще директор картины придет, тоже не поверит. Ведь сказано было.

– Правда.

Людмила Васильевна покачала головой, вздохнула и, о чем-то озабоченно размышляя, повернулась, чтобы уйти.

– Только ты сейчас никуда не исчезай, – повторила слово в слово фразу Оксаны и вышла.

Оксана глянула на Ромку как-то уж больно вызывающе и нахально, пренебрежительно хмыкнула и тоже ушла, громко хлопнув дверью.

Остался в комнате Ромка с кедами в руках и чуть не заплакал с горя. Может, ему самому хочется остаться, может, ему самому в сто раз больнее и обиднее уезжать сейчас из поселка. Может, он не хуже других понимает, как подводит он киногруппу. Только что же он может сделать, если такой приказ, если действительно все это так надо?

Через час у начальника заставы сидел взволнованный директор картины.

– У нас срывается план, – горячо говорил он, поминутно вытирая лысину платком, – через несколько дней начинаются подводные съемки. Он дублер, понимаете, дублер главного героя… У нас уже все готово, съезжаются актеры. Вы знаете, как трудно вырвать Саврасова. А он связан в съемках именно с Марченко, с Романом Марченко.

Никифоров развел руками.

– Ничем не могу вам помочь… Марченко должен выехать из Прибрежного, и он уедет… И весь разговор.

Капитана поддержал Алексеев:

– Поймите, это не чей-то каприз, не чья-то прихоть – это необходимость.

– Я понимаю, – вежливо согласился директор, – я все понимаю. У вас, должно быть, есть какое-то распоряжение, указание… и, наверное, по серьезным мотивам.

– По очень серьезным.

– Хорошо, – живо отозвался директор, – я согласен. Но ведь у нас тоже очень серьезные мотивы. Он единственный дублер, он очень похож на нашего героя, он в конце концов великолепный пловец, подводник…

– Это мы хорошо знаем, – улыбнулся Никифоров.

– Тем более. И мы вправе добиться отмены такого указания. Куда надо обратиться? В область? В Киев?

– В Москву, – насмешливо сказал Алексеев.

– Хорошо, – директор даже не удивился, – я сегодня же вылечу в Москву. Мы снимаем фильм о пограничниках, и пограничники должны пойти нам навстречу.

Он встал, вытер еще раз лысину и, не прощаясь, торопливо пошел к дверям.

Алексеев и Никифоров переглянулись, напористость и уверенность киношного директора понравились им.

– Подождите, – сказал Алексеев и тоже поднялся, – лететь в Москву нет необходимости, у нас Москва рядом, в другой комнате… Попробуйте уговорить полковника.

Директор опять не удивился.

– Куда надо идти? – только и спросил он.

Перед выездом на вечернюю съемку остановилась около Ромкиного дома голубая «Волга».

Вылез оттуда, кряхтя, директор картины и лейтенант Суходоля.

– Останешься здесь, – сказал директор. – Ясно?

А вожатый добавил:

– С категорическим условием: со съемочной площадки – никуда. С утра и до конца съемок. Вечером – дома.

– Я его зачислю на месячный оклад, – снова взялся за платок директор, – и он у меня будет каждый день отмечать свой приход и уход, как все.

– Понял? – сказал дядя Валя, заглядывая прямо в глаза. – Очень я тебя прошу, Ромка. И пожалуйста, сам, один, ничего не решай – подумай прежде, посоветуйся…

– Конечно, дядя Валя, – торопливо заговорил мальчик, – я понимаю, да ни за что на свете…

Он не договорил, почувствовал, что кто-то остановился за спиной, резко повернулся.

Сзади стояла очень довольная, просто счастливая Оксана.

– Оксана, – сказал ей директор, – если готова, садись в «Волгу», мы едем на площадку.

– Нет, – весело замотала она головой, – я в автобусе. Со всеми.

– Как знаешь, уговаривать не буду.

Директор и лейтенант пошли к выходу.

И, уже прикрывая за собой калитку, директор прокричал.

– Марченко! Чтобы и ты у меня вместе со всеми в автобусе.

Только отошла «Волга», подошел автобус. Они уселись рядом на первом сиденье.

– Что я сказала? – спросила девочка тихо и хитро. – Ты рад?

Он ответил тоже тихо, тоже хитро:

– Подумаешь, мне и в море было бы неплохо.

Уже третий день группа снимала вечерние кадры далеко от поселка.

Совсем в безлюдном месте притаился среди скал одинокий домик старого рыбака. Сюда-то и пришли встревоженные Марко и Люда, привлеченные странным тоскливым воем собаки рыбака – грозного сторожевого пса Разбоя.

В первые два дня снимали, как бегут Оксана и Володя к дому. То по дороге, то тропинкой среди скал, то через редкий колючий кустарник.

Третий день должен был стать последним для этого объекта.

Марко и Люда влезают через окно в дом, а остальное – как поведут они себя в чужом, заброшенном доме, с кем встретятся, – все это будет сниматься уже осенью, на киностудии в одном из павильонов.

А пока загримированные и одетые Володя и Оксана прохаживались перед домиком вместе с Егором Андреевичем и репетировали. Только что подъехала осветительная машина, и с нее начали сгружать дополнительные приборы. Рабочие-постановщики переносили по кадру часть «каменного» забора и старательно укрепляли его на новом месте. Звуковики растягивали кабель, а механики готовили к съемке кинокамеру. В стороне, привязанная к дереву, повизгивала овчарка Дейк, которая играла в картине роль пса Разбоя. С ней возился дрессировщик: что-то упрашивал, что-то требовал – тоже, выходит, репетировал.

Все были заняты, у всех была какая-то своя работа. Один только Ромка оказался сейчас не у дел и тоскливо слонялся от машины к машине. Как-то так получилось, что все необходимое уже сделано и больше ничего никому не требовалось.

Ромка предлагал свою помощь и осветителям, и декораторам, и даже звуковикам, но ему вежливо отказывали и советовали посидеть в сторонке, отдохнуть. А отчего отдыхать, если еще устать не успел?

Именно в этот момент наскочил на него Канатов. Увидел и обрадовался.

– Ты что делаешь?

– Ничего, Лев Петрович.

– И отлично и великолепно, – засуетился довольный администратор. – У меня к тебе просьба, не в службу, а в дружбу. Съезди, пожалуйста, автобусом в поселок… в ресторане надо забрать ящик кефира. Помоги, друг…

– Мне нельзя в поселок, – испугался Ромка. А Канатов возмутился.

– Что ты говоришь? Ты понимаешь, что говоришь? – заторопился он. – Раз я тебя посылаю – я за все отвечаю. Войди в мое положение… Шофер на базу еще заедет, косынку девочки забыли, а ты тем временем в ресторане дело провернешь… Понимаешь? Не в службу, а в дружбу.

– Да нельзя мне, – пытался сопротивляться Ромка, – нельзя. Хоть у директора спросите…

– Директора нет, – отрезал Канатов, – а на площадке я хозяин. Ты подсобник? Подсобник. Тебе за что деньги платят? Садись сейчас же в автобус… Не в службу, а в дружбу, – повторил уже мягче. – Сейчас перерыв людям дадим. Должны они перекусить?

Ромка развел руками. А что такого? Съездить на минутку. Только туда и сейчас же обратно.

– Вот и умница, вот и подсобник, – администратор вел мальчика к готовому в путь автобусу. – Найдешь там в буфете Клаву Огородникову и скажешь, что от меня. Она знает, мы уже заплатили.

Шофер торопливо переключил скорости и захлопнул дверцу.

– Не в службу, а в дружбу! – прокричал вдогонку Лев Петрович.

Автобус проскочил центр поселка, свернул в одну из боковых улочек и остановился около одноэтажного старого здания с еще сохранившимися лепными колоннами. Из открытых настежь окон рвалась на улицу музыка, шаркали ноги и громко, весело переговаривались голоса.

Ромка вошел в зал. Все столики были заняты. Несмотря на открытые окна и два мощных вентилятора, сизый табачный дым стелился под лепным потолком, и массивные люстры как бы плыли сквозь легкий туман. Люди пили, ели, смеялись и слушали. Играл небольшой оркестр, а немолодая, но довольно симпатичная певица шептала в микрофон:

 
Я навек полюбил корабли.
С морем мне никогда не расстаться…
 

Ромка прошел через весь зал к буфету.

– Мне нужна Огородникова, – сказал он.

– Клава! Клава! – закричала в глубь помещения полная, раскрасневшаяся буфетчица. – Огородникова!

И сейчас же из-за занавески появилась чернявая шустрая женщина в фартуке, с засученными рукавами.

– А? Что? – спросила почему-то испуганно.

– Я за кефиром, – сказал Ромка, – Лев Петрович послал.

– Ах да! Ты из кино? – всполошилась Клава. – Ты выходи сейчас и иди во двор, там у служебного входа жди, я вынесу.

И она исчезла за занавеской.

Ромка пожал плечами, мол, ему все равно, где получать, лишь бы кефир был, и пошел к выходу.

Но тут у самой двери столкнулся он с парнем, который, очевидно, специально дожидался его…

– Ага, – сказал парень с пьяной улыбкой, – старый знакомый… Помните, сэр, мы с вами где-то встречались?

Ромка усмехнулся – разве он мог забыть этого «ковбоя»?

А почему он один? Где же дружки? Ромка скосил глаза вправо и увидел приятелей ушастого за столиком, прямо возле окна, в углу.

Дружки манили его к себе.

– Да, да, – сказал и ушастый, церемонно кланяясь, – прошу не отказать…

Он схватил Ромку за руку и потащил к своим дружкам.

– Где же ты пропадал, га? Мы тебя ищем, ищем…

Ромка невольно сделал несколько шагов вместе с ним и вдруг остановился, замер в растерянности. Вместе с дружками ушастого сидел за тем столиком очень уж знакомый мужчина. Мужчина поднял глаза, их взгляды встретились. И Ромка понял, кто это. Он похолодел. Это же был лохматый, тот самый человек, который оставил вещи на пляже. Ромка сделал шаг назад.

– Ну, иди, иди, – потянул его прыщеватый, – поговорим по душам, обмоем встречу.

Сидящий за столиком со все возрастающим интересом вглядывался в мальчика.

Ромка грубо вырвал руку, сказал что-то вроде «отстань», «уберись» и, повернувшись, торопливо пошел к выходу. Прыщеватый упрямо потащился за ним, но его оттянул назад один из дружков, поднявшийся из-за стола…

Ромка остановился у подъезда. Вот это налетел! Напоролся! Узнал его лохматый или нет? А может, он ошибся? Может, спутал что? Не наделать бы другой беды – скажут, не зря хотели тебя отослать из поселка.

Пригнувшись, он перебежал под окнами до угла и остановился под последним, крайним. Подпрыгнул, ухватился руками за подоконник, подтянулся и нос к носу, через тонкую проволочную сетку от мух, столкнулся с тем самым человеком, которого хотел проверить. Очевидно, и тот тоже решил проверить. Так они смотрели друг на друга, может, секунду, а может, и десять. И оба сразу резко отпрянули от сетки – мужчина к столу, а Ромка – свалившись в кустарник газона.

– Парень, где ты? – донесся со двора пронзительный голос Клавы Огородниковой. – Куда ты пропал?

Он живо прошмыгнул под окнами, перескочил деревянную изгородь двора ресторана и прямо налетел на разгневанную буфетчицу.

– Где тебя носит? – кричала та. – Ведь сказала: иди во двор, я следом… Так сколько мне ждать тебя? Или ты думаешь…

– А где кефир? – перебил он ее.

– Вон, бери, – кивнула она на деревянный ящик с бутылками, – да не пропадай, когда тебя ждут… Посылают тут всяких…

Обратно он вышел через ворота, сгибаясь под тяжестью ящика. Шутка сказать, двадцать полных бутылок – десять литров, да сами бутылки, да сам ящик. И нести ведь неудобно.

У ресторана уже стоял автобус, и шофер помог внести ящик внутрь. Устроив кефир поудобнее, Ромка кинулся к заднему стеклу.

В освещенном квадрате последнего крайнего окна увидел он человека, который, облокотившись на подоконник, задумчиво смотрел на улицу. Рядом за столиком оживленно переговаривались трое дружков. Ромка смотрел на мужчину и соображал, что ему сейчас следует делать. Не мчаться же на заставу. А автобус пойдет совсем в другую сторону.

И потом предупредили же его крепко-накрепко, чтобы не делал никаких поспешных выводов.

Как назло, автобус долго разворачивался прямо перед окнами ресторана. Незнакомец, попыхивая сигаретой, смотрел на улицу.

Ромка уселся на сиденье и усилием воли заставил себя не смотреть больше на окно. Как учил Суходоля, в такие моменты надо лишь провентилировать легкие – пять-шесть глубоких вдохов и выдохов.

Он сидел, смотрел прямо перед собой и усиленно «вентилировал» легкие.

Когда автобус вырвался, наконец, из узких улочек поселка и, весело гремя бутылками, помчался по асфальтированной дороге к месту съемки, Ромка уже знал, что надо делать.

На одном из поворотов Марченко попросил шофера остановиться.

– Что случилось? – притормаживая, спросил тот.

– Надо мне.

– Надо так надо, – удивился шофер, – только я, дружок, ждать не стану.

– Хорошо, – согласился Ромка, – не ждите.

Автобус, мигнув красными огоньками, исчез за очередным поворотом, и сразу обступили, навалились на Ромку темнота и тишина. Но он хорошо знал это место и совсем не боялся тишины.

Прошел по дороге чуть назад, остановился около известного ему да и почти всем мальчишкам отряда телеграфного столба. Пошарил внизу, возле самого основания, и открыл щиток. А под тем щитком нащупала рука телефонную трубку.

– Дежурный по заставе слушает, – послышался далекий голос.

– Это я, я, – заговорил тихо Ромка, – это Марченко, мне нужен капитан Никифоров.

Дежурный переспросил и лишь после повторной Ромкиной просьбы сказал:

– Хорошо, жди.

Через несколько томительных минут в трубке послышался тяжеловатый, грубый голос старшины заставы.