Текст книги "Программист для Преисподней"

Глава 10

– Арфу и псалтырь, пару крыльев и сияние тринадцатый номер для капитана Эли Стормфилда из Сан-Франциско! Выпишите ему пропуск, и пусть войдет.

(Марк Твен, Путешествие капитана Стормфилда в рай.)

Я стоял на широкой, залитой солнцем и бетоном площади. Вокруг громоздилось совершенно немыслимое скопление зданий. Первыми бросались в глаза небоскребы. Здесь был повторен весь центральный Нью-Йорк, от Эмпайр Стейт Билдинг до Рокфеллеровского центра. С небоскребами Нью-Йорка соседствовали все известные небоскребы других мегаполисов Земли. Было даже несколько телевизионных вышек, и не меньше десятка Эйфелевых башен. Я с трудом представлял себе, кому и зачем они могли здесь понадобиться, телевизионные вышки, да еще в таком количестве, но они были.

Следующее место по грандиозности занимали копии знаменитых отелей. В первую очередь знаменитые казино Лас-Вегаса. Прямо передо мной расположился помпезный «Дворец Цезаря», рядом громоздилась пирамида отеля Luxour. За казино толпились всевозможные Шератоны и Хилтоны, собранные со всех концов света.

Далее располагался район дворцов и вилл. Я сразу же узнал мой любимый Петергоффский Большой Дворец с его каскадом фонтанов. Версаль и Виндзор мирно соседствовали, окруженные великолепными парками. Во всем великолепии блистали восточные дворцы. Виднелись причудливые, для европейского глаза, очертания резиденций древней японской и китайской знати. Белели мрамором виллы римских аристократов.

Я поглядел в другую сторону. Здесь начинался широкий проспект. Вдаль тянулись ряды зданий, описать которые весьма затруднительно. Большинство сооружений представляли собой дикое смешение архитектурных стилей. Некоторые, самые авангардные, были похожи скорее на гигантские деревья. Они вздымались вверх под немыслимым углом, извивались, закручивались в спирали, перекидывались арками через проспект и сливались со своими соседями на другой стороне.

Среди хаоса построек, попадались и настоящие произведение искусства. Здания, сотворенные мыслью, не связанной ограничениями, навязанными строительным материалом, и не подчинявшиеся самим законами гравитации. Здания, очертания которых ограничивались только фантазией их авторов.

Однако большинство построек оставляло неприятное ощущение пустой напыщенности, аляповатости, отсутствия вкуса и воображения у их создателей.

На крышах домов горели огромные буквы рекламных объявлений. Рекламные картинки непрерывно мелькали на стенах домов. Наиболее эффектными выглядели объемные трехмерные изображения появляющиеся в воздухе прямо перед входом в здания. Гигантский гамбургер, повисший напротив не менее гигантской буквы «М» знаменитой закусочной, из-за своего размера не показался мне достаточно аппетитным. Тем не менее, заходивших туда посетителей это не останавливало.

Среди привычных магазинов, ресторанов, салонов красоты и прочих непременных атрибутов подобных мест отдыха и покупок, попадались и довольно экзотические заведения. На здании, которое я с первого взгляда принял за авторемонтную мастерскую, висело объявление «Чистка и регулировка кармы». Внутри что-то пыхтело и двигалось. Из открытой двери раздавались хлопающие и чавкающие звуки, вырывались клубы пара.

Напротив мастерской располагалось заведение, похожее на парикмахерскую. Через стеклянные двери я видел сидящих в креслах женщин. Возле них хлопотали мастера в белых халатах. Другие клиентки сидели в надвинутых на головы колпаках фенов. В прихожей, за разговором, коротали время ждущие в очереди. Табличка над входом гласила: «Стрижка и укладка биополя, окраска и шестимесячная завивка ауры».

Над изогнутым дугой зданием, на вершине которого красовался десяток параболических, гиперболических и эллиптических антенн, горела реклама: «Космический информационный канал. Индивидуальная настройка на пользователя. Подключение и первые два месяца – бесплатно!».

Вдоль проспекта тянулась полоса автомагистрали, по которой неслись автомобили всех марок, всех времен и народов. Но основное движение шло по параллельной полосе, вымощенной камнем. По мостовой на лошадях скакали всадники. Запряженные упряжки везли за собой громоздкие золоченые кареты. Рядом с этими помпезными, по-варварски роскошными произведениями средневековых дизайнеров, самые дорогие современные лимузины выглядели как домашние болонки рядом с красавцами сенбернарами. Эффектно смотрелись на мостовой колесницы, в которых стоя ехали всадники в белых тогах или черных плащах. Некоторые предпочитали носилки, которые несли абсолютно одинаковые, будто сошедшие с конвейера, огромные негры. Кто-то даже ехал в санях, запряженных собаками или оленями. Каким-то неведомым образом, под полозьями саней все время был снег.

По тротуару гуляли многочисленные прохожие. Их внешний облик разнился еще сильнее, чем транспорт на дороге. Здесь были представлены все расы и все национальности. Для современного человека, выросшего в большом городе, такая картина стала уже привычной. Однако местное население разнилось не только по географическому, но и по временному признаку. Рядом с моими современниками, шли одетые в сюртуки представители викторианской эпохи. Чопорные джентльмены в высоких цилиндрах едва заметно кивали друг другу при встрече. Нарядно одетые русские купцы с окладистыми бородами неторопливо оглядывали витрины магазинов, и что-то про себя подсчитывали.

Яркими пятнами выдавались в толпе европейские дворяне времен эпохи возрождения, в париках и ярких камзолах, со шпагами на перевязях. Декольтированные дамы в роскошных платьях с дорогими украшениями привлекали мужские взгляды. Однако, натолкнувшись на встречный взгляд кавалера, небрежно положившего руку на эфес шпаги, прохожие спешили дальше. Редкие смельчаки, обернувшись, бывали вознаграждены улыбкой красавиц, и брошенным незаметно на мостовую батистовым носовым платочком с вышитой монограммой.

Среди прохожих встречались азиаты в национальной одежде, мало менявшейся на протяжении столетий. Маленькие и изящные, как статуэтки, японки, затянутые в кимоно, семенили мелкими шажками в своих игрушечных деревянных туфельках, скромно потупив взор. Однако и в этом случае, привлекательный и настойчивый ухажер мог получить в награду незаметно переданную записку.

Я, наконец, перестал ошеломленно крутить головой и заметил стоявшего рядом со мной невысокого, полного господина, в сюртуке, жилетке и полосатых панталонах. Из кармана жилетки высовывались золотые часы луковица. От часов к поясу тянулась золотая же цепочка с брелоками. Лицо невысокий господин имел чистое, простое, но крайне приятное. Он наблюдал за мной с улыбкой.

– Здравствуйте, Александр Леонидович. Я уж испугался, что вы так и не обратите на меня внимание.

– Здравствуйте, – ответил я удивленно. Затем, проделав незамысловатые умозаключения, добавил. – Вы видимо встречали меня?

– Ну да, ну да. Я, однако, не стал мешать вам осмотреться. Первые впечатления, знаете ли, они самые важные.

Я представил, как выглядел со стороны, когда с открытым ртом таращился по сторонам.

– Да, вы правы, впечатление потрясающее.

– Простите, забыл представиться. Я не душа, как вы догадываетесь, а местный служащий, чиновник так сказать. С достаточно высоким положением, могу вас заверить. Зовут меня Ираклий Андреевич, полагаю вас известили обо мне.

Я пожал пронятую мне руку. Мы сказали друг другу все положенные в таких случаях слова.

– Местный служащий, – повторил я. – То есть ангел?

– Ну да, можно сказать и так.

– А где же ваши крылья, нимб?

– Ну, батенька, это парадная форма тысячелетней давности. Департамент ее давно отменил. Теперь мы одеваемся в соответствие с традицией и модой своего сектора. Ну, разве что с небольшим отставанием, – ответил ангел, косясь на мои джинсы с кроссовками. – Я покажу вам все, что вас заинтересует, а потом буду рад ответить на ваши вопросы.

– О, вопросов у меня скопилось множество. Вы хотите сказать, что это и есть рай?

– Не весь, конечно. Это лишь центральная часть, здесь сосредоточена деловая активность. То, что в земных городах называется коммерческий центр или, на американский манер, даунтаун.

– Деловая активность. Помилуйте, Ираклий Андреевич, что вы имеете в виду под деловой активностью в Раю?

Ираклий Андреевич подошел ко мне и взял меня под руку.

– Давайте немного прогуляемся, а по дороге я вам расскажу все по порядку.

Я как-то не привык гулять под руку с мужчинами, но понял, что для моего сопровождающего это вполне обычный способ передвижения, и не стал возражать. Мы неторопливо пошли по проспекту. Вблизи картина была еще более впечатляющей. Мелькание разнообразных лиц, пестрота их одежды, обрывки разговоров на непонятных языках. Все это в совокупности не давало никакой возможности понять, что говорит мой спутник. Наконец, я почувствовал, что привык к этому бесконечному мельтешению перед глазами, и прислушался. Ираклий Андреевич как раз заканчивал свои объяснения.

– … и таким образом вы видите, что для творческой работы и занятий бизнесом, существует, кроме денег, множество других побудительных мотивов.

Мне неловко было переспрашивать с первых же минут нашего знакомства, поэтому я решил отложить это на потом, а сам стал слушать дальше. Ираклий Андреевич тем временем продолжал.

– Вы, возможно, обращали внимание, что за небольшим исключением, описание Рая в большинстве религий достаточно условное. В отличие от Ада, пребывание в котором всегда описывается тщательным образом, с душераздирающими подробностями предстоящих мучений. В этом есть своя логика. Наказание должно быть конкретным.

– Простите, что перебиваю вас, – прервал я Ираклия. – Я только что прибыл из тех самых мест. И я бы предпочел поговорить с вами о Рае, а не о месте своей работы и проживания. Временных, как мне хочется надеяться.

– Временных, конечно же, временных, дорогой мой Александр Леонидович. Вы ведь живы, а значит – у вас все временно.

Вот так успокоил, подумал я. Вслух же сказал другое.

– Как же вы выходите из положения?

– Индивидуальный подход, а как же иначе. Каждой душе создаются подходящие для нее условия. В ряде случаев, применим и групповой метод. Там все действительно решается достаточно быстро и просто. Давайте, чтобы не тратить время попусту, мы и начнем нашу экскурсию с таких примеров. Закройте глаза, пожалуйста.

Я закрыл глаза и почувствовал, что меня буквально выдернули из окружавшего пространства, как пробку из бутылки, и через мгновение воткнули обратно, но уже в другую. Я осторожно открыл глаза.

Мы стояли на склоне, покрытом жесткой темно зеленой травой. Внизу, под нами, темнело серое холодное море. Волны с шумом набегали на тонкую полоску такого же серого песка. На берегу стояли полусгнившие, разбитые волнами старинные ладьи. Когда-то здесь была пристань. Теперь от нее остались лишь несколько торчавших из воды деревянных свай.

Возле причала, в песок был вбит высокий столб. На столбе криво висела табличка с надписью готическими буквами: «Добро пожаловать в Асгард – жилище богов!». От пристани вверх по склону вела тропинка, почти заросшая мхом и травой. Возле начала тропинки в землю был вкопан еще один столб. На нем был указатель со стрелкой и надписью «чертог Вальгалла – последний приют павших воинов».

Я повернулся вслед за стрелкой и увидел, что тропа ведет к огромному замку. Древняя каменная крепость поражала, прежде всего, своей основательностью. Широкие мощные стены, невысокие, но толстые башни по углам, и прочные ворота напрочь отбивали мысль о возможном штурме. С архитектурной точки зрения примечательной была только крыша замка, сложенная из старинных шлемов и щитов. Когда-то на щитах были рисунки, но погода и время полностью их стерли. Перед воротами замка протекала неширокая, но быстрая и шумная горная речка. Через речку был переброшен мост, от которого теперь остались только сваи. Возле моста стоял указатель «река Тунд».

Я вопросительно посмотрел на своего гида.

– Это Один постарался.

– Один? Скандинавский бог?

– Он самый. Верховный бог скандинавской сборной. Известный задира и пьяница. Ему стало скучно со своими подчиненными, и он придумал брать к себе в собутыльники души викингов, тоже не дураков выпить и подраться. Несколько веков он собирал здесь компанию из убитых воинов, затем передал Скандинавию в ведение христианского отделения, а сам заперся с собутыльниками и беспробудно пьянствует. У него собралась весьма примечательная компания единомышленников. В огромном зале накрыты столы с отборными, конечно по понятиям викингов, угощениями. В основном это зажаренные целиком быки и олени. У них главным критерием является количество. Но главное на столе это напитки. Говорят, Один научился гнать семидесятиградусный самогон, и теперь они забросили свой любимый эль и хлещут только его пойло. С утра там все чинно, благородно. У каждого есть свое место, согласно его прошлым заслугам. Самые прославленные сидят за одним столом с Одином. Все едят и пьют, поют песни, и по очереди рассказывают истории о своих прошлых подвигах, то есть кого, где и как они зарезали. К вечеру все напиваются до свинского состояния, достают топоры и начинают выяснять отношения. К полуночи в живых остается едва ли половина, остальные, изрубленные в лапшу, валяются на полу. Вдрызг пьяные победители чуть позже тоже валятся рядом с трупами и засыпают. За ночь все приходят в себя, раны заживают, отрубленные конечности и головы отрастают заново. Утром все похмеляются, усаживаются за стол, и веселье начинается сызнова.

– Крепкие, однако, ребята, – только и смог сказать я.

– Кремень, а не люди, – согласился Ираклий Андреевич. – Один для себя же и старался. Теперь таких больше не делают.

Я несколько минут постоял перед замком, оглядывая все вокруг. Когда мое любопытство было полностью исчерпано, Ираклий Андреевич предложил мне снова закрыть глаза. Теперь путешествие воспринималось совсем легко.

Когда я открыл глаза, передо мной стоял настоящий восточный дворец из сказок «Тысяча и одна ночь». Ажурные башенки, крытые переходы, внутренние дворики. Таким я и представлял себе настоящий дворец из арабских сказок. Вывеска над входом гласила, что это рай для истинных праведников, исповедующих при жизни мусульманство.

Праведники проводили время весело. Треньканье множества дутаров сливалось с пьяными криками постояльцев. С завидной регулярностью раздавались стоны лишаемых девственности красавиц пери. Я не стал использовать свое умение видеть сквозь стены. Мне и так все было ясно.

– И это праведники? Как же тогда отдыхают просто безгрешные?

– Чуть тише. Поменьше музыки, вино послабее, никаких наркотиков. И всего сорок гурий на брата.

– А здесь?

– Здесь их семьдесят две, это категория люкс. Плюс отборный гашиш. Мы оборудовали все в точности, как они просили.

– Семьдесят две. Откуда такая точность?

– Не знаю, – усмехнулся Ираклий Андреевич. – Это не наша инициатива, это было их главное требование. Видимо кто-то еще при жизни на Земле самостоятельно подсчитал. Представляете себе такого экспериментатора?

– Да, уж. Он видимо был очень сексуально озабочен. И этот бесконечный бордель они называют раем? По мне уж лучше наша тюрьма. После такого зрелища я целую неделю буду с удовольствием смотреть рекламу стиральных порошков.

– Эк вас зацепило! Не переживайте, вас сюда и не пустят. У вас не тот склад ума. Но в основном вы правы. Те кто здесь развлекаются – это просто жрущая, пьющая и спаривающаяся протоплазма.

– И к чему все это?

– А вы, по-прежнему пытаетесь во всем искать смысл. Кроме смысла есть еще правила, которые мы соблюдаем. Им было обещано, и они получили. Здесь находятся именно те, кто на большее не способен. Согласитесь, надо же их куда-то деть? Это не самый плохой вариант. Клиенты довольны и никому не мешают. Заодно и избавляют нас от дополнительных хлопот. С ними только одна проблема, – добавил Ираклий Андреевич, указывая в сторону от дворца. – Это обеспечение девственницами.

Я повернулся в указанную им сторону, и увидел, что недалеко от дворца стоит фабрика. Судя по внешнему виду это было какое-то сложное химическое производство. Из ворот выходила нескончаемая вереница женщин.

– Биороботы высокого класса, – объяснил Ираклий. – Интеллект им особый не требуется, важны только физические показатели. К сожалению, в последнее время фабрика не справляется с нагрузкой, и уже рассматривается вопрос о строительстве дополнительной.

Ираклий Андреевич взглянул на меня.

– Подобные узкопрофильные отделения имеются для фанатиков всех религий. Хотите продолжить осмотр или вернемся в центр?

– Кажется, я уже получил представление об этих, как вы их назвали, узкопрофильных отделениях. Давайте вернемся к главному. Я так и не понял, что же у вас происходит с душами? Только сначала, заберите меня отсюда, пожалуйста.

Мы снова очутились в центре. На этот раз мы сидели в легких плетеных креслах перед небольшим столиком на тенистом зеленом бульваре. На столе стояло две чашечки с кофе.

– Все не так уж и сложно, – Ираклий Андреевич отпил из своей чашечки, прислушался к ощущениям и довольно кивнул. – Фанатиков, которые твердо и наперед знали, что именно они будут делать в Раю ничтожно мало. Подавляющее большинство душ, попадая к нам, не имеют ни малейшего представления о том, что их может здесь ожидать. А счастье – понятие сугубо личное и индивидуальное. Ну как спрашивается, можно сделать душу счастливой, если она и сама этого не знает? Поэтому все устроено следующим образом. Душам предоставляется возможность просто продолжать привычный образ жизни. Тем, кому он не нравился, могут выбрать любую другую жизнь. Человек сам выбирает по своему вкусу жилье из существующих на земле аналогов, или строит что-то свое, новое. Вы видели эти новые здания. Попадаются весьма интересные, но в основном ужас, конечно. Страшная безвкусица. Но, мы терпим. А из существующих, я думаю вы тоже обратили внимание, что далеко не все мечтают жить в Лувре или президентском люксе Хилтона. Именно эти люди в первую очередь и представляют для нас интерес. Но об этом чуть позже.

– Так что же, выходит я целую вечность опять буду составлять программы? Да еще под Windows?! Если конечно я попаду сюда, – добавил я осторожно. – Ну нет. Лучше в мою тюрьму, я как-то уже сроднился с ней.

Ираклий Андреевич допил кофе и поставил чашечку обратно на стол. Он прищурясь посмотрел на меня и сказал.

– А ведь вы трудоголик, Александр Леонидович. Подумайте хорошенько об этом на досуге. И не принимайте все так близко к сердцу. Вы ведь пока живой человек. Вот и живите себе и радуйтесь жизни. А что будет потом? Вот потом и узнаете.

Он достал из кармана жилетки часы и открыл их.

– Ну вот, – сказал он. – Пора обедать. Вы не откажетесь отобедать со мной?

– С удовольствием, – ответил я. Только теперь, я сообразил, что мы путешествовали значительно дольше, чем мне показалось и я успел основательно проголодаться.

– Тогда двинемся. Да! – воскликнул он. – Чуть было не забыл. Боюсь, что у вас сложилось несколько превратное представление о том, что получают в Раю те, кому было обещано. Давайте-ка, сейчас заскочим на пару минут в одно место. Только прошу вас, ведите себя тихо, я не хочу им мешать.

– Кому? – спросил я заинтриговано.

– Узнаете, – коротко ответил Ираклий Андреевич. – Закрывайте глаза.

Я закрыл глаза. Мы перенеслись. Еще не открывая глаза, я услышал, какая вокруг стоит тишина. Она не была абсолютной, совсем нет. Здесь был и шелест листвы, и далекое пение птиц, и даже редкое кваканье лягушек. Но все равно вокруг было ощущение спокойной тишины. Меня наполнило предчувствие, что сейчас я узнаю что-то важное и бесконечно значимое для меня. Я осторожно открыл глаза.

Передо мной лежал заросший камышом пруд. На другом берегу раскинулся сад. В саду росли вишни, которые начали зацветать. Мне подумалось, как, наверное, приятно гулять с любимой в таком саду. В глубине сада стоял дом. Своим обострившимся зрением я разглядел как старый слуга, медленно ходит по дому и расставляет подсвечники – скоро должен был наступить вечер. В комнате склонился над письменным столом худой, темноволосый человек примерно лет тридцати восьми. Он что-то писал гусиным пером. Красивая женщина сидела в углу с вязанием, и временами с любовью смотрела на него. Я, пораженный тем, что увидел и кого узнал, повернулся к Ираклию Андреевичу.

– Это он, Мастер?

Ираклий Андреевич молча кивнул. Я хотел еще что-то спросить, что-то сделать, но вдруг мир передо мной раскололся на части, затем вновь соединился. Мы находились в красиво убранной столовой. Большая светлая комната выходила окнами в цветущий вишневый сад. Я спросил с надеждой:

– Где мы? Неужели у него?

Ираклий Андреевич отрицательно качнул головой.

– Нет. Его нельзя беспокоить. Я создал этот сад, только чтобы поднять вам настроение. А то, я смотрю, вы начали киснуть. А ведь наш разговор еще не окончен.

– Да нет, я в порядке. Просто я… Даже не знаю, как мне сформулировать свои ощущения.

– Вот ничего и не говорите. Отдохните. Вы у меня в гостях. Сейчас мы с вами пообедаем, а потом погуляем по этому дивному саду. Там и закончим нашу беседу. А теперь, прошу к столу, закусим.

Обед был сервирован в знаменитых русских традициях, безвозвратно утраченных с наступлением двадцатого века. Для начала мы подошли к закусочному столу – небольшому столику, заставленному водками, всевозможными настойками в крохотных графинчиках и классическими русскими закусками. Я с любопытством наблюдал, как Ираклий Андреевич разлил водку в два серебряных стаканчика, взял небольшую тарелку кузнецовского фарфора и положил себе икры и балыка. Потом последовал его примеру.

– Ну что же, Александр Леонидович, давайте выпьем за ваше здоровье, – Ираклий Андреевич поднял свою рюмку.

Мы выпили и закусили. Потом перешли к обеденному столу, на котором был сервирован уже непосредственно сам обед. Некоторое время, мы молча отдавали должное поданным блюдам. Меню было составлено с большим пониманием, приготовлено все было безукоризненно. Вот уж в самом деле, райское наслаждение, подумал я и усмехнулся.

Ираклий Андреевич заметил мою улыбку.

– Что-то не так?

– Нет, что вы, все превосходно.

– Разумеется. Мы используем оригинальные рецепты самых выдающихся поваров. Никаких суррогатов, никаких подделок.

Тут мне пришло в голову, что я, наконец, смогу получить ответ на вопрос, занимавший меня уже много лет.

– Скажите, а можно мне встретиться с душой одного человека?

– В принципе это возможно. Но сначала скажите мне, кого и с какой целью вы хотите увидеть?

– Некто Оливье. Повар француз. Жил в Москве в конце девятнадцатого века. Он был самым знаменитым поваром в Москве. Вы уж простите, но за таким столом, у меня и мысли только о еде.

– Что ж, это похвально. За столом нужно говорить и думать только о еде, тут я с вами полностью солидарен. А вот насчет самого Оливье, то я понял о ком идет речь, но встречу, к сожалению, устроить не могу. Однако, мне очень любопытно, почему именно он?

– Это длинная история, но поскольку она имеет непосредственное отношение к еде, то я вам ее расскажу. Итак, Оливье в семидесятых годах девятнадцатого века работал поваром в трактире у Тестова. Там он достиг пика известности тем, что изобрел какой-то небывалый и совершенно потрясающий салат. У Тестова тогда собирались самые отъявленные гурманы, и обед не считался обедом без знаменитого салата оливье. Готовил его Оливье всегда лично. Никто не знал точного рецепта, было только известно, что в его состав входила черная паюсная икра, раковые шейки, рябчики, и многое другое. Стоил салат баснословно дорого, как и подобает редчайшему деликатесу. Но настоящих знатоков это не останавливало, а богатые купцы заказывали его для шика. Салат так и называли по имени автора. Многие в Москве пытались приготовить салат оливье самостоятельно. Но ни у кого не получалось добиться того совершенства. Было похоже, да все не то. Позже Оливье открыл собственное дело и построил на паях с купцом Пеговым роскошный ресторан «Эрмитаж Оливье». Разумеется, там подавали и салат оливье. Вслед за салатом в Эрмитаж перекочевали и все московские гурманы. Но речь не об этом. Дело в том, что к великому сожалению, Оливье умер, так и не раскрыв своего секрета. Вот этот рецепт и составляет основной предмет моего интереса.

– Ну что ж, – сказал Ираклий Андреевич, накладывая себе очередную порцию чего-то божественно вкусного. – История знает немало подобных, не побоюсь этого слова, трагических примеров. Почему же именно этот салат? Почему не тушеный крокодил, фаршированный удодами, которого подавали к столу фараонов? Или знаменитый бухарский плов с перепелками и павлиньими языками? Эмир всегда ел его перед тем, как отправиться в гарем. Поверьте, нам не хватит обеда на перечисление всех этих заманчивых блюд.

– Дайте же мне дорассказать, – возмутился я. – Я предупреждал вас, что история длинная. Итак, прошло много лет. В России пришли к власти большевики, которые позже назвали себя коммунистами. Коммунизм они не построили, а свою страну компромиссно назвали социалистической. Правил страной в то время Иосиф Сталин. Он, между прочим, очень любил сытное и пьяное застолье, понимал толк в хорошо накрытом столе. Большое внимание он уделял тому, как выглядит его страна со стороны. Наблюдателю снаружи его полуголодная нищая страна должна была казаться богатой и изобильной. Пропаганда работала на всех направлениях. Немаловажным показателем в идеологической войне было и то, как и что пьют советские граждане. Первым делом был налажен выпуск шипучего вина, которое назвали шампанским. Правда, во избежание международного скандала, перед словом шампанское в названии добавили слово «советское». Сталин резонно рассудил, что потребитель все равно не сможет сравнить предложенную ему шипучку с оригинальным благородным напитком. Шипучку гнали повсюду, вкусом и качеством она разнилась по всему спектру подобных напитков: от действительно неплохих элитных сортов, до обычного перебродившего виноградного сока, который крепили и подслащали ликером, и искусственно газировали углекислотой. В западных странах, где жили идеологические противники Сталина, шампанское было и остается дорогим элитным сортом вина. Шампанское покупают для больших торжеств, чтобы подчеркнуть важность события, его подают на престижных приемах. Его пьют в дорогих ресторанах. В общем, это удовольствие для избранных. И вот, вдруг, статистика из советского союза сообщает, что советские люди за год выпивают шампанского в несколько раз больше, чем все западные страны вместе взятые. И это в пересчете на душу населения. Иностранные корреспонденты сразу в крик – фальсификация, не может такого быть! А им – пожалуйста, вот заводы, вот магазины с рядами тяжелых бутылок из темно зеленого стекла, вот вам рабочий и крестьянка, распивающие после первомайской демонстрации благородный напиток из граненых стаканов. Ах, качество у нас низкое? Тут же на мировые ярмарки поступают самые изысканные сорта великолепного игристого вина из СССР. Вино это делается самым тщательным образом из отборных сортов винограда по выверенным технологиям очень малыми партиями. И получает это вино медаль за медалью на международных конкурсах. Другое дело, что к шипучке, продающейся внутри страны, это вино не имеет никакого отношения. Но ведь об этом никто не знает. Внешне бутылки одинаковые. И замирает Запад в восхищении и удивляется, как богато живут советские труженики. А Сталин тем временем идет дальше. Всем винам, которые выпускались в стране, были присвоены гордые имена – портвейн, херес, вермут и мадера стояли рядами в продуктовых магазинах по цене, доступной любому советскому гражданину. Ничего общего со своими благородными однофамильцами эта бурда не имела. Но задачу свою выполняла отлично: бутылки такого напитка хватало для того, чтобы привести нормального здорового мужчину в совершенно скотское состояние.

– Прервитесь, Александр Леонидович, я вижу у вас уже в горле пересохло, а до пресловутого салатика вы так еще и не добрались, – остановил меня собеседник.

Я отпил немного вина из стоящего передо мной бокала (поскольку мы уже перешли к десерту, то это был херес), перевел дух, и продолжил.

– Когда с винами было покончено, и Запад уверовал в небывалое благополучие советских граждан, настал черед белых эмигрантов – тех, кто успел убежать из России до ее превращения в СССР. Сталин решил добить своих старых врагов, таких же гурманов, как и он сам. И он вспомнил о знаменитом салате оливье. Сталин вызвал своего повара и дал ему задание придумать салат, который смогут одновременно приготовить перед праздником все хозяйки Советского Союза. В ответ на распоряжение, повар представил рецепт, состоящий из самых доступных и массовых продуктов. Основу салата составили вареная картошка, сваренные вкрутую яйца, соленые огурцы и кое-что по мелочи. Сталин был в восторге. Салат удовлетворял самым строгим критериям. Его было просто приготовить, продукты были доступные и недорогие, а сам салат оказался красивым, вкусным и сытным – его один можно было поставить на стол и приглашать гостей. Со свойственной Сталину иронией, он велел назвать новоизобретенный салат-оливье. В пику всем тем, кто еще помнил если не на вкус, то хотя бы по названию, великолепный деликатесный салат. И вот уже в ближайшую годовщину своей революции советские люди ели за праздничным столом салат оливье и запивали его шампанским. Говорят, что пожилые эмигранты, узнав о массовом поедании салата оливье в СССР под шампанское с вермутом и портвейном, теряли рассудок. С некоторыми случались сердечные приступы. С тех пор россияне по праздникам с удовольствием едят картофельный салат, изобретенный безвестным поваром по приказу Сталина, и искренне верят, что это и есть салат оливье. Вот и вся моя история. Почти детективная история о том, как великий политик сумел использовать даже кулинарные шедевры прошлого в качестве идеологического оружия против своих врагов. Но меня во всем этом интересует только сам рецепт салата. Теперь вы понимаете, что я не могу упустить такую возможность раскрыть одну из загадок девятнадцатого века.

– Не самую таинственную, но, пожалуй, самую вкусную, – смеясь добавил Ираклий Андреевич. – Вы заинтриговали и меня. Но это не по правилам. Рецепт не сохранился, и его неожиданное возвращение на Землю может иметь самый непредсказуемый результат. Вы сами только что рассказали мне, какие серьезные последствия имело возрождение одного только его названия. А если восстановить рецепт самого салата, представляете, что может произойти?