Текст книги "Выжившим"

Мистеру Хогарту в голову не придет проверять, участвует Кит в постановке или нет. Он даже на матчи не ходит, довольствуясь только озвученным счетом.

Кит припарковал «форд» на стоянке у кинотеатра и спустился вниз по улице. Холодный ветер дул в затылок, люди шли, согнувшись, пряча руки в карманы.

На мосту никого не было. Волны неслись быстро, частой рябью, но порывов ветра Кит не чувствовал. Здесь, видимо, ветер путался в густо растущих плакучих ивах.

Проверив время на мобильном, Кит оперся на перила и присмотрелся: внизу, на покатом берегу с разноцветной кромкой из оберток, бутылок и прочего мусора, бродили трое.

Доносились и голоса. Возмущенный женский и ехидный, очень знакомый голос. Слов не разобрать, а вот пламенно-рыжую голову Попугайчика нельзя не узнать.

Он был в зеленой куртке и тоже бродил по берегу, засунув руки в карманы, а теперь сел на выброшенное на берег бревно. Задницей в светлых джинсах на грязное мокрое бревно.

Вот чудак.

С ним, значит, Карла Нобл и Алекс Митчелл. На Карле разноцветная рэперская шапочка, а Митчелл курит, закрываясь от ветра ладонями.

Кит засмотрелся: прибрежная троица таскала туда-сюда штатив, на который Карла то и дело пыталась установить фотоаппарат.

Митчелл швырялся окурками и, судя по всему, ругался. Томми то садился, то снова вскакивал со своего бревна и тоже что-то доказывал, показывая то на небо, то на реку.

За наблюдением прошло минут пятнадцать. Кит снова посмотрел на время, потом по сторонам. Никакой Минди и в помине нет.

Кит замерз, от воды несло сыростью, могильным холодом глубины.

Звонить Минди не хотелось. Обиды не было. Помогло то самое спокойствие, которым миссис Хогарт огораживалась от всего, что могло затронуть ее длительную безмятежную спячку.

Пробиться сквозь толщу этого спокойствия было сложно. Кит подумал, что ему должно быть обидно, неприятно… но на самом деле ничего этого не было.

Хотелось побыстрее убраться с моста и перестать уже ждать – самое глупое и выматывающее занятие на свете.

Он выждал еще десять минут, сунул мобильник в карман и спустился с моста, но повернул не направо, а налево и вдоль берега, а потом опять свернул и пробрался через густой занавес ветвей, осыпающий его холодным дождем.

Бережок, издалека казавшийся крошечным, на деле таким не был, и Кит пошел к реке, увязая в мокрой почве.

Первым его заметил Алекс, развернулся, приставил ладони ко рту на манер рупора и завыл с интонациями спортивного комментатора:

– А-а-а-а теп-е-ерь! На поле! Появляется номер семьдесят два! Кьюби-и-и с историей в десять победных матчей подряд! К-и-и-ит Х-о-о-га-а-арт!

Томми в очередной раз поднялся с бревна, Карла обернулась.

– Группа поддержки! – продолжил орать Алекс, тыча в нее пальцем. – Где танец? Встречайте!

– Придурок, – сказала Карла.

Она смотрела на Кита настороженно.

– Привет, – сказал Томми. – Алекс, заткнись.

– Почему? – спросил Алекс. – Ему приятно. Нам приятно. Сидели на помоечном берегу, и вдруг сюда скатилась такая звезда… Карла, задирай свитер, он распишется у тебя на груди. Томми, сделай пару кадров, через пять лет я продам их за миллионы.

Кит глянул на него с интересом. Да, такого сложно пустить под пресс травли.

Потом все трое затихли и неловко переглянулись. Кит явно нарушил единство их маленькой команды, влез в процесс общего дела. Никто не знал, о чем с ним разговаривать и зачем он сюда приперся.

Кит знал, что поставил всех в неловкое положение, но ему нужен был Томми.

Он кинул взгляд на джинсы Попугайчика. Так и есть, перемазаны грязью и тиной.

Вся троица замершая, взъерошенная.

– Пойдемте в кино, – сказал Кит. – Я хотел сходить один, но…

– Денег, – сказал Алекс, – денег у нас нет.

– У меня есть.

Карла нерешительно посмотрела на него.

– В долг?

– Нет. Просто мне скучно одному. Вы тут закончили?

– Закончили, – тут же отреагировал Алекс и выхватил фотоаппарат из рук Карлы. – Закончили давным-давно. А попкорн входит в стоимость билета? А ты на машине? Проедемся потом по трассе?

Кит кивнул в сторону Попугайчика.

– Да, если Митфорд снимет штаны.

Томми вспыхнул. Он стоял молча, держа руки в карманах, и вдруг так залился краской, что цвет его лица практически сравнялся с цветом волос.

– Ты не нажимай на него так сильно, – театральным шепотом посоветовал Алекс. – Сначала первое свидание, цветы и коробки конфет – Томми любит сладкое, а потом уж можно и про штаны разговор заводить.

Карла не выдержала и рассмеялась.

– Они у него грязные, – попытался объяснить Кит. – Я имел в виду, у меня новые чехлы, а он в грязи по уши…

Карла хохотала все громче, Алекс улыбался, а Томми попытался отряхнуть джинсы, посмотрел на свою измазанную ладонь и спросил:

– Я что, весь такой?

– Я даже не уверен, что тебя пустят в кинотеатр, – ответил Кит.

Что-то скрипнуло и сдвинулось. Словно тонкий слой целлофановой упаковки разошелся и треснул пополам.

Киту потом приходило в голову странное сравнение: будто это лопнули упаковки, в которые и он сам, и Томми Митфорд были завернуты с самого рождения.

Глава 4

Золотые львиные морды раскалены до белизны. Блики бьют Томми в глаза. Щит не помогает – голову нужно держать высоко. Утомленный жарой, Томми держится стойко, а по спине ползут едкие капли пота. Перед рядом воинов, выстроенных для смотра, ходит Кит Хогарт – он в джинсах, футболке. Но львиные морды… откуда эти золотые львиные морды. Шлем съехал Томми на глаза.

Мучительно, словно от этого зависит вся жизнь, изнемогая от жары, Томми вспоминает: легат? Лавагет?

Нет, все не то… не легат, не лавагет… Кто же ходит перед ним в обличие Кита Хогарта? Кто держит его на изнуряющем солнце и слепит львиными мордами?

Прелат?

Нет, это что-то совершенно другое. Думай, Томми, думай. От этого зависит все – жизнь в пыльном походе к северным германским горам. Думай, иначе в самый ответственный момент порвется ремешок калиги, и ты грохнешься на землю, не успев прикрыться щитом, и короткий меч выпадет из руки, а германский топор войдет точно между глаз и с хрустом, раскачавшись, выйдет обратно, с пылающим алым острием…

Кто он? Легионер? Нет… Центурион? Декурион?

Алый плащ.

Подсказка была в пьесе Минди. Вспомни, Томми, иначе…

Жара, какая жара сегодня в Риме…

Так тяжело думать, так тяжело напрягать память… И вдруг Томми осенило: ну конечно же! Децимация! Вот и выход из сложившегося положения. Каждому десятому – снести голову одним взмахом меча.

И все будет хорошо. Раскроются германские горы, топор останется в мозолистой руке, Томми не потеряет свой меч, а принцепс накинет на раздражающие золотые морды спортивную куртку, и станет спокойно, прохладно и тихо.

Солнце погасло.

Томми открыл глаза. Видимо, за окном ночь, все еще ночь, а он никак не может выпутаться из долгого изнуряющего сна, наполненного бредом по милости высокой температуры.

К трем часам она обычно поднимается под сорок. Быстрее бы все закончилось, подумал Томми, брезгливо сбрасывая влажное от пота одеяло.

Некоторое время он лежал на спине, наслаждаясь прикосновением свежего воздуха к коже, а потом замерз и пришлось поднимать чертово промокшее одеяло, переворачивать и пытаться согреться.

Томми надеялся, что матери не придет в голову заявиться с инспекцией, горячим чаем и парой пилюль. Она неизменно сопровождала эти визиты пояснением:

– Я не сплю из-за тебя третью ночь. У меня жутко болит голова. Доктор запретил мне нарушать режим сна, потому что бессонница влияет на мое давление…

– Прости, – хрипел Томми, страдая от чувства вины.

– Ничего, – говорила миссис Митфорд, – ты мой милый мальчик, ты заболел, я готова умереть от головной боли, но буду рядом.

– Не надо умирать. – Томми сворачивался в клубок. – Иди спать.

Он старался, чтобы этот совет прозвучал ласково, но про себя кричал: «Вали спать, черт бы тебя побрал! Не издевайся ты надо мной, старая сука!»

– Я посижу с тобой, – отвечала миссис Митфорд. – Ничего.

Томми скрипел зубами.

Угораздило же так простудиться. К досаде за собственный идиотизм, который подсказал отличную идею: щедро смочить грязные джинсы ледяной водой из реки и после шататься в таком виде по городу, прибавлялся стыд за произошедшее в кинотеатре.

Стыд и скрытое, робкое чувство, нашептывающее: ну и что плохого, Томми? Что такого страшного в том, что твой бред наполнен одним Китом Хогартом?

Хогарт фигура примечательная, ты так долго хотел дружбы с ним, ты ходил на эти чертовы тренировки и часами пялился на то, как он бегает по полю.

Зачем ты это делал, Томми? Неужели затем, чтобы потом испугаться и мучиться угрызениями совести?

Нужно было спросить себя раньше – почему ты ходишь на эти тренировки?

Успокойся, Томми, успокойся, ты ничего плохого не сделал.

И все равно Томми ворочался, кусал подушку и страдал от стыда.

В креслах кинотеатра они расположились так: Алекс, Кит, Томми и Карла.

Кит сам выбрал место посередине, разбив тройку, и никто ему не возразил. Билеты и попкорн оплатил Хогарт и мог хоть на потолке повиснуть – никто бы ему слова не сказал.

С финансами было туго у всех. Мать Карлы зарабатывала слишком мало, чтобы снабжать дочь карманными деньгами. Томми никогда о них не заикался, не желая часами расписывать, на что именно они ему нужны, а позже отчитываться за каждый потраченный доллар. Алексу денег не давали по простой причине – он действительно способен был закупиться травкой или литром-другим виски. Прецеденты были.

У Кита денег было предостаточно. Когда он расплачивался за билеты, все трое обратили внимание: мало того, что он хранил их в кожаном портмоне, так еще и разложенными по разным отделениям, и явно не по паре купюр в каждом.

Алекс молча сделал большие глаза и подтолкнул Томми, мол, отношения надо укреплять. Профит налицо.

Карла задумчиво улыбнулась – вот что значит нью-йоркский парень.

Никто из них не мог даже представить, что Кит, по сути, распоряжался половиной бюджета Хогартов, и что это обстоятельство изрядно ему осточертело.

– Для твоих карманных денег можно открывать счет в банке, – сказал Алекс в полутемном зале, еще до начала сеанса.

Кит промолчал. Миссис Хогарт с такой небрежностью выписывала чеки, что держать деньги в банке было бы непростительной ошибкой. Она редко расплачивалась наличными – держа деньги в руках, осознавала их ценность и превращалась в скрягу, зато, не видя денег и не зная баланса своего банковского счета, выписывала огромные суммы, не раздумывая.

Томми тоже сидел молча. Ему хотелось пошутить или хотя бы так же легко болтать с Китом, как это делает Алекс, но все фразы, приходящие на ум, либо сильно запаздывали, либо были такими громоздкими, уродливыми и неуклюжими, что не стоило даже рта раскрывать.

Проблема была в том, что Томми знал – Кит пришел на берег реки не из-за скуки и не из желания найти компанию для просмотра фильма. Он чего-то ждал от него, Томми. Ему нужен был не Алекс, не Карла, а он, Попугайчик. И было бы здорово помочь Хогарту, сделать то, что ожидается, но Томми будто приморозило к креслу.

Он даже не помнил, о чем был фильм. Если напрячь память, то что-то о боях римлян и германцев (так вот откуда этот бред!), но отследить сюжет Томми был не в состоянии.

Ему почему-то казалось, что в бархатистой темноте зала случится что-то такое, что нельзя будет забыть. Например, рука Кита, спокойно лежащая на ручке кресла, тихонько сдвинется и ляжет на его руку, на руку Томми.

Эта невозможная идея сначала просто нервировала, потом начала пугать, а к концу фильма Томми настолько уверился в своих догадках, что ждал прикосновения, как обязательной части программы.

У него взмок лоб (наверное, уже начал заболевать…), в груди поселилось тесное, сложное чувство страха и нетерпеливого ожидания.

Томми не приходило в голову оценить свои ожидания – зачем Хогарту тискать его в кино? На кой черт?

Логичного объяснения Томми не искал. Он просто чувствовал что-то важное, что назревало и готовилось к прорыву из нечувствительной области в реальность, и заранее поддался всему, что может последовать дальше.

Наверное, всему виной темнота. В ней мысли становятся откровеннее и смелее.

Томми дождался своего прикосновения. Дыхание остановилось.

И потребовалось несколько секунд, чтобы понять – это Карла, Карла, сидящая справа, положила свою ладошку на его руку и не торопилась ее снимать.

Из зала Томми вышел совершенно измотанный. Все эти переживания так сбили его с толку, что оказалось – он напрочь забыл про свой попкорн и на выходе оказался с полным стаканчиком, и это послужило причиной заминки. Выкинуть что-то, купленное на чужие деньги, Томми не мог. Так и стоял перед девушкой и ее раскрытым черным мусорным пакетом, держа стаканчик с попкорном в руках.

Алекс заминки не заметил. Он делился впечатлениями:

– Отбери у этих легионеров мечи, останутся от них обычные … в юбках… Они Рим и развалили.

Карла щурилась и поправляла прическу.

– Томми, – позвала она.

Хогарт обернулся, забрал стаканчик у Томми и выбросил в мусорный мешок.

– Кататься! – заволновался Алекс, когда они вышли на улицу. – По трассе! Сколько она выжимает, кьюби?

Стемнело. Пронизывающий ветер ухватил Томми за ноги, забрался под ворот куртки.

– Хватит, Алекс, – сухо сказал он. – Скажи дяде «спасибо» и пойдем домой. Иначе в следующий раз он не возьмет тебя в зоопарк.

– А здесь есть зоопарк? – удивился Кит.

– Ага. Школа «Хилл».

– Уже поздно, – сказала Карла, натягивая свою шапочку. – Спасибо, Кит, но нам пора домой.

– Вот так всегда, – расстроился Алекс, успевший нарезать вокруг машины Кита несколько кругов. – Значит, в другой раз?

– Посмотрим, – сказал Кит. – А что вы делали там, у реки?

Он выглядел утомленным, как человек, который пару часов боролся со сном.

– Мы делали фото, – ответила Карла, – мы участвуем в конкурсе «Мой город», чтобы победить и получить для Томми хоть какое-то достижение. Иначе он не поступит в колледж.

Она говорила о Томми, но на Томми не смотрела, и сам он не торопился встречаться с ней взглядом. Руки он держал в карманах.

– А ты, наверное, после школы отправишься в Пенсильванию? – вдруг спросил Томми Кита. – Спортивная стипендия, да?

Кит достал ключи, задумчиво покрутил колечко на пальце.

– Ты почему интересуешься? – спросил он.

Порыв ледяного ветра сбросил на компанию целую пригоршню дождя, запрятавшегося в листве темных деревьев.

Томми вздрогнул – пара капель закатилась за шиворот. В темноте он плохо различал лицо Кита – маленький кинотеатр погасил все свои жалкие рекламные огоньки. Разозлился Хогарт, что ли?

– Просто поддержал разговор, – буркнул он.

– У меня нет никаких планов на жизнь, – спокойно ответил Кит.

По дороге домой мысли у Томми уже путались. О чем был фильм? Рука Карлы. Кит Хогарт. У него нет никаких планов на жизнь. Алекс, трасса, снова Карла. Стаканчик с попкорном – почему ты его так и не съел, Томми? Ждал, пока Кит возьмет тебя за ручку, будто ты какая-нибудь девчонка, с которой после кино можно пообжиматься на заднем сиденье машины?

Томми становилось стыдно, он останавливался и мотал головой, избавляясь от наваждения.

Домой он пришел уже с жаром. Миссис Митфорд всплеснула руками.

– Я тебя предупреждала, Томми! Почему ты меня никогда не слушаешь? Ты прекрасно знаешь, что по понедельникам я хожу на католическое собрание женщин нашего города. И что, мне теперь из-за тебя сидеть дома? Почему ты обо мне не подумал? Тебе хотелось, чтобы я никуда не пошла?

– Мама, – с трудом ответил Томми, – прости, пожалуйста. Я не хотел…

Она подошла и положила ладонь на лоб Томми.

– Господи.

– Нет, нет… – пробормотал Томми, – еще рано – Господи… Пока что только – твою мать…

– Томми!

А он рассмеялся и пополз на второй этаж, забыв разуться.

Прошло три или четыре дня. Томми сбился со счету, потому что шторы в его комнате всегда были плотно задернуты, и большую часть времени он спал. Хуже всего приходилось по ночам – часа в три он неизменно выпутывался из бредовых снов и подолгу ворочался, не в силах заснуть снова и не имея достаточно сил, чтобы хотя бы включить ноутбук.

Кризис миновал после ночи борьбы с германскими топорами. Утром Томми почувствовал себя настолько лучше, что потребовал завтрак. Миссис Митфорд принесла стакан теплого молока и теплые вафли с кленовым сиропом.

Томми с удовольствием съел вафли, а после смог встать и ополоснуться. В это время миссис Митфорд поменяла мятые простыни и прочее постельное белье.

Томми вернулся в свежую постель и улегся, надев чистую футболку. Шторы наконец раздвинули. Дневной теплый свет заполнил комнату.

– Томми, – сказала миссис Митфорд, заглядывая в комнату. – Я пойду на собрание.

Томми лишь рукой махнул, потом насторожился:

– А что, сейчас понедельник? Я неделю провалялся?

– К тебе пришел Алекс, – сказала миссис Митфорд, – я его впустила. Он за тобой последит. Тебе нужны салфетки? Вот они, справа, на тумбочке. И не пей холодного.

Она закрыла дверь, и Томми услышал приглушенный диалог: неразборчивый голос матери и отчетливое: «Да, миссис Митфорд! Конечно, я знаю, миссис Митфорд!»

Алекс вломился в комнату сияющий. От него несло сигаретным дымом и резким запахом мужского одеколона – не иначе как позаимствовал у отца.

– Слабак, – сказал он с порога. – Ты в обморок при виде тараканов не падаешь?

– Если только нахожу их в сумочке между ежедневными прокладками и косметичкой.

Алекс рассмеялся.

– Да, ты предупредил ход моих мыслей…

– Это несложно.

Алекс присел в кресло.

– Сильно болел?

– До глюк дело дошло.

– А, – спокойно сказал Алекс, – это не так уж плохо. Мне однажды такая телка привиделась… Легла на меня прямо сиськами, а я задыхался, но не стал никого звать… дышать нечем, а приятно. Это у меня грипп был. А у тебя что?

– Не знаю. Мать не любит обращаться к врачам, считает, что они пьют из нации кровь или что-то вроде того…

– Кстати, о крови, – оживился Алекс, – за неделю ничего не улеглось. Моран по-прежнему жаждет твоей крови и еще… хочет на… тебе в рот.

– Вот бли-и-ин, – простонал Томми, представив, как бешеный Моран бегает за ним по школе, спустив штаны с волосатой жопы. – Так и сказал?

– Да, говорит, руки об Попугайчика марать не хочется, а вот в рот ему наложить – это то, что доктор прописал.

– А откуда такие подробности? Он объявление вывесил, что ли?

– Нет, – Алекс поднял голову и посмотрел Томми прямо в глаза. – Я в курсе, потому что некоторым образом с ним сдружился.

Томми недоуменно покачал головой.

– Ты свихнулся? Он тебя десять лет от мусорного бака не отличал, а теперь вдруг сдружился…

Алекс ухмыльнулся.

– Полезные связи, друг мой, полезные связи. Я подошел к Хогарту, потрепался о том-сём… киношку обсудил. И заодно предложил побыть спортивным обозревателем футбольной команды. Я буду ездить с ними на матчи и освещать их в школьной газете, а еще мне дали местечко в местной газетенке. Посмотрим, как пойдет. Люди любят спорт и любят читать о достижениях своих детишек. Пришел на тренировку, пожал руку паре хороших людей… и знаешь, Моран тоже не так уж плох. Он отличный полузащитник.

– Ты же ничего не смыслишь в футболе.

– Зато в младшей школе я играл в бейсбол, забыл?

Томми не нашелся, что ответить. Взял с тумбочки салфетки и снова положил.

Ему вдруг вспомнился унизительный эпизод. Это произошло больше года назад. Митфорды укатили на какое-то очередное собрание послушать прибывшего в штат знаменитого проповедника – убрались ровно на сутки, с ночевкой в дешевом отеле. Томми, обрадовавшись свободе, пригласил Алекса на ночь – пицца и порно, обычная программа таких ночных бдений.

Пиццу привезли поздно и холодную, зато ночной кабельный канал не подкачал – выставил серию полнометражек с загадочным сюжетом и уймой разнообразного секса, начиная от группового и заканчивая лесбийским.

Алекс и сказал:

– Если мы подрочим друг другу, то получим неплохие ощущения.

Томми посмотрел на колыхающиеся на экране влажные сиськи с торчащими сосками и пожал плечами.

– Тогда давай попробуем, – сказал Алекс и привстал, чтобы стянуть свои джинсы пониже.

На экране стонала очередная жертва таксиста, остановившего машину где-то в желтой пустыне среди монументальных кактусов. Таксист сосредоточенно драл ее в зад, похлопывая ладонью по дрожащим ягодицам.

Алекс был прав – чужая рука давала совсем другие ощущения. Алекс частенько сбивался с нужного ритма, порой делал больно, останавливался именно тогда, когда Томми уже был готов кончить, но само впечатление – от вмешательства другого человека в самую интимную зону, вовлеченность его в этот тайный процесс, – делало происходящее нереально возбуждающим. Это не была механическая дрочка «до результата», это было что-то другое, почти настоящий секс, потому что Томми было хорошо всем телом – мышцы приятно сжимались, устало клонилась голова, глаза закрывались, дыхание стало жестким.

В какой-то момент он совсем забыл об Алексе, а просто млел и ерзал по дивану.

И Томми было плевать ровно до того момента, пока он сам не отошел от оргазма, который пришел поздно и долго-долго накатывал волнами, не отпуская его из тисков сладкого безразличия.

Через пять минут на порнуху смотреть не хотелось. Стоны и вопли раздражали. Алекс лениво потирал диван влажной салфеткой.

Томми застегнул джинсы и включил свет. На столе в рваной коробке валялись кусочки пиццы. В комнате держался запах спермы и пота.

Все было мерзким и грязным.

Томми бы сумел быстро забыть этот эпизод, если бы не одно обстоятельство. Через пару дней Карла написала ему короткое: «Как ночные посиделки?»

Сердце сжалось. Она спрашивает не просто так, решил Томми, и не ошибся.

Он не стал отвечать. Сначала набрал Алекса, который охотно взял трубку и, что-то жуя, пробурчал:

– Сейчас, дверь закрою… Ну что у тебя?

– Зачем ты Карле рассказал? – Томми решил сразу прижать Алекса к стенке, без предварительных ласк.

– Я ничего не рассказал, – тут же ответил Алекс. – Я пошутил. Сказал, что ты предлагал подрочить друг другу. Кое-что изменил в сюжете, но… ничего лишнего не ляпнул.

– Митчелл, зачем? – почти простонал Томми.

– Расслабься. Ты же знаешь, что все было иначе. Плюс – самое главное-то я не сдал.

– Да зачем, я тебя спрашиваю?!

– Просто так. Шутка. Это была шутка, Митфорд, расслабься. Она все равно не поверила.

Томми в гневном бессилии смотрел на сообщение Карлы.

– И что мне ей теперь говорить?

– Скажи, что я идиот, и все выдумал.

– Она не поверит! Это, черт тебя возьми, подозрительно! Позвони ей и признайся.

– В чем? – Алекс снова что-то жевал. – Ты точно хочешь, чтобы я во всем признался?

– Да не во всем, а просто…

– Томми, успокойся. Я сто раз на дню отмачиваю подобные штуки. Если я буду разъяснять именно эту, то будет… как ты сказал? Подозрительно.

– Будь проклят тот день, когда я с тобой связался.

– Не принимай все так близко к сердцу.

И Митчелл повесил трубку.

Томми улегся перед ноутбуком, подумал еще несколько мучительных минут и написал: «Все как обычно», на что получил многозначительное «Понятно».

Это был первый раз, когда ему хотелось влепить Карле подзатыльник. За то, что лезет не в свои дела, за это «Понятно», за снисходительность и за то, что умеет чуять подвох даже за полуправдой.

Что-то опасное, общее проскользнуло в этом воспоминании и нынешней дружбе Алекса с Бертом Мораном. Понятно было только одно – Томми бессилен перед Алексом и его позицией. Что бы ни случилось, Алекс всегда отмажется, да еще так, что сам перед ним дураком останешься.

На всякий случай Томми все же уточнил:

– Он рассказывает тебе, что со мной сделает, а ты…

– А что я? Это ваши дела, Томми, а я совсем не боец, сам понимаешь. Кстати, Карла передавала привет. Ты в онлайн когда выйдешь?

Томми вышел в онлайн, когда Алекс ушел, утащив с собой пачку коллекционных комиксов, которые Томми старательно собирал в детстве.

Снова возвращался жар, Томми снова принялся надрывно кашлять, в груди ломило, и единственное, на что Томми хватило – это короткую строчку «чтоб вы все сдохли, суки».

Пачка всплывающих окон атаковала его на странице социальной сети. Писала Карла, Карла и еще раз Карла:

«Привет»

«Ты заболел?»

«Томми, я знаю, ты болеешь, но ответь, пожалуйста»

«Тебе лучше? Я хочу поговорить»

«Томми, ты специально это делаешь?»

«Ты не хочешь со мной общаться?»

«Митфорд, если ты не хочешь со мной общаться, так бы и написал, нечего прятаться»

«Придурок»

Отвечать Томми не стал. Ему не хотелось общаться с уменьшенной копией своей мамаши (а Карла напомнила ему именно миссис Митфорд).

Он захлопнул ноутбук и завалился на подушки, а через десять минут уже спал.

Выздоровление началось.

* * *

Снова выплыло солнце. Весна так долго собиралась развернуться во всей красе и, наконец, вступила в свои права. Листва стала темнеть, запахло молодой травой и разогретым асфальтом. Северный ветер покрутился на улицах и исчез окончательно.

Женщины все еще ходили по улицам в вельветовых пальто, а мужчины – в куртках с замшевыми воротниками, но возле школы уже пестрели разноцветные футболки – ученики охотно избавились от курток в первый же по-настоящему теплый день.

Томми весь день волновал запах весны, пронзительно-синее небо поднялось на этаж выше, и птицы плескались в нем, одурев от весеннего звона.

Первый день после болезни – словно еще одно рождение, по крайней мере, когда тебе шестнадцать. Кажется, что все стало чище, здоровее, ярче, будто кто-то старательно надраил мир к твоему прибытию, тайком сбрызнул облака сияющим блеском, добавил в воздух каплю сложной композиции – древесного аромата и аромата запертого еще в почках цветения.

Домой Томми решил пойти через парк. Он тоже снял куртку, хотя знал, чем ему грозит. Куртку закинул на плечо и пошел по аллеям. Обеденный час уже закончился, лавочки и лужайки пусты – для пикников на траве земля еще слишком холодная.

День прошел на удивление спокойно. Никто не задевал его в столовой, никто не грозился оторвать башку. Карла сделала вид, что не было истеричных сообщений и встретила Томми с улыбкой. Алекс корпел над школьной спортивной колонкой.

Минди, пробегая мимо, успокоила Томми – твою роль статуи никто не занял, Попугайчик, репетиция завтра.

Кит Хогарт поздоровался кивком головы.

Все прекрасно, Томми, расслабься. Твоя болезнь принесла уйму пользы – все они остыли и забыли о планах мести и личных разборках.

Аллея закончилась. Томми вышел на улицу, параллельную Школьной. Здесь тоже было тихо. Пара магазинчиков с пропыленными чайниками на витринах, солнечные холодные блики на стеклах, засиженных мухами еще до пришествия Христа.

Припаркованные машины пусты и выглядят сонными. Дорогу неторопливо переходила кошка в красном ошейнике. Это был старый район города, окруженный со всех сторон шумными центральными артериями. Маленький островок тишины. Кое-где даже сохранилась брусчатка.

Томми остановился, наклонился и потрогал гладкие булыжники. Теплые.

Наверное, по ним ездили еще двуколки, а какая-нибудь дама в платье цвета молодой травы восседала на них, придерживая рукой развевающуюся вуаль. С ней, конечно же, сидела негритянка-нянька с узелком, в котором бережно хранился обед леди – медовые лепешки и изюм.

Или не двуколки? Двуколки это, вроде бы, коляска, пассажир которой одновременно и возница…

Томми подошел к витрине магазинчика, заглянул внутрь. Он увидел гигантский чугунный утюг и ворох старых открыток.

Здесь город чувствовался – его настоящая душа и плоть. Живая, дышащая. Не плотина гордость города, не закованная в бетон река, не уродливый консервный завод, а такой вот маленький магазинчик, давно превратившийся в квартирку, где обитает человек, забывший о том, что он когда-то был продавцом. Отсюда и нужно начинать.

– Попугайчик!

Томми резко развернулся.

Ему еще не было страшно потому что голос он узнал – это голос Кирка Макгейла, парня, который в одиночку никогда никого не трогал.

Кирк предпочитал участвовать на вторых ролях, а вне таких стычек он не казался плохим – здоровался, улыбался, шутил.

Если рядом нет ублюдка, который заразит Макгейла жестокостью, он безопасен.

Ублюдок был. Берт Моран топал через дорогу, прищурившись. Макгейл шел рядом, счастливо улыбаясь. Следом за Мораном почти вприпрыжку бежал Алекс.

Увидев его, Томми вздохнул с облегчением. Может, Митчеллу удалось усмирить порывы Морана, и все обойдется?

Эта мысль не дала ему позорно бежать. Томми остался стоять у витрины, только рука, сжимавшая куртку за воротничок, похолодела и взмокла.

Сердце неприятно колотилось.

Моран и Макгейл, перейдя дорогу, закружили вокруг Томми двумя сытыми акулами. Сожрать сразу – не их стиль, лучше дергать по кусочку.

– Говорят, тебя не пускают в церковь, Митфорд?

– А за что его не пускают в церковь, Берт?

– Господь проклял педиков, Макгейл, я читал Библию и знаю, о чем говорю.

– Черт, Митфорд, как ты мог отвернуться от Господа нашего ради того, чтобы подрочить своему дружку?

Томми поднял голову и попытался увидеть лицо Алекса, но тот стоял боком и курил – в открытую курил на улице. Впервые.

– И ты, сраный педик, считаешь, что можешь швырять свою картошку в человека и католика?

– Он это сделал, Моран? – деланно удивился Макгейл. – Я бы тоже не пустил его в церковь.

– Пойдем. – Моран протянул руку, вцепился в ворот футболки Томми и потащил его в узкий переулок, заставленный мусорными баками.

Томми не пришло в голову кричать. Он был зол, зол до тошноты и красных чертей в глазах.

Обкатанная тактика Алекса – хочешь подружиться с человеком – выверни наружу все грязное белье его врагов и обсуди в деталях.

Томми много раз это наблюдал, но не мог подумать, что когда-нибудь Алексу понадобится применить эту тактику против него, Попугайчика.

«Суки, – решил он про себя, – взять бы всех и…»

Дальше не думалось. Перед глазами плыло и кружилось, ноги дрожали.

– Я обещал показать тебе перехват! – крикнул Моран Алексу, загораживающему выход из закоулка-тупичка. – Вот тебе и перехв-а-а…

Он не договорил, наклонился, уперся в землю покрепче и вдруг рванулся с места со скоростью и тяжестью пушечного ядра.

Томми показалось – еще быстрее и тяжелее. Его подкинуло вверх, затылок проехался по стене с эффектом крупной терки и овоща. Но это было меньшее из зол.

Плечо Берта Морана, самого крупного и безжалостного полузащитника футбольной команды, ударило Томми под солнечное сплетение.

Моран не торопился отступать. Он несколько секунд вдавливал Томми в стену, а когда отошел, Томми повалился на землю и забился в тщетном желании сделать вдох.

Ни вдоха, ни выдоха. Томми дергался на земле, извивался, пытаясь хоть как-то протолкнуть в легкие хоть глоток воздуха, но его легкие отказывались расправляться.

Удар, сбивающий с ног огромных парней в полной спортивной защите, пришелся в ничем не защищенное тело.