Текст книги "Лекции для психологов из супервизорской группы (часть 2)"

Если психолог в чём-то не идеален, это не значит, что не надо работать

Добрый день. Мы с вами продолжаем погружаться в психотический мир с У. Бионом. Думаю, что переваривая этот очень сложный материал, нам будет легче понимать своих пациентов, которые менее нарушены. В моей практике не было пациентов с галлюцинациями. У меня были пациенты, у которых нарушенные родственники – муж, мать, отец. Но я их не диагностировала, поэтому могу ошибаться. Поскольку у меня нет такой практики – буду рада вашим случаям. Материал я буду разбирать– как я понимаю психотическую составляющую. И, конечно, я могу ошибаться. Поэтому говорите ваши мысли, чтобы мы могли расширять наше с вами видение.

В прошлый раз мы познакомились с 6-ю случаями пациентов У. Биона. Я рекомендую прочитывать эти случаи каждый раз, как мы будем разбирать статью дальше. Т.е. перед каждой лекцией. Рекомендую это делать, потому что материал очень сложный. За неделю в голове что-то уляжется и переварится, поэтому случаи будут восприниматься легче. У. Бион говорил, что сфокусировался на этих случаях, потому что они иллюстрируют деструктивное нападение на связь. Т.е. такое нападение, которое подразумевает разрушение связи с хорошим объектом, без возможности восстановления. И У. Бион своими интерпретациями пытается восстановить разрушенные связи. Как будто ребёнок ломает, а взрослый приходит и чинит. Как я понимаю, не всегда удаётся починить. Но мы стараемся, подбираем как пазлы наши интерпретации, чтобы СВЯЗЬ снова восстановилась.

– Автор говорит о случае, когда пациент не может спать: «В ходе этого сеанса основной темой было не нападение на связь, но последствия подобной атаки, предпринятой ранее, что лишила пациента душевного состояния, необходимого для установления удовлетворительных отношений между ним и его постелью». В этой фразе я слышу, что у пациента могут быть отношения с его постелью. Т.е. постель – это не что-то бездушное. Как будто она может как-то влиять на его сон. Т.е. то, что может влиять на сон, находится снаружи, а не внутри. Далее: «Хотя это и не проявилось в описанном мною сеансе, неподвластная контролю проективная идентификация, каковой для него являлся сон, представлялась ему деструктивным нападением на душевное состояние совокупляющихся родителей. Поэтому появлялась двойная тревога. Одна возникала вследствие того страха, что его лишают души. А другая – вследствие страха того, что он не способен контролировать свои враждебные атаки (подпитываемые его душою) на душевное состояние, которое служило родительской паре связующим звеном. Сон и бессонница оказывались равно неприемлемыми.»

Давайте попробуем разобрать терминологию, которую использует автор. Сначала он говорит о проективной идентификации. Я понимаю под проективной идентификацией переживание смешения 2-х психик: «Я чувствую то, что чувствует другой. И полностью убеждена, что это мои собственные переживания. Кроме этого, я как будто не могу сопротивляться тому, чтобы чувствовать состояния другого».

Что нас заставляет делать проективная идентификация?

– Мы становимся фигурой в сценарии другого человека. И как будто обязаны действовать так, как этот человек нам диктует.

Но есть очень важный нюанс.

– Проективная идентификация происходит без слов. Т.е. вы чувствуете давление, что должны поступать определённым образом.

Следующий нюанс. Чтобы чувствовать это давление – нужно научиться прислушиваться к себе. Давление обычно происходит на те зоны у вас внутри, которые недостаточно проработаны, вы в этом слабы. Я во второй половине лекции приведу пример своей пациентки и расскажу про свою слабую зону, чтобы вам было понятно. Именно поэтому для нас важен личный анализ. Если его нет, то тогда можно практиковать интерпретации в переносе с пациентами. Это тоже очень хорошо работает.

В статье У. Бион говорит о проективной идентификации самого пациента. Получается, как будто сон является для него тем состоянием, где он чувствует, что не принадлежит себе. Что в его внутренний мир могут войти и делать с ним всё, что захотят. Причём (если я верно понимаю), это могут сделать не только и не столько люди, а какие-то предметы. Например, кровать. Если к вам будут приходить другие мысли – пожалуйста, делитесь.

Далее У. Бион говорит о «деструктивном нападении на душевное состояние совокупляющихся родителей». Мы с вами говорили в прошлом году, что совокупляющиеся родители – это эдипова ситуация. Возможно, автор имеет ввиду, что пациент хочет полностью разрушить связь между совокупляющимися родителями. Хочет уничтожить их хорошие чувства. Т.е. хочет испортить счастье родительской пары. Сон для пациента оказался тем инструментом (если можно так выразиться), с помощью которого он внутри себя разрушает удовольствие сношающейся родительской пары. Может быть, сон воспринимался им как некая дверь между мирами. Как будто через сон он мог входить во внутренний мир и убивать, уничтожать то, что он там видел хорошего у своего объекта – эдиповой ситуации.

Дальше У. Бион говорит о двойной тревоге. Я поняла это так. Когда автор описывал случай, то говорил, что пациент сказал: «Я не могу спать. Я так больше не могу». Психоаналитик видит, что пациент чувствует катастрофу, если он не сможет спать. Это первый вид тревоги. Как я понимаю, пациент фантазирует, что если он не будет спать, то это значит, что его лишают души. И дальше пациент говорит: «Я не могу думать, потому что я мокрый». У. Бион интерпретирует «мокрый», как переполненность ненавистью и завистью. Пациент связывает это с уретральными атаками на объект. У него есть душевное состояние, которое символизировало для пациента связь родительской пары. Похоже, это ценность для пациента. И он не может контролировать свои деструктивные импульсы. Не может не нападать на это состояние-ценность. В итоге оно оказывается разрушенным. Если я правильно понимаю, что вторая тревога связана со сном. А первая тревога связана с бессонницей.

– Следующий абзац: «В третьем примере, где я описал визуальные галлюцинации невидимого объекта, мы наблюдаем одну из форм, в которой осуществляется актуальное нападение на сексуальную пару. Моя интерпретация, насколько я могу судить, ощущалась пациентом так, словно она была его собственным визуальным впечатлением от родительского сношения. Это визуальное ощущение мелко фрагментировалось и тут же извергалось, раздробленное на частицы столь мелкие, что они оказывались невидимыми составляющими непрерывного потока. Вся процедура в целом служила тому, чтобы предотвратить переживание чувств зависти к родительскому душевному состоянию путём мгновенного выражения зависти в деструктивном акте. Далее я остановлюсь более подробно на этой имлицитной ненависти к эмоции и необходимости избегать её осознания.»

Опять проясним терминологию. «Сексуальная пара» – это эдипова ситуация. Получается, что слова психоаналитика не принадлежали ему, а всегда были внутренним знанием (визуализацией) пациента. Далее, как я понимаю, автор описывает – что делал пациент со своим объектом (эдиповой ситуацией) – фрагментировал, извергал, как мочу. Зачем он это делал? Потому что таким образом он справлялся со своей завистью к сексуальной паре. В описании случая автор говорил об интерпретации «вы видите невидимый объект». Мне кажется, это переживание очень важным.

В прошлом году мы много говорили об эдиповой ситуации. Пытались представить, что это такое и как проявляется в Жизни. Мне кажется, что можно сказать, что она для нас всех была невидимой. Но выражалась в панических атаках. Когда мы решили, что будем её видеть – мы стали как будто присматриваться к тому ужасу, или той мерзости, что мы самостоятельно создали, чтобы справиться с невыносимой завистью. Мы пугались. Но знали, что это принадлежит внутреннему миру. У таких разрушенных пациентов совсем другая ситуация. Они не могут понять, что весь этот ужас относится исключительно к внутреннему миру. Для них это по-настоящему. Чтобы это прочувствовать, мы можем представить – что бы мы переживали, если бы мы ничего не могли с собой поделать и разрубали бы любимого человека на мелкие кусочки, которые бы превращались в мочу. И мы бы их из себя извергали. Тогда мы сможем лучше прочувствовать– что происходит с разрушенным человеком. Может, у кого-то из вас были сны-ужасы, когда вы кого-то убивали, разрубали на куски. Или видели уже расчленённые трупы или части тела. Думаю, эти сны соединяют нас с психотической частью. И фильм «Платформа», например, также заставляет перерабатывать глубокие тёмные слои психики, чтобы выжил наш внутренний ребёнок.

– Далее: «В моём четвёртом примере, сообщении о понимающей пациента девушке и дымке, моё понимание и его отрадное душевное состояние ощущалось как связь между нами, которая могла породить созидательный акт. Связь вызвала ненависть и была превращена во враждебную и деструктивную сексуальность, что выхолащивала пару пациент-аналитик.»

Здесь мы видим, что пациент может создавать хорошую связь между собой и объектом (психоаналитиком). У него было хорошее расположение духа – и оно переживалось как связь. Мне кажется, что когда У. Бион говорит «породить созидательный акт», то имеет ввиду, что может родиться новая мысль. Мы с вами говорили, что есть механизм зависти и механизм творчества. Получается, что при хорошей связи можно «встать на рельсы» творчества. И мы видим, что для пациента это непереносимо. Он увидел эту хорошую связь и напал на неё ненавистью. Таким образом, он превратил эту связь из хорошей в ту, которая нападает и причиняет боль.

Думаю, что под «деструктивной сексуальностью» подразумевается испорченная завистью эдипова ситуация. А когда У. Бион говорит «выхолащивала пару пациент-аналитик», то это значит, что нет возможности рождаться новым мыслям и чувствовать себя в хорошем расположении духа.

– Последний абзац, который мы разберём сегодня: «В пятом примере, где фигурировали два облака вероятности, способность к пониманию является связью, что подвергается атаке. Но интересно то, что объект, осуществляющий деструктивные атаки, чужд пациенту. Более того, разрушитель нападает на проективную идентификацию, которая ощущается пациентом как способ коммуникации. Покуда моя предполагаемая атака на его способы коммуникации ощущалась как скорее всего производная от его завистливых атак на меня, он не отделял себя от чувств вины и ответственности. Следующим моментом стало появление суждения, которое Фрейд считал неотъемлемой чертой преобладания принципа реальности, среди извергнутых частей личности пациента. Существование двух облаков вероятности не получило тогда объяснения, но на последующих сеансах у меня появился материал, позволяющий предположить, что то, что исходно представляло собой попытку отделить хорошее от плохого, выжило в форме двух объектов, но теперь они оказались похожими, будучи каждый смесью хорошего и плохого.»

Здесь мы видим, что связь с хорошим объектом – это способность к пониманию. Внутренний объект, который осуществляет нападение на связь, как будто не принадлежит пациенту. В этом примере мы видим, что проективная идентификация воспринимается пациентом иначе, чем 2-м пациентом. Здесь она способ взаимодействовать. И этот чуждый объект как будто нападает на способ коммуникации, способ устанавливать отношения. У. Бион говорит о том, что его интерпретации воспринимались пациентом как атаки на его способы коммуникации. Я представляю это так, что пациент хотел бы, чтобы психоаналитик чувствовал то, что он хочет ему передать. И чтобы при этом не было слов. Чтобы аналитик делал то, что ждёт от него пациент в проективной идентификации. А если аналитик не делает этого – значит он в фантазии пациента нападает на способ коммуникации. И, как я поняла – пациент фантазирует, что интерпретации аналитика связаны с тем, что пациент до этого нападал своей завистью. Поэтому аналитик ему мстит, нападая интерпретациями.

Далее автор говорит, что пациент не отделял себя от чувства вины и ответственности. Здесь у меня вопрос с переводом. Может, имелось ввиду, что пациент не разделял – где вина, где ответственность. Если предполагать, что перевод верный, тогда я себе представляю, что вина и ответственность – это некий образ, в котором пациент находился и идентифицировал себя с ним. Ещё можно думать, какие есть метафоры относительно вины: «Вина меня накрыла, затопила». Так мы говорим, что есть чувство, которое отдельное. И оно как будто нападает. Если мы думаем, что пациент себя не отделял от этого чувства, то тогда он являлся тем, что накрывает, затапливает. Попробуйте представить себе – что мог испытывать этот пациент.

Дальше У. Бион говорит о процессе, который он видит в кабинете– пациент как будто извергает части себя. Возможно, речь о том, что он видит аналитика плохим, а это на самом деле часть его самого. Он ссылается на З. Фрейда про принцип реальности. Вспомним, что этот пациент решал для себя – галлюцинирует он или нет. Чтобы лучше понимать – давайте опять представим, что вы смотрите на человека, с которым общаетесь, задаёте ему вопросы, слышите ответы. А потом начинаете сомневаться – это плод вашего воображения или нет. Вспомните фильмы «Игры разума» или «Остров проклятых», или «Платформу» в конце фильма. Когда нам показывают сцены, где герой общается со своими галлюцинациями, невозможно отличить их от реальности. И это действительно ужасает. Если я правильно поняла, то пациент всё же решает, что он находится в реальности.

Заканчивается абзац – пациент получает внутри себя 2 объекта. Но они не чёрный и белый. Пациент не может разобрать – в каком случае какому объекту он может доверять. Путаница и расщепление сохраняется. Очень тяжёлый материал. Давайте переваривать вместе.

Дальше расскажу про свою пациентку, перейдём к более лёгкому. Пациентка в период, когда мы говорили про расставание перед летним отпуском, стала говорить, что она не хочет, чтобы я с ней простукивала, чтобы давала какие-то советы, потому что она и сама прекрасно всё это знает. У нас с ней был перерыв около 1,5 лет. До перерыва я пробовала с ней простукивать, но она не откликалась, поэтому я это прекратила делать. После её возвращения 2 года назад я ни разу не предлагала ей простукивание.

Также она стала мне вспоминать, что я ей советовала купить квартиру. И она не могла меня не послушать. Купила, продала, ничего не выиграла. А теперь недвижимость выросла. Разговоры о моих советах из наших прошлых отношений продолжались на протяжении нескольких сессий. И затем я поняла и дала ей такую интерпретацию: «У вас как будто рядом находятся 2 образа меня. Один образ, который даёт советы, которые вам совершенно не подходят, кормит вас не тем, что вам нужно. И вы хотите их как будто вырыгать. А другой образ меня, который вы чувствуете поддерживающим, обращаетесь за помощью». Когда она мне говорила, что не хочет от меня советов – она имела ввиду, что не хочет, чтобы я была конкретной. Она хочет, чтобы я видела её тревогу и взаимодействовала только с тревогой. Здесь хочу немного остановиться и сказать про себя. Когда я даю советы – это отреагирование с моей стороны. Я знаю, что у меня не так хорошо накачана мышца «работать только в символическом пространстве». Это такая моя слабость, которую я научилась учитывать и через неё работать. Это моя зона роста. Я знаю, что пациенты будут злиться на меня за это. И я смогу иметь дело с их злостью. И при этом их гнев абсолютно правильный. То, чему нас учат тренера – мы не должны оправдываться за свои ошибки. Мы для пациентов как родители, которые им достались. Родители не идеальные. Они ошибаются, не понимают и что-то делают неправильно. Вы можете чувствовать вину за то, что вы ошиблись. Но если вы начинаете оправдываться (как делала я долгие годы и, честно, иногда делаю сейчас) – вы становитесь для пациента разрушающейся. Пациент не чувствует, что может выразить вам свой гнев. Потому что у него или у неё может быть фантазия, что своими тяжёлыми переживаниями он или она вас убьёт. Когда вы не оправдываетесь, то пациенту остаётся горевать о том, что в реальности у него не идеальный аналитик. Злость – это одна из стадий горевания. Некоторые пациенты могут не выдерживать потери и уходить, если вы сильно «провинились» перед ними и «даже не извинились». Если вы понимаете – что с пациентом происходит, то можете об этом говорить. Таким образом, вы сохраните отношения.

Возвращаясь к моей пациентке. Она бы хотела, чтобы советы рождались у неё внутри. И она говорит: «Я с этим не справляюсь (с тем, чтобы у неё рождались свои идеи, и она могла бы ясно видеть, что происходит). Если бы я справлялась – вы бы были мне не нужны». На это я ответила: «Получается, как будто наши отношения возможны только тогда, когда вы слабая. А если вы становитесь сильнее – наши отношения становятся не нужны». Пациентка: «Как будто есть истина. И эта истина находится в вас. Когда я с вами встречаюсь, у нас с вами одна истина – и мы как будто союзники. А если вы меня не поддерживаете, то истина во мне. Я с мечом. Если истина не в вас, то в вас не истина. И я должна рубить». Я сказала: «Думаю, что истина – это ваше мнение. И вам очень сложно выносить, когда у меня другое мнение. Тогда вы должны убить свою истину. Думаю, мои советы были для вас как моя истина, которая должна стать вашей. А от своей истины вы должны отказаться». Ещё в наших отношениях был такой момент. Она говорила, замолкала – и я отвечала что-то. На этой сессии я поняла, что находилась в проективной идентификации. Пациентка замолкала, а я в ответ тоже молчала. И тогда она почувствовала себя наказанной. Она стала говорить, что я на неё обиделась. Было очень сильно давление с её стороны. Я стала искать обиду внутри себя. И сомневаться – действительно ли я отношусь в данный момент спокойно или я обиделась. Вот это давление и есть проективная идентификация. Пациентка приводила весомые доказательства, что я на самом деле на неё обижена. Было очень сложно выдерживать это давление. И не могу сказать, что я его выдержала на 100%. Я стала меньше молчать, стала больше включаться.

Возвращаясь к конкретике. Пациентка говорила мне: «Так вы на меня обиделись или нет?» Мой прямой ответ «да или нет» не является советом. Но он относится к конкретике. Поэтому я ответила: «Не важно– что я отвечу вам. Вы сейчас убеждены в том, что я обижена и наказываю вас». Т.е. я описала процесс, который происходит у неё внутри. Подобный момент был в конце предыдущей сессии с ней. Пациентка сказала: «Мы с вами говорили всё время о жертве. Но я сейчас остаюсь в раздёрганных чувствах. Мне не легче». Я сказала: «Вы бы с одной стороны хотели, чтобы я вам что-то ответила, чтобы облегчить ваше состояние. А с другой стороны вы бы не хотели получить от меня совет». И я закончила сессию.

Хочу сказать, что вряд ли я когда-нибудь избавлюсь от своей потребности говорить о конкретном. В динамике я вижу, что становлюсь сильнее. Мне легче выдерживать давление пациентов. Я лучше вижу, когда этот натиск происходит. Но есть ещё один момент. Было бы идеально работать сразу, не погружаясь в конкретику. Но, возможно, не все пациенты могут это выдерживать. И будут чувствовать аналитика холодным, бездушным. И не смогут об этом сказать. Поэтому надо держать в голове мысль, что вас могут видеть Снежной Королевой. Если вы выдерживаете натиск– отлично. Если нет – знайте, что вы просто нарабатываете свою психическую силу. Вы в пути. Эта пациентка перешла на новый уровень. Она готова решать более тяжёлые психические задачи. Поэтому с ней мне не стоит совсем переходить на конкретику.

На следующей консультации пациентка стала говорить про рак. Что она, возможно, больна. Я ей что-то ответила, не помню. Но остальную сессию старалась держать фокус на том, что с ней происходит. А после сессии у меня возникла мысль: «Она хочет меня напугать». Я поняла, что она меня бессознательно провоцирует на моё прежнее поведение. Т.е. хочет, чтобы я с ней была только в аналитической позиции. Но при этом хочет, чтобы я была прежней. Такой сильный внутренний конфликт разыгрывался у неё внутри и переносился в наши отношения. На следующей сессии она опоздала и минут 15 рассказывала мне, что она собирается делать, чтобы как-то позаботиться о себе в плане рака. Я ей дала интерпретацию, что вы как будто хотите меня напугать. И дальше я стала говорить с ней о том, как она воспринимает мои мысли. Я не называла «Эдипова ситуация». Но держала это в голове. «Мои мысли как будто проникают внутрь вас и портят вас. Они для вас как будто отрава. И суть в том, что вы не можете видеть мою мысль, как отдельную. Должна выжить или моя или ваша мысль». Пациентка: «Да, я не хочу принимать ваши мысли. Но потом я как будто хожу с ними и не могу не делать. Я злюсь на вас, потому что не могу с вами это обсудить. Вынуждена сама с этим справляться». Я: «Вы как будто вынуждены делать то, что я говорю». Пациентка: «Когда я с вами, то выставляю как будто фильтр от ваших мыслей. Я думаю, что вы как моя мама. Например, она считала, что надо ставить пиявки. Если я не ставила, то она отворачивалась – тогда вообще ничего не буду тебе давать. И это какая-то опека». Я: «Это тревога». Пациентка: «Да. Вы для меня превращаетесь в мою маму». Я: «Я как будто становлюсь злой ведьмой, которая порабощает ваше сознание. Которая убивает вас как личность. И не позволяет вам справляться самостоятельно». Пациентка: «Да, это так». Я: «Это так в вашей фантазии».

Ещё хочу сказать важный момент про себя. Я расту вместе с моими пациентами. Чем больше я исследую их фантазии, своё влияние на их мысли – тем больше я понимаю, как действует мой собственный механизм включения в проективную идентификацию. Эта пациентка просила меня о том, чтобы я не тревожилась за неё. У нас был не один такой разговор, в котором я давала себе зарок – спокойно реагировать на её соматические проявления. И каждый раз я не сдерживала своё слово и включалась. Но я себе поставила целью прокачивать эту мышцу – анализировать, когда я тревожусь за здоровье пациентки. Когда у меня родилась интерпретация: «Мне кажется, что вы хотите меня напугать», – она стала для меня как спасательный круг, когда пациентка говорит о своей тревоге. Эта фраза помогает мне не входить в проективную идентификацию. Я отслеживаю – что говорю, что делаю и как чувствую себя телесно. Так я понимаю свой контрперенос, потому что нахожусь в контакте с собой. После отпуска на 2-ю сессию пациентка приносит мне реальный соматический симптом с подозрением на онкологию. Она спрашивает: «Вы говорили про альтернативное лечение». Я отвечаю, что у меня есть 2 профиля в соц.сети, я ей вышлю. Дальше в процессе сессии она находится в депрессивном состоянии. Девушка очень остро чувствует реальность. И говорит, что, возможно, заработает свои миллионы лет в 50. На что я ей отвечаю, что я слушала курс, в котором автор говорит о том, что у рынка есть ёмкость. Можно заработать только столько, сколько даёт возможность заработать рынок. На следующей сессии пациентка снова обвиняет меня в том, что я слишком сильно начала тревожиться о ней. И ей пришлось занять взрослую позицию по отношению ко мне. И поэтому сегодняшнюю сессию она начала с того, чтобы успокоить меня. Я предполагаю: «Возможно, это связано с тем, что я дала вам контакты». Она говорит: «Нет, контакты, кстати, классные. Я прочитала и поняла про себя кое-что. Но вы вместе со мной впали в депрессию, вы мне сказали про ёмкость рынка. Как будто поверили моей болезни».

В чём здесь проективная идентификация?

Я знаю, что раньше (и сейчас тоже) я могла сильно тревожиться за здоровье и давать советы. Но я точно знаю, что на прошлой сессии у меня не было этой зашкаливающей тревоги и никаких советов я не давала. Но пациентка давит на меня, заставляя меня почувствовать, что я была в том состоянии, о котором она говорит. И для неё служат доказательством слова о ёмкости рынка. Я же понимаю, что «ёмкость рынка» – это про реальность. И отмечаю для себя, что пациентка снова в мании. Она по какой-то причине не может быть в реальности. Но я не понимаю этой причины. Поэтому не даю ей никакой интерпретации. Раньше я была участником сценария, который разыгрывается в проективной идентификации. Потому что я знала за собой такую слабость – что я действительно сильно тревожусь. Теперь же я могу чувствовать давление, но не путаться. Я могу понимать, что между нами разыгрываются объектные отношения пациентки. Она видит то, что было раньше. И отрицает то, что ситуация поменялась. Девушка как будто заставляет меня быть участницей её конфликта. И напоследок про мои убеждения. Я по-прежнему выбираю говорить своим пациентам то, что я узнаю о здоровье. Но понимаю – какое это окажет на них влияние. Здесь я с собой не смогу договориться. Если я вижу, что человеку нужна реальная помощь, то, по-крайней мере, озвучу это. Если он или она не станут её принимать – это уже вопрос анализа и их личного выбора. В процессе работы я вижу, что могу выносить всё больше и больше. Я вам рассказываю об этом, чтобы вы понимали, что даже если прямо сейчас вы в чём-то не идеальны, то это не значит, что не надо работать. Прорабатывайте свои слепые зоны с пациентами. Эта проработка происходит за счёт того, что вы делаете то, что вам трудно. Говорите о том, о чём хотелось бы промолчать. И наоборот, молчите о том, о чём хотелось бы говорить. Так вы увеличиваете свою психическую силу.

На этом всё. Жду ваших вопросов и размышлений.