Текст книги "Пятница, Кольцевая (сборник)"

Она пригляделась к своей рухнувшей надежде. Уличный продавец перчаток, топтавшийся возле своего лотка… Да, сходство, бесспорно, есть, но не больше, чем между человеком и его фотороботом, правдиво передающим черты, но лишенным света личности. Однако она всматривалась слишком долго – парень у лотка уловил ее взгляд и повернул голову. Улыбнулся. Ей стало плохо от этой улыбки, но не в силах побороть искушение хоть краем жизни соприкоснуться со своей мечтой, она тронулась по направлению к нему. Продавец отбросил сигарету и, к ее ужасу, приобрел еще большее сходство с оригиналом. Теперь она уже не могла остановиться и вплотную приблизилась к лотку. Парень выжидающе смотрел на нее, стоя по другую сторону от шаткого столика.

– Вот эти… сколько стоят? – Она нервно ткнула в первую попавшуюся пару.

– Это не ваш размер, – услышала она в ответ.

– Да? Тогда вот эти.

– Эти вам тоже не подойдут.

– Почему? – Она подняла глаза, встретилась с его взглядом и едва устояла, чтоб не закричать, что больше не может, что у нее уже не осталось сил раз за разом расцветать и каменеть при каждом ложном проблеске надежды; что так нельзя, что она просила у судьбы милости, единственной милости за всю свою жизнь, а не бесконечной череды издевок.

Продавец пожал плечами:

– Примерьте, если хотите, сами увидите.

Она заметалась взглядом по товару. Ее внимание привлекла ярко-красная, цвета свежей капли крови, пара перчаток с меховой опушкой. Они казались чересчур стильными и дорогими для такого лотка. Пожалуй, чересчур дорогими для нее самой, но нечто более могущественное, чем собственный здравый смысл, заставило ее натянуть перчатки на руки. Они сидели как влитые.

– Сколько?

Названная сумма должна была заставить ее возмущенно округлить глаза и тут же вернуть перчатки на лоток, но этого не произошло. Словно под воздействием гипнотизера, она достала деньги, отходя от лотка, не заметила, что недорогие шерстяные перчатки, которые она сняла ради примерки, так и остались на столике. Сейчас ее мысли занимало совсем другое: черные сапоги, черный шарф, черная шапочка, черная сумка и… красные перчатки! Совершенно непродуманный, абсолютно импульсивный шаг, но обратной дороги нет. Теперь ей придется менять свой имидж от начала до конца, методично расставаясь с черным, тихим, привычным (с синицей в руке и надеждой на коротком поводке), и трепетно обретая опасное, будоражащее, журавлино-высокое, полное безграничной веры красное.

Следующий час она провела так, как не проводила никогда в жизни. Более того, она жестоко осудила бы любую женщину, осмелившуюся бы именно так провести этот час. Между лотком с перчатками и ее работой недавно вырос сверкающий торговый центр, и вместо того чтобы привычно обогнуть его, она направилась внутрь. Удивительным образом в кошельке обнаружилась достаточно крупная сумма. Впрочем, ничего удивительного: вчера, в воскресенье, она отправилась покупать зимнюю куртку, но не нашла ничего подходящего, а деньги так и остались в кошельке. Сегодня же нужные вещи подворачивались ей настолько быстро, словно кто-то, в чьих интересах было немедленно преобразить ее, заставлял их попадаться ей на пути. Гранатовый комплект из шапочки и шарфа она купила практически сразу, едва войдя в торговый центр; недорогая, но стильно выглядящая сумка нашлась на втором этаже. Дольше всего она бегала в поисках сапог и, наконец отыскав их, поняла, что совершает настоящее безумие – покупать демисезонную обувь в самом конце сезона! Однако, с возбужденной дрожью натягивая покупку на ноги, она уже видела себя со стороны, и красные каблуки несли по улице совсем другую женщину: гордую, радостную, как никогда раньше уверенную в себе.

Она отключила мобильный и не смотрела на часы, словно решив на время уйти из жизни. По крайней мере из той жизни, что приходилось вести до сих пор. Петя, офис, синица в руке, чужой личностный рост… И мечта, нет, безграничная вера, над которой она тряслась, как над беспомощным птенцом, и которая вот-вот распрямит бескрайние, до самого горизонта крылья. И понесет ее в иной, полный безграничного счастья мир.

Она открывала дверь в офис на полтора часа позже положенного времени, не испытывая при этом неловкости перед далеким, но наверняка уже звонившим руководством, а, наоборот, лелея в душе вызов, брошенный своему прошлому. Тихая жизнь, смиренная жизнь, жизнь с глазами, опущенными в землю, словно отрицающими возможность чуда. Она рассмеялась от полноты души, запрокидывая голову.

Не успев еще снять свою вызывающую красную экипировку, она принялась отвечать на звонки. Занятная все-таки должность у администратора – распоряжаться судьбами доверившихся ему людей. Они надеются, мечтают, выбирают, а ты уже знаешь наверняка, что ждет их в той или иной комнате за твоей спиной, кто развернет их судьбу на 180°, а кто не оставит в ней никакого следа. Кое-кому из тех, кто приходит сюда с надеждой, она могла бы, конечно, поведать правду о выбранном ими тренинге или тренере, но иногда лучше дать событиям свершиться, чем предупредить неудачный исход. Пусть осядет в душе нежданная горечь или сгустится разочарование, но тем сильнее будет потом желание пробиться к свету и вера в то, что этот свет обязательно забрезжит над головой.

– Здравствуйте!

В этот момент она разговаривала по телефону, стоя спиной к дверям, лицом к календарю, – и не сразу заметила вошедших. А заметив… Нет, трубка не выпала у нее из рук и она не осела на стул, но почувствовала, как пропадает голос. Вот она и дождалась: протащив ее через ад ожидания, едва не задушив неизвестностью и чуть не растерзав миражами, судьба наконец выложила свою козырную карту. Он здесь. Его взгляд, его улыбка, его стройная спортивная фигура, его горнолыжная куртка… И его девушка, о существовании которой почему-то не обмолвился внутренний голос.

Пока ее нежданные (или долгожданные?) гости тихо переговаривались и осматривались, она, с трудом и наскоро закончив телефонный разговор, заставила себя оживить окаменевшее лицо улыбкой.

– Здравствуйте! Какими судьбами?

– Мы приехали оплатить тренинг. (Его спутница в отличие от него самого не вызывала к себе расположения. В ней чувствовались капризность и властность.)

– Вот как? Не хотите сначала побольше узнать о наших программах?

– Да нет, Марина уже звонила вам и обо всем узнавала.

Она заставила себя произнести:

– Я рада, что вы выбрали именно наш центр.

Он улыбнулся так тепло и солнечно, что ее охватила поистине непреодолимая тоска.

– Я тут увидел недавно вашу визитку и подумал: должна же презентация все-таки увеличить приток клиентов!

Чего ей только стоил ответный смех! Равно как и последующие реплики, когда она доставала и протягивала ему для заполнения типовой контракт. Глядя, как он склонился над бумагой, вписывая их паспортные данные, она медленно начала избавляться от всего, что было куплено с таким приливом вдохновения. Вначале стянула перчатки, затем – шапочку и шарф, убрала с глаз долой свою новую броскую сумку… Расстегивать сапоги при клиентах она сочла неуместным, но они и так не были видны под столом. Труднее всего было справиться с лицом, помолодевшим от надежды и еще не успевшим потухнуть. Но к тому моменту, как он протянул ей заполненные документы, она была воплощением спокойствия и деловитости. По крайней мере внешне.

Бумага с текстом договора перешла из рук в руки. У их пальцев не было ни малейшего шанса соприкоснуться. Наверное, она должна что-то сказать… Но имеет ли смысл что-либо говорить теперь? И почему эта абсурдная вера в то, что еще не все кончено, так и не покидает ее, несмотря на всю очевидность провала? Несмотря на рану навылет, она продолжает отчаянно взмахивать крыльями.

– А почему вы меня не предупредили, что цена может измениться?

До сих пор его спутница никак не поддерживала общение, молча гуляя по офису и разглядывая информационно-рекламные материалы на стенах. Но ради этой реплики она повернулась к столу администратора с раздраженно-неприязненным выражением на лице. Властность и капризность в ее чертах достигли своего апогея.

– Видите ли, теоретически цена действительно может вырасти, если в группу наберется очень мало народу, а перенести тренинг на более поздний срок не удастся. Но (с трудом извлеченная на свет улыбка) на самом деле такого не происходило еще ни разу. А что касается вашего тренинга, там группы всегда бывают переполнены.

Вновь – любезная улыбка. И вновь за этим сверкающим фасадом – частые взмахи крыльев и частое натужное дыхание. Как странно, что вера, которая должна уже наконец в отчаянии рухнуть вниз, по-прежнему держится в воздухе.

Человек, благодаря которому ее мечта пустилась в полет, еще раз вчитался в текст договора, нашел пункт о возможном увеличении цены и пожал плечами:

– Ладно, если вы говорите, что на практике ничего измениться не должно…

– Нет, но это же черт знает что! – Колотя каблуками пол, его спутница подошла к ним вплотную. – Я думала, что хоть где-то, хоть в одном уважающем себя заведении не будут врать клиентам! А у вас как везде: главное – заманить, а правда – мелким шрифтом. Психологи, называется!

– Марин, подожди…

– Нет, я не буду ждать! Я не собираюсь с ними связываться, если тут с самого начала какие-то разводки! Это сейчас она тебе говорит, что группа набрана, а потом окажется, что, извините, цена выросла в два раза.

Ему удалось отвести ее в сторону, к дверям, и оттуда уже приглушенно доносилось:

– Но они – мои клиенты, очень порядочные люди…

– Вот и оставайся со своими порядочными людьми!

Когда она хлопнула дверью, он некоторое время стоял, глядя в пол, но все же заставил себя вернуться к столу администратора.

– Понимаете, она тут недавно брала кредит… Там тоже были сначала заявлены низкие проценты.

– Я понимаю.

Рана навылет уже не причиняла ей боли, но заставляла стремительно терять силы, а теперь в изнеможении парящая вера словно попала в зону высокой турбулентности: ее трясло, швыряло то вверх, то вниз, и казалось, нет ни единого шанса…

– Давайте сделаем вот что: перепишем договор на меня одного.

– Вы остаетесь?

– Да. Нужно же убедиться в том, что я вас не зря рекламировал!

Он улыбнулся.

Крылья больше не могли держать ее в полете. Не успев притормозить ими в воздухе и сделать хоть пару завершающих взмахов, она «врезалась» в землю всем телом и замерла. Чуть живая от удара, но все-таки живая, с каждой секундой оживающая все больше и больше и безмолвно благодарящая судьбу за эту самую мягкую в своей жизни посадку.

Исполнение желаний

Чем-то она определенно напоминала его первую жену, которую тихо ненавидела вся наша компания. Возможно, легким налетом капризности в поведении (Первая Жена была капризна глубоко и неисправимо), возможно, тонкими чертами лица (у Первой Жены они складывались в холодную красоту, у Вики были просто тонкими), возможно, тем количеством усилий, которое Макс приложил, ухаживая за ними обеими. Но если в случае с Первой Женой количество перешло в качество – неудачный брак, то Вика уже который год Максовых поползновений оставалась очаровательно-неприступна.

К слову сказать, несмотря на ассоциации с Первой Женой, никаких отрицательных эмоций Вика не вызывала. На нее было приятно смотреть (КМС по художественной гимнастике), с ней было легко болтать, а постоянный проявляемый к ней Максом интерес позволял нам год за годом наслаждаться утонченным реалити-шоу: «Вот я здесь, а в руки не даюсь».

Демонстрация этого шоу происходила, как правило, раз в неделю, в стенах того вуза, который приходился нам всем alma mater. Более десяти лет назад мы начали играть здесь в любительском театре и, защитив дипломы, продолжали оставаться актерами. Офисные рабы, или, пользуясь эвфемизмом, офисные сотрудники, раз в неделю во время репетиций мы выпускали душу на свободу. Теннесси Уильямс, Шварц, Шекспир… Примерно раз в три месяца мы давали спектакль, и, что интересно, малый зал вузовского Дома культуры набивался почти битком. Видимо, с возрастом мы вкладывали все больше и больше души в свои постановки, потому что больше вкладывать ее было, собственно, не во что. Не в отчет же о прибылях и убытках, ложащийся на стол начальству!

Конечно, отдельные счастливчики, нашедшие себя в работе, имелись, но Макс не относился к их числу. Нет, обеспечен он был, причем так, как некоторым из нас и не снилось, но это были именно деньги, не имевшие ничего общего с его интересами. Он сделал классическую для выпускника девяностых годов карьеру, никак не связанную с его техническим образованием. Неплохо владея английским и отлично сходясь с людьми, Макс на старших курсах устроился подрабатывать в представительство какой-то торговой фирмы, а там – пошло-поехало… Сейчас он возглавлял московский офис, не умещавшийся на трех этажах особняка в тихом центре, и если не купался в деньгах, то по крайней мере весело в них плескался. Впрочем, вру: веселье ему отравляло отсутствие Вики.

Порой мне становилось его жаль: который год все-таки и без малейшей надежды…

– Викочка, – обращался он к ней, и каждый раз при этом слове мое сердце взлетало на новый виток сочувствия, – Викочка, ты сегодня за рулем?

Викочка изображала смешливую гримаску: она заранее знала, о чем пойдет речь – о том же, что и всегда. Кстати, стандартное уменьшительное Викуша использовать было запрещено: Викушей-Квакушей Вику дразнили в детстве.

– За рулем, – с искрой веселья в голосе отвечала она.

– Викочка, а тебе на обратном пути не будет одиноко?

– Я подвезу кого-нибудь, кто голосует, – уже в открытую смеялась она.

– А почему не меня? – тут же вскидывался Макс. – Хочешь, я проголосую?

И он с готовностью вытягивал в пространство руку.

Подхихикивать начинала вся наша труппа – шоу набирало обороты.

– Викочка, ты знаешь, рядом с водителем есть одно свободное место.

– Нам на курсах вождения об этом не рассказывали, – извиваясь от смеха и наслаждаясь тем, что находится в центре внимания, выдавливала она.

– Я тебе расскажу! – оживлялся Макс. – Ты водитель еще молодой, а у меня уже знаешь какой водительский стаж?

На этом месте кто-нибудь из мужчин обычно вставлял едва слышный комментарий, и хихиканье зрителей перерастало в хохот. Вика пряталась под румянцем, как под стыдливой вуалью, но наслаждалась избытком внимания к себе. Своим неугасающим интересом Макс каждый раз возводил ее на маленький пьедестал, и пресекать его ухаживания значило опускать свой собственный рейтинг в труппе. Неужели девушка не может себе позволить немного поплескаться в волнах славы? Хоть и небольшой, но и не сходящей на нет.

Что касается Макса, то человек непосвященный мог бы предположить, что он разыгрывает подобные фарсы исключительно на потеху публике. Вика – привычный сюжет. Однако нам, старожилам труппы, было очевидно: ни один мужчина не стал бы с таким постоянством терпеть унизительный для себя финал всего лишь шутки ради. За Максовыми приколами с обломом в конце несомненно что-то стояло. Искреннее чувство? Я боялась громких слов, но не находила других – ведь столько лет, черт возьми! Я вспоминала, как Макс размахивал необъятным букетом и вопил что-то ликующе-невразумительное под окнами роддома, где пять лет назад Вика родила сына от другого мужчины. Нет, ни один актер не заставил бы себя сыграть подобную роль! А вот влюбленный человек именно так и мог дать выход своим чувствам – вроде бы на законном основании.

На том же законном основании – участника репетиций – он не сводил с нее глаз, где бы она ни находилась на сцене. С не свойственной мужчинам наблюдательностью он каждый раз подмечал малейшие перемены в ее облике – по-новому уложенную прическу, другой кулон на шее, что само по себе являлось нетривиальной задачей: Вика не была большой любительницей обновлять свой имидж. Более того, такие броские знаки моды, как мелирование волос, татуаж и накладные ногти, не снискали ее расположения. Однако Макс все время за что-то цеплялся взглядом, подмечал и привлекал внимание остальных, а Вика цвела от восторга и по-прежнему говорила ему завуалированное «нет».

– Викочка, так ты меня сегодня подбросишь до твоего дома?

– Может, тебя и на чай пригласить?

– Конечно!

– Поехали! – с трудом превозмогая смех, соглашалась она. – Вы с Гришей обсудите чемпионат по футболу, а я буду Димку укладывать спать.

В пылу своих поползновений Макс как-то все время упускал из виду, что Вика замужем. Не то чтобы слишком давно, не то чтобы совсем необратимо, но достаточно прочно и основательно. Причину своего замужества она в свое время объясняла нам так:

– Гриша очень настаивал…

«А Макс еще не развелся с Первой Женой и не подлежал серьезному рассмотрению», – могла бы продолжить я за нее эту невразумительную фразу. Забавно было сознавать, что если бы Вика вовремя подтолкнула отчаянно шатавшееся здание Максовой семьи, а Макс вовремя осознал, что его активный флирт на самом деле является еще не вошедшей в силу любовью, то… Но нет, история не знает сослагательного наклонения, а в изъявительном наклонении у Вики был другой муж.

Я готова мириться со многими несправедливостями судьбы, но одно из них неизменно режет мне сердце: почему привлекательные во всех отношениях девушки так часто не могут устроить свою личную жизнь? Или устраивают ее с теми, кто недотягивает до них почти что по всем параметрам? Не имея ничего личного против Гриши, я вынуждена была констатировать, что поговорка «простота хуже воровства» сложена именно про него. Равно как и поговорка «горбатого могила исправит».

– Вик, ты чего за Максом в дом пошла? – спрашивал он у нее прилюдно, когда нам случалось всей компанией выбраться на чью-нибудь дачу. – Тебе что там, медом намазано?

– Да я не за Максом, я за вилками.

Гриша смирялся, но ненадолго.

– Макс, ты о чем с моей женой разговаривал? – всерьез допытывался он десять минут спустя. – Хочешь чего-то спросить – у меня спрашивай!

– Спрашиваю, – отвечал дипломатичный Макс. – Как часто шашлык вином опрыскивать?

– Э-э-э… – Не зная, что бы придумать в ответ, Гриша замечал, что Вика уже направляется к мангалу, где хозяйничал Макс, и вскакивал ей наперерез. – Викуша, ты лучше здесь посиди; я там сам все что надо обрызгаю!

Меня поражало, что он даже не предпринимает попыток скрыть свою ревность. Ну хотя бы из самоуважения! Впрочем, имелось ли у него таковое?

Апофеозом Гришиной простоты и незамысловатости стала история с Максовым туалетом. Однажды мы тусовались в квартире у Макса, представлявшей собой забавную смесь дорогого евроремонта и бесхозного запустения. Дело в том, что Первая Жена ушла от него раньше, чем бригада ремонтников, и потому шикарный паркет в гостиной непринужденно сочетался с голыми лампочками под потолком, а джакузи в ванной комнате – с отсутствием плитки на стенах.

Мы смотрели плазменный телевизор, сидя на старом матрасе, и пили «Хеннесси» из пластмассовых стаканчиков. Короче, сплошной постмодернизм! Поэтому никого не удивляло, что наряду с замысловатой раковиной на треножнике унитаз у Макса был классическим, совковым, а в очередной наш приход к нему в гости это чудо сантехники оказалось еще и сломанным. Не работал слив, и Макс поставил рядом с унитазом пару двухлитровых бутылок из-под фанты. Комментировать их назначение он счел излишним, рассудив, что слова «у меня проблемы с бачком» сами должны натолкнуть гостей на мысль о правильном их использовании. Вопросов и недопонимания действительно не возникало вплоть до того момента, когда кто-то, выйдя из туалета, с удивлением спросил:

– Макс, я чего-то не пойму: зачем ты полную бутылку фанты держишь за унитазом?

Макс бросился в туалет и вышел оттуда пару минут спустя с таким выражением на лице, которого я не видела ни у кого больше, ни до ни после.

– Народ, – тихо произнес он, – я имел в виду, что надо сливать из бутылок. В унитаз. Воду.

– Ах вот оно что! – подал голос Гриша. – Ну так бы сразу и сказал!

Стоит ли говорить о том, что с тех пор наша компания стала называть фанту не иначе как по фамилии Гриши – «Селивановка».

Я не раз задавалась вопросом, что заставляет Вику поддерживать на плаву феноменальный союз с этим человеком. Привычка? Но Вика отнюдь не принадлежала к той категории ломовых лошадей, что с привычной покорностью тянут на себе опостылевшего мужа и неподъемное хозяйство. Остатки былого чувства? Но существовало ли оно когда-нибудь вообще? Помню, как примерно через год после свадьбы, когда взаимная привязанность Вики и Гриши должна была бы находиться в зените, мы с компанией что-то отмечали в репетиционном зале. Макс уселся за имевшийся там рояль, и мы, окружив его, с воодушевлением принялись распевать любимые песни советских времен.

Мало-помалу дело дошло до классического шедевра «И в дальний путь на долгие года». Не забывайте, что мы актеры, и каждый раз, когда рефреном звучали слова «Давай пожмем друг другу руки», те из нас, кто считал себя парой или являлся таковой на всех законных основаниях, тянулись друг к другу через рояль и с чувством пожимали руки своим половинам. Потянулся и Гриша к Вике (он заехал за женой к концу репетиции и присоединился к нашему веселью). Мне было больно видеть, как холодно, без малейшего энтузиазма, Вика протянула ему кончики пальцев: «Ну дотронься, дотронься, только отвяжись!» Ассоциация с Максовой Первой Женой тут же всплыла в памяти, и я подумала, что человеку свойственно любить не тех, кто к нему неравнодушен, а тех, кто уязвил его больнее всего. По крайней мере в той плоскости, где лежали точки Макс, Первая Жена, Вика и Гриша, это было именно так.

Говоря языком романистов, настало время сказать пару слов обо мне. Работая на колумбийской фирме, импортирующей кофе, я неплохо владею испанским языком, и меня всегда забавляло в нем одно обстоятельство. В испанском существуют два глагола, обладающих значением «быть», «являться» – «ser» и «estar». Первый употребляется, когда речь идет о чем-то незыблемом и неизменном, например, «быть мужчиной» – «ser hombre» (несмотря на все успехи пластической хирургии). А вот «estar» обозначает состояния переменные, например, «быть влюбленным» – «estar enamorado». Но занятно не это, а то, какой из этих глаголов используется в выражении «быть женатым». Попробовали угадать? Не получилось? И не мудрено! Потому что Испания, страна европейская и продвинутая, говорит неопределенное «estar», а вот Латинская Америка, где сильны католические традиции, твердо заявляет «ser». Уверена, что если бы подобная парочка глаголов существовала в русском языке, то мы, бы как люди современные, непременно использовали «estar». «Ser casado»[1]1
  Быть женатым (исп.).


[Закрыть] до гроба – это уж очень на любителя!

На седьмом году брака я поняла, что никак не отношусь к таким любителям и существую под знаком глагола «estar». Да, сейчас я estoy casada, а годом позже, может быть, уже не estare[2]2
  Estoy и estare – формы настоящего и будущего времени от глагола estar.


[Закрыть] – это уж как фишка ляжет! Не предпринимая никаких активных действий, но постоянно посылая судьбе мысленные импульсы, я ждала. И – самой не верится! – дождалась.

Агустин был родом из Перу и пытался наладить в Москве весьма оригинальный бизнес. У него на родине, протянувшейся вдоль океана, была в большом ходу вяленая рыба – гораздо более дешевая, чем мясо и, по его словам, не менее вкусная. Продажи были стабильно неплохими круглый год, а уж во время постов и вовсе отличными. Но кто-то на беду рассказал Агустину о том, что Россия – весьма перспективный рынок, с сильными православными традициями, а потому не менее долгими постами. Он сломя голову ринулся на наши просторы. Где напоролся на ледяное равнодушие потребителя и неприкрытую жадность бюрократии. К тому моменту, как мы познакомились на ярмарке Продэкспо, Агустин уже понимал, что рыбная кампания проиграна, и прикидывал, как отступить обратно за океан с наименьшими потерями. И тут его планы перечеркнула я.

Менее всего я ассоциировала себя с крючком, способным удержать разоряющегося перуанца на моей негостеприимной родине, но вышло именно так. Агустин мужественно продержался на плаву еще целый год, пока окончательно не поставил свою фирму на грань банкротства и окончательно не упрочил наши с ним отношения. Подобная жертва долгом во имя чувства не могла не подкупить русскую бабью душу. И когда в итоге Агустину пришлось-таки ретироваться в свое Южное полушарие, я дошла до того, что была готова отправиться вслед за ним.

Но, но, но… одно маленькое «но»: Агустин был женат. А в Латинской Америке, как вы помните, женятся с глаголом ser. Сильвия, его законная esposa, все это время оставалась на родине, в Перу, пестуя их детей. Не тащить же их за океан, в холодную неизвестность! Пару раз зимой, когда в Перу было лето и школьные каникулы, Сильвия оставляла детей на каких-то родственников и приезжала проведать мужа, в результате чего он несколько недель подряд ходил стабильно хмурый и страстным шепотом жаловался мне на жизнь по телефону. Совсем как в дневнике декабриста: «Приехала жена и испортила всю каторгу».

– Понимаешь, Элена, – признавался он мне, когда жена отбывала на родину и наши встречи по выходным становились обостренно-радостными, – когда она со мной, me sale el indio!

Тут необходимо пояснить. То, что Агустин прерывисто шептал мне по-испански, в буквальном переводе звучит так: «Из меня выскакивает индеец». При чем тут индеец? А вот при чем: дело в том, что в Перу, как, собственно, и в любой нормальной стране, одна часть населения априори считает себя лучше другой, и нос задирают те перуанцы, которые живут на побережье. В них больше чистой кастильской крови и меньше – индейской, а следовательно, больше благородства, культуры и т. д. и т. п. Ну по крайней мере сами они в этом уверены. А вот те, что живут в горах, недалеко ушли от индейцев, а потому они дикие, необразованные, ну и далее по списку. Следовательно, если перуанец выходит из себя, из него выскакивает худшая часть его натуры – индейская. А европейская часть остается на месте и ждет, пока конфликт не будет исчерпан и обе части души не воссоединятся.

– А кто из тебя выскакивает, когда ты со мной? – поддразнивая и ласкаясь, спрашивала я Агустина.

– Un angel,[3]3
  Ангел (исп.).


[Закрыть] – отвечал он.

– Тогда почему же я не могу последовать за тобой в Перу?

– Что мне делать? У нас дети.

– Разведись и плати алименты.

– Ты не понимаешь, – горестно сообщал он мне, – soy casado.[4]4
  Я женат (исп.).


[Закрыть]

«Soy» – это форма первого лица единственного числа настоящего времени от глагола «ser». Будь он трижды неладен!

«Вот почему так всегда? – размышляла я, приходя по воскресеньям на репетиции. – Почему Макс не может достучаться до Вики Селивановой, которая находится от него на расстоянии вытянутой руки и никак не связана в своем браке глаголом „ser“? Почему Агустин, скрученный этим глаголом по рукам и ногам, мчится на встречу со мной из своего перуанского далека, откуда до Москвы двенадцать часов лету? (С момента нашего прощания в аэропорту он прилетал в Россию по два раза в год, серый от усталости, но празднично-счастливый.) Там любовь и здесь любовь, там тупик и здесь тупик – ПОЧЕМУ???»

Ответа не было, и жизнь продолжалась. Продолжались репетиции, а на них – Максовы сольные выступления в той драме нестыковки мечты и реальности, которую он вынес на наше обозрение. Впрочем, не только эта нестыковка заставляла меня время от времени задумываться о его судьбе.

Размышляя о Максе, я упорно не могла понять, что его привлекало в Первой Жене (холодность? жесткость? циничность? бестактность?), но вот что в нем самом привлекало Первую Жену, а заодно и массу других женщин, представляется очевидным. Актерские способности – бесценный козырь в общении с противоположным полом, и Макс каждый раз мог смело заходить с козырей – в его колоде они не иссякали.

Он шел по жизни, между делом устраивая красочные шоу, и занимался этим если не с рождения, то с самого раннего детства. Ребенком он без малейшего пинка со стороны родителей мчался декламировать гостям свежевыученный стишок. В детском саду Макс блистал на утренниках, а затем неизменно был главным героем всех школьных постановок. Первое, что он сделал, поступив в наш вуз, – это записался в театральную студию и вот уже более десяти лет не желал с ней расставаться.

Поначалу, едва познакомившись с Максом, я была готова услышать о том, что он в свое время провалил экзамены в театральный и, чтобы не загреметь в армию, ринулся в технический вуз. Однако такая история не всплыла ни разу и, признаться, я недоумевала: почему человек со столь ярким комедийным дарованием даже не попытался попробовать свои силы на профессиональной сцене? Чем больше я его узнавала, тем больше недоумевала. Глядя на бесконечные сценки, интермедии и монологи, разыгрываемые Максом где придется и когда придется – за столом в кафе и за столиком в купе, на лыжах на склоне горы и на тунисском пляже, я каждый раз убеждалась, что он актер по жизни. Так почему же его профессиональная жизнь не стала актерской игрой? Впрочем, подобных «почему» в человеческой жизни можно набрать вагон и маленькую тележку. А ответ один, трусливый, гнилой и лживый (копните поглубже – и поймете, что лживый): обстоятельства, обстоятельства, обстоятельства…

Но именно обстоятельства сложились так, что на очередной прогон спектакля Макс явился притихшим, растерянным, и мы немедленно сделали вывод: в его жизни произошли какие-то серьезные изменения. И затаили дыхание, готовясь о них узнать.

Оказалось, что мечты действительно сбываются – Макса пригласили работать в настоящий театр. Ну не совсем в театр, а в антерпризу. Не то чтобы слишком успешную, но… у них как раз не хватало хорошего комика, и, возможно, Максово появление вытянет спектакль на небывалый доселе уровень. Где они его заметили? Да помните тот клуб, где мы недавно выступали с несколькими комедийными номерами? Туда как раз и зашел режиссер этой антерпризы. И, увидев на сцене Максима Кирьянова, понял: это именно то, что ему грезилось бессонными ночами.

Узнав подробности, мы притихли еще больше: вот он – момент истины! Пожелай Макс распрощаться с прежней жизнью, он не будет связан ничем, кроме уже успевшего войти в привычку безбедного существования. Но нельзя же обойтись вообще без жертв в своем стремлении к тому, о чем мечталось! Итак, каким же будет вердикт?

Но выяснилось, что Макс держал мхатовскую паузу – размышлял. По окончании недели, когда вердикт все еще не прозвучал, нам стало очевидно, что пауза становится безразмерной. А через месяц с лишним, когда мы не вытерпели и подступили к Максу с расспросами, он ответил с ноткой раздражения в голосе:

– Народ, ну вы что в самом деле?! Какая антерприза, когда у меня квартальный отчет?