Текст книги "Выжившим"

Он пришел сюда затем, чтобы в мужской компании обсудить методы воспитания сыновей. Ему казалось, что будет очень правильным завалиться в бар и выпивать, хлопая по плечу какого-нибудь слушателя, готового понять и оценить старания мистера Хогарта на стезе воспитания подростков.

Слушателя он не нашел. Изредка на него бросал короткий полуслепой взгляд мистер Пибоди, сидящий в углу над стаканом ром-колы. Мистер Пибоди силился понять, какого черта понадобилось в приличном заведении маленькому потному клерку в измятой рубашке.

Кроме него, никому до мистера Хогарта не было дела.

Минди вычеркнула имя Кита Хогарта из списков актеров своей пьески и вписала вместо него имя Макса Айви.

Личные симпатии не имеют никакого значения. Ей нравился Хогарт, но нравился, как достойная оправа ее собственному положению и влиянию. Провальный проигрыш на глазах сотен людей, виной которому – Кит, оправу эту полностью обесценил. Шедевры не заключают в дешевые деревянные рамы, а Минди считала себя шедевром.

Ей полагался не просто красивый парень, ей полагался парень, достижения которого оттеняли бы ее собственную значимость.

Кит Хогарт на эту роль больше не годился, и Минди с гордостью за собственную прозорливость отметила, что успела обзавестись обходными путями. Она начала отношения с Китом ради спора Морана и Айви. Никто не обвинит ее в любви к проигравшему квотербеку, узнав о сути спора.

Минди потянулась за мобильником и разбудила звонком некрепко дремлющую Карлу Нобл.

– Извини, что так поздно, дорогая, – сказала она, – но у нас чрезвычайное положение. Ты уже в курсе?

– Да, – сонно и настороженно ответила Карла. – Алекс мне все рассказал… он звонил.

– Правильно, – отозвалась Минди. – Сама понимаешь, после такого провала футбольной команде нужно что-то менять. Имидж, настрой… Я помню, ты просилась в группу поддержки. Я подумала и решила тебя взять. Возможно, ты привнесешь новую волну, вдохновишь… понятно, дорогая?

Карла села на кровати. На ней по-прежнему оставалась надета шелковая туника миссис Нобл, и она нервно поправила тоненькие лямки.

– Серьезно? Это правда, Минди?

– Не можешь поверить, дорогая? Конечно, правда. Кит Хогарт опрокинул нас на исходные позиции, время начинать все сначала. Ты милая девчушка, почему бы и нет?

– Хорошо, – нервно и торопливо сказала Карла. – Когда приступать? Куда мне прийти?

– Для начала – в школу. Поболтаем, посплетничаем… столько свежих слухов, это все обязательно нужно обсудить. Как думаешь, что скажут твои друзья, когда узнают, что ты теперь в группе поддержки?

– Мои друзья?

– Томми Митфорд, например. Или ему все равно? Слышала, его с Хогартом связывают особые отношения. Особые.

– Скорее всего, – согласилась Карла, вне себя от счастья, что наконец-то пришло время ее девичьих ночных телефонных разговоров. – Я уверена, что так и есть. Я давно знаю Томми, и… он не может быть с девушкой.

– Как? – ахнула Минди.

– У него просто ничего не получается, – пояснила Карла. – Это же значит, что…

– Милая, тогда все понятно! – воскликнула Минди. – Тогда понятно, для чего Кит брал презервативы из автомата! Не для меня же! Я не спешу растрачивать себя с первыми встречными, и сразу сказала ему об этом, когда он начал за мной таскаться. Пару раз поцеловала его из интереса, но не более. Ты же не думала, что я – с ним?..

– Нет-нет, – торопливо ответила Карла. – Я сразу поняла, что в этом что-то не так. Получается, они…

– Многие замечали, – снисходительно добавила Минди. – Как замечательно, что теперь все определилось окончательно! Нужно рассказать остальным. Все должны знать, особенно мальчики. У них же общий туалет и душевые, представляешь, как ужасно – мыться в одном помещении с… этими? Дорогая, как жаль, что я прежде с тобой не общалась. Ты просто бесценна. Увидимся в школе!

– Увидимся… Минди! У меня есть хороший фотоаппарат. Я могу сделать тебе и Стефани отличные фото! Хочешь?

Но Минди уже оборвала звонок.

Пять минут спустя Карла соскочила с кровати, заметалась по комнате, натыкаясь на столики и стулья. Все внутри нее пело. Наконец-то, наконец-то достойное вознаграждение за все! За муки, принятые от мамаши Митфорда, за унижение, боль, страх, обиду. Бог справедлив, подумала Карла. Он видит страдания честных людей и спешит утешить их, присылая такие подарки судьбы, как Минди и ее группа поддержки.

К черту конкурс, Алекса, Томми, начинается новая жизнь!

На другом конце города Стефани тщетно ожидала звонка от Минди. Сама она не решилась бы набрать ее номер. За Стефани был мелкий ядовитый грешок, который она торопилась выдать, чтобы вовремя вымолить себе прощение.

Признаться Минди, что зависть, белая зависть к красивой, умной, смелой подружке заставила ее подойти к Киту и тихонько, шепотом попросить у него кое-что…

Стефани обдумывала слова, которые должны были спасти ее от гнева Минди, и получалось примерно так: «Минди, ты просто золотая девушка. На твоем фоне я маленькая серая лесная пташка. У меня нет ни ума, ни твоего блеска. У меня даже нет вкуса, и не хватает мозгов, чтобы купить хорошие босоножки. Ты еще и добрая, поэтому позволила мне стать твоей подругой. Я не заслуживаю твоей дружбы, Минди (вранье!), потому что мне нравился Кит… и мне казалось, что он тебе не нужен. Я знала, что ты бросишь его, если он сделает неверный шаг. Правильно? И я подсказала ему неверный шаг… Я тайком попросила его взять для меня презервативы из автомата. Он единственный, кто сделал бы это при всех, я знала об этом, поэтому попросила. Ты бы никогда не стала встречаться с парнем, который такое сделал. Я же была права, Минди? Ты разозлилась на него, ты сказала, что он поступил, как полный придурок. Мне так стыдно, Минди… Все потому, что я ничего из себя не представляю. Только из-за этого. Прости меня, пожалуйста, я больше никогда не буду пытаться отбить твоего парня. Вот они, эти презервативы. Он отдал их мне после школы».

Минди все не звонила и не звонила, и Стефани потихоньку начала засыпать, припрятав телефон под подушку и крепко обхватив его пальцами.

Берт Моран и Кирк Майгейл разошлись по домам совсем недавно. Они курили за почтой траву и обсуждали будущее команды «Медведей», оказавшейся в полной жопе. Команде нужен новый капитан и квоттербек. Капитан и квоттербек, а не жалкий придурок с переломанными ногами.

О «жалком придурке» они говорят с особым презрением, пряча под ним прежнее уважение к Киту. Слишком горько было обоим после позорного вылета из четвертьфинала.

Потом Моран пошел в одну сторону, а Кирк в другую. Кирк сразу забыл о теме разговора и думал о том, где бы купить витые красно-белые шнурки для новых кроссовок. Моран топал домой, со злости и обиды за команду пиная камни и бордюры. Он пытался анализировать факты, но факты ему не давались. Моран знал только, что Хогарту конец. Школа никогда не простит ему этого проигрыша.

Кит Хогарт лежит на больничной кровати, держится за плотные синие простыни, сжимает пальцами тонкий матрас. Действие обезболивающего прошло, но он не зовет медсестру. Он терпит боль. Боль – его наказание за фиаско. За то, что не сообщил Опоссуму о своей травме. За то, что вышел на поле. За то, что подвел команду.

Ему так больно, что слезы текут по щекам, и высыхают на полпути – у Кита сильный жар.

И все же он пытается шевельнуть ногами, чтобы стало еще хуже, чтобы стало невыносимо, убийственно больно. Ему это удается, и Кит тяжело дышит, запрокинув голову. Он боится вскрикнуть, боится привлечь внимание.

Кто-то из жалости или по долгу может явиться и совсем некстати прервать его наказание.

Когда Кит закрывает глаза, он видит, как переворачивается земля, как мелькает мяч, уходя вбок. Видит стремительно приближающееся небо и номер на футболке Берта Морана.

Видит, как Берт спотыкается, тоже падает, падает рядом и на него, на Хогарта.

Опоссум дремлет на лавке. У команды для него плохие новости.

Видите носилки, тренер?

Это Хогарт. Он вышел на поле с разбитыми коленями и слил нам игру. Простите нас, тренер.

(Разве тренер не должен проверять состояние игроков перед игрой, Кит?)

– Нет, я сам… сам виноват, – сухим шепотом отвечает Кит этому разумному, теплому, доброжелательному голосу.

Голос умолкает, ему нечего добавить, а Кит продолжает свою пытку, доводя себя до потери сознания.

Заглянувшей в палату медсестре кажется, что он крепко спит.

Кевин Кленси курит сигару, глядя в окно. Ему видно совсем немного: переулок с мусорными баками, оконные проемы дома-близнеца напротив, кусочек просмоленной крыши никому не известного здания, которое можно увидеть только сверху, а внизу, на улицах, искать бесполезно.

Видно и точечную звездную сыпь на туго набитом брюхе неба.

– Надо валить из города, в котором такие звезды, – говорит он вслух. – Это не ночь, а пьяный сифилитик.

Город ничуть не обижается. Город ждет, равнодушно принимая холод ночи. Река тускло и медленно движется, рассекая его на волнистые куски, плотина сдерживает напор, люди охраняют дух и честь. Что еще может пожелать маленький гордый городок?

Нет, нет, он абсолютно счастлив и доволен. Если чего-то ему и не хватает, как не хватает белому кремовому торту красной вишенки, так это достойной сенсации.

В этом город совершенно согласен с Томми Митфордом.

Томасом Митфордом.

* * *

Новость о роковой травме Хогарта пришла к Томми рано утром от того же Алекса.

– Я тебе вчера звонил, – неодобрительно сказал он. – Где ты был? Куда ты, черт побери, провалился? В школе нет, на матче нет…

Томми с мобильником у уха стоял возле холодильника и набирал на блюдце кусочки розовой ветчины. За его спиной сидел истуканом мистер Митфорд. Миссис Митфорд с утра пораньше унеслась в полицейский участок, надев свою лучшую шляпу.

– Вчера? – переспросил Томми, добавляя на блюдце несколько крупных оливок. – Тусовался на собрании анонимных гомиков. Они посоветовали мне пойти и отодрать какую-нибудь малышку, я выбрал Карлу и даже завалил ее, но явилась моя мамаша и принялась макать меня мордой в унитаз.

– Шутишь, – фыркнул Алекс.

– Шучу, – согласился Томми, садясь напротив отца.

– Ты свои бредни записывай, может, напишешь потом роман в духе старого доброго гонзо…

– Тогда не шучу.

Томми свернул ветчину вокруг оливки и отправил получившийся рулетик в рот. Мистер Митфорд сидел неподвижно и смотрел в газету.

– Кит Хогарт провалил матч. Как думаешь, что по этому поводу написать? Если я попытаюсь его оправдать, меня сожрут.

– Почему провалил? – спросил Томми, переставая жевать.

– Потому что на ногах не держался. У него была серьезная травма. Там же, на поле, с него сняли защиту, я вертелся рядом: месиво. Никогда такого не видел. Не колени, а раздутые баклажаны. Херня какая-то. Ума не приложу, где он так навернулся и почему не сказал об этом Опоссуму. Так что мне писать? Предложи что-нибудь.

– Напиши, как есть. Напиши, что видел.

– Так нельзя, – после секундного молчания отозвался Алекс.

– Почему?

– Потому что если я напишу о том, что видел, кое-кто может решить, что я иду против общего мнения. А общее мнение такое: Хогарт кретин, обосравший старания всей школы.

– Даже так?

– А как еще? – заорал Алекс. – На него все надеялись! Он сам лично собрал эту чертову команду после ухода Кленси, он ее тренировал, он был в ответе за все это! Ему поверили, его уважали! А теперь что? Теперь мы полные отсосы в глазах целого округа! Чем выше забрались, тем больнее оттуда падать, да еще и вниз жопой… Лучше бы эту чертову команду расформировали до того, как он приперся сюда из Нью-Йорка.

– Подожди, – остановил его Томми, отодвигая блюдце. – Он виноват, по-твоему?

– А кто еще?

– Сейчас он где?

– В больнице. И не вздумай туда тащиться, Томми, если тебе дороги остатки твоей репутации. Если ты туда явишься, ты плюнешь в морду каждому, кого он подвел, а подвел он многих. И тогда они все развернутся и плюнут в морду тебе. Утонешь.

– Утрусь, – ответил Томми.

Мистер Митфорд поднял спокойные вопрошающие глаза.

– Отпустишь меня? – спросил Томми. – Проведаю друга в больнице.

Мистер Митфорд молча выложил на стол круглые часы, которые из особого чувства стиля таскал на серебряной цепочке, и пальцем постучал по циферблату.

– До трех, – понял Томми. – Хорошо. Вернусь до трех. Спасибо.

Он схватил еще один кусок ветчины с блюдца, засунул его в рот, и выбежал на улицу, забыв про куртку.

Больница «Сан-Себастьян» славилась своим тесным сотрудничеством с католической церковью и неудобным расположением. Ее загнали практически под самую плотину, в самый конец города. За больницей начиналось сплетение бурелома, поваленных деревьев и рухнувших заборов, оплетенных колючей проволокой. Словно в противовес заднему фону с фасада больница обзавелась всем, что позволило бы ей считаться приличным серьезным заведением: удобной, но всегда полностью забитой парковкой, широкими дорожками, вазонами с растрепанными оранжевыми цветами. Был даже какой-то фонтан, но в это время года он не работал. Справа от крыльца, на маленьком дворике с лавочками и урнами, Томми увидел сидящего неподвижно Берта Морана, и соскочил со ступеней – поинтересоваться.

Моран курил в открытую, не смущаясь своим возрастом и присутствием на больничной территории. Гнать его было некому – дворик был пуст.

В руках Моран держал свернутые напополам листок плотной бумаги, и то и дело посыпал его пеплом.

– Привет, – сказал Томми.

– Здорово, жопотрах, – мрачно отозвался Моран, но немного подвинулся, словно приглашая Томми сесть.

Томми остался на ногах, в его планы не входило наведение мостов с людьми, имеющими привычку топить ближних своих в мусорных баках.

– Что тут делаешь?

– Ходил за этим. – Берт помахал листом бумаги. – Хогарт передал мне полномочия. Минди затребовала бумажку для предоставления директору. Говорит, без бумажки Хогарт может пролезть обратно, а нам его не надо.

– Что – совсем не надо? – деланно удивился Томми.

Моран в ответ что-то пробормотал и дернул щекой.

– Игрок он неплохой, – наконец с неохотой ответил Берт. – Но у всех есть свой предел.

– Значит, бумажку взял, – сказал Томми. – Подпись Кит поставил. Все как полагается, да? А почему тогда такой грустный?

Берт Моран поднял на него глаза и снова отвел взгляд. Он сначала затушил окурок о подошву ботинка, и только после этого произнес:

– Ему врачи сказали, что играть он минимум год не будет. Так что не нужна никакая бумажка. Зря я ходил.

– Ясно, – сказал Томми. – Зря сходил – беда какая. Вдруг теперь одна белобрысая шлюха заподозрит неладное. Например, решит, что принес Хогарту плюшевого мишку и букет колокольчиков?

– Митфорд! – заревел Моран, поднимаясь. – Вали отсюда, пока кости целы!

– Есть, сэр, – почтительно отозвался Томми. – Будет сделано, сэр. Никто не узнает о плюшевом мишке, сэр…

Томми вовремя сорвался с места, взбежал по ступенькам и скрылся за стеклянной дверью. Моран не стал ломиться за ним в больницу, потоптался на пороге, развернулся и ушел, по дороге сминая в кулаке аккуратный белый лист.

Медсестра на посту указала Томми направление и отправила блуждать по прохладным коридорам, наполненным запахами увядших цветов, хирургической резины и синего света. Блестящие никелевые поручни чередовались с искусственными пальмами, линолеум сиял. Томми обходил врачей в светло-синей и зеленой форме, пропускал мимо старушек с овечьими кудряшками на голове, и искал нужный ему поворот, ведущий в секцию «D». У неведомо куда ведущей лестницы он остановился и огляделся.

– Где тут что? – весело и без малейшего стеснения спросил он у парня в черном, задумчиво изучающего табличку на двери палаты, окна в которую были плотно закрыты жалюзи.

Стеснение и прочие глупости остались позади, у Карлы дома, запутавшиеся в красных простынях миссис Нобл.

– Здесь – все, – емко ответил парень.

Томми присмотрелся – парню этому было лет двадцать пять-двадцать три… словом, ужасно много.

– Это я вижу, – согласился он и тоже посмотрел на табличку, а потом на синие цифры, которые нарисовал на своей руке шариковой ручкой после выдачи инструкций медсестры. – Надо же, здесь. Повезло.

– Если ты туда, – сказал парень, – то не иди сейчас. Там семейная драма. Все рыдают и грызут друг другу глотки.

– Надолго?

– Только что зашли.

Томми опустился на низенькую кушетку, искусно подделанную под подобие кожаного диванчика.

– Вот черт…

Парень в черном кинул на него короткий взгляд и вдруг предложил:

– Выйдем? Покажешь, где тут есть приличный кофе. Больничной бурды выпил три стакана, ни хрена не помогает. И жрать хочется.

– А ты кто вообще?

– Водила, – грустно усмехнулся парень. – Привез сюда одну симпатичную клиентку. Восемь часов в пути, и перед этим тоже не спал.

Томми вынул мобильник и посмотрел на часы. Половина первого. Отсюда можно быстро добраться до кофейни с венскими вафлями, а потом так же быстро вернуться назад. Встречаться с семейством Кита у Томми не было никакого желания. Все силы были израсходованы на приятную беседу с Мораном.

Если Моран сказал правду, и Кит больше никогда не сможет играть в футбол, посещение больницы не обойдется обычным: «Как ты себя чувствуешь?» и «Да забей ты на них всех!»

Все будет намного сложнее. Кофе и пара вафель. Полчаса на то, чтобы привести мысли в порядок, и действительно суметь помочь Киту, а не явиться с набором шаблонных визгов и сожалений.

– Кофе так кофе, – сказал он и протянул руку для знакомства. – Томас Митфорд.

– Джастин.

– А кого ты сюда привез? – спросил Томми, вдруг вспомнив милую бледную девочку в шарфе, которую когда-то встретил с Китом в пиццерии.

– Сару Хогарт.

– Его сестру?

– Его сестру. Пойдем, пока мне не влепили штраф за парковку, я бросил машину за углом…

Томми внимательно присматривался к Джастину. Утомленный парень в черном, небрежно ведущий машину слегка дрожащими руками, не был похож ни на кого из тех, кого Томми приходилось видеть раньше. Вряд ли удалось бы точно уловить разницу между Джастином и жителями родного городка Томми, но она была.

Томми реагировал на него, как канадец реагирует на калифорнийское лето. Неуловимое давление чужого климата.

Руки у Джастина дрожали от кофе, но он все равно заказал большую кружку крепчайшего черного пойла, а к нему – душистую вафлю с тонкой карамельной прослойкой. У Томми не было денег, поэтому он просто сидел напротив и сворачивал салфетки в ровные треугольники и конвертики.

Ему представлялось его собственное будущее: такое же свободное, спокойное, накачанное кофе, роком, ночными дорогами, в сигаретной дымке.

Свобода, понял Томми. Вот та деталь, которая отличает климат Джастина от климата того же Морана, который, кстати, сидит тут же, за соседним столиком, и жует ореховый рулет.

Томми бросил на Морана короткий взгляд. Моран ответил ему насмешливым подмигиванием и пошевелил в воздухе короткими толстыми пальцами.

Жест, обещающий много неприятностей. Жест фокусника, ведущего марионетку по краю обрыва.

Томми опустил глаза и снова занялся салфетками.

– Мне сказали, что Кит временно не сможет играть.

– Да, – кивнул Джастин, отодвигая сахарницу. – Ему нужна операция. Перелом пришелся на большеберцовую кость, – Джастин наклонился, ребром ладони легонько постучал по ноге Томми, показывая, где находится кость. – Это распространенная травма в футболе, где вечно друг на друга падают. Поставят ему титановую пластину для стабилизации перелома, чтобы дать на ногу раннюю нагрузку. Накостный остеосинтез. Ты из той же команды?

– Если бы, – криво усмехнулся Томми. – Просто друг.

– «Просто» друзей не бывает, – сказал Джастин, – или ты нормальный друг, или мимо проходил. Определяйся давай, потому что скоро он начнет тебя бесить.

– Почему?

– Ты никогда раньше с такими больными рядом не отирался?

– Пока везло.

Джастин снова раскрыл меню, прочитал пару строчек и закрыл его. Перед глазами Томми мелькнули разноцветными пятнами: глянцевые фруктовые салаты, фисташковое мороженое с мятой…

– Люди в больничных койках невыносимы, – сказал Джастин, – когда ты к ним приходишь на час, они требуют, чтобы ты остался на два. Когда ты приходишь на два часа, они требуют, чтобы ты исчез немедленно. Когда ты говоришь о том, какая классная сегодня погода, они обижаются за то, что ты эгоистично смеешь пользоваться благами мира, пока некоторые несчастные вынуждены валяться взаперти. Когда ты приносишь подарки, они швыряют их в стену, потому что ты унижаешь их достоинство. Когда ты приходишь без подарка, они обвиняют тебя в жестокости. Когда ты весел, они злятся, когда ты грустный, они решают, что ты грустишь от скуки, и принимаются рыдать. Когда ты выходишь из себя и посылаешь их ко всем чертями, они выздоравливают и всем рассказывают, какой ты хреновый друг, что бросил их в самый ответственный момент. Так что либо сваливай сейчас, либо готовься все это терпеть.

– Все больные так себя ведут?

– Многие. Крутые парни – обязательно.

Моран снова сделал заказ. Ему принесли тарелку с огромным шоколадным кексом, и он принялся запихивать его в рот. Безо всякого аппетита, неотрывно следя за Джастином и Томми.

Джастин, словно ощутив на своей спине чужой настойчивый взгляд, поежился, потом расправил плечи и потянулся.

– После всего этого я буду спать неделю, – сообщил он. – Ровно неделю, не шевелясь. Неподвижный, как сфинкс.

«Меня так воспитали. С самого детства».

«Что у тебя творится, Кит?»

«Все в порядке»

– Мне надо идти, – сказал Томми. – У меня не так уж много времени.

Джастин молча кивнул и подал ему руку. Томми пожал ее, вышел, зацепив по пути пару легких стульев, и снова направился в больницу.

По пути ему встретилась та самая милая девушка, которую он запомнил болезненной, в длинном теплом шарфе. Девушка из первого весеннего автобуса, девушка из пиццерии. Она спешила, придерживая рукой большую спортивную сумку, каблуки звенели об асфальт. Томми узнал ее на одну лишь секунду и сразу забыл.

Он занимался решением задачи на скорость и движение. Из пункта А в пункт В вылетел маленький попугайчик и понесся вперед со всей ему доступной скоростью. Из пункта А в пункт В через семь минут после попугайчика выдвинулся медведь и закосолапил вслед. Через сколько минут и где именно произойдет столкновение, и полетят перышки?

У магазина с игрушками? За углом дома номер девятнадцать?

Томми изо всех сил надеялся, что возле полицейского участка, но Моран нагнал его раньше.

– Не беги так, – почти добродушно сказал он. – На пару слов.

– Я спешу, Берт.

Томми старался, чтобы его голос звучал дружелюбно, но достойно.

– Пара слов, всего пара слов, – ухмыльнулся Моран, хватая его за плечо. – Я тут из-за тебя кое-кому пятьдесят баксов задолжал. Обеспечь. Завтра утром жду. Иначе я с тебя живого кожу сниму.

– Где я возьму пятьдесят баксов? – остановился Томми. – Я не могу. Совсем не могу, Берт. Мне сейчас даже доллар не доверят. Нет. У меня нет денег.

– Попроси у своего парня, – подмигнул Моран, кивая в сторону кофейни. – На кружевное бельишко…

– Ты рехнулся? Это… этот парень…

Моран терпеливо выждал пару секунд.

– Кто этот парень? – поинтересовался он. – Никак не придумаешь? Митфорд, гони деньги, ты мне должен. Мне плевать, где ты их возьмешь, они должны быть завтра. Все, птичка, лети дальше, не скреби крылышками по асфальту, держи клювик выше.

Томми сбросил его руку со своего плеча и зашагал дальше. Чувство у него было такое, словно и в самом деле оборвались крылья, и влепился носом во что-то твердое и ледяное, с хрустом, кровавыми брызгами и острой, злой болью.