Текст книги "Лекции для психологов из супервизорской группы (часть 2)"

С нарушенными клиентами есть чрезмерная проективная идентификация

Добрый день. Продолжаем разбор статьи У. Биона «Нападение на связь». Мы будем возвращаться к его мыслям ещё много раз позже. Можно сказать, что мы загрузили свою дефолт-систему мозга, где сейчас происходит «переваривание». И когда мы вернёмся к У. Биону, то сможем осилить какие-то другие уровни его мышления.

Следующая цитата: «В некоторых случаях источник деструктивных нападений на связь между пациентом и окружением, или между различными аспектами личности пациента, — в самом пациенте. В других – источник этот в матери. Хотя при этом и у психотических пациентов он не может быть в одной лишь матери. Нарушения начинаются вместе с самой жизнью. Пациент сталкивается со следующей проблемой: что это за объекты, о которых он осведомлен? Эти объекты, внутренние или внешние, по-сути являются частичными объектами и преимущественно, хотя и не исключительно, – тем, что мы называем функциями, а не морфологическими структурами.»

– Здесь нужно сослаться на работу У. Биона «Элементы психоанализа» и «Научение через опыт переживания». Там он вводит понятие функции. Он говорит о том, что элементы взаимодействуют между собой. «Элемент – это переменная, зависящая от других переменных, посредством которых он может быть описан, и от значений которых зависит его собственное значение. Когда мы говорим, что каждая функция выполняет какую-то функцию, термин „функция“ используется в качестве наименования группы действий (физических или ментальных), подчинённых определённой цели и направленных на определённую цель».

Из википедии «функция – это работа, производимая определённым органом, организмом, прибором. Роль, значение чего-либо, назначение чего-то». В философии, функция – это обязанность, круг деятельности. Но У. Бион говорит, что он использует термин «функция» в математическом значении. Т.е. мы подразумеваем, что наша психика состоит из элементов. Эти элементы не постоянные, они всё время меняются. Когда пациент находится в травме, у него есть фантазия, что ничего не меняется. Он как будто находится в дне сурка, во временной петле. И он или она не в состоянии повлиять на события в этом сценарии. В моём представлении сам этот сценарий может быть элементом. И тогда функция этого элемента – постоянно жестоко ранить своё Эго, своего внутреннего ребёнка.

Давайте ещё раз посмотрим на этот абзац с точки зрения функции и элементов. Если у вас будут другие мнения – пожалуйста, делитесь. Мы с вами вместе первопроходцы, перевариваем его мысли и наблюдаем за своим состоянием.

Я вижу элементы – (1) источник деструктивных нападений, (2) связь между пациентом и аналитиком или связь между разными частями пациента. А объекты являются функциями, т.е. они выполняют какую-то работу. Похоже, что в случае людей психотической организации личности – работа по разрушению является основной. Т.е. они нападают на творческий созидательный процесс. Автор говорит, что они настолько переполнены разрушением, что им недостаточно материнского объекта. Они помещают его и в другие объекты. И тогда получается, что источник деструктивных нападений находится в этих объектах. Объекты находятся снаружи. И выполняют функцию постоянного нападения на Эго пациента, на связь с творческой основой.

– У. Бион говорит, что нарушения начинаются с самой жизнью. Это очень важно. Мы с вами говорили, что есть 2 теории. Одна предполагает, что младенец рождается «чистой доской». Он невинен. Есть окружающий мир, который может быть очень агрессивным по отношению к нему. Поэтому в ответ на эту агрессию, младенец создаёт внутри себя «зло». Другая теория М. Кляйн говорит, что ребёнок рождается с внутренним злом – механизмом зависти. Можно ещё добавить – ненависти. И здесь реальные люди могут или усугубить проблему или помочь справляться с этим злом. Мама не может быть идеальной. Она не будет контейнировать 24/7, потому что она живая, устаёт, у неё свои травмы. Но как будет ребёнок реагировать – вопрос. После рождения рай закончился. Теперь начинается реальность, в которой мы всё время теряем. Чувства, связанные с потерями, соединяют нас с травмой рождения. Автор говорит, что объекты, с которыми взаимодействует младенец, являются частичными – это грудь, сосок, руки. Думаю, кожа матери в месте соприкосновения тоже будет чувствоваться как частичный объект. Соответственно, каждый частичный объект выполняет свою функцию– кормит, согревает. Может, гладит, успокаивает или бьёт, причиняет боль.

Википедия говорит, что морфология изучает как внешнее строение, так и внутреннее. «Фактически, понятие морфологии ввёл немецкий поэт и естествоиспытатель И. В. Гёте, определив её как „учение о форме органических тел, её образовании и преобразовании“.» Т.е. младенец изучает не форму груди (частичного объекта), он изучает– для чего нужна грудь. Отсюда и рождаются разные фантазии о груди. Если бы младенец изучал форму груди, то у него внутри не существовало бы разделения на хорошую и плохую грудь. Потому что в реальности грудь, как элемент внешней реальности, только одна. Но младенцу необходимо куда-то помещать свои невыносимые чувства, связанные с ненавистью и завистью. Поэтому у него внутри существует 2 груди – хорошая, которая кормит и успокаивает; плохая, которая отсутствует или затапливает, или кусает и т. д.

Идём дальше: «Это не очевидно, поскольку мышление пациента осуществляется посредством конкретных объектов. И потому, вероятнее всего, будет создавать в более развитом уме аналитика впечатление, что пациента интересует природа конкретного объекта. Природу функций, привлекающих внимание пациента, этот последний исследует посредством проективной идентификации.»

Думаю, под «последним» имеется ввиду конкретный объект. Как я понимаю, автор говорит, что когда мы слушаем пациента, то не думаем о том, что он или она говорит о частичном объекте. Например, пациент говорит «мама», – и мы представляем себе его реальную маму, которая что-то с ним делает, как-то на него или на неё воздействует. А на самом деле пациент сообщает нам о функции, которую выполняет его мать в его собственной фантазии. Мне кажется, что это очень важная мысль. Когда мы начнём думать о том, что сообщают пациенты не как о конкретном, а как о том – что делает это конкретное с их внутренним миром, наше мышление расшириться.

Далее У. Бион говорит о том, что природа функции познаётся через проективную идентификацию. Проективная идентификация – это взаимодействие без слов. Пациент оказывает давление на аналитика, чтобы он выступил в определённой роли по отношению к нему. Чтобы психоаналитик сделал то, что ожидает от него пациент. Выполнил бы свою функцию. В один момент это может быть функция – накормить. В другой момент – это функция отвергнуть.

Приведу пример своей пациентки. В нём я хотела показать влияние β-элементов и бессознательной фантазии. И также здесь можно увидеть– какую функцию я выполняю для неё в её внутреннем мире. Пациентка поймала себя на белом шуме. Как будто мои слова для неё могут быть разрушающими. Я считаю, что это произошло, потому что я сфокусировалась на β-элементах исчезновения и появления мысли. Я пыталась следовать тому, что я понимала как напутствие У. Биона – контейнировать переживания. Обращаю ваше внимание, что мы работаем уже около 10 лет. И пациентка всегда жаловалась, что она не может чувствовать, осознавать, понимать корректно в моменте. Только спустя время, когда это событие теряет актуальность в отношениях, она понимает, что там происходило. Примерно через 3 сессии после того, как я начала фокусироваться на идее β-элементов, у неё появилась злость после сессии. И держалась всю неделю. Сначала она не могла понять – на что злость. Как в детстве с мамой. Затем она осознала, что эта злость на меня за то, что я ей сказала, что в скайпе может быть сбой связи, когда собирается группа. И потом она злилась за мой пост, когда я сказала про здоровье. И тогда я стала ей говорить про мой недостаток как аналитика, про мою личную особенность, с которой я не могу бороться, не могу обещать, что она у меня исчезнет. Когда я говорю о чём-то из реальности. Пациентка говорит, что в каких-то случаях ей помогают мои комментарии, а в каких-то разрушают. И она боится неожиданности – какой сейчас это будет комментарий – тот, который разрушит или тот, который поможет. Благодаря работе с разными пациентами я научилась принимать эту свою особенность и делать её инструментом для работы. Получается, что я как живой несовершенный человек внедряюсь к пациентке со своим вИдением реальности. И также я выполняю функцию внедрения в её психику посредством проективной идентификации. Я не могу не внедряться. Это моё слабое место. Она об этом знает как на сознательном, так и на бессознательном уровне. И в соответствии с моей функцией, которую она мне выделяет в проективной идентификации, и которую я отыгрываю в реальности с ней, надо увидеть её реакцию на моё внедрение. Тогда будет понятна моя функция, когда я внедряюсь со своим представлением о реальности. Я вижу эту реакцию так. Пациентке как будто необходимо убивать своё мнение, и более того – убивать свои творческие способности, потому что она перестаёт писать. В её фантазии она мстит мне за то, что я напала на её творчество – и убивает меня своей яростью. Когда она видит посты, что у меня что-то со здоровьем – она как будто убеждается в том, что её гнев обладает всемогущей силой. Как будто это она испортила мне здоровье. А на сессии боится разрушить меня ещё сильнее, но при этом не знает – куда ей девать свою злость. В итоге всех моих интерпретаций, которые я озвучила выше, пациентка соединяется с переживанием, что не только мои слова она воспринимает как нападающие. Но также и боится, что знакомые будут читать её мысли. Плюс подписался серьёзный психиатр на неё, потому что она комментировала его посты.

– Т.е. мой недостаток, моё несовершенство как аналитика является для меня теперь инструментом, благодаря которому я исследую фантазии пациентов. И тогда пациенты тоже начинают принимать свои недостатки и учиться с ними работать в анализе. Я себе представляю, что когда-нибудь я буду очень сильным аналитиком, и мне не понадобиться использовать свои уязвимости для анализа. Но пока я нахожусь на перевалочном пути — работаю, как могу. Делюсь с вами, чтобы вы находили свои способы справляться с фигурой жестокого внутреннего аналитика.

Хочу обратить внимание – почему мои интерпретации оказались верными. После них пациентка смогла перенести то, что она чувствует ко мне, в наших отношениях, на другие отношения. Плюс на следующей сессии она пришла и сказала: «Я рада вас видеть. Я думала перед началом сессии, что скажу вам об этом. А потом подумала: „Вдруг вы болеете“. И дальше пришла мысль: „Ну и что“».

Идём дальше: «В числе этих функций – его собственные чувства, которые слишком сильны, чтобы их могла удерживать (contain) его личность. Проективная идентификация предоставляет ему возможность изучать свои чувства в личности, достаточно сильной для того, чтобы их удерживать. Препятствование использованию этого механизма, либо в виде отказа матери служить вместилищем чувств младенца, либо в виде ненависти и зависти пациента, который не может позволить матери выполнять эту функцию, приводит к разрушению связи между ребенком и грудью. И в результате – к тяжелому расстройству импульса к любопытству, на котором основано все обучение. Так подготавливается путь к тяжелой задержке развития.»

Здесь автор говорит, что наши чувства тоже могут выступать в роли функции. Например, с помощью злости мы как будто хотим кого-то убить. Т.е. ярость не просто чувство, а орудие для убийства. Именно поэтому мы много говорим о ярости с пациентами. Таким образом, мы надеемся, что изменим у них внутри функцию этого чувства. Ярость перестанет быть предметом убийства, а станет, например, выражением своей отдельности. Пожалуй, в процессе работы ярость превращается в гнев и злость, которые не обладают больше такой разрушительной силой в фантазии пациента. Пациент научается отстаивать себя способами, адекватными реальности. Поэтому ярость как орудие для убийства отношений или объекта больше не используется.

У. Бион говорит, что мы переживаемся пациентом как те, кто способен выдержать его сильные чувства.

Есть две причины, по которым младенец или пациент может отказываться пользоваться механизмом проективной идентификации.

– Мать или аналитик не принимают его или её переживаний. И мы можем предположить, что такое происходит очень часто. Психологи, которые сами прожили подобный опыт непринятия их переживаний во младенчестве, а также психологи, которые не образованы в данной теме, будут отказываться принимать проекции их клиентов.

– Сам пациент может быть неспособен пользоваться механизмом проективной идентификации. Т.е. отдавать свои невыносимые чувства на переработку близкому человеку, чтобы потом вернуть себе их в переваренном виде. Зависть и ненависть внутри пациента или младенца мешают этому.

Приведу пример моей пациентки с тяжёлой депрессией. Она рассказывает на сессии, что выступала на сцене. Она видела отклик аудитории – они смеялись. Я уточнила: «Так и должно было быть?» Пациентка ответила, что да, это подразумевала её роль. И более того, после спектакля к ней подошли 2-е людей и сказали, что она смешная. Очевидно, что это была искренняя реакция людей. Никто не заставлял их подходить к ней, чтобы выразить своё восхищение её игрой. Но как это воспринимает сама пациентка? Она начинает рассказывать историю о том, что у них есть такая передача, где предлагается прослушивание. Это всё снимается на камеру. Из 10 человек остаются около 10 (по её словам). Но тех, кто совершенно не адекватен реальности, их показывают по общему телевидению, делая из них посмешище. И моя пациентка чувствует себя таким посмешищем. Она говорит, что не верит их словам, не верит публике, которая смеётся в ответ на её игру. Что ей очень плохо, она обязана отказаться от игры на сцене. Но она не может это сделать. Плюс она рассказывает, что сравнивает себя с настоящими талантами. И очевидно, что она им проигрывает. Причём, осознаёт, что этот проигрыш связан с тем, что у неё акцент. И её просто не пускают на другие роли, где она могла бы себя проявить. Конечно, в переносе она сообщает мне, что не верит ни единому моему слову, связанному с принятием её самой и её талантов. И я снова оказываюсь с переживанием бессилия, ощущением себя никчёмным аналитиком, собственной бесполезностью. И начинаю думать о том, что нам надо прекратить анализ. Но на следующей сессии она говорит о том, что хочет увидеть образ себя. Что она обесценивает всё, что я даю. И это как-то связано с образом себя. Когда я ей говорю, что она стала видеть своё обесценивание, она отвечает: «Мне кажется, я всегда это видела. Ну да, это снова обесценивание». Возможно, она это видела. Но никогда не говорила мне об этом. Пациентка всегда настаивала на том, что она чувствует именно так, а я не понимаю этого. Для меня изменение касается того, что она может наблюдать – как уничтожает то хорошее, что я ей даю. И не только я.

Двигаемся дальше: «Более того, вследствие блокирования основного доступного младенцу способа справляться со своими слишком сильными эмоциями, течение эмоциональной жизни, во всяком случае, тяжелые проблемы, становятся невыносимыми. Поэтому чувства ненависти направляются на все эмоции, включая саму ненависть, и на внешнюю реальность, которая их возбуждает. От ненависти к эмоциям – всего лишь один шаг к ненависти к самой жизни. Как я говорил в своем докладе „Различение психотических и не-психотических частей личности“ (Bion 1957), вследствие этой ненависти к проективной идентификации прибегает весь аппарат восприятия, включая эмбриональное мышление, образующее связь между чувственными впечатлениями и сознанием. И когда преобладают инстинкты смерти, таким образом усиливается тенденция к чрезмерной проективной идентификации.»

Автор говорит, что проективная идентификация– это способ справляться с невыносимыми переживаниями. Мы с вами говорили, что младенец как будто отдаёт свои плохие переживания, которые можно представить в виде грязи, какашек, рвоты. Мама их принимает в себя, «переваривает» и отдаёт в виде чего-то хорошего – спокойствия, расслабления, ощущения сытости. В реальности младенец наложил в памперс, ему от этого не комфортно, жжёт кожу. А мама приходит, моет его, вытирает насухо, переодевает – и младенец ощущает себя в порядке. Т.е. он отдал маме плохое, а она «переварила» и отдала в ответ ему хорошее.

– Тоже самое с голодом. Он раздирает младенца изнутри. Мама приходит, даёт грудь – и прогоняет голод. Это переживается как волшебство. Так происходит в первые 3 месяца жизни. Потом этот механизм начинает ломаться, потому что мама устаёт, выходит из естественного психотического слияния с ребёнком. Она может «забывать» или не попадать в его потребности. Так младенец начинает обучаться, что не всё происходит всемогущим образом по его желанию. Наверное, если представить удовлетворение физиологических потребностей, то всё достаточно понятно. Сложность заключается в том, чтобы перенести это на психический уровень.

Мы должны вспомнить, что для младенца психический и физический мир перепутаны. Ему ещё предстоит работа по разделению этих миров. И тогда какашки для младенца могут значить ярость, зависть, отвращение и т. д. Т.е. для младенца может не быть разницы – предъявить ярость или обделаться в штаны. Но какашки могут значить не только плохое. На этом мы сейчас останавливаться не будет. Речь о бессознательной фантазии, т.е.«какашка» тоже будет функцией, как и грудь. Она может отравлять, а может быть как подарок. Это мы говорим про норму. При развитии патологии получается, что мама не принимает то невыносимое, что младенец выкидывает из себя. Давайте представим, что он сходил по-большому в памперс, а мама делает вид, что ничего не произошло, как будто не чувствует запаха, не меняет подгузник. Таким образом, проекции не приняты. И вот эти какашки накапливаются внутри. Живот распирает. А выкинуть их из себя нельзя. Думаю, поэтому автор пишет, что переживания становятся невыносимыми. Младенец начинает всех ненавидеть. У. Бион говорит, что ненависть направляется на все эмоции, в том числе и на саму ненависть. Снова подумаем о том, что в данном случае ненависть, как чувство, является функцией. Т.е. какая у неё работа? Думаю, уничтожать всё внутри.

Дальше автор говорит, что когда младенец и человек психотической организации личности нападает на все свои эмоции с помощью ненависти, то он легко может переключиться на ненависть к жизни.

– Ненависть заставляет человека пользоваться только аппаратом проективной идентификации.

Происходит нападение на эмбриональное мышление (я о таком слышу впервые. Возможно, это рептильный мозг, но я не уверена). Это мышление отвечает за связь между чувственным восприятием и сознанием. Чем сильнее у человека инстинкт смерти– тем сильнее он пользуется проективной идентификацией. Т.е. вы будете ощущать давление от человека. Но сам он не будет понимать, что оказывает на вас это давление. Например, давление, чтобы вы позаботились о нём или о ней. Или давление, чтобы вы проявили агрессию. Или чувствовали бы себя жертвой под натиском переживаний пациента. Когда у вас есть ощущение, что вам надо уходить из профессии, что вы очень плохой аналитик, и никогда не сможете научиться нормально работать – это переживание пациента. Пациент таким образом хочет донести до вас – как он или она себя переживают бОльшую часть времени. Думаю, это и есть те самые β-элементы, от которых нам хочется избавиться. И мы верим, что если избавимся от пациента – то избавимся от этого невыносимого переживания. Чем более сложные чувства мы «перевариваем», тем легче нам справляться со своими нападающими фигурами. И как следствие, лучше понимать своих пациентов.

Переходим к следующему разделу «Супер Эго»: «Такой тип ментального функционирования приводит к раннему развитию Супер-Эго – сейчас я опишу, каким образом. Как я уже сказал, связь между младенцем и грудью обусловливается проективной идентификацией и способностью интроецировать проективную идентификацию. Внешний объект, при его неспособности интроецировать, начинает казаться настроенным враждебно к любопытству и к тому способу, а именно проективной идентификации, посредством которого младенец пытается это любопытство удовлетворить.»

Получается, что связь – это проективная идентификация и способность её интроецировать. Способность интроецировать проективную идентификацию – это способность принимать внутрь себя сам механизм проективной идентификации, который был описан выше.

– Я себе представляю, что внутри есть комната, где есть возможность превращать плохое в хорошее. Только сначала это плохое надо почувствовать, потом принять, затем переварить, и после этого отдать.

Если у мамы (или у аналитика) нет способности интроецировать – младенцу (или пациенту) кажется, что мама (аналитик) не хотят, чтобы он или она исследовал мир. Т.е. получается, что блокируется сама тяга к знаниям. Поскольку в начале жизни проективная идентификация– это единственный способ коммуникации, то младенцу кажется, что им нельзя пользоваться. Нельзя узнавать о маме (т.е. о мире) что-то новое.

Мой знакомый работает с нарушенным детьми. Главное, что пытаются запустить нейропсихологи – это познавательный процесс. У таких деток он полностью блокирован. Они могут повторять то, чему их научили. Но не могут производить собственные мысли. Родители не сразу понимают, что ребёнок нуждается в развитии. У таких детей также страдает поведение. Потому что они не могут разделить границы внешнего и внутреннего. И часто родители границы воспринимают как жестокость. Такое можно увидеть и у пациентов. И тогда они не хотят, чтобы с их детьми работали. Но сами они не могут справиться с ребёнком. И он (ребёнок) становится тираном в семье. Из того, что говорит У. Бион, я поняла, что ненависть воспринимается как орудие для поражения всего вокруг. И сколько бы ребёнок её ни проявлял – этого всегда мало. Ненависть направляется и на взрослых, которые ухаживают и хотят помочь. И на себя, свою тягу к знаниям. В книге «Детский психоанализ» М. Кляйн описывает случай (не помню девочки или мальчика), где была задержка психического развития. Все её примеры работы меня восхищают, потому что я вижу– насколько это сложно справляться с такими детьми. Для таких детей есть рекомендация посещать психолога. Но сейчас ещё мало специалистов, которые могли бы понимать – что происходит с ребёнком.