Текст книги "Лекции для психологов из супервизорской группы (часть 2)"

Примеры работы с клиентами

Добрый день. Сегодня мы с вами побудем ещё немного с мыслями У. Биона. А со следующей лекции начнём разбор статьи Р. Бриттона «Освобождение от Супер Эго». Давайте ещё раз проговорим – с чем мы работаем.

У. Бион говорит нам, что есть β-элементы и α-элементы. β-элементы – это то, что человек не осознаёт, не понимает. Но он в этом живёт. Я себе представляю, как рыба в воде. Для других со стороны понятно – как проявляются β-элементы у человека. Но для него самого это вообще не очевидно. Во снах, а также в воображении и любых техниках визуализации, β-элементы не могут быть обнаружены. Всё, что человек может с ними делать – это эвакуировать. Т.е. освобождать себя от этих переживаний в кого-то другого. В фантазии пациент представляет, что происходит полное избавление от невыносимых чувств. Проблема чрезмерной проективной идентификации связана с тем, что человек чувствовал, что его переживания не могут быть приняты посредством проективной идентификации. Поэтому формируется логика фантазии – раз не принимают, то надо продавливать ещё сильнее. Раз дверь закрыта, то надо в неё стучаться сильнее. Если не открывают – надо таранить. Поэтому мы можем чувствовать себя затопленными, переполненными чувствами пациента. А в его или её фантазии им отказывают в принятии чувств. На основе размышлений про β-элементы и интуитивным путём я пришла к выводу, что принимать проективную идентификацию – это значит почувствовать, что помещает пациент (идея контейнера и контейнируемого у У. Биона). И дальше не стараться избавиться от этого переживания через интерпретацию или переключение внимания на другую сферу. Поносить это переживание внутри себя и наблюдать за мыслями, которые будут приходить. Как я понимаю, тогда возникает возможность β-элементы превратить в α-элементы. И дальше они уже могут появляться в виде мыслей, во снах и т. д. Если мы берём обычные школы психологии, то видим, что они работают только на уровне α-элементов. Думаю, что у каждого психолога есть интуитивное принятие пациентов. И оно помогает совершать трансформацию из β-элементов в α-элементы. Но это процесс глубоко бессознательный как для психологов, так и для их клиентов. И по своему опыту вижу, что это интуитивное принятие имеет свои пределы. Понимаю, что очень сложно донести ценность и уникальность своего подхода. Это задача, над которой необходимо думать. Надо показывать на примерах и историях, что вы работаете с тем, о чём другие не подозревают. И ещё. Когда мы спускаемся на уровень β-элементов – мы имеем дело со странными объектами. Постараюсь в примерах показать – как я вижу β-элементы. И какие я потом даю интерпретации. Также у меня началась синхрония – я говорю с пациентами о деньгах. С кем-то успешно, с кем-то нет. Расскажу о своих ошибках. Вдруг у вас получится их не совершать.

Пример №1

У нас с пациенткой случился перенос сессии плюс я позвонила, чего я никогда с ней не делала. Всё это вызвало у неё стресс. Думаю, поэтому стал возможен анализ бессознательной фантазии. Я даю пациентке интерпретацию. Важно не то, какую интерпретацию я дала. Важно то, что моя интерпретация сделала с пациенткой. Девушка сказала, что чувствует мои слова как мёртвое знание. И я стала думать – что с ней произошло от моих слов. В результате её объяснений я поняла так – мои слова как будто вошли внутрь её. Но они не подходили под её мироощущение. И в то же время она чувствовала себя обязанной взять мои мысли и встроить их в свой внутренний мир. (Думаю, пока эта фантазия была бессознательной, она находилась в сфере β-элементов. Потому что пациентка всегда принимала чужие мысли таким образом.) Но они не встраивались, потому что не откликались, не подходили. Но отдать их мне обратно, сказать: «Это мне сейчас не подходит», – она не могла. Поэтому мои мысли как будто убили её – мышление было парализовано. Она не знала, что делать с неподходящими ей мыслями от человека, которого она очень ценит. Я предположила, что она не смеет не брать мои мысли, потому что, во-первых, я близкий человек; во-вторых, я говорю мягким тоном голоса. На это пациентка вспомнила недавнюю историю, как она ходила в гости к знакомым, где сразу поставила девушке диагноз нарциссического расстройства. И нападки этой девушки её совсем не задевали. Я сказала, что она уже хорошо различает нападки, когда они неприкрытые и очень агрессивные. Она способна не брать на свой счёт слова от таких людей. Но ей сложно не брать мысли от близких людей. Я для неё очень близкий человек, поэтому она как будто в ловушке – если хочет сохранить со мной отношения, то просто обязана взять мои мысли и встроить их. Но они не встраиваются. Это вызывает ярость. Она не может предъявить эту ярость мне, поэтому направляет её на себя и убивает своё мышление. Я обратила внимание, что пациентка много учится и хорошо научается. Но в жизни всё непредсказуемое. Невозможно дать инструкцию на каждую жизненную ситуацию. Если же мы будем рассматривать бессознательную фантазию – как пациентка принимает информацию от близких людей, что она с ней делает – тогда мы работаем с самым корнем проблемы, а не с её последствиями. Надеюсь, я смогла для вас донести идею абстрагирования бессознательной фантазии от того, на что она проецируется. И про β-элементы. Пока фантазия была бессознательной – с ней ничего нельзя было поделать, кроме как проигрывать её. А когда мы начинаем говорить об этой фантазии, делаем её явной – мы превращаем β-элементы в α-элементы.

Пример №2.

На семинаре Густав Сикора сказал мне про эту пациентку, что её бессознательная фантазия — «без борьбы я мёртвая». Я стала держать эту мысль в голове и говорила об этом с пациенткой. Это пациентка, у которой мама больна шизофренией. И ей снился сон, что она приходит к бассейну с мочой. На очередной сессии она рассказывает сон: «Я объясняю брату, что скоро выйду замуж, что у меня всё в порядке с личной жизнью. Дальше я вижу местность, откуда ушла вода. И там осталась только грязь – грязные листья, мусор. Я вижу, что там есть рыбы – дельфины или тюлени. И люди в них бросают дротики. Рыбы истекают кровью. Мне их очень жалко. Но я не могу ничего поделать, потому что как-то неуместно начинать их спасать». Я спрашивала её ассоциации с рыбами и местностью. Рыбы в своей родной среде уверенно себя чувствовали, как акулы. Местность как город, в котором она жила в молодости, когда уехала из дома, оторвалась от матери. Я сказала, что для меня этот сон пересекается со сном про мочу. И спросила – может ли местность быть похожей. Пациентка ответила, что может. Эта пациентка на протяжении года борется со сном на сессиях. После того, как я связала два сна, она стала говорить – почему она зевает, возможные причины её желания спать. И в итоге своих размышлений пациентка пришла к выводу, что могла чувствовать себя как эти рыбы во сне. Это было очень важно. Каждый раз на сессии она объясняла мне с логичной точки зрения – почему она хочет отключиться. А в этот раз она не отключилась. Она смогла соединить сознательное и бессознательное – свои дневные переживания и сон. Я об этом ей сказала. Я вернулась к фантазии «если я не буду бороться, то умру». Спросила – умирали или нет рыбы во сне. Нет, они не умирали. И дальше возникла фантазия или воспоминание из сна, что рыб куда-то потом увозили. Моя интерпретация: «Мне кажется, что рыбы во сне – это ваше переживание бессилия, когда вы не боретесь. И раньше это было скрыто под грязной водой или мочой. А сейчас стало для вас очевидно. Вы видите, что когда не боретесь – вы не умираете, даже несмотря на то, что чувствуете мои слова и мысли, как дротики, которые вас ранят». Пациентка спросила: «А что значит первая часть сна?» Она стала говорить, что как будто что-то скрывала от брата. Что на самом деле она не счастлива в этих отношениях, хоть они у неё есть. Я предположила, что в наших с ней отношениях было что-то, что было скрыто. Но теперь оно становится очевидным. И возможно, это что-то– это беспомощность, которая её очень сильно пугала. И на это у неё случился удивительный для меня прорыв. Она рассказала о том, что мама напрямую говорила ей, что она должна работать, обеспечивать всех. Что сестра не должна работать, потому что работает она. После работы она обязана обслуживать всех в семье. Мне стало очевидно, что она не может построить отношения, потому что тогда она станет плохой для своей мамы. А это значит, что она будет изгнана из семьи. Но и так жить в качестве прислуги для неё тоже невыносимо. Я предположила, что она боролась с мамой, отстаивая свою независимость. На что пациентка стала возражать, что было время, когда мамы не было с ней рядом, но она всё-равно не могла построить нормальные отношения. Я ей ответила, что мама в виде мыслей всегда была рядом с ней. И эти мысли затапливали как моча или как грязная вода. Она чувствовала себя, с одной стороны, акулой, способной справиться со всем. А с другой стороны, отрицала, что находится в грязной воде и вынуждена постоянно бороться. Я думаю, что в наших с ней отношениях она эвакуировала свои β-элементы в меня, когда буквально отключалась на сессиях, уходила в изоляцию, сон. Мысль супервизора о её бессознательной фантазии «если я не буду бороться, то умру» помогла перевести β-элементы в α-элементы. Думаю, она не чувствовала, что её проективная идентификация бессилия может быть принята. Поэтому она не могла бороться со сном– он был для неё спасением. И в пространстве сна она скрывает какое-то знание. Но до этого мы ещё не дошли.

Пример №3

Сессия с пациенткой началась с того, что она сказала: «Я сегодня запуталась и не поняла – когда мы встречаемся. Раньше это всегда было утро, в том смысле, что было светло. А сегодня я отдёрнула шторы – а на улице темно. И у меня случилась путаница – так мы встречаемся или нет? Вы меня ждёте или нет?» Когда я не знаю, что сказать, то не говорю. Просто держу в голове – о чём это может быть. У пациентки есть история, которую мы анализировали очень много раз. История такая, что мама оставила её в детстве бабушке и уехала. Потом мама одумалась и вернулась за ней. Но бабушка настояла на том, чтобы мама какое-то время пожила с ними вместе, чтобы малышка к ней снова привыкла. По рассказам бабушки и мамы, пациентка создала фантазию. Они гуляют втроём. Девочка держит руку бабушки, а маме руку не даёт. А потом забирает руку у бабушки и даёт маме. Через какое-то время снова отбирает у мамы и даёт бабушке. Эти события случились в первые полтора года жизни, поэтому они явились основой фантазии, которую она перенесла на всю свою жизнь. Главный конфликт, который она решала – сможет ли она узнать своего мужчину. Как она поймёт, что это именно он. Когда я осознала – насколько для пациентки был важен внутренний конфликт по поводу мамы и бабушки, мне стало понятно, что он выражается и во всех сферах жизни. Но я заметила, что если в интерпретации ссылалась на эту историю с мамой и бабушкой, то пациентка реагировала злостью. Я долго не могла понять, в чём дело. Я думала, что не попадаю в её переживания. В процессе нашего диалога мне в голову в очередной раз пришла эта история. И вот здесь я сделала соединение с началом сессии. Плюс я стала думать о бессознательной фантазии. И смогла объяснить пациентке – что именно я вижу в этой ситуации. Я сказала: «Возможно, вам кажется, что когда я возвращаюсь к этой истории, то предлагаю вам говорить о маме или о бабушке. А мы с вами уже за все эти годы сказали всё, что только можно было. Поэтому возвращение к теме мамы и бабушки кажется бессмысленным и вызывает гнев». Пациентка это подтвердила. И тогда я сказала, что речь не о том, чтобы разбирать истории, связанные с мамой или бабушкой. Речь о том, чтобы увидеть – как происходит процесс мышления. Для меня эта история как метафора всего мыслительного процесса. Есть постоянные сомнения: «Я правильно думаю или нет? Эта мысль мне помогает или губит? Мне можно доверять себе или не стоит?» После моего объяснения пациентка стала говорить о реальной жизни. Что она постоянно находится в фоновом напряжении, в сомнениях, в раздирании между 2-мя состояниями. И раньше она этого не замечала совсем. И только сейчас начинает осознавать – сколько энергии тратится на то, чтобы удерживать равновесие. Сейчас я стараюсь концентрироваться на β-элементах. Я стараюсь чувствовать то, от чего мне хочется убежать, от чего хочется отвлечься. Это состояние, где нет мыслей. Но есть переживание, которое я чувствую животом. С этой пациенткой я также концентрировалась на забывании мыслей. Получается, что одно её состояние – она помнит мысль, мысль для неё важная. Другое её состояние – она уничтожает мысль, забывает её, обесценивает, сомневается в ней. С пациентами, которые находятся в зоне психического здоровья, мы должны проанализировать их психотическую часть. Но она может быть очень неявной, потому что они научились с ней справляться. Поэтому важно быть внимательной к своим переживаниям, которые невозможно привязать к какой-то конкретной истории. Постараться с ними побыть. Мне кажется, что это и будет то самое переваривание– контейнирование контейнируемого. Когда мы не обращаем внимание на эти свои состояния, то думаю, что это то самое переживание, которое У. Бион назвал отказом принимать проективную идентификацию. Думаю, что в случаи этой пациентки β-элементы были в том, что она находилась в постоянном напряжении, но не осознавала его. А когда я отделила бессознательную фантазию от истории с мамой и бабушкой– она смогла перевести β-элементы в α-элементы.

Пример №4.

Пациентка сказала: «Я хочу с вами поговорить об одном переживании, которое у меня есть очень давно. Я уже об этом с вами говорила». Переживание: «Когда-то я работала в иностранной компании. И там у меня было чувство сопричастности к чему-то большому. Я ушла из этой компании 10 лет. И вот теперь хожу по психологам. Но толку никакого нет. Там было ощущение, что я играю в большую игру. Было переживание, что я профессионал высочайшего уровня. Что я нахожусь на своём месте. У меня был бренд компании, которым я защищалась. Я не могу больше вернуться туда, потому что мне не 25. Мне уже надо как-то креативить, чтобы попасть в подобную компанию». Она много описывала это состояние, а я думала и ей озвучила: «С чем мне работать? С гореванием, что в реальности больше этого не вернуть. Или с тем, чтобы построить план (креативить), чтобы попасть в подобную компанию». Когда я об этом думала и озвучивала пациентке, я держала в фокусе свой контрперенос (про β-элементы) – напряжение в связи с непониманием, в какую сторону двигаться. Дальше пациентка стала говорить, что она рассказывает не про что-то эфемерное, а про то, что было в реальности. И тогда меня посетил инсайт. Я поняла, что есть её часть «Настоящий профессионал, который находится на своём месте, и выполняет работу так, что получает удовлетворение». И это большая ценность для неё. Пожалуй, ключевая ценность. И тогда я дала ей интерпретацию: «С уходом из этой компании вы как будто оставили там эту свою ценность». Инсайт, который посетил пациентку в конце сессии: «А, так вот, как это работает! Да, это так и есть. И я оставляла свою ценность не только в этой компании, но и во всех других, которых работала. И вместо того, чтобы становится опытнее и сильнее, я каждый раз становилась беднее, потому что моя ценность оставалась у них». Для меня вдруг стали понятны все её действия, желания, тревоги – почему она хочет переехать за границу в крупный город, почему ей нужно много паспортов. Потому что есть фантазия, что с приобретением чего-то внешнего, у неё получится вернуть внутреннюю часть – Настоящего профессионала. Но каждый раз при очередном собеседовании она ощущает, что ещё больше потеряла, а не приобрела. Поэтому для неё все неудачи настолько болезненные и заставляют её соединяться с собственной никчёмностью. Хотя при этом она признаёт свои достоинства. Пациентка вспомнила про чемпиона, который говорит: «У меня нет мандража перед выступлением, потому что я веду дневник достижений. Когда я стою перед выступлением, я думаю не о том, что я недостаточно тренировался. А о том, как много я тренировался. И поэтому у меня обязательно всё получится». Уверена, что пациентка слышала это интервью давно. И тогда она могла ощущать непонимание и недостижимость такого состояния. То, что она вспомнила о нём в конце сессии говорит о том, что она соединилась со своим хорошим объектом через проработку гнева (эта проработка была раньше) и через ощущение моего понимания – что же она мне хочет донести, когда объясняет про иностранную компанию. Т.е. β-элементы как будто превратились в α-элементы, если я правильно понимаю. Дело не в ведении дневника достижений. А в соединении с хорошим объектом. Те, кто не чувствуют, что дневник помогает им держать хороший объект рядом – просто забрасывают его. И дело не в том, что они не делают (не пишут), поэтому у них не получается. А дело в том, что они делают, но у них не получается. Пациентка в конце сессии сказала: «Наконец, вы меня поняли!» Это действительно очень большая ценность, когда человек может донести – что же он хочет от аналитика.

Пример №5

Я вам рассказывала раньше, что подняла одной пациентке цену с 70 долларов до 100. Я знала, что мне придётся работать с тяжёлыми чувствами, потому что, когда она вернулась последний раз, она сказала, что если вы даже бы подняли мне цену на 5 долларов – я бы ушла. Я видела, что её материальное состояние сильно улучшилось. Например, покупка дома и полное погашение кредита за него. Но я не могла поднять цену, потому что актуальным после отпуска стала болезнь её дочери. И мы работали 3 месяца над тем, чтобы можно было принять болезнь, думать о ней. Это такая болезнь, которая не лечится, с которой придётся жить всю жизнь. И она даже может сократить срок жизни человека. Я чувствовала, что поднятие цены в таких условиях будет невыносимым – она просто уйдёт. Я много говорила с ней о том, что больше не будет как прежде. Что реальность изменилась. Что надо встраивать болезнь в их семейную систему. Когда она будет встроена в виде образа жизни, в виде понимания – как действовать в определённых ситуациях – тогда будет возможность расслабиться. Когда я почувствовала, что острое состояние снялось, тогда я решила повысить цену. К сожалению, я обманулась, потому что не хотела работать с невыносимыми чувствами пациентки. И была ими просто затоплена. Когда я поднимала цену, она сказала: «Хорошо, только не говорите со мной об этом год». В наших отношениях моё отыгрывание состояло в том, что я всегда шла навстречу пациентке. Она говорила: «Я хочу сделать перерыв». Я говорила: «Хорошо». И мы расставались на месяца 2—3. Я стала с ней прорабатывать её пропуски, уходы, отмены. Но всё-равно шла на уступки. Разговоры на эти темы были для неё настолько невыносимы, что она перестала пропускать, только если болеет няня младшего ребёнка. Но были ещё моменты, когда я шла ей на уступки. Она говорила: «Мне нужны 2 сессии в неделю». Я говорила: «Да, конечно». Через время она говорила: «Мне много 2-х сессий в неделю». Я: «Ну ладно, давайте перейдём на одну». И так было раза 3—5 за время нашей работы около 10 лет с большими перерывами на 2—3 года, когда она уходила к другому аналитику. Последний раз, когда она попросилась на 2 раза в неделю, я также стала прорабатывать этот момент. Я сказала, что мы не перейдём просто так на 1 раз в неделю, нам нужно будет об этом поговорить. Поскольку я обманулась по поводу повышения цены, то не смогла связать её жалобы, что последний месяц она недовольна анализом. Что она только делает, что ноет, а что в этом хорошего. И только после сессии до меня дошло – откуда взялся этот месяц. Именно месяц назад я повысила цену. После этого стала ясна её ярость. И то, что она мне сказала «не говорите со мной об этом год», – я должна была услышать: «Говорите со мной об этом на каждой сессии постоянно, пока я перестану отрицать». Но я этого не сделала. И вот пациентка пришла и сказала: «Я всё же хочу поговорить про вторую сессию. Мне не нужны 2 сессии». Она говорила: «Я думаю, почему надо жить одним психоанализом». Или: «Я смотрю на свои расходы – и думаю, что остаётся для меня». И т. д. Я постоянно переводила её слова: «Вы этого не чувствовали, пока цена не повысилась». Все интерпретации я закручивала про деньги. Я сказала ей: «Хочу вам сказать – над чем мы будем работать после отмены одной сессии. Мы будем работать над потерей этой сессии. И если вдруг у вас возникнет неожиданная тяжёлая ситуация, вы мне напишите в вотсап – я вам отвечу: „Мне очень жаль. Поговорим об этом на сессии“». Она ответила: «Вы отыгрываете». Я: «Я отыгрываю? Это вы отыгрываете. Я с вами не работала с границами. Всегда шла вам на уступки». Пациентка: «Я всегда считала это вашей человечностью. Это позволило мне сформировать доверие». Вот такие перепалки у нас были всю сессию. В конце сессии она сказала: «Хочу сказать в вашу защиту. Вы были правы, что дочь не понимает последствий своей болезни. Я ей всё объяснила, рассказала, что она может не умереть, а оказаться парализованной. И потом она стала больше времени проводить со мной. Я выхожу сонная, а она не спала всю ночь. И бежит ко мне с компьютером, показывает – что она надизайнерила. Мы можем разговаривать, раньше это было невозможно». В этом я увидела движение к депрессивной позиции. Я сказала: «Мне кажется, что вы увидели меня целой. Если до этого я у вас была только хорошая, идеальная. А потом подняла цену и стала ужасной, отбирающей у вас последнее. То сейчас вы видите меня более целой – я и та, которая вам помогает. Я и та, которая подняла вам цену». Но пациентка переполнена чувствами β-элементов. Она не может удержаться в депрессивной позиции по отношению к чувствам, которые вложены в деньги. И я думаю, что в данный момент не способна принять её проективную идентификацию. Я делаю такой вывод, потому что не понимаю – о чём её чувства, которые она вложила в деньги. На следующей сессии мы начали с денег. Пациентка сказала о чувстве неловкости от того, что она не оплачивает вовремя. Я ответила, что мы с ней проработали это чувство по поводу прошлой цены, поэтому она перестала задерживать. А с поднятием цены чувство снова вернулось. Пациентка мне говорила, что в психоанализе нет души. Что она стала чёрствой. И когда я давала интерпретации, что это я её сделала бесчувственной своим психоанализом – она отрицала и говорила, что про меня речь вообще не идёт. Она внезапно решила поехать к родителям ровно в запланированные встречи, которые мы должны были говорить о расставании. Я сказала: «Мы с вами обговаривали об отменах. Либо мы переносим эти сессии на другие дни. Либо вы оплачиваете и не приходите». На что она ответила: «Ну уж нет! Конечно, перенесём». Она сказала: «Я чувствую, что я вас расстроила тем, что убираю 2-ю консультацию». Я ответила ей прямо: «Да, мне жалко терять 400 долларов. Мне очень грустно». На что она стала меня уговаривать: «Вы найдёте кого-то ещё». Я ответила: «Я обязательно найду кого-то ещё. Но речь сейчас о том, что у нас с вами будет в 2 раза меньше общения». После того, как мы говорили о переносе сессий через 2/3 сессии она сказала, что я пытаюсь в неё впихнуть огромное количество сессий. Я ей ответила: «Получается, как будто это не вы переносите сессии, а я добавляю вам сессии. У нас есть те, что пропущены и те, что я назначаю дополнительно. И я вас как будто перекармливаю». Она стала говорить: «Вы выставляете меня жадной, которая не хочет давать деньги. Но я и на благотворительность даю. И вообще могу расставаться с деньгами». На что я дала ей интерпретацию, которую боялась озвучивать много лет: «Это прозвучит для вас безумно. Но вы мне не хотите давать деньги, потому что я сделала для вас очень много хорошего кроме консультаций». Пациентка сказала: «Да, действительно безумно». Моей ошибкой было то, что я не смогла говорить с ней о деньгах и повышении цены на постоянной основе в течение года, что мы работали. Мы сделали много другой работы, но эту я не провела. Для неё непереносимы чувства, которые помещены в деньги. Что это за чувства – я не могу понять в данный момент. Они остаются не проанализированы. Ещё пациентка сказала мне, что хочет похвастаться. Её дочь смогла получить официальную работу с последующим увеличением зарплаты. Пациентка говорит, что чувствует, что это именно она ей помогла, наша с ней работа. На что я ответила: «Да, это работа с той самой яростью, которая делает ваше сердце чёрствым». При всём понимании моего вклада в её финансовый прорыв (не психологическая работа, а ссылки на конкретных тренеров), в отношениях с детьми, её физическое здоровье – она не способна в данный момент быть благодарной. После сессии я поняла, что моё первоначальное решение работать над потерянной сессией было неверным. Я осознала, что пациентка испортила, буквально изуродовала мой образ у себя внутри. Я поняла, что нет смысла в одной сессии в неделю, потому что дело не в деньгах. Скорее всего, пациентка считает, что это я испортила свой образ у неё внутри тем, что повысила цену. Также я осознала, что она решила всё-равно делать по-своему. Я повторила на консультации, что в такую-то и такую-то дату мы будем говорить об отмене второй сессии, чтобы принять решение. И пациентка принимает внезапное решение именно в эти даты быть в дороге, чтобы не было возможности встречаться. Плюс я поняла, что она переполнена виной, что изуродовала мой образ. И хочет сделать меня плохой – ищет где и в чём я нагрешила. Когда я это осознала, то приняла решение, во-первых, озвучить свои интерпретации. Во-вторых, поставить своё условие – мы продолжаем работать 2 раза в неделю или не работаем совсем. Думаю, она не выдержит и уйдёт. Мне очень жаль с ней расставаться, потому что мы были вместе около 12-ти лет. И, конечно, жаль расставаться с 400 долларов в месяц. Но я понимаю – за что я плачу. У меня не получалось работать с границами с подобными пациентами. Поэтому окончание работы с этой пациенткой делает меня сильнее как специалиста. Мне будет легче говорить словами наших тренеров «Я так не работаю». Ещё я понимаю, что когда иду на уступки с 1 или 2 раза в неделю – я на самом деле не помогаю пациентке. Это такая сделка с дьяволом внутри. У неё же ощущение всемогущего контроля – другой будет всегда удобным, будет делать то, что ей необходимо в данный момент. Вот такое непростое решение у меня. Я решила с вами поделиться. Очень надеюсь, что когда я говорю о своих ошибках – у вас появляется путеводная карта. И вы будете меньше наказывать себя за свои ошибки.

Жду ваших вопросов и размышлений.