Текст книги "Пятница, Кольцевая (сборник)"

– Мам… – Алеся стояла рядом и трогала меня за руку. – Мам, не волнуйся, я уже не в тюрьме. Витю осалили, и он сидит вместо меня.

Не находя слов, я кивнула.

– Ну, я побежала, ладно?

Я вновь кивнула и увидела, как дочь со всего духу мчится вверх по сосновому склону, чтобы ни на секунду не отстать от Вероники и ей подвластной ватаги ребят.

Это был конец. Спустившись к своему домику, я начала собираться в дорогу. Обычно я уезжала в воскресенье, но на сей раз придется сесть на последнюю субботнюю электричку и пожертвовать половиной дня в райском саду. Нет, не половиной дня – резанула меня вдруг ужасающая мысль – вечностью. Покуда Инга в «Чистом бору» (а покидать его она, конечно же, не станет), мне сюда дороги нет. Райский сад затворил для меня свои двери.

Вскоре, распрощавшись с опечаленной Алесей и ничего не понимающей мамой, я уже стояла с рюкзаком на автобусной остановке и смотрела на тропинку, ведущую в лес, по которой я больше ни разу в жизни не пройду, сбивая с травы росу или снимая с кустов переспелую малину. Не вдохну земляничный запах прогретых солнцем полянок, не застыну в восхищении от высоких цветов, розоватыми свечами украсивших старую вырубку. Инга любит «Чистый бор» не меньше меня, а значит, Вероника будет проводить в нем, как и прежде, каждое лето и зимние каникулы. И скорее всего майские праздники. Все те вожделенные «окна» в безмятежную жизнь, на которые я работала круглый год. Во что же превратится теперь моя жизнь без этих спасительных глотков райского блаженства? Я старалась не думать об этом, иначе отчаяние неминуемо сорвалось бы с наскоро приколоченных полок в душе и обрушилось, лишая меня последних остатков самообладания.

Позже, в электричке, когда сердце уже не фонтанировало болью, а тупо, измученно ныло, я решила поддержать себя глотком холодной воды. Раскрыв рюкзак, я достала бутылку, но одновременно под руку попалась какая-то бумага. Развернув ее, я увидела, что это детский рисунок, да не один, а целых два. Ах да, понятно: еще сегодня утром, когда ничто не предвещало беды, Алеся с Вероникой рисовали на столике перед нашим домом свои семьи. Помню еще восклицания: «А это – бабушка», «А это – мой братик». Видимо, дочка запихала их творчество в мой рюкзак, чтобы я увезла изображения обеих семей в Москву.

На рисунке Алеси нас было трое – она сама, я и мама, хотя различить, кто есть кто, не представлялось возможным. Все мы были изображены одинакового размера с невнятными лицами и даже в одинаковой одежде. Щупленькие серые фигурки, тесно прижатые друг к другу и почему-то заключенные в неровный круг. Что бы он мог означать? Нашу квартиру? Мне было неприятно смотреть на рисунок, а уж творение Вероники я и вовсе не собиралась разглядывать, но взгляд невольно потянулся к яркой картинке.

Там на переднем плане выступали четверо: Инга в пышном платье совершенно не в ее стиле, но именно таком, какое в книгах носят королевы; Артем с пропорциями сказочного богатыря и двое детей, головы которых доходили родителям едва до колен. Видимо, это отражало всю глубину восхищения Вероники матерью и отчимом. И – это было трудно вынести – на голове у каждого из четверых были короны. Королевская чета с юными принцем и принцессой… На заднем плане сгрудились аж пять человек: три женщины и двое мужчин. Очевидно, Елизавета Сергеевна и бабушки-дедушки с обеих сторон. Последние производили впечатление свиты, восхищенно взирающей на царственных особ. Я опустила рисунок – мне стало трудно дышать.

– Мама… – вдруг, непонятно почему, услышала я в памяти голосок Алеси. – Мама, неужели мы никогда не сможем купить аквариум?