Текст книги "Выжившим"

Макгейл засмеялся – это Томми расслышал. Он корчился, бился, пытаясь спасти свою жизнь, и не заметил, как Моран стащил с него джинсы, а Кирк сдернул футболку, не заметил, что Алекс исчез, а в узкий проулок снова заглядывает солнце.

Он хрипел и терял сознание, когда его приподняли и свалили в мусорный бак, словно мешок гнилой картошки.

Лязгнула крышка, под Томми что-то лопнуло и обдало вонючей жижей, обертки и пакеты накрыли его с головой, и через долгие секунды наконец-то удалось вдохнуть нестерпимую вонь тухлятины, блевоты и протухших яиц.

Он долго приходил в себя. Снаружи было тихо – Моран и Макгейл ушли, и все-таки Томми не мог собраться с силами и вылезти из бака. Его все еще трясло, каждый вдох отдавался болью, по затылку катились липкие струйки крови.

Идти было некуда и незачем. Томми свернулся на разорванных мусорных мешках и попытался сдержать слезы: стало еще хуже, снова перехватило дыхание.

Куда идти в таком виде? Как добраться домой?

И все-таки он выбрался, потому что больше не мог терпеть жуткую вонь. Его одежды в переулке не оказалось. Томми ощупал ладонью спину, посмотрел на пальцы – мутная оранжевая жижа. С волос капало. Несколько бутылочных осколков вонзились в предплечье. Томми выдернул их, и полилась кровь.

Одежда, телефон, книги… где все это?.. Томми нашел только куртку. Она валялась смятой в углу, за одним из баков.

Надеть ее и побрести домой в трусах, весь обмазанный дерьмом?

Лучше бы Моран насрал мне в рот, в отчаянии подумал Томми. Так хоть можно было проглотить и хрен кто заметит…

Наконец-то полились слезы – злые, отчаянные слезы. Томми побрел к бакам, откинул крышку и заглянул внутрь. Они наверняка выбросили все его вещи сюда. Не ходить же с ними по городу.

Он вытащил один пакет, потом второй, потом еще три, и уже забыл, зачем роется в мусоре, просто бездумно разорял бак, расшвыривал пакеты, банки, бутылки и газетные свертки. Из обувной коробки, упавшей на землю, выскочила наружу мертвая полуразложившаяся кошка. Наверняка рыдающему ребенку было сказано, что она похоронена по всем правилам…

До дна Томми добраться не смог.

Он вытер пятерней вспотевшее лицо, и запах тухлятины стал невыносимым.

– Черт! – выкрикнул Томми, хватаясь окровавленными руками за мокрые волосы. – Твою же мать!

Вот тебе и весна, Томми, вот тебе и – успокоились. Залезай в бак обратно, жри обкусанные гамбургеры с кислой скользкой котлетой, живи на помойке.

Ты не можешь вернуться домой.

Ни в коем случае.

Мама скажет: Томми, я же тебя предупреждала, почему ты меня никогда не слушаешь? Ох, Томми, ты та-ак меня расстроил. Мне становится плохо, Томми.

У меня будет инфаркт. У меня больное сердце. У меня собрание!

Ты сделал это специально, Томми?

Услышав ровное гудение хорошо отлаженного мотора, Томми забился в угол, еле дыша. Только бы никто не увидел. Пусть лучше найдут тут труп через пару недель, но только не напоказ перед всем городом, пожалуйста.

Мотор умолк, и через пару минут солнце снова погасло – в переулок завернул Кит Хогарт и остался стоять в узком проходе.

– Алекс сказал, где тебя найти.

На Ките была спортивная куртка. Такая же, как на Берте Моране.

– Уходи, а… – пробормотал Томми.

– Тебе нужна помощь?

– Мне? – взвился Томми. – Придержи своих ублюдков, Хогарт, и очень мне поможешь. Ты наплодил всю эту мразь, которая ходит по школе, задрав нос. Е… элита – твоя заслуга, Хогарт! Что смотришь? Иди и окуни меня в помойку еще раз. За оскорбление, за то, что мне насрать, умеете вы ловить мяч или нет! Нарушение системы мироздания! Недоносок смеет не уважать заслуги футбольной команды! Не дрочит на нее по утрам, в обед и вечером! Иди, Хогарт, займись мной и похорони в этом переулке – у тебя на все есть право, да? А если не хочешь марать руки – вали отсюда на хрен.

Кит сунул руки в карманы, покачался с пятки на носок и обратно.

– Ты эту речь Морану заготовил? – поинтересовался он.

– Нет. Я надеялся, что он забыл про тот случай.

– Значит, лично ко мне относится, – уточнил Кит.

– Лично к тебе, – упрямо сказал Томми.

Кит подошел ближе, присел перед Томми на корточки.

– Вот ты псих, Митфорд, – с удивлением сказал он. – Я единственный человек, который может тебе сейчас помочь, а ты посылаешь меня на хрен. Разве это логично?

Он снова выпрямился.

– Ладно. Тогда просто иди домой.

Томми подтянул колени к лицу, уперся носом в сложенные руки.

– Не могу я домой, – ответил он. – У меня там и без того проблемы.

– Это я понимаю, – согласился Кит. – У меня самого… есть родители.

«У тебя самого проблемы, Кит».

Томми спрятал лицо окончательно – снова полились слезы. Не остановить.

– Да какого черта ты воешь, – спокойно сказал Кит, не глядя на него.

Ему словно не нужно было видеть Томми, чтобы знать, что тот плачет.

– Хочешь, я покажу тебе, как снять стресс?

Томми отрицательно помотал головой.

– Хватит тебе, – нетерпеливо упрекнул Кит. – Такого способа в вашем городке не знают. Это самое лучшее ощущение из всех возможных ощущений. Поехали со мной. Расслабишься. Только курткой вытрись. Чехлы все равно в химчистку после тебя придется сдавать, но все-таки не стоит тащить мне в машину половину помойки.

Глава 5

Бретт Фарв. Он по-прежнему смотрел с плаката, но теперь молча. Кит запустил руку под матрас, вынул пластиковую упаковку, высыпал на ладонь несколько таблеток и задумчиво отделил сначала одну, потом две. Его трясло.

Он нарушил один из основных запретов – никого не приводить в дом. Никогда.

В душевой второго этажа шумела вода. Кит провел Томми от гаража до двери, неосознанно прикрывая его. Хотелось бы со всех сторон, но не обернешься же вокруг Попугайчика шарфиком!

Справа высокие кусты – за ними двор миссис Хайтауэр, пожилой женщины с лягушечьими глазами. Слева низкий заборчик, скульптурная группа из дельфиниума и флоксов, а за ними двор мисс Белл. Мисс Белл – хромающая на обе ноги старушка-уточка. Насколько Кит знал, она подслеповата, и потому держался справа – все-таки миссис Хайтауэр представляет большую опасность. В тихом омуте, подумал Кит. Он не доверял миссис Хайтауэр.

Она никогда не пыталась познакомиться с миссис Хогарт и самим Китом, зато подолгу охотно беседовала с мистером Хогартом, и Кит от него знал, что ее сын сгинул на какой-то войне, а в гараже у нее висит ружье.

Никогда никого не приводи в наш дом.

Тебе кажется, что ты приводишь в дом друзей, Кит?

Вспомни Сару. Вспомни Сару.

Ты помнишь, что натворила Сара?

Ты хочешь, чтобы мы оставили тебя, как оставили Сару?

Кит вскинул голову и посмотрел на плакат. Ему показалось, что он снова слышит голос Бретта Фарва, величайшего квотербека, каким в дальнейшем должен стать и сам Кит.

Бретт молчал. Кит проглотил одну таблетку и закрыл глаза. Шум воды в соседней с комнатой душевой полился тихим дождем.

Миссис Хогарт, забеременев в первый раз, благодушно принимала поздравления, тихо сидела у врачей, покорно участвовала в закупках коляски и кроватки, и прозрела только тогда, когда на нее не налезло ее любимое платье.

Прекрасная холодная блондинка превратилась в фурию. Миссис Хогарт била посуду и требовала немедленно отвезти ее в больницу и вытащить из нее «это». «Этому» было уже шесть внутриутробных месяцев.

Немедленно собравшийся семейный совет уговорил Оливию Хогарт успокоиться, пообещав ей – если ребенок тебе не понравится, его заберут дед и бабка. Тот самый дед, в которого почти полностью уродился Кит.

Оливия поджала губы и снова погрузилась в тихое оцепенение. Старшая сестра Кита появилась на свет недоношенной, но уже через три дня после ее рождения миссис Хогарт побросала в сумку свои вещи и ушла из больницы. Ее часть договора была выполнена.

Мистер Хогарт жене почему-то не противоречил.

Новорожденная Сара отправилась в дом родителей Оливии, и Кит не знал о ней почти ничего, и долго не мог понять, кем ему приходится милая спокойная девочка, живущая у его деда и бабки.

Рождение Сары повлияло на судьбу самого Кита – Оливия, так переживавшая за свою фигуру и красоту, убедилась, что роды не принесли ее внешности серьезного ущерба, и решилась на повторение эксперимента. Мистер Хогарт очень хотел сына.

Кит познакомился с Сарой намного позже, после смерти деда. Убитая горем бабка не могла следить за молодой девушкой, и Сара переехала в дом своих родителей.

Кит помнил: она передвигалась неслышно, старательно вытирала пыль, помогала миссис Хогарт на кухне. Миссис Хогарт называла ее «милочка» – точно так, как когда-то называла приходящую няню Кита.

Милочка Сара получила комнату рядом с комнатой Кита, но не получила в нее ничего, кроме кровати. Ее сумки и чемоданы стояли в углу и исполняли роль шкафов.

Кит, замкнутый и неразговорчивый, следил за милочкой издалека, не принимая попыток сблизиться.

Она сделала это сама – сама пришла к нему вечером, села на кресло и спросила:

– Как дела?

Кит встал, оперся на стол и промолчал.

Он знал: милочка Сара в их доме – временное инородное явление, но не имел понятия, как с такими явлениями обращаться.

Сара помолчала, ожидая ответа, потом тихо сказала:

– Мы ничуть не похожи.

Кит присмотрелся. Милочкино лицо представляло собой слабую смазанную кальку с лица Оливии Хогарт – все, что у той было ярким, у Сары было тусклым, все, что у Оливии притягивало взгляд, у Сары оказалось вычерчено так мягко и слабо, словно вместо резца творцу попалась беличья кисточка.

Она была милой – не больше.

– Ты очень красивый, – сказала Сара. – У тебя есть подружка?

Киту впервые так откровенно дали оценку его внешности, и вдруг вспыхнул азарт – перед ним симпатичная девушка, живущая в его доме, она считает его красивым, значит…

Следом пополз холодок. Кит вспомнил, что он – родной брат этой девушки.

– У тебя нет подружки, – заключила Сара. – У тебя нет друзей. Тебе никто не звонит, ты никому не пишешь. К тебе не приходят гости, ты никуда не выходишь… и я кое-что видела.

Кит невольно обернулся и посмотрел на дверь.

– Они не услышат, – мягко сказала Сара. – Они смотрят вечернее шоу, и рядом огромная миска с печеньем. Кит, то, что он с тобой делает – это неправильно. Я увидела, что стол весь изрезан, и не знала почему, пока не увидела…

– Ты здесь кто? – разозлился Кит. – Тебе кто позволял вынюхивать и подглядывать?

– Не злись, – сказала Сара. – Иди в полицию, Кит. Я буду свидетелем, обещаю. Я же слышала – ты иногда плачешь…

Кит сдернул ее с кресла и потащил к двери. Сара не сопротивлялась, только развернулась и вдруг обняла Кита, прижала к себе.

Он вытолкал ее и заметался по комнате.

Горечь, черная и горькая, как спитый кофе, душила его. Слабые подозрения насчет методов воспитания мистера Хогарта, которые Кит уничтожал на корню, вдруг укрепились, и картина вырисовывалась отвратительная.

Кит вспомнил: вот он в панике бьется в руках мистера Хогарта, проигрывает короткую борьбу, и за ним закрывается дверь подвала.

Мистер Хогарт поднимается по лестнице с другой стороны двери: Кит слышит его шаги. Темнота. Страшная темнота, населенная тысячей внимательных глаз, надвигается со всех сторон. Ночью было то же самое, и Кит утром пожаловался: ему страшно спать в темноте. Пожалуйста, оставьте мне ночник, сказал он.

Теперь он один на один с этой страшной темнотой.

Дверь заперта.

Кто-то смотрит на него. Кто-то смотрит на него.

Кит кинулся по лестнице вверх, ступеньки обманули его, кинулись под колено, ударили изо всех сил, и – Киту был уверен, – когда он упал, кто-то, сотканный из темноты, потянул его за ногу вниз. Обхватил лодыжку цепкой лапой и потащил вниз…

Его криков никто не мог услышать.

Мистер Хогарт выпустил Кита через два часа, потрепал по голове и подмигнул:

– Чувствуешь себя героем, мальчик? Пойдем обедать.

Со временем Кит научился закрываться. День за днем в темноте подвала он выстраивал собственную линию обороны. Он представлял, как кромсает ножом тела жутких монстров, надвигающихся на него со всех сторон, как пускает им пули в раздутые рогатые лбы, и иногда всем телом ощущал, как теплой лавиной обрушивается на него волна вонючей, липкой крови.

В темноте он видел себя борцом-одиночкой, упакованным в непроницаемый доспех, с оружием в руках.

Грохот выстрелов катился по подвалам, монстры падали, разломленные пополам, выставив наружу дымящиеся кишки.

Через две недели он уже не боялся темноты.

Он приобрел другой страх – страх сдаться и показаться слабым. Потому что они едят слабых. Едят, пропускают через глотку и желудок, потом в прямую кишку, а в конце выдавливают через анус. Они торопятся; плохо переваренные части – руки и череп, выпадают из кишки последними. И они все еще похожи на человеческие. Человеческие руки в груде дерьма.

Кит вспомнил: это было намного позже. Он подавился крекером и испугался. На секунду показалось, что он умрет из-за чертового куска в глотке. Мистер Хогарт помог ему продышаться, а потом принес длинный узорчатый шарф Оливии Хогарт.

– В жизни может случиться что угодно, – пояснил он. – Ты ничего не должен бояться. Когда человек боится, он начинает вести себя бестолково. Кит, я все проконтролирую. Но ты должен почувствовать, как боишься, и должен победить этот страх.

И он затянул шарф на шее Кита, придавил ему грудь коленом.

Кит вспомнил: мистеру Хогарту было тяжело его держать. Его вспотевшее, красное от натуги лицо, нависшее над Китом, показалось ему жалким. Но сам он выглядел еще более жалким: размахивал руками, выгибался, хрипел и никак не мог взять свое тело под контроль. Глупое тело вело себя именно так, как предсказывал мистер Хогарт – бестолково.

Кит вспомнил.

Подумал немного и пошел к Саре. Она сидела на кровати и листала журнал. Увидев его, отложила журнал в сторону.

– В этом нет ничего плохого, – твердо сказал Кит. – Отец заботится обо мне. Если бы не он, я бы до сих пор боялся темноты.

Сара пожала плечами.

– Я тоже боялась темноты, когда была маленькая. Сейчас прошло. А как прошло у тебя?

– Само прошло?

– Само. Я стала старше, и подкроватные монстры исчезли. У детей богатое воображение.

Кит посмотрел по сторонам, не нашел, куда сесть, и сел на пол.

– Для девочки это нормально, – сказал он. – Девочек воспитывают иначе. Им не нужно выживать, найдется кто-нибудь, кто защитит.

Сара рассмеялась.

– Кто, Кит? Кто меня защитит? Ты?

Кит не защитил ее. Он не знал, чью сторону должен был принять – ее или родителей.

Он не знал и молчал, когда Оливия собирала вещи Сары, швыряя в сумки все, что попадалось ей на глаза.

Он не спустился вниз, чтобы попрощаться с ней.

И он поддакнул Оливии вечером, когда та удовлетворенно вздохнула и сказала:

– Наконец-то мы снова семья…

А мистер Хогарт поднял глаза от газеты и сказал:

– Никогда никого не приводи в наш дом, Кит.

Кит разгрыз вторую таблетку. Сначала он сомневался – стоит ли после этого садиться за руль, но теперь мышление приобрело такую четкость, что он убедился – стоит. Стоит и нужно.

Он не смог защитить Сару, но теперь все можно исправить. Он не смог пойти против родителей тогда, но теперь он старше, и сможет. Ничего не бояться. Главное – ничего не бояться. Тот, кто боится – проиграл.

Кит глянул на часы. Оказывается, прошло всего семь минут. Вот она какая, вечность.

Он поднялся, вышел из комнаты и коротко стукнул в дверь душевой.

За дверью тут же умолкла вода. Несколько секунд было тихо, потом ручка дернулась, раскрылась пахнущая теплом и мылом щель, полная пара.

Томми, видимо, отмывался кипятком.

Пар запорошил зеркало, опустился на кафель тяжелыми каплями. От помойной вони не осталось и следа.

Томми стоял у раковины и сосредоточенно умывался. Рыжие мокрые волосы стали красными, поднялись хохолком. Между пальцев сложенных рук сочилась вода. Он помотал головой, поднял голову. Ресницы слиплись, зеленые глаза стали ярче.

И небывалая ясность мышления вдруг покинула Кита. Он с трудом понял и вспомнил, кто находится в его душевой. Томми словно заново появился в его жизни – вылупился из полиэтиленовых занавесок, уголок которых прилип к его влажному плечу.

«Им не нужно выживать, найдется кто-то, кто защитит».

Зачем Попугайчику выживать?

Найдется, тот, кто.

На Томми его, Кита, шорты. Слишком широкие, слишком длинные, и все в темных пятнах брызг.

Нужно найти ему джинсы и футболку.

Время-время, почему ты так немилосердно долго тянешься? Сколько минут Томми смотрит на Кита? Или секунд?

– Я научу тебя не бояться, – сказал Кит. – А ты научишь меня. У нас разные страхи.

И обнял Томми, как когда-то Сара обняла его самого.

Томми то ли плачет, то ли это все еще вода стекает с волос и каплями спускается по его щекам.

Томми не сопротивляется и не вырывается. Он замер.

Притворись мертвым, замри, и беда пройдет мимо.

– Ничего я тебе не сделаю, – сказал Кит. – Я на твоей стороне.

* * *

Мелькнули улицы и дома. Тихий город укатился прочь вместе с медленно ковыляющей мисс Белл, Речной улицей, полной разноцветных обрывков, мостом с коваными перилами, парком, наполненным лиственным шумом.

Томми сидел на переднем сиденье, в узкую грудь впился ремень безопасности.

Кит заметил – стоит только добавить скорости, как глаза Томми широко распахиваются. Это состояние, в котором человек может забыть обо всем – обо всех бедах и проблемах.

Это состояние единения с дорогой, с милями, уходящими под колеса.

Город последний раз подпрыгнул и исчез.

Открылась трасса, закругленная у горизонта. Навстречу ей Кит разогнал «форд» до предела. Томми дернулся, потянулся и отщелкнул застежку ремня безопасности. Ремень исчез со змеиным свистом.

«Форд» летел, опрокидывая назад деревья, столбы и указатели. Мелькнуло пятно – кто-то голосовал на обочине. Пыль вилась тонким шлейфом.

– Поворот, – хриплым шепотом сказал Томми.

– Поворот?

«Форд» с визгом описал полукруг, похожий на ножевую рану консервной банки, вздрогнул, затрясся и снова набрал скорость.

– Охренеть, – сказал Томми. – Охренеть! А если полиция?..

– Станем героями местных новостей, – откликнулся Кит. – Погоня по шоссе, вертолет и пять машин с мигалками.

Томми откинулся на спинку кресла и засмеялся.

– А потом?

– А потом, – сказал Кит, – мы остановимся в тупике, у нас закончится бензин, я выйду из машины с карабином и успею сделать пару выстрелов, пока меня не прикончат.

– Что в это время буду делать я? – поинтересовался Томми.

Кит пожал плечами.

– Что ты хочешь делать?

– У тебя нет второго карабина?

Кит рассмеялся.

– Ты это серьезно, Попугайчик?

– Я так же, как и ты.

И повисла пауза. «Форд» карабкался наверх по узкой проселочной дороге, к светлой рощице, украшавшей холм.

Машина остановилась у кромки рощицы. Отсюда не видно было ни шоссе, ни города.

Кит достал из багажника охотничий карабин.

– Патронов пять, – сказал он Томми, заряжая карабин. – Больше я взять не смог – будет заметно. Но этого хватит, чтобы тебе объяснить.

Томми молча смотрел на его руки, на привычные движения, на поблескивающее дуло и потертый приклад.

Кит искоса взглянул на него, передернул затвор и шагнул в сторону.

Томми остался стоять у машины и смотреть в направленное на него дуло. Он не шевельнулся, только быстро и страшно побелел.

– Отойди от моей тачки, – сказал Кит и дулом карабина проводил Томми на пару метров в сторону. – Встань здесь.

Томми повиновался. Джинсы Кита были ему велики, и он машинально поддернул их одной рукой, а потом рука безвольно упала вдоль тела. Кит видел, как у него дрожат колени и как напряглись ключицы в слишком широком вороте футболки.

– Что ты будешь делать, если твой друг окажется не другом? – выкрикнул Кит, заглушая ветер. – Что ты будешь делать, если на тебя направлено оружие?

Томми стоял молча. Глаза у него затянулись обморочной мутью.

– Что ты будешь делать? Прятаться в помойку? Плакать? Сделай что-нибудь, Митфорд, иначе я тебя прикончу! Я считаю до пяти! Раз! Два!

Томми медленно потянул руки к лицу, но передумал и застыл в странной позе.

– Три! Митфорд, это не шутка! Я закопаю тебя в лесу, и никто не найдет! Собрался плакать? Хочешь мне что-то сказать?

Ветер усилился, и Кит привычно подал дуло карабина чуть правее.

Томми уловил это движение и вдруг выпрямился.

– Стреляй, – громко сказал он. – Я все равно не знаю, как объяснить матери, где моя одежда и телефон…

– Пять, – сказал Кит и нажал на курок.

Выстрел ударил в ветряной гул, с деревьев поднялась стая маленьких птичек и с паническим чириканьем закружила в темнеющем небе.

Деревья дрогнули.

Кит забросил карабин на плечо, как научил его отец, который любил молодецкие охотничьи позы, и подошел к лежащему на траве Томми.

Он стоял над Томми, но смотрел на кружащихся над ними птиц.

– В человека попасть куда легче, чем в такую мелкую птаху, – сказал он. – Стрелять маленьких птичек нужно уметь…

Он знал, что поступил правильно, но не мог совладать с собой – ему было остро жаль Томми.

– Все хорошо, – сказал он, бросая карабин на землю и садясь рядом с Томми. – Все хорошо. Ты молодец…

«Ты теперь герой, мальчик!»

– Томми, – позвал Кит. – Понимаешь, меня так воспитали… мне так легче…

«Чувствуешь себя героем, мальчик?»

– Меня так воспитали! – закричал Кит, хватая Томми за руки. – С самого детства! Я не виноват! Понимаешь? Томми… Он всегда говорил – так надо… Мне всегда помогало!

«Твой полузащитник получил травму, Кит?»

– Господи, да заткнитесь же!

Томми шевельнулся, сел и осмотрел себя.

– Хогарт, – дрогнувшим голосом проговорил он. – Ты говорил, что я псих?.. Ты мне сказал, что я псих?

Кит повернул голову. Томми смотрел на него с тупым любопытством. Так попугайчики наблюдают за хозяевами сквозь прутики клетки.

– Ты псих, – ответил Кит. – Одежда, мама… Если бы я хотел, то мог бы тебя убить.

Томми опрокинулся на спину. Птахи, потревоженные выстрелом, возвращались на свои места и вскоре закачались на тонких веточках на окраине шумящей рощи.

– Я тебя сейчас очень люблю, – сказал Томми. – У тебя еще четыре патрона, и по этой причине я тебя так люблю, что… вышел бы за тебя замуж. Стокгольмский синдром?

– Не знаю… но если я женюсь и у меня будут дети, я буду душить их в подвале, чтобы они выросли настоящими мужиками. Все, даже девочки.

– А я выращу типов вроде моей мамаши – они будут ходить во все церкви подряд и убивать животных.

Кит слабо улыбнулся.

– Эти четыре патрона… хочешь пострелять?

– Хочу, – сказал Томми и поднялся, опираясь на дрожащие руки. – Вон то дерево будет Бертом Мораном.

– Ты в него сначала попади.

И снова взметнулось птичье облако. Кит положил руку на руку Томми и вместе, одним общим движением, они передернули затвор.

* * *

Кит вернулся домой поздно вечером. Он поставил в гараж «форд», покрытый пылью, осторожно вернул на место карабин – тот занял свое место между обрезом Savage-Springfield и пистолетом TEC-9.

Он медленно шел к крыльцу, сберегая удивительное ощущение – он наконец-то не один. Раньше он смутно подозревал, что ему стоит держаться особняком, никого не впуская в свою жизнь и ни к кому не проявляя интереса.

Сара сказала – тебе нужно обратиться в полицию, Кит.

Это была неправда. Киту не нужна полиция. Но все, кто его окружал, могли думать иначе. Все, кто вокруг него – люди без малейшего понятия о страхе. Они привыкли опираться на закон и не знают, что закон бессилен там, где все совершается правильно.

Сара смирилась. Она приезжает изредка и привозит таблетки, без которых Кит не может спать – это всего лишь бессонница, Кит, ею страдают множество людей.

Таблетки, без которых попытка заснуть оборачивается кошмаром. Это всего лишь кошмары, они всем снятся.

Многие принимают таблетки.

Сара смирилась и больше не подбивает Кита на посещение психиатра, на анонимные звонки в полицию… Она начинает понимать, что все правильно.

Она только начинает, а Томми принял сразу. Он даже не удивился. Сказал только, что родители – это важно и ничего с таким не поделаешь. Томми сказал, что понимает, потому что до сих пор не смог назвать свою мамашу сукой. Где-то в глубине души он уверен, что она все делает правильно. И Кит тоже уверен.

Томми сказал, что те, кто поступает неправильно – это Моран, Макгейл и Минди. Отчасти неправильно поступает Алекс Митчелл. Вспомнив его, Томми нахмурился. И даже Карла иногда поступает неправильно.

Кстати, оборвал Попугайчик сам себя, я слышал, Минди вот-вот станет твоей подружкой… Девчонки разбалтывают все, и Карла не исключение, она где-то слышала… Если ты будешь парнем Минди, то я не смогу с тобой общаться, сказал Попугайчик.

У меня было с ней неудавшееся свидание, ответил Кит. Я не перезвонил, и она злится. Ничего в этом нет, Томми.

Томми глянул коротко и смутился. Прости за расспросы, сказал он. Я сам не знаю, зачем спрашиваю.

Все нормально. Все нормально, Томми.

Кит довез Томми до дома – тот накинул ремень безопасности и долго возился, пытаясь отстегнуться. Кит не стал включать свет и молча ждал, пока Томми справится с ремнем.

– Я тебя не сдам, – сказал Томми. – У меня спросят, в чьей я одежде, но я тебя не сдам.

Он взялся за ручку двери, но не торопился выйти.

Тогда Кит обхватил его одной рукой и прижал к себе. Несколько минут они сидели молча. Томми тихо дышал, прижавшись виском к плечу Кита.

– Давай, Попугайчик, – в конце концов сказал Кит. – Полетел.

Томми кивнул и вышел из машины. Кит следил за ним до тех пор, пока дверь дома Митфордов не закрылась за ним.

А теперь он открывает собственную дверь.

Хогарты принимали неожиданных гостей. На диванчике чопорно сидела миссис Хайтауэр и маленькими глоточками тянула чай из фарфоровой пузатой чашечки.

Напротив нее с выражением холодной вежливости сидела миссис Хогарт, а рядом с ней красный и надувшийся мистер Хогарт. Меж чашечек на столе особняком держалось блюдо с бисквитными крошками.

Завидев Кита, миссис Хайтауэр поднялась, моргнула лягушечьими глазками и начала прощаться.

Кит посторонился, пропуская ее.

Миссис Хогарт тут же отправилась на кухню, прихватив блюдо с крошками. Мистер Хогарт жестом приказал Киту сесть.

Рядом с его блюдечком лежал нож с острым кончиком и белым лезвием.

– Сегодня у нас день гостей, – сказал мистер Хогарт. – Званых и незваных. Миссис Хайтауэр пригласил я. А кого притащил ты?

В дверях показалась миссис Хогарт.

– Кит, – укоризненно сказала она. – На полочке в ванной беспорядок. Я расставляла бутылочки и флаконы по цветам, а теперь они перемешаны.

– Я сейчас разберусь, – утешил ее мистер Хогарт, и Оливия снова исчезла.

Мистер Хогарт долго и молча переставлял чашечки, освобождая место на столе. Кит смотрел на его руки и машинально подсчитывал количество почти сквозных вмятин на поверхности, до этого прикрытой кружевной скатертью-салфеткой.

– Ты привел сюда мужчину, – сказал мистер Хогарт. – Миссис Хайтауэр заглянула в окно и увидела, что он ходил здесь голым. В душе переставлены флаконы. Я говорил, что театры не доведут тебя до добра.

Он дернул руку Кита и прижал его пальцы к столу. Размахнувшись, всадил нож в стол. Лезвие слегка царапнуло предплечье.

– Я воспитываю тебя настоящим мужчиной, Кит, – задыхаясь, выговорил мистер Хогарт, – я всю жизнь на это положил. А ты притаскиваешь в мой дом голых мужиков.

Нож снова ударился в столешницу, чашечки зазвенели.

Кит прикрыл глаза. Он не хотел видеть лезвие, не хотел думать о нем – привычка. Это раньше было страшно, а теперь он знал – просто не нужно думать о том, что какой-то лысый мужик колотит охотничьим ножом возле твоей руки.

– Смотри на меня! – заорал мистер Хогарт, срываясь на визг. – Я тебя сейчас ничему не учу! Я спрашиваю – как ты до этого докатился? Что ты с ним тут делал?

Удар. Еще удар. Снова слегка обожгло кожу.

– Я твой отец и требую ответа! Не заставляй меня снимать с тебя штаны и проверять твою задницу! Думаешь, я не сделаю этого? Думаешь, ты взрослый? Ты такое же малолетнее дерьмо, каким был в детстве, когда боялся спать один! Ты думаешь, ты что-то из себя представляешь? Это мне решать, а не тебе! И я решаю – ты по-прежнему сопливая баба, ты по-прежнему слабак! И если я решу, ты снимешь штаны! Вставай и снимай штаны, Кит! Это я тебе сказал, твой отец!

Кит молча поднялся.

– Дорогой! – донесся голос миссис Хогарт. – У него смята постель! Я утром…

Голос миссис Хогарт не пробился сквозь звон и грохот. Маленький кофейный столик не выдержал веса мистера Хогарта и распластался на полу, сломав все свои ножки. Пузатые фарфоровые чашечки покатились и рассыпались на крошечные кусочки. Вазочка выплюнула порцию джема, и мистер Хогарт вляпался в джем рукой.

– Ах ты!.. – с удивлением забормотал мистер Хогарт, пытаясь подняться. – Ах ты, сучонок!.. Это ты на отца? Это ты со мной, отцом?..

Кит отодвинулся. Ему стало до омерзения противно: маленький человечек, копошащийся на полу, красная лысина с вздыбленными над ней волосками, пальцы, испачканные в варенье… Отлетевший в сторону потертый тапочек.

Жалкое зрелище. А ведь Кит ничего ему не сделал. Просто подтолкнул плечом, как на поле подталкивал раннинга чужой команды, сбивая его с толку и вовлекая в кружение полузащитников.

– Я ему сейчас покажу, – хрипел мистер Хогарт, ища очки. – Я ему сейчас покажу, кто здесь настоящий мужчина… Оливия, неси револьвер! Он у меня сейчас обделается…

Миссис Хогарт вбежала в гостиную, как белка выбегает на тропинку в парке – бестолково и испуганно.

– Кит, зачем ты ударил папу? Дорогой, поднимайся, кругом стекло…

– Я его ударил? – удивился Кит. – Да он просто на ногах стоять не умеет.

– Он твой отец…

– Я твой отец!

– Ох, бля… – сказал Кит и рассмеялся. – А ты не могла выбрать мне в отцы что-нибудь такое, что хотя бы похоже на мужика?

– Сучонок! – заорал мистер Хогарт. Он уже нацепил очки и теперь нервно пытался попасть ногой в тапочек. – Это все твой папаша, Оливия! Он всегда оскорблял меня при сыне! Он ни во что меня не ставил! Это он научил моего сына таким вещам!

– При чем здесь папа, дорогой… – растерянно лепетала миссис Хогарт, собирая стеклышки в ладонь.

– Он! Он! – визжал мистер Хогарт. – Он сказал, что отдает тебя мне только потому, что ты дурра! Тупая дурра! Тупая дуу-у-у-р-ра!

Миссис Хогарт бросила осколки на ковер, привалилась к дивану и тихо заплакала.

– Я вызову полицию! – заорал мистер Хогарт, выставляя вперед руку с небольшим синяком у локтя. – Я вызову полицию, и они уделают тебя, выродок!

Миссис Хогарт заревела сиреной.

Кит развернулся и вышел. В кухонном окне он увидел прямоугольничек окна миссис Хайтауэр. Сама миссис Хайтауэр тут же опустила штору и ушла вглубь комнаты.

Кит заперся у себя, сбросил на кровать пропыленную куртку, хранившую еще запах пороха и пыли.

Внизу выли и орали.

Кит раскрыл ноутбук, терпеливо выждал загрузку и сразу же выбрал в меню закладок блог Томми.

С того момента, как Томми ушел домой, прошло не больше полутора часов. Может быть, его буря уже тоже миновала, и он успел оставить какую-то запись?