Текст книги "Давай не будем уходить"

Глава 8

Тина всегда была добра ко мне, удивительно добра. Из меня ей можно было вить веревки. Она могла бы пренебрегать мной, игнорировать меня, не включать в свою жизнь, прилюдно оскорблять – делать все, что ей заблагорассудится, а я бы, наверное, прощала ей все на свете. Ничего здорового в такой дружбе нет, где один заказывает музыку, а второй готов танцевать даже под похоронный марш, но я не умела по-другому. У меня никогда не было таких подруг и вообще таких сердечных отношений. «Возможно, я так привязана к ней именно потому, что она добра ко мне», – утешала я себя.

Помню, как мы впервые обнялись по-настоящему крепко, как близкие люди. До этого Тина при встрече могла меня легко приобнять, поцеловать быстро в щеку. А в тот раз – это произошло спустя два месяца после того странного уикенда в коттедже – мы были на шумной новогодней вечеринке. Мы громко говорили, перекрикивая музыку, пили вино, играли в шарады, и я была упоительно счастлива. Все вокруг казалось мне идеально срежиссированным, как в хорошем американском ситкоме. Все шутили, все нравились мне, все было вкусно, приятно, удобно. Очередным треком зазвучала песня Where is My Mind? группы Pixies – та самая, под которую в конце фильма «Бойцовский клуб» держатся за руки Марла Сингер и Рассказчик. Я поймала взгляд Тины. Она наблюдала за мной и, кажется, видела, как я счастлива. Это было ей приятно, было видно, что она любовалась мной. Тут она что-то спросила, но я не расслышала, поэтому в ответ лишь улыбнулась и покачала головой, мол, не понимаю. Тогда она раскинула руки в стороны и повторила громче вопрос: «Можно я тебя обниму?» Я ничего не ответила. Я просто пошла ей навстречу и рухнула в ее объятия. От нее пахло вином и крепкими духами. Мне стало так тепло, так хорошо, что я боялась расплакаться. Мне тут же стало стыдно за то, что, даже когда я счастлива, нахожу повод для жалости к себе.

В тот день после того объятия я перестала волноваться, что значу для нее меньше, чем она для меня. Что-то внутри меня переключилось с режима «Тревога! Меня оставят в любой момент» на «Мне тут рады – можно немного расслабиться». Я чувствовала, что мы становимся все ближе. Что я ей тоже дорога. Сначала я упивалась мыслью, что получаю то, что действительно заслужила. Но одновременно с ростом моей самооценки росло и другое чувство – чувство некоторого разочарования, которое я стала испытывать к Тине. Да, именно так, наверное, начинает чувствовать себя человек, когда вступает в свои права любящего и любимого и больше не боится быть отвергнутым. Я словно вынырнула из любовного тумана, накрывшего меня с головой, и теперь картинка прояснялась. Я начала замечать, что Тина не столь идеальна, как я изначально думала.

Однажды я осталась у нее ночевать – всего в третий раз. Это была ночь с пятницы на субботу, поэтому утром никуда не нужно было спешить. Мы запланировали выпить кофе неподалеку и позавтракать. Она проснулась раньше меня, а я после вчерашней беседы, закончившейся глубоко за полночь, была рада подремать еще немного. Зайдя в душ, Тина громко хлопнула дверью. Я вздрогнула, вынырнув из сна, и снова в него погрузилась. Через какое-то время дверь опять хлопнула, и от этого звука мне показалось, что я как будто рухнула, провалилась. Я почувствовала, как растет мое утреннее раздражение. Открыла глаза. Тина ходила по дому, шумно переставляя предметы, включив громко музыку на телефоне. Наверное, так она давала мне понять, что пора просыпаться. А может, она обычно так и вела себя в быту и не задумывалась о том, чтобы считаться со мной. Я встала и молча начала собираться.

Через полчаса мы уже сидели в кафе, ожидая кофе и яйца скрэмбл. Тина копалась в телефоне, а я читала, но лишь потому, что она молчала и была занята собой. Я хотела, чтобы она оторвалась от своего телефона, чтобы обратила на меня внимание, спросила о чем-нибудь, рассказала, но она была полностью поглощена своим делом, а я – полна странным недовольством, совсем новым и неожиданным для меня. Как капризный бойфренд, которому не уделяют достаточно внимания. Или, скорее, как капризный ребенок.

Принесли завтрак. Страшно голодная, я набросилась на него, словно пытаясь заесть свербящее недовольство. Тина ела медленно, молча, изредка раздраженно комментируя качество кофе или вкус соуса.

– По-моему, очень вкусно, – пожала плечами я.

– Не знаю. Яйца как яйца, – скривилась Тина.

Я впервые ощутила в себе желание нагрубить ей.

– А какими они должны быть? Мы с тобой не в мишленовском ресторане.

Тина отодвинула тарелку, сделав вид, что не услышала меня.

– Ладно, мне пора, – неожиданно сказала она.

– Куда пора? Сегодня же суббота. Ты же сегодня не работаешь?

– У меня дела.

Сказала как отрезала. Даже не оправдываясь: мол, «нужно к врачу» или «обещала с мамой пройтись по магазинам». Ну хоть что-нибудь, что бы объясняло, почему она бросает меня с самого утра выходного дня, который мы обычно проводили вместе.

Ладно, не вешаться же мне на нее, в самом деле.

Мы рассчитались, сухо обнялись, она села в свою машину, даже не предложив меня подвезти, и уехала. Я жила всего в получасе ходьбы от места, где мы завтракали. Конечно, ничего страшного не произошло, но с каких пор друзья больше не заботятся друг о друге, не предлагают подвезти, не спрашивают о планах на выходные? Мы же всегда так делали. Я шла домой, и с каждым шагом обида набирала новый виток, выписывая во мне спираль. К ней присоединялась беспомощная злость на саму себя. На то, что я так зависима от кого-то другого – будь то мама, а теперь вот Тина. Неважно, насколько этот другой прекрасен, но со мной-то что не так?

«Ну уж нет, – подумала я, – я не проведу этот день сидя дома в одиночестве в ожидании ее звонка. Я не буду такой жалкой. Я придумаю, чем мне заняться».

Ходить часами по улицам зимой оказалось не самым приятным занятием. Поэтому сначала я поехала в кино. Купила билет на первый попавшийся фильм со знакомыми и симпатичными мне актерами. Таким оказался фильм «Август: графство Осейдж» – мрачный, тягучий, растягивающий мою ноющую боль еще мучительнее. Непреднамеренный инцест, кризис среднего возраста, увлечение молодыми девочками – полный набор грехов, которые можно встретить в одной большой и не очень счастливой семье.

«Может, – подумала я, – и хорошо, что у нас такая маленькая семья: я да папа. Никаких даже мало-мальски симпатичных кузенов поблизости – вообще никого, с кем можно повоевать за наследство или от чьих попыток поцеловать во время семейного торжества можно поуворачиваться». Хотя у отца и есть брат, который усыновил с женой мальчика, а потом их бросил. С моим отцом они никогда не были близки. Бабушек и дедушек у меня больше не было. Мама была единственной дочерью в семье и с другими родными связь не поддерживала. Я и папа – вот и все мое большое семейство. Какие уж тут драмы.

Из кинотеатра я вышла голодной. Ненавижу есть в одиночестве. Я даже никогда не готовлю, когда остаюсь дома одна. Словно готовка – это что-то, что делается для других, а не для себя. Я могла пойти в любое кафе, но сегодня и это показалось мне унизительным. Достаточно с меня было киносеанса без возможности с кем-то обсудить фильм. Раздраженная тем, что у меня никак не получается наслаждаться своим собственным обществом, я купила сэндвич в торговом центре и выпила кофе из автомата. Каждые десять минут я доставала телефон из сумки, чтобы посмотреть: не написала ли мне Тина? Вдруг она освободилась? Вдруг она хочет меня увидеть? Но мне никто не писал. Никто не хотел видеть меня. Никому я не была нужна в эту субботу.

Я совершенно не понимала, чем мне заняться дальше. Тина была моим единственным другом. По сути, весь мой круг общения состоял из нее. Я почти не общалась с одногруппниками, сразу же после выпуска из школы перестала поддерживать связь с одноклассниками, у меня не было бойфренда, и единственное, что я сейчас могла сделать, – это поехать домой и сесть за уроки. Я вдруг осознала: как только Тина вычеркнет меня из своей жизни, я стану очень одинокой. Меня испугала эта мысль.

Я взяла телефон и в отчаянии начала листать список своих друзей в Facebook. И тут наткнулась на профиль моей однокурсницы Лены. Мы сидели с ней вместе на некоторых лекциях и пару раз ели ланч во дворе факультета. Мне даже казалось, что это общение может перерасти во что-то крепкое, но потом она стала постоянно пропадать, и друзьями мы остались только в Facebook. В тот день мне не из чего было выбирать, и я написала ей: «Привет, что ты делаешь? Не занята? Может, увидимся?» А она ответила мне почти мгновенно. Лена позвала на вечеринку и прислала адрес.

Я не хотела ехать ни на какую вечеринку, но, после того как я первая ей написала, глупо было отказываться. Любой сценарий этого вечера выглядел лучше того, в котором я хожу по городу в одиночестве и безудержно жалею себя.

Лена открыла мне дверь веселая, уже чуть пьяная и тут же обняла меня, словно мы давние и хорошие друзья. Словно она действительно мне рада – неужели такое возможно? В квартире – сплошь незнакомые мне подростки, курят прямо в комнатах, разделенные по парочкам, целуются по углам, пьяно флиртуют. Совсем не тот тип вечеринок, к которым я привыкла с Тиной. Она, как правило, водила меня в компании повзрослее, с хорошим алкоголем, современными интерьерами и разговорами о том, куда катится сфера ай-ти.

Но, по правде говоря, мне нигде не было уютно: ни в фешенебельных барах, ни в таких, как эта, обшарпанных квартирах с трехметровыми потолками и давно не работающим камином. Естественно я ощущала себя только в машине Тины рядом с водительским сиденьем, когда она ведет, а я указываю дорогу, следя за навигатором в телефоне. Конечно, я уже успела влиться в окружение Тины, научилась притворяться там своей. Здесь же, на этой вечеринке, я чувствовала себя так же нелепо, как если бы в футболке и джинсах попала на костюмированный бал.

– Лена, прости, но я все же спрошу: каким ветром тебя сюда занесло?

Лена смутилась. Ее всегда было легко смутить, но ей это шло: сразу появлялся нежный румянец, блуждающая улыбка:

– Видишь у окна того парня? Темненького, в зеленой толстовке? Я с ним.

– Ах, вот оно что, – рассмеялась я. – Cherchez la homme.

– Что? – растерялась Лена.

– Ищите мужчину, говорю. Если вдруг женщина ведет себя не так, как обычно, – я показала рукой вокруг, – ну, например, начинает ходить на вечеринки с дешевым алкоголем, то наверняка она делает это потому, что ей интересен какой-то конкретный мужчина.

Я не хотела ее обижать. Я вообще никого не хотела обижать, и, возможно, я сейчас говорила даже не о ней, а о Тине, бросившей меня сегодня, не исключено, ради классного любовника. Или о своей матери, сбежавшей к кому-то более привлекательному, чем мой отец. Но я расстроила человека, который ничем не заслужил ни моей горечи, ни моего сарказма. Заговорила с ней так, как заговорила бы моя мать со своей смущающейся подружкой. Я прямо физически ощутила, как Лена сворачивается в клубок внутри себя, как вся сжимается, и тут же взяла ее за руку:

– Лена, – я заглянула ей в глаза, – прости. Я ляпнула глупость. Все хорошо. Это отличная вечеринка, а это, – я кивнула в сторону парня в зеленой толстовке, – даже очень симпатичный парень. Буду рада, если у вас все сложится. Извини, я просто в ужасном настроении. Но спасибо, что ты меня пригласила. Мне очень было нужно, чтобы кто-нибудь меня куда-нибудь пригласил.

Что-то внутри Лены распрямилось, она слегка расслабилась. Я увидела это по ее потеплевшему взгляду.

– А у нас уже все сложилось. Мы поженимся, как только нам исполнится восемнадцать, – просияла она.

Мне захотелось чуть припудрить это ее сияние, которое для меня выглядело как жирный блеск на подростковой коже, но два раза я одну и ту же ошибку не совершу.

– Поздравляю, Лена, вы счастливчики!

Наверное, нужно было восторженно расспросить ее о том, как они познакомились, как давно они вместе («Месяц? Два? Вау, так долго?!»), но сил на то, чтобы изображать заинтересованность, у меня уже не оставалось. Я ничего не могла изображать. Меня тошнило: от сигаретного дыма, от невыносимо радостного лица ни в чем не виноватого передо мной человека, от пьяных, сосущих языки друг друга ровесников, от бьющей по ушам музыки. Мне хотелось уйти отсюда, но я не знала куда и станет ли там хоть немного лучше.

И почему мне вообще так плохо, я тоже не знала.

Лена, к счастью, не стала со мной нянчиться и, представив паре гостей, имена которых я забыла сразу, как только их услышала (впрочем, как и они – мое), ускользнула со своим темноволосым женихом. В поисках приличного алкоголя, от которого наутро моя голова хотя бы не стала раскалываться, я бродила по комнатам, пока не оказалась в длинном коридоре. В конце него стояло старинное трюмо, зеркала которого давно местами почернели. На трюмо лежала резиновая маска – из тех, которые продают в магазинах комиксов. Я надела ее и посмотрела на себя в зеркало: передо мной стоял Фредди Крюгер с распущенными волосами, в полосатом платье, с тонкими руками и покатыми плечами. Маленький жалкий маньяк. Обида вдруг снова подступила к горлу, как приступ тошноты. Я выглядела нелепо, я чувствовала себя нелепо, и я не понимала, что вообще здесь делаю. Единственно правильным решением было бы прямо сейчас отправиться домой и лечь спать.

– Я прекрасна, спору нет, – язвительно произнесла я вслух своему отражению.

– Все. Я влюбился, – вдруг раздалось слева от меня.

Не знаю, как долго он за мной наблюдал, но меня эта ситуация страшно рассмешила. Я расхохоталась. Он подхватил мой смех так легко, словно только и ждал, когда я дам ему пас.

Это был высокий худой парень – веснушки по всему лицу, острый нос, длинные руки, на голове – рыжая вьющаяся копна, на руках – светлые густые волосы, по которым тут же захотелось провести пальцами, как по высокой траве в поле. Я не могла перестать смеяться, но маску все же не сняла.

– Я не шучу, – продолжал он, – по-моему, ты маньяк моей мечты.

– Я бы уточнила – маньячка!

– Как скажешь.

– Впрочем, – я кивнула в сторону бокала в его руке, – ты можешь называть меня Анжелой, если заплатишь за мой мартини.

Мне тут же стало стыдно: это была шутка Тины. Она любила ее повторять, когда кто-то из друзей-мужчин угощал ее алкоголем, но любому было понятно, что это сарказм. Сейчас же, когда я произнесла эту фразу, она прозвучала как жалкое, дешевое кокетство. Но он лишь усмехнулся:

– Не хочешь снять маску, дорогая Анжела?

– О нет! Тогда все чары развеются, и ты меня разлюбишь.

– Есть такая вероятность. Но я бы все же рискнул.

Из комнаты вдруг донесся женский крик:

– Даня! Данечка! Ну ты где?

Я сразу поняла, что зовут его. Не встречала в своей жизни ни одного человека, которому бы так шло его имя, как этому долговязому рыжему.

– Сейчас! – откликнулся он, не сводя с меня глаз. – Ну же, я жду.

– Не-а, – помотала я головой, – в какую влюбился, такую и люби.

– Ладно, – согласился он, – я тогда тоже не буду раздеваться, если ты не против. Ведь ты полюбила меня в одежде.

– Уж будь так добр!

– Ну же, Даня! – Крик стал более требовательным.

– Я сейчас вернусь, – шепнул он и протянул мне бокал. – Буквально через минуту. Прошу тебя, никуда не уходи.

И, не дождавшись ответа, он убежал.

Под маской было ужасно жарко. Я наконец стянула ее, взглянула на себя в зеркало и ужаснулась: еще неизвестно, в каком виде я лучше выгляжу. Что, если он представлял, что под маской его ждет красавица, а не унылый подросток с осунувшимся лицом? Я поставила бокал на трюмо рядом с маской, стянула с вешалки свое пальто, нырнула в ботинки, тихо открыла входную дверь и ушла. Быстро сбежала по ступенькам и выскочила из подъезда. Свежий морозный воздух ударил в лицо. Только сейчас я осознала, как же все-таки в этой квартире накурено.

– Эй, Фредди, ты что, сбегаешь от меня? – вдруг донеслось сверху.

В сумерках я увидела его силуэт. Он перегнулся через перила балкона, и если бы я не знала, какой он высокий, то подумала бы, что он вот-вот свалится вниз.

– Прости! – смеясь, выкрикнула я. – Зато теперь ты увидел мое истинное лицо.

– Но я плохо вижу в темноте. Возможно, ты не такая уж и красивая без маски. Подожди, я спущусь и рассмотрю.

– Не нужно, Даня, мне пора.

– Я найду тебя, слышишь? – выкрикнул он после небольшой паузы.

– Найди, – тихо ответила я, – я не против.

Всю дорогу домой я улыбалась.

Глава 9

На следующее утро я проснулась совершенно счастливой. В последний раз такое со мной было, когда я познакомилась с Тиной. Я понимала, что Даня не только не знает моего имени, но даже того, как я выгляжу. Вряд ли Лена была хозяйкой той квартиры и вечеринки. Кроме нее, меня там никто не знал и вряд ли запомнил. Сложно же ему придется, если он действительно решится меня разыскать. Я могла бы помочь ему. Могла бы написать Лене, спросить, чей он приятель, даже просто поискать у нее в друзьях на Facebook пользователя с именем Даниил, но ничего из этого я делать не хотела. Мне нравилась вся эта романтичная судьбоносность нашего знакомства. Если из этого чему-то суждено получиться, оно получится без моего участия.

Я приготовила завтрак себе и отцу. За завтраком мы болтали о всяких мелочах: о погоде, о соседях, о новых сериалах и прочей ерунде. Но я чувствовала в его словах напряжение, словно он о чем-то хочет поговорить, просто не решается. Я не стала его торопить. Мы вместе убрали со стола, поставили посуду в посудомойку. Я уже хотела уйти в свою комнату, как вдруг отец меня остановил:

– Саня, звонила мама.

Миллиард тонких иголок болезненно нырнули мне под кожу и тут же вынырнули обратно, вызвав мелкую дрожь.

– Ну и что? – отчеканила я, словно мне было безразлично.

А хотелось спросить: «И что? и что? она спрашивала обо мне? она интересовалась, как у меня дела? она скучает по мне?»

– Она очень хочет встретиться с нами и поговорить. Сегодня, если у тебя есть время.

Иголки снова нырнули и вынырнули. Ох и изнурительный аттракцион!

– Хорошо, – ответила я и разозлилась: за то, что не могу спорить, не могу сказать, что не хочу ее видеть, не могу противостоять ее желаниям, потому что по-прежнему зависима от них, хотя мы не виделись уже… сколько? Пять месяцев? Шесть? Да, целых полгода она никак не давала о себе знать. Скорее всего, она и раньше общалась с отцом, но даже не пыталась как-то связаться и заговорить со мной. Я должна злиться на нее, я должна протестовать, отказывать ей во встречах, но я лишь смиренно соглашаюсь.

Вернувшись в комнату, я открыла шкаф и снова рассердилась на себя, потому что хотела одеться так, чтобы ей понравиться. Чтобы она увидела: я выросла, изменилась, научилась пользоваться косметикой и одеваться так, чтобы выглядеть более привлекательной, – этому я научилась у Тины. Но я могла обмануть кого угодно, только не мать. Уж она сразу поймет, для чего я так разоделась. Она в первую же минуту сумеет бросить такое замечание, которое сведет на нет все мои усилия: отметит, что мне не идет эта стрижка и что волосы лучше поднимать наверх, с моей-то формой лица, что джинсы чересчур мешковаты, и из-за этого я кажусь гораздо толще, чем есть на самом деле. Она придумает, чем обидеть меня, – о нет, не нарочно, она действительно видит все эти недостатки, просто потому что она всегда видела только их. Я никогда ей не нравилась, и вряд ли что-то изменилось за эти полгода, которые она прожила, не вспоминая обо мне.

Отец сказал, что она зайдет в районе обеда. Хитрый ход с ее стороны: мы будем у себя дома и не сможем просто встать и уйти посреди беседы, если захотим. Хотя на самом деле ничто не помешает мне это сделать. Я даже догадывалась, что, возможно, захочу сбежать сразу же, как только ее увижу. Уже хотя бы для того, чтобы она не увидела, как я расстроена или плачу.

Когда в дверь позвонили, внутри меня рухнул небоскреб – так я себя почувствовала. Отец пошел открывать дверь, а я осталась на кухне. Зачем-то стала возиться с чаем: поставила чайник, достала красивые чашки из шкафчика, словно это обычный гостевой визит папиной сотрудницы. Мне просто нужно было себя чем-нибудь занять, лишь бы не сидеть тут с видом брошенной собаки, привязанной около магазина, – хозяин возвращается через несколько месяцев, а питомец по-прежнему сидит там, где его оставили, жалобно скуля и преданно заглядывая хозяину в глаза. Я не хотела быть этим щенком, но я была им.

Я услышала ее голос в прихожей, приглушенный, спокойный. Услышала шаги – они с отцом шли по коридору к кухне. Я продолжала стоять спиной к двери, боясь повернуться и увидеть ее. Наконец я услышала: «Привет, Саша», – и мне ничего не оставалось, как повернуться и увидеть ее. А еще через секунду – его.

Он лежал в автолюльке, которую почему-то держал в руках папа. Маленький, крошечный младенец в полосатом костюмчике. Руки сжаты в кулачки и прижаты к груди. Он спал – вот почему я не догадывалась о его присутствии, пока не увидела. Я перевела взгляд на мать: она немного изменилась, похудела, выглядела бледной, уставшей. Надеюсь, ребенок не дает ей спать и вопит все ночи напролет. Она выглядела даже смущенной – редкий случай, когда моя мать чувствовала себя неловко, обычно она заставляла так себя чувствовать всех вокруг в ее присутствии. А вот отец – он не выглядел ни смущенным, ни, черт возьми, удивленным.

– Кто это? – наконец спросила я.

– Это Алиса. Она… ну… она – твоя сводная сестра, – ответил отец, а мать лишь немного поджала губы.

Моей первой мыслью было не «как она могла?». Это не было и озарением «ах, вот почему она сбежала – она была беременна!». Нет, первой моей предательски горькой мыслью было «почему не мальчик?». Господи, мне было бы гораздо лучше, если бы это был мальчик, а не девочка, которую она будет любить больше меня. Мне было бы гораздо легче это пережить. Получается, что она ушла от нас, будучи уже беременной? Вот почему ей было так легко бросить меня. Ей было кем вскоре меня заменить.

– Ясно, – только и ответила я.

И, не глядя ни на мать, ни на отца, на которого я была не менее зла, и уж тем более избегая лишнего взгляда на Алису, которой теперь достанется то, что должно было быть, но так и не стало моим, вышла в коридор. Я обулась, схватила пальто, сумку, немного замешкалась в поисках мобильного телефона. Мама вышла вслед за мной в коридор:

– Саша, постой, давай поговорим.

– Я не хочу.

– Ну что значит «не хочу», Саша? Ты как маленькая. Ты же видишь, сколько всего произошло. Давай поговорим, ну пожалуйста!

Ее голос звучал мягче. Что это – чувство вины? Или наконец она познала радость настоящей материнской любви и заодно стала добрее ко мне, своей пробной версии ребенка? Но я-то, наоборот, стала злее – в миллион раз злее, чем была.

– А что, собственно, произошло, дорогая мама? Ты родила себе новую дочь? Мне-то до этого какое дело?

– Это все-таки твоя сестра. Хоть и сводная.

– Я просила братика, – зло скривилась я.

– Александра, прекрати паясничать!

О, ну вот же, вот! Узнаю родную мать. Что дальше? Скажет, что я, как всегда, на все слишком болезненно реагирую? Драматизирую? Снова думаю только о себе? «Мама, – мысленно рассуждала я, – я же наизусть знаю весь твой арсенал аргументов. Меня тошнит от них и от тебя тоже тошнит. Какого черта ты вообще решила сюда прийти и помахать перед моим лицом своим новым ребенком?»

– Все, – я наконец нашла телефон, – я пошла, очень рада была увидеться.

– Я хочу продать квартиру, – вдруг выпалила мать.

Ну вот опять. Я опять попалась. Допустила – на целых две минуты, – что ей вообще важно мое мнение или мои чувства. Посчитала, что она хочет познакомить меня со своим ребенком. А ей просто нужны деньги. Просто нужна квартира.

– Обсуди это с папой, – кивнула я в сторону отца, продолжающего нелепо стоять с автолюлькой в руке. – Можешь даже попросить его быть крестным отцом. Уверена, он согласится. И квартиру продать тоже согласится. Все, лишь бы ты была счастлива, дорогая мама!

– Саша! – одернул меня папа, и в его голосе было столько укора, что мне тут же стало стыдно.

Я не должна была обижать папу, ведь я злилась не на него. Но уже было поздно – я не могла остановиться.

– А еще лучше – переезжай сюда. С новым ребенком. Новым мужем. Папа может жить в кабинете, ты – в его спальне, а твоя прекрасная новая дочь поселится в моей комнате.

– А где же будешь жить ты? Съедешь? – зло ухмыльнулась мать.

– А ты за меня не переживай, – расхохоталась я, вспомнив старый глупый анекдот, – я сейчас вот с тобой поговорю, трубочку положу и пойду повешусь.

Я со всей дури захлопнула за собой дверь и уже через секунду услышала детский плач. «Извини, Алиса, – подумала я, – дело не в тебе, дело не во мне, дело даже не в нашей матери. Просто жизнь какая-то дерьмовая, вот и все. Дело в ней».