Текст книги "Выжившим"

Дверь за спиной Томми распахнулась, и на пороге возник директор Деррик. Он весь блестел, словно только что окунулся в душ, по лицу плыли красные пятна, вытаращенные глаза блестели дешевым стеклом.

– Дети! – надсадно закричал он. – Убегайте, дети!!!

И все изменилось. Вырвалась наружу так долго сдерживаемая паника, загремели столы, стулья, повалились на пол тарелки с белым сладким муссом, людская волна кинулась к двери, и каждый в ней надеялся только на то, что его прикроет тело другого.

Томми такого не ожидал, по привычке прижался к стене и замер, но через разноцветные спины, рекой утекающие в двери, увидел ужасное, перекошенное лицо директора, и разозлился.

Томми стрелял до тех пор, пока директор Деррик не повалился на пол. Он рухнул прямо на маленькую Бекки Кендал, и она, получившая всего лишь легкое ранение ноги, задохнулась под грузной тушей директора.

В коридоре осталась раненая Алиса Буш, и Томми, проходя мимо, приподнял ее за подбородок.

– Ты веришь в бога? – спросил он с неожиданной серьезностью.

За его спиной снова гремели выстрелы.

Все, кому удалось протиснуться в двери, выбежали во двор, и Кит стрелял им вслед. Одна из его пуль попала в спину Айлин Белл, которая задыхалась от сильного приступа астмы и сильно отстала.

Те, кто не смог сбежать за короткое время передышки, метались по коридорам, прячась в классах, туалетах и шкафах.

Томми мельком увидел, как Алекс тащит Карлу за руку, она падает на лестнице, но он упорно поднимает ее и тянет дальше, а за ними несется обезумевшая Стефани, не замечая белой и в красном жидком обрамлении кости, выступившей чуть выше ремешка ее красивой босоножки.

– Полиция приехала, – сказал Кит и прижался к стене. – Ты слышал взрыв? Это «Молли». Если все получится, будет и другой. Нам надо на второй этаж, Томми. Быстрее, вдоль стены!

– Подожди. Ты веришь в бога, Алиса? Это очень серьезный вопрос.

Алиса Буш опустила глаза и разрыдалась. На ее белых брюках выступило темное пятно мочи. Томми вздохнул и убрал пистолет.

– Ладно, – сказал он. – Пусть…

Кит дернул его за рукав, и оба они кинулись вверх по лестнице, Кит – на ходу вытаскивая мобильный телефон, разразившийся резкой трелью.

Раздалось пять или шесть звонков, гулко отдававшихся в пустынном пространстве коридора второго этажа. Вдалеке кто-то плакал, не в силах сдержаться. Томми остановился, скинул с плеча сумку с патронами и присел, перезаряжая оружие.

– Неважно, как меня зовут, – сказал Кит в телефон. – Важно: если начнется штурм школы, мы взорвем еще три бомбы. Одна находится в школе, две – в разных местах города. Ищите, а нам дайте время все закончить.

Он бросил телефон в сумку и предупредил:

– Держись у стен, а под окнами – проползай.

Под окнами собрались шесть машин – все, чем располагала полиция города. Возле одной из них потерянно бродила чья-то собака. Позади машин спешно выстраивалось оцепление, отодвигая любопытных обывателей, норовящих глянуть хоть одним глазком.

Какая-то женщина в красном рвалась сквозь оцепление, надрывно выкрикивая короткое имя. Какое – не разобрать. Ее отодвигали, но она пыталась вновь и вновь, а потом устала, опрокинулась в собравшуюся толпу и там присоединила свой голос к многоголосому скорбному вою.

Показались реанимобили, сахарные белые ломти спасения на колесах.

Спустя три минуты после сообщения Кита две машины развернулись и понеслись прочь, изо всех сил мигая и надрывно воя, третья начала разворачиваться, но в спешке ткнулась бампером в мешки с мусором, собранные уборщиком в аккуратную горку, и снова полетели стекла вперемежку с клубами удушливого дыма.

Томми осторожно выглянул и увидел – от полицейской машины кто-то словно откусил половину. Водительское сиденье выбросило далеко из салона, и оно дымилось на траве, рядом ползал по кругу человеческий обрубок с длинной кровавой бахромой на месте обеих ног.

К нему наискосок бежал парень в яркой куртке медика скорой помощи. Он даже не пригибался, а позади кто-то орал удушливым хриплым матом.

– Твою налево, смелый парень, – выдохнул Томми. – У нас осталось мало времени, да?

– Да. Сюда пригонят ребят посерьезнее, и они выкурят нас отсюда, как барсуков.

– Страшно.

– Не переживай. Помнишь? Мы отправляемся в Неваду, всего лишь отправляемся в Неваду, нам ничего не грозит. А теперь давай обыщем этаж, пока еще остались патроны.

Томми кивнул, и на прощание, расходясь в разные стороны, они пожали друг другу руки.

За первой дверью слева Кит обнаружил съежившуюся под столами Минди. Напротив двери не было окна, и Кит наклонился, нашел свою цель и снова выпрямился в полный рост.

– Надо же, ты умеешь быть незаметной, – сказал он. – Я не помню, чтобы видел тебя в столовой, не помню тебя в коридоре и мог пройти мимо этого класса. Ты, наверное, думала, что все уже закончилось, и придумывала себе красивое прозвище. Непотопляемая Минди или что-то в этом роде. Правда?

Минди выбралась из-под стола. По ее щеке тянулся извилистый глубокий разрез. Волосы намокли от крови, а в глубоком вырезе блузки неизвестно каким образом держался смятый голубой цветок, вывалившийся из прически.

– Не убивай меня, Кит.

– Почему я не должен этого делать?

– Я очень хочу жить.

– Очень – очень?

– Я хочу жить! Я хочу жить!!! Я хочу жить!!!

– А я хотел играть в футбол, – сказал Кит, стреляя в нее, почти не целясь. Когда все затихло, и Минди перестала биться, подошел ближе, поднял испачканный и разорванный цветок и дотронулся до еще хранивших шелковистость лепестков. Он напомнил ему зеленый грот под разрушенным мостом, теплые солнечные лучи и все то беззащитное, что он видел в своей жизни.

Ему стало жалко цветок, и он сунул его в карман.

Томми привлекла библиотека. Он помнил, что она расположена в торце здания, где раньше хранились всякие учебные материалы, и в ней не было ни одного окна. Маленькая библиотека была самым уютным местом в школе – там можно было отсидеться, устав от шума и разговоров, и даже прогулять урок – мало кто искал учеников в небольшом книгохранилище с массивной мебелью и тесным лесом стеллажей.

По воле случая библиотека показалась удобным местом не только Томми. На сдвинутых впопыхах стульях лежала Стефани, закатывая глаза и стискивая зубы от боли. Ее сломанную лодыжку безуспешно пыталась зафиксировать Карла, используя твердые обложки книг и собственный пояс.

Томми тихонько и несколько секунд с грустью наблюдал за девушками, не шевелясь и не пытаясь себя обнаружить. Карла первая увидела его, вскрикнула и отшатнулась. Стефани повернула голову и забилась на стульях, пытаясь слезть с них. Она упала и поползла по зеленому ковру, а ступня волочилась за ней, носком указывая на Томми.

– Все убегают, Карла, – сказал Томми. – Почему ты осталась?

– Хотела посмотреть тебе в глаза, придурок.

Томми прикусил губу и нахмурился.

– Думаешь, я делаю что-то не так? Считаешь, у меня есть другой выход? Подскажи. Мне самому все это мало нравится, Карла. Мне всех вас по-настоящему жаль. А вам – было меня жаль?

Карла промолчала. Она поднялась с колен, аккуратно вытерла руки о юбку и вызывающе посмотрела на Томми.

– Ты не выстрелишь. В меня – не выстрелишь. Я тебя знаю.

Томми только присвистнул и криво усмехнулся.

– Томми, стой!

Из-за стеллажа, за которым рыдала Стефани, выскочил Алекс.

– Подожди, Томми, – растерянно сказал он. – Как же так… я хотел одну вещь подарить… не надо так все прекращать. Подарок… Я сам на него заработал. Не стреляй. Я же твой друг, Томми. Не стреляй.

Карла перевела взгляд с него на Томми и на секунду поверила, что чудо произойдет. Дуло пистолета смотрело в пол, Томми не двигался. По лицу его прошлась гримаса боли, и показался настоящий Томми – знакомый Попугайчик, дни напролет щебечущий всякую чушь.

– Ты купил ей подарок, – сказал Томми задумчиво. – Хорошо. Я дам тебе возможность. Я не очень хорошо стреляю, так что беги, гурон. Беги от меня.

И он отошел от двери.

Алекс до хруста сжал пальцы. Бледный, с синеватыми от страха губами, он несколько секунд размышлял, а потом виновато глянул на Карлу и пошел к двери.

– Считаю до пяти! – зло выкрикнул Томми. – Беги, гурон. Беги! Белый человек дарует тебе жизнь, но забирает твою скво!!!

– Раз!

– Два!

– Три!

– Четыре!

Он выскочил в коридор, и Карла упала на пол, пытаясь найти какую-нибудь щель, где можно было бы спрятаться. Она все еще пыталась выдвинуть огромный ящик, где хранились географические карты, как вернулся Томми, и стало больно дышать, невозможно видеть и двигаться.

Стефани, закрыв глаза и уши, пряталась между стеллажами, и Томми прошел мимо нее, волоча за собой свое оружие, мрачный и с жестокой улыбкой, не придавшей его глазам ни малейшего блеска.

Кит нашел Берта Морана, и теперь сидел напротив него. Кит никуда больше не торопился, потому что понимал – баки полны, ключ в зажигании, ремни пристегнуты, и скоро начнется неторопливое путешествие в Неваду, а когда готовность доведена до абсолюта, торопиться незачем.

Берт Моран был найден в шкафу, где обрушил все полки, чтобы надежно прикрыть за собой дверцы, и этим себя и сдал – Кит обратил внимание на валяющиеся всюду куски фанеры и листки с распечатками тестов.

Моран не шелохнулся, стоя к Киту спиной, отвернувшись от своего кошмара так, как дети отворачиваются к стенке, спасаясь от пугающих образов, порожденных ночными тенями.

Кит взял стул, сел напротив. Он молчал, и Берт молчал. Между ними не было ничего, что можно было бы обсуждать, но Кит все же держал на уме одну мысль, которую все никак не мог высказать. Ему было тяжело сформулировать, Морану было тяжело дышать.

– Не следовало тебе плевать в его картошку, – произнес Кит наконец.

Моран зашевелился.

– Я ничего тебе не сделал, – хрипло прогудел он в недра шкафа.

Он трясся, и шкаф ходил ходуном. Толстый живот выпрыгнул из-под ремня и позорно колыхался, и дрожала пропотевшая выпуклая спина.

– Мне – ничего, – согласился Кит, поднялся и плотно закрыл дверцы шкафа, прижал плечом и защелкнул замок.

Последние пять пуль он всадил в гулко вопящий шкаф почти в упор, и не стал открывать дверцы, чтобы посмотреть на то, что получилось.

* * *

– Вот и все, – сказал Томми, сидя под окном и пытаясь прикурить сигарету.

– Да, – согласился Кит, протягивая ему свою зажигалку. – Пожар все завершит. В библиотеке уйма бумаги, она горит быстро.

– Слышишь? Вертолет…

– Мой телефон звонил пятьдесят семь раз.

– Не смотри на список вызовов. Вдруг там родители.

– Наверняка. Все получилось отлично да, Томми?

– Да, Кит. Осталось только докурить, и отправляемся.

– Ага.

Кит закрыл глаза, прижался затылком к прохладной стене, и ощутил крупную, жестокую дрожь, бьющую все его тело.

– Не дрожи, Кит…

– Не люблю, когда рядом что-то горит. Всегда боялся огня, но не признавался в этом, иначе мой папаша принялся бы меня поджаривать.

Томми тихо рассмеялся.

– Мне когда-то сказали, что город с высоты птичьего полета выглядит совершенно иначе и что он даже красивый.

– И?

– Там наверху, наверное, сейчас кружит пропасть душ, и все они ждут своей очереди на отправку к господу богу. Души – как шарики, вырвавшиеся из рук ребенка на празднике. Они легкие. А моя сейчас – тяжелая… Мне чертовски тяжело, Кит, ведь я всегда был хорошим мальчиком, а теперь вот – курю прямо в школе… Никогда не думал, что такое сделаю.

Он затушил окурок о влажную подошву, отбросил его и поманил Кита за собой.

Повернулся в дверях: взъерошенный, окровавленный Попугайчик. Улыбка скривила губы. Зеленые глаза обведены копотью усталости. Он хотел сказать что-то еще, но во всю мощь взвыла старая пожарная сирена, обнаружившая наконец возгорание, и заглушившая напрочь любые звуки, и последние слова – тоже.

Седьмого сентября в двенадцать пятьдесят под рев сирен офицер Робинсон первой всадила пулю в Томми Митфорда, вышедшего из здания школы с пистолетом в руках, а командир окружного спецназа, лейтенант Гарри Джефферсон – в Кита Хогарта, уверенно державшего карабин.

Эти выстрелы были сигналом для остальных, поэтому в теле Томми Митфорда насчитали потом семь пулевых отверстий, а в теле Кита Хогарта – двенадцать.

Переполненные морги и больницы не сразу смогли дать ответ по количеству пострадавших и спрогнозировать количество смертельных исходов среди раненых, но к утру десятого сентября данные были абсолютно точными: бойня в школе «Хилл» унесла жизни двадцати трех человек, включая жизни самих нападавших. Тридцать шесть человек оставались в больницах с тяжелыми и легкими ранениями и ожогами, среди них – Алекс Митчелл, получивший пулю в плечо.

Глава 15

Алекс Митчелл получил пулю в плечо, и его белая повязка, поддерживающая правую руку, была сфотографирована несчетное количество раз, несмотря на то, что плохо выделялась на фоне белой рубашке. Алекс не надел траур, и в этом усмотрели нежелание походить на террористов, заявившихся в школу «Хилл» во всем черном.

За спиной Алекса красовался огромный экран, на котором попеременно показывались фото погибших с краткой подписью – именем и датой рождения.

Дату смерти не указали, и в этом тоже был заложен особый смысл: люди должны были понимать, что погибшие ученики останутся с ними навсегда и не будут преданы забвению.

Перед Алексом громоздился с десяток микрофонов, еще столько же тянулись к нему из толпы, беспрестанно щелкающей вспышками.

Где-то на заднем плане, по стенам большого зала были развешаны другие материалы – истории маленьких городов, вложенные в фотоматериалы, статьи, интервью и видеоролики, но рядом с этими стендами не было ни одного человека.

Все внимание выставки «Мой город» было приковано к Алексу Митчеллу, специально приглашенному организаторами для того, чтобы как можно подробнее рассказать о трагедии.

По этому поводу мнения разделились – кто-то считал Алекса смелым и стойким мальчиком, решившимся разбередить свежую рану, кто-то считал, что маленький стервятник решил нажиться на своем везении.

Представители обоих лагерей стояли перед сценой-возвышением почти неподвижно и слушали короткую речь Алекса Митчелла.

Алекс начал ее с минуты молчания, и незапланированной минуте пришлось подчиниться.

Выждав положенное время, он поднял голову и начал говорить. Он сказал о том, как хорошо и мирно жил его родной город. О том, как слаженно и дружески поддерживали друг друга ученики его школы, о веселых футбольных тренировках (фото Берта Морана в форме) и отличном спектакле, поставленном талантливой прекрасной девушкой (фото Минди с карандашом за ухом).

О том, какие планы строили его одноклассники, о том, какой широкий, безбрежный мир возможностей ждал их, о неиспытанной любви, о потерянной возможности поцеловать новорожденного ребенка, о родителях, оставшихся стонать от боли в своих опустевших домах.

О том, сколько голосов умолкло в один день, о том, сколько призраков поселилось в стенах школы, о воспитательном гении директора Деррика, прикрывшем собой учеников.

О тяжести, боли и страхе. Об аде, который неожиданно показался среди солнечного сентябрьского дня.

О вечной памяти тем, кто не смог пережить его явление, о молитвах и службах, многоголосом молитвенном хоре всего города.

О самом страшном, что только может случиться с людьми – о столкновении с бесчеловечной жестокостью, которой нет ни оправдания, ни пощады.

И на этой ноте он хотел бы сказать всем присутствующим здесь – он, увидев жуткий оскал смерти, пришел сюда не для того, чтобы получить долю внимания. Не из тщеславия, а из чувства вины и желания справедливости. И он сделает все, что может от него зависеть, для того, чтобы жертвы этой трагедии остались в памяти людей такими же веселыми, добрыми и живыми, какими пришли в школу в тот роковой день.

Он, Алекс Митчелл, напишет книгу в их честь, и призывает каждого, кто переживает и сочувствует погибшим, поставить эту книгу на полку и показывать ее своим детям, чтобы те знали, сколько зла может принести необдуманный поступок…

– Алекс, ты считаешь, что Митфорд и Хогарт совершили необдуманный поступок? Есть информация, что их налет был тщательно спланирован.

Спросила молодая девушка в синей рубашке, с десятком автоматических ручек в кармане. За ней топтался парень с камерой. Алекс повернулся к ним и замер. Вопрос был слишком сложен, чтобы ответить на него сразу.

– Я думаю, что убийство – всегда необдуманно… – сказал он в итоге и замялся, потому что ответ был глуп, очевидно глуп, и казалось – сейчас все махнут на него рукой и разбредутся по залу.

Никто не тронулся с места.

– Ты дружил с Томасом Митфордом? Каким он был?

– Неуравновешенным. У него были дурные склонности. Он постоянно рисовал свастики и, наверное, был настроен против общества.

– Говорят, что именно он был инициатором бойни. Это может быть правдой?

Этот вопрос прилетел от парня с рыжей клочковатой бородой и в очках, с дужки которых свисала тонкая серебряная цепочка.

– Я с ним об этом не разговаривал. Но я знаю, что он… умел увлекать людей.

(Это он придумал игру в индейцев, помнишь, Алекс? Вам надоели супергерои, гонять по раскаленным улицам на скейте было утомительно и совсем не весело, и Томми сказал, что раньше дети играли в индейцев, и что это здорово – можно строить шалаши, скрываться, сражаться между собой и…)

Беги, гурон! Беги!

Алексу пришлось отпить из стакана с минеральной водой. Зубы звякнули о стекло.

– Ты столкнулся с ним в библиотеке. Какие слова он говорил?

– Это жестокий вопрос, – запротестовала миссис Митчелл. – Не заставляйте ребенка вспоминать!

Полная красивая леди в синем льняном костюме не удостоила миссис Митчелл взглядом, зато вперила его в Алекса и ласково подмигнула, мол, не бойся, отвечай, мы все равно тебя любим.

– Он сказал: «Я убью вас всех», – ответил Алекс, улыбкой давая ей понять, что все нормально. – Но мне удалось оттолкнуть его и сбежать в коридор, он выстрелил и почти промахнулся.

И Алекс приподнял свою правую руку, демонстрируя перевязку.

– Алекс, ты знал, что…

– Алекс, как ты думаешь?..

– Алекс, у тебя есть соображения по поводу…

У Алекса были соображения, он думал и знал. Вопросы его больше не пугали, он все больше погружался в особое состояние уверенности, когда аудитория ловит каждое слово и сочувствует, окутывает внимательностью и нежностью, и это состояние – сладкое состояние оратора, чествуемого толпой, превратило ответы Алекса в короткие шедевры уверенной мысли.

Он знал, что Томми опасен и потому последнее время избегал его.

Он знал, что Кит Хогарт принимал опасные таблетки, и уверен, что именно они привели его к помешательству.

Он знал, что Томми и Кит религиозные фанатики-расисты, недаром Томми безжалостно убил Карлу Нобл и спрашивал у Алисы Буш, верит ли она в бога, и оставил ее в живых после положительного ответа.

Он знал, что Томми как-то убил кота, и его матери пришлось скрывать трупик животного, закопав его в своем садике.

Он думал, что преступления нельзя было избежать, потому что в нем нет вины общества, нет тех слагаемых, которые могли бы сложиться иначе и привести Томми и Кита к другому исходу.

Он думал, что зло зародилось в их сердцах от чрезмерного увлечения друг другом, от нездоровой привязанности, отвратившей от них всех вокруг.

Он думал, что такие вещи не исправить дружеской рукой и родительской любовью.

У него были соображения по поводу причин: возможно, Томми дурно повлиял на Кита.

Возможно, они обиделись на отеческое наставление директора Деррика.

Возможно, они насмотрелись боевиков или наигрались в эти отвратительные жестокие компьютерные игры.

Скорее всего, так и было. Кругом транслируется насилие, и жестокость в любом ее виде могла повлиять на слабый податливый характер Томми и равнодушный характер Кита.

Возможно, они думали, что все это – лишь игра.

Алекс закончил так:

– Я повзрослел за один день и хочу сказать: мы ваши дети, и иногда вам хочется нас побаловать, но будьте с нами беспощадны. Следите за каждым нашим шагом, проверяйте наши компьютеры и бумаги, наши звонки, наших друзей и наши тайники. Пусть сейчас мы будем обижаться и ругаться, но потом поймем, сколько любви и заботы вы вложили в сохранение наших жизней.

Миссис Митчелл прослезилась и вытерла глаза платочком, а на следующий день наставление Алекса появилось на страницах всех без исключения газет, выделенное жирным шрифтом.

После выступления Алексу стало плохо, и этот факт уничтожил лагерь сомневающихся в его искренности.

Выходя из здания, придерживаемый матерью, он услышал еще один вопрос, но не нашел журналиста, который бы его задал.

«Привет, парень. Меня зовут Бретт. Квартирка свободна?»

Мир накрыло сетью кровеносных сосудов, съежило в шар жуткого глазного яблока, и Алекс заскулил, вырываясь из рук миссис Митчелл. Покрытого испариной, в измятой рубашке, его сфотографировали в последний раз и запихнули в машину с помощью подоспевшей охраны.

На заднем сидении хорошо кондиционированного автомобиля, предоставленного ему вместе с водителем от щедрот мэра города, Алекс пришел в себя, вытер пот со лба и сказал:

– Дай фляжку.

– Алекс, – пробормотала миссис Митчелл, – мы же договаривались… пока у тебя стресс, я позволяю тебе глоточек, но после – ни капли алкоголя.

Водитель не шевельнулся. Ему было жалко парнишку, который попал в такую передрягу, и, по справедливости, глоток виски никому еще не мешал, так что мамаша явно дурит.

– Мой стресс закончился? – безжизненным голосом спросил Алекс. – Ты знаешь, что мне пришлось пережить? Ты понимаешь, что я видел?

– Конечно, понимаю, – растерялась миссис Митчелл. – Я пытаюсь тебе помочь…

– Ты ничего не понимаешь, тупая старая корова!!! Дай сюда виски! Дай сюда фляжку, я сказал, или отправляйся под ствол двух психопатов и не возвращайся, пока не поймешь меня по-настоящему!

Миссис Митчелл, беззвучно плача, расстегнула сумочку и вынула плоскую фляжку, обтянутую коричневой кожей.

– Извини, – через пару минут сказал Алекс совсем другим голосом. – Хочешь, выпей со мной. Тут еще осталось. Давай! Придумай тост, и я с тобой выпью. Нацежу тебе в крышечку. Ну!

– За тебя, – всхлипнула миссис Митчелл.

– За меня, да?.. Пей.

Водитель молчал, глядя на дорогу и только на дорогу. Его одобрение не высказалось ничем, и этому была причина – за три года служения мэру он научился скрывать все, о чем думал.

А думал он о том, что парень выжил не просто так – у него явно есть характер, и если так дальше пойдет, в городе появится еще один крутой несгибаемый мужик, типа Бобби Ангела и его ребятишек, владельцев половины жалких душ в этом городе и бессменных арендаторов второй половины… Малец еще не в курсе всех этих дел, он всего лишь школьник, но с таким характером ему прямая дорога в подручные Ангела, не иначе.

В тот день, когда открытки Томми добрались до адресата и повергли миссис Митфорд в многочасовую истерику, на пороге дома Митчеллов появился парень в серой парке с надвинутым на глаза капюшоном и позвонил два раза. Дверь открыли не сразу – мистер Митчелл был на работе, а миссис Митчелл пыталась сварить апельсиновый джем, но уже с полчаса неподвижно стояла над кастрюлькой с дымящимся варевом и не могла сообразить, что она делает и зачем. Звонок не сразу дошел до ее сознания, а когда все-таки пробился сквозь задумчивость, она выключила плиту, вытерла руки и пошла открывать.

– Здравствуйте, – сказал Кирк Макгейл, увидев ее испуганные глаза, – я хочу поговорить с Алексом. Можно?

– Он ни с кем не хочет говорить, – быстро сказала миссис Митчелл. – Он болеет.

Кирк покачал головой.

– Меня попросили узнать, что с ним и когда он появится. Вы же знаете, занятия начались, только проходят теперь в другой школе. Ему нельзя прогуливать, это выпускной класс, и нужно жить дальше.

Миссис Митчелл немного успокоилась и сбросила цепочку с двери.

– Я тоже говорю ему, что нужно жить дальше, – с жаром поддержала она. – Очень нужно! Но он же не слушается… Проходи, поговори с ним.

– Нет, – отказался Кирк, – я хочу вытащить его на улицу. Погуляем, съедим по гамбургеру.

– Нет, я его никуда не отпускаю.

– А как тогда он должен начать жить дальше? – удивился Кирк. – Вы боитесь, что что-то произойдет? Я буду следить за ним, миссис Митчелл. Обещаю.

Она несколько минут думала, опустив голову, потом сказала решительно:

– Подожди здесь, – и захлопнула дверь.

Кирк сначала потоптался на месте, потом присел на крыльцо и закурил, прикрывая дым ладонью. Он выкурил одну сигарету, другую, посмотрел на часы и собирался было позвонить еще раз, как показался Алекс – исхудавший до костей, измятый, с кислым неприятным запахом, исходившим от его рубашки.

– Макгейл.

– Ага. Прогуляемся?

– Только без гамбургеров, – быстро сказал Алекс, – никаких зданий. Никаких домов. Никаких стен.

– Заметано.

Миссис Митчелл с тревогой наблюдала в окно: смотрела, куда отправились мальчики и не шатает ли Алекса, и не пытается ли парень в серой парке вытащить из кармана оружие…

Ничего такого не происходило. Кирк бодро шагал в сторону Речной улицы, Алекс медленно, но уверенно тащился рядом.

Вот так и начинается новая жизнь, подумала миссис Митчелл. С новых друзей, готовых протянуть руку помощи тогда, когда родители бессильны…

Обойдя Речную улицу, припыленную серым скучным дождем, Кирк и Алекс вышли к маленькому пруду, где сиротливо плавали утки, не получавшие теперь своеобычной порции хлебных крошек – девочка по имени Бекки, кормившая их целое лето, больше не приходила к разрушенным деревянным мосткам.

Дождь сыпанул снова, и Кирк натянул капюшон на коротко стриженую голову. Его большие глаза резко выделялись на угловатом, но правильном лице.

– Я предупреждаю, – начал он, глядя, как утка ныряет вниз головой в мутную воду пруда, – всю ту ересь, что ты нес для газет и телевидения, можешь оставить при себе. Тебе мог поверить только последний мудак или выпускница католической школы. Всю эту херню про дьявольское зло в сердцах и чистоту помыслов в футбольной команде – забудь… Понял меня?

Алекс неопределенно хмыкнул.

– Чем вы его доконали? – прямо спросил Кирк, вытаскивая из кармана табачные крошки и бросая их уткам.

– А без разницы, – сказал Алекс неприятным, шипящим голосом. – Даже если бы мы сунули ему в задницу оголенный провод, он не имел права устраивать это дерьмо. Ты сам об этом знаешь.

– Да я согласен, – нехотя согласился Кирк. – Но что за чертову хреновину вы сотворили? Я хочу знать.

– Ничего особенного не было. Его никто не трогал. Все лето его обходили стороной и никто даже пальцем не прикоснулся. Все это выглядело, как долбанный шутер. Я всегда считал Томми слабаком, он даже в играх корчил из себя благородного, и никак… никак не мог этого сделать! Стена, сплошная стена, не достучаться. Карла пыталась, а он ее застрелил…

– Это потому, что с ним был Хогарт, – возразил Кирк.

Утки медленно расплывались прочь, отказавшись от его угощения.

– Это из-за Кита, – повторил он. – Моран уважал Хогарта и мог что-нибудь ляпнуть, но не полез бы в драку. Давай правду, Митчелл. Я хочу знать правду.

Алекс рассмеялся, запрокинул голову и попытался поймать каплю дождя на распухший, покрытый налетом язык.

– А если ты и есть тот, кто все знал? – спросил он, остановившись. – Ты ушел из школы целым и невредимым. Не ты ли третий в их компании?

– Ну конечно, – скривился Кирк. – Не пори ерунды… Я ушел оттуда, но будто бы там и остался. Не знаю, как объяснить. Я все время думаю об этом, я все время перечисляю их имена, вспоминаю и пытаюсь понять, почему так случилось. Если я пойму, в чем дело, это оставит меня. Я смогу жить дальше… пока что я не могу жить дальше, я все еще возле чертовой школы, и Митфорд говорит мне: «Иди домой!», а я не могу уйти и стою, как дурак… что с ними произошло, а?

Алекс вздохнул и впервые посмотрел на Кирка без злого огонька в глазах.

– Я предположу, – примирительно сказал он. – Ему всерьез доставалось от ваших шуток. Я даже могу его понять… заметь – понять, а не оправдать! А вот что случилось с Китом, никто не узнает. Парень с железными нервами и холодной головой. Просто сошел с ума? Проснулся и решил всех убить? В чем была его проблема? Я не знаю, так что вряд ли смогу тебе помочь.

Одна из уток вернулась и окунулась в шуршащие на осеннем ветру камыши.

– Был сильный ветер, – сказал Кирк, – сильный ветер, прямо как сейчас… и на футбольное поле грохнулась какая-то птаха. Что-то вроде маленького соколка. Загнутые когти, клюв. Хищная птичка, но со сломанным крылом. Хогарт остановил тренировку и потащил ее в зоомагазин. Зоомагазин, который за пекарней, знаешь? Там работал Кормилец. Придурок, натаскавший себе в дом сотню всяких зверюг. У него еще сбежал барсук и перерыл какие-то ценные гладиолусы, и миссис Белл…

– Я понял.

– Так вот. Кит притащил Кормильцу птичку и спросил, как ее выходить, а Кормилец возьми да вякни: у вас, молодой человек, в руках потенциальный труп, и ничем здесь не помочь…

Кирк остановился, вынул из кармана сигарету, закурил и закончил:

– Кит ему тогда сказал: ты тоже потенциальный труп, гондон, и ничем тебе не помочь. Он никогда раньше не злился, а в этот раз стал как бешеный, но быстро успокоился, извинился и вышел. Мы подумали – сорвался, с кем не бывает… иногда полезно. Это я все к тому веду, что Митфорд для него был чем-то вроде этой птички. У нас мало бывает настоящего в жизни, Митчелл, а он нашел что-то живое и настоящее себе по вкусу, вот и не выдержал, когда птахе начали ломать крылья.

– В школу уже все ходят? – спросил Алекс минуту спустя.

– Все, кроме тебя. Ты оказался слабее любой бабы.

– Я не слабее любой бабы, придурок, – торопливо ответил Алекс. – Если бы я просто обоссался перед Томми, как эта идиотка Буш, я бы тоже прибежал в школу как ни в чем ни бывало. На следующий же день.

– А что случилось? – заинтересовался Кирк. – Обосрался?

Алекс скрипнул зубами, вытянул тощие руки и изо всех сил хлопнул себя ладонями по глазам. Еще раз. Еще и еще раз.

Он успокоился только тогда, когда убрались непрошенные слезы. Просто красные воспаленные глаза, но абсолютно сухие, будто песочком присыпали.

– Боюсь, это я прикончил Карлу, – сказал он наконец таким же сухим, песчаным голосом. – Томми сказал, чтобы я бежал. Что он отпускает меня и забирает взамен мою скво.

Он рассмеялся, а потом раскрыл рот и выкрикнул:

– Беги, гурон! Беги!

Голос и эхо разнеслись далеко над туманной поверхностью озера, над головами шевельнулись мокрые ветки, покатились капли.

– Я думаю, что надо было остаться, – тихо добавил он, закашлявшись. – Остаться и сделать хоть что-то… но я убежал, а он наделал в ней дырок. Я три года пытался стать ее парнем, а теперь она гниет в гробу.

Кирк молча протянул ему сигареты, но Алекс отказался.

– Тошнит, – мрачно сказал он. – Ее мать продала дом и уехала.