Текст книги "Заблудившийся рассвет"

Загид опасливо огляделся по сторонам и постарался окончательно успокоить своих спутников, а заодно и себя самого:

– И что тут такого? Подумаешь!.. Пошутил товарищ… Посмеялись и всё… Прошло-проехало… Шутка, понимаешь?.. А ты ещё обижаешься… Да-а, не хватает ещё нам сознательности, революционной смелости…

XII

Угроза голодной смерти миновала. Жизнь возвращалась. Народ повеселел.

Однако учиться Ахметсафе в этот год не пришлось, и тому было несколько причин. Во-первых, уехала Загида… Она взяла справку об окончании двух курсов института и укатила вслед за Такташем в далёкий Ташкент. Простилась и с Ахметсафой. Когда она сообщила о своём отъезде, Ахметсафе показалось, что на него вдруг обрушился высокий потолок студенческой аудитории. Сквозь его затуманенное сознание доносились девичьи слова:

– Не раскисай, если ты джигит! Не будь растяпой! Если хочешь, проводи меня до поезда. А я всё равно отыщу Такташа. Расстанемся с тобой друзьями, хорошо?

Ахметсафа с трудом взял себя в руки, но не удержался от попытки отговорить девушку:

– Не спешила бы ты, Загида. Закончи учёбу, а там видно будет… Такташ никуда не денется… Может быть, вместе в Ташкент поедем…

Девушка его робкое предложение проигнорировала, сказав:

– Я не могу забыть Такташа, не могу вытеснить его из моей души, это выше моих сил, и пожалуйста, не осуждай меня за это. Он целиком завладел всеми моими помыслами, моей душой, сердцем, чувствами… Он – мой прекрасный и благородный принц… А всё-таки хочется поближе познакомиться с этим Такташем.

Бедный Ахметсафа уже не понимал, шутит девушка или говорит серьёзно. Впрочем, Загида тут же сменила тему разговора:

– Теперь много татар удирает в Ташкент. Кому хочется умирать здесь от голода под победоносные фанфары большевиков? Неизвестно, каким будет лето… Всё в руках Аллаха, Ахметсафа. Как бы мы ни носились здесь со своим комсомолом, задрав хвосты к небу, но есть суд высший – Божий…

Было ясно как день, что Загида твёрдо решила уехать, и от этой идеи ни за что не откажется. Она даже целую философскую базу подвела под своё решение. Откуда такие мысли у юной девушки, только вчера расставшейся со своими куклами?

– Аллах не зря дал человеку разум. Вообще, ничего не даётся зря. Во всём есть какой-то смысл. Есть разум – есть и мысли. А если в голову приходит мысль, то и её внедряет в тебя Всевышний. Если я решила ехать, значит, эту мысль внушил мне Бог. Так уж суждено, друг мой… – на кончиках её ресниц заблестели слёзы. – Как устроюсь там, напишу подругам письмо, от них узнаешь обо мне…

И девушка, не дожидаясь ответа, побежала вниз по лестнице.

Ахметсафа не пошёл её провожать. То ли обида поднялась на девушку, то ли он просто заупрямился… Впрочем, всё это не важно. Ахметсафа очень тяжело перенёс разлуку с любимой. В институт идти уже не хотелось. Что там делать без Загиды?

Но была ещё одна причина, по которой институт вычёркивался из ближайших планов Ахметсафы. Вернулся, наконец, воевавший с колчаковцами старший брат Гумерхан и тут же приступил к строительству нового саманного дома[36]36
  Саманный дом – дом, построенный из кирпича-сырца с примесью соломы или каких-нибудь волокнистых веществ.


[Закрыть], не желая ютиться в «курятнике» бабушки Таифе. Сначала он нанялся батраком к одному зажиточному односельчанину, но зимой председатель Зариф абзый пригласил его на работу секретарём сельского совета. Возле власти, как известно, и возможностей больше, вот и задумал Гумерхан соорудить новое родовое гнездо. Болело у него сердце при виде пепелища на месте сгоревшего дома. Кроме того, бывалому солдату, прошедшему огонь и воду, никак нельзя без собственного дома. Словом, как только завершились весенние полевые работы, Гумерхан посоветовался с Ахметсафой и решил отозвать с наёмных работ младшего Ахметхана, хозяин которого, Бадрутдин бай, не смел противиться решению представителя власти, понимая к тому же, что дни кулаков и баев сочтены.

Работа закипела. Сначала очистили пепелище, собрав и выбросив в речку остатки сгоревших брёвен и утвари. Примчалась на подмогу и вездесущая Бибкей. Она по-прежнему жила у мачехи, и Шамсия с Фатхуллой давно стали её приёмными родителями.

Фундамент дома заложили в течение недели. Теперь надо было изготовлять и класть саманные кирпичи…

Ахметсафа с друзьями снова открыли мастерскую по ремонту и пошиву сапог. К сапожникам присоединился и Саттар. Нашлись и подмастерья. Председатель сельсовета Зариф абзый одобрил деятельность молодёжной артели, помогал ей чем мог, частенько заходил в мастерскую.

…К середине лета поползли слухи, что в окрестностях села промышляют воры и разбойники, всякие враги советской власти. Сельские активисты и коммунисты под руководством Зарифа абзыя создали в целях защиты села отряд ЧОН[37]37
  ЧОН – часть особого назначения.


[Закрыть]. Так назывались отряды, организованные местными партячейками для борьбы с контрреволюцией, укрепления порядка и охраны государственной собственности. Члены отряда стали нести по ночам дежурство в окрестностях села.

Однажды Гумерхан принёс в дом ружьё. При виде боевой винтовки у Ахметсафы загорелись глаза, он даже пожалел, что не является бойцом ЧОНа. В мире происходило столько событий, а комсомолец Ахметсафа, склонив голову, шьёт сапоги, а по ночам храпит за печкой. И это жизнь? Нет, надо что-то предпринять! Но что? Ахметсафа решил посоветоваться с Саттаром.

– В ауле есть комсомольская ячейка, она и должна что-то предпринять, – ответил Саттар. – А что касается ЧОНа… Так ведь там в основном бывшие солдаты, имеющие боевой опыт… А мы? Ни оружия, ни командира. И приказа такого нам ещё не было…

– А кто должен отдавать приказ? – вскинулся Ахметсафа. – Почему мы должны ждать распоряжений сверху? Разве мы не комсомольцы, чтобы сторониться настоящего мужского дела? Бери пример с Мусы – он росточком-то чуть выше винтовки со штыком, а город охранял от бандитов. Вот!

– Но откуда нам винтовки взять? – спросил Саттар. – Нельзя же выходить в ночное дежурство с палкой в руках наперевес. Кроме того, нужно подымать остальную молодёжь. О чём думают в комсомольской ячейке? Не станут ли они на нас шикать: мол, всю зиму в городе тараканов давили, а сейчас из себя бойцов изображают? А?

– Нет! Такого они не скажут! Во всяком случае, мы дадим им правильный ответ, объясним с позиции революционной сознательности, – убеждал его Ахметсафа. – Что касается оружия, я могу взять из дома винтовку Гумерхана, ведь абый всё равно чуть ли не каждый день в сельсовете ночует, видимо, так ему приказано. Вот уже с неделю он домой только днём приходит, а о винтовке как будто забыл. Хотя в сельсовете, поди, оружия всякого навалом.

– А у нас в доме есть охотничье ружьё, – сказал Рахим. – Отец спрятал его на чердаке, да так и не тронул с тех пор. Не до охоты нынче. Года три, наверное, прошло, ружьё, небось, заржавело. Почистить надо будет.

– Вот видите! – радостно воскликнул Ахметсафа. – А вы говорите: с палкой наперевес… На троих – два ружья! Это неплохо! Ну, один из нас пусть с палкой или дубинкой будет. В умелых руках и палка грозным оружием станет.

…Глухая ночь. Со стороны Сакмары движутся чьи-то тени… В прорехах потрёпанных туч изредка выглядывает луна, тускло обозревая окрестности, и тогда тени останавливаются, оглядываются и в тревоге перешёптываются. Убедившись, что всё спокойно, они идут дальше: Ахметсафа, Саттар и Рахим несут ночное дежурство, охраняют покой села.

Долго бродили они по окрестностям, не обнаружив ничего подозрительного, а потому постепенно успокаивались, расслаблялись. Глаза уже привыкли к темноте. Наличие ружей добавляло смелости и почти вытеснило первоначальные ночные страхи. Джигиты осмелели настолько, что начали разговаривать не шёпотом, а нормальным голосом, забыв вероятно, что на боевом посту они ни коем случае ничем не должны выдавать, обнаруживать себя. Вдруг за углом кладбищенской изгороди на бравых бойцов надвинулась исполинская тень какого-то страшного призрака, привидения!.. Ах!.. Доблестные стражи порядка обомлели от страха. Раздался стук выпавшей из чьих-то рук винтовки.

– Кто тут ходит? – раздался знакомый бас председателя сельсовета Зарифа абзый. – Куда путь держите, полуночники? Чего вам не спится?

– М-м… М-мы… – заикнулся смущённый Ахметсафа. – Ком… Комсомольцы мы… На дежурстве…

Зариф абзый от души рассмеялся.

– А-а-а!.. – иронически протянул он. – Вижу теперь, что это наши смелые комсомольцы, чуть не падающие в обморок от ночного окрика.

Нагнувшись, он поднял с земли выпавшую из рук Рахима охотничью двустволку.

– Не комсомольцы вы, а тюфяки! – продолжал он смеяться над друзьями. – Заморыши! Кто разрешил вам выходить на дежурство без регистрации в сельсовете, а?

Ахметсафа осмелел:

– Все активисты вышли на борьбу с разбойниками и врагами советской власти. Считаю, что в такое время комсомольцам негоже отсиживаться на печи. Вот мы и решили…

– Решили они… – пробурчал Зариф, зажигая спичку и всматриваясь в лица ребят. – Чьи же вы дети, ну-ка, посмотрю… О-о! Никак наши студенты, горожане! Ахметсафа, Саттар, Рахим… А я-то считал, что это среди сельской молодёжи нашлись такие сознательные, что вышли, наконец, на ночное дежурство, тем более, что они и задание получили. Но, видно, у этих сорванцов по ночам совсем другие дела на уме. Гм-м… А ты, Каеш-Ремень, молодец! И всё-таки будьте осторожны, ребята, сегодня, так и быть, дежурьте, а в другие дни выйдете на дежурство вместе со взрослыми бойцами, договорились? Хотя можете и вовсе не выходить, раз при виде человека со страху ружьё из рук роняете…

Рахим покраснел и, взяв своё ружьё обратно, постарался оправдаться:

– Да вот, Зариф абзый, лямка совсем подгнила. Проклятье!.. Только я сдёрнул ружьё с плеча, лямка возьми да порвись… Шайтан!..

Друзья добродушно рассмеялись, а Зариф абзый исчез также внезапно, как появился. Юные дружинники двинулись дальше и остановились, дойдя до дороги, пересекающей холмистую местность. Вокруг ничего подозрительного не наблюдалось. Скоро рассвет… Ночная прохлада пробирала ребят до костей, глаза слипались, отчаянно хотелось спать… Придётся до обеда отсыпаться, а мастерскую открыть после полудня.

Друзья повернули к селу, намереваясь идти домой, где их ждала мягкая тёплая постель, как вдруг услышали топот конских копыт: прямо на них скакал всадник! Парни приникли к земле, гадая: кто бы это мог быть? В такое время? Получив первый урок мужества от Зарифа абзый, друзья на этот раз вовсе не желали выглядеть трусами, напротив, были полны решимости проявить отвагу и бдительность. Молча, не сговариваясь, шагнули они поближе к дороге. Не было сомнений в том, что всадник проедет мимо них. Тогда они постараются разглядеть его. Но всадник свернул метрах в пятидесяти от засады и пошёл огородами в сторону Сакмарки. Ребята бросились вдогонку, вмиг забыв о ночных страхах и привидениях. Грудь их была полна отваги! Им не терпелось выяснить личность ночного путника, разобраться в причинах его странного путешествия. Зря, что ли, они, пожертвовав сном, вышли на ночное дежурство? Вот и подвернулся случай отличиться. Странно, что всадник не заехал в село, а свернул к реке. Что у него на уме? Осторожно следуя за всадником, можно было узнать, куда, к кому он направился. Если он захочет переплыть речку и скрыться, то на этот случай у бойцов наготове ружья. Сначала пальнут в воздух, а потом… Что потом?… В деревне поднимутся чоновцы, настигнут беглеца… Кони у чоновцев хорошие, ходкие. А беглец долго не сможет прятаться, потому что и в лесу расставлены дозоры чоновцев.

Всадник не спешил. Парням даже удалось приблизиться к незнакомцу. Осторожно, чтобы не выдать себя, разглядывали они всадника: немолодой, худощавый, но высокий. Начинало светать… Всадник, оказывается, и не думал скрываться за речкой, а направил своего коня через огороды в сторону какого-то дома, потом резко свернул направо и скрылся среди хозяйственных построек.

Друзья поспешили туда, где скрылся незнакомец, и проследили, как всадник прошёл мимо заброшенных домов, через чьи-то открытые или незапертые ворота, перемахнул ветхую изгородь, протиснулся сквозь переулочек и вышел на окраинную улицу. Всадник был явно из местных, потому что знал село как свои пять пальцев. Вот он свернул на приречную улицу, снова проехал огородами, спрыгнул с коня, открыл задние ворота двора, завёл в конюшню скакуна, закрыл за собой «чёрный» ход, а сам зашёл в дом с парадного входа, то есть со стороны улицы. Послышался женский голос, мужчина что-то ответил, и всё вокруг снова затихло, словно вымерло. Ни звука, ни шороха… Будто не было ни коня, ни всадника…

Ахметсафа шепнул на ухо Саттару:

– Ведь это дом Фатхуллы абзый.

– Знаю, – ответил Саттар. – Они же недалеко от нас живут. Но у них нет лошади. Странно… Откуда он, да ещё верхом на непонятно чьей лошади, возвращался в такую рань?

Рахим выразительно прошипел:

– Как же!.. Лошади у бедного Фатхи нет… Рассказывай сказки кому-нибудь другому. Да он же потомственный конокрад. Рисковое у них ремесло… Значит, и Фатхи решил продолжить «подвиги» своих предков. Видно, сразу же после войны и стал конокрадом…

– Что же нам делать? Что предпринять? – в растерянности спросил.

Ахметсафа, понимавший, что просто так, без причины в дом ломиться нельзя, тем более, что там спит его любимая сестрёнка Бибкей, ничего не подозревавшая о разбойничьих наклонностях приёмного отца.

– Что предпринять? Взять да кожу мять, – усмехнулся в ответ Саттар. – Прежде всего нужно найти Зарифа абзый, созвать дружинников, пригласить понятых, и потом только войти в дом и предъявить обвинение. А мы одни, втроём, что можем сделать? Да ничего! Рахим, посмотри, нет ли где на улицах ночного дозора, потом дашь нам знать. Мы будем ждать здесь, у сарая. Ружьё оставь, оно нам нужнее.

Через час Рахим доложил:

– Никого на улицах нет. Ни души!.. Хоть любой дом грабь, на выбор!.. Сельсовет на замке.

– Стало быть, бойцы разошлись уже на рассвете. Оно и понято: ведь скоро стадо погонят, – пояснил Саттар. – Нам здесь больше околачиваться нельзя. Что будем делать, Ахметсафа?

– Мы для чего на дежурство вышли? – сердито отозвался Ахметсафа. – Чтобы охранять село от воров и разбойников, так? Если где-то дело нечисто, надо разобраться, разъяснить ситуацию. Сейчас мы постучимся в дверь и спросим Фатхуллу, откуда он раздобыл коня и вообще, где он шляется по ночам.

Рахим возразил:

– Зачем нам всё это? Разве Фатхулла враг? Да ничуть… Какой он враг?.. Хе-хе… Нечего беспокоить людей, пошли по домам, спать хочется, и так ноги еле держат.

– Если хочешь, дуй домой, тебя здесь насильно никто не держит! А я начатое дело на полпути не брошу, – заупрямился Ахметсафа и решительно шагнул к дому. За ним последовали Саттар с Рахимом.

Отодвинув щеколду, они открыли ворота и зашли во двор. Сомнениям не оставалось места. Ахметсафа сначала осторожно, а потом громко постучал в дверь. Внутри послышалась чья-то возня, тихие слова, топание босых ног… Наконец, хозяин распахнул дверь, даже не спрашивая, кого это нелёгкая принесла в такое раннее время. Друзья опешили, тараща глаза на одетого в белую ночную рубашку Фатхуллу, будто это был ночной призрак с кладбища.

Фатхулла спросил как ни в чём не бывало:

– А, Каеш-Ремень! Чего тебе не спится?

Выглядел он слишком уж непринуждённо, и друзья заподозрили, что Фатхулле известно всё о ночных «приключениях и погонях» юных патрулей.

Ахметсафа быстро пришёл в себя и нарочито громко сказал:

– Мы на дежурстве. Патрулируем деревню.

Давая понять, что ничуть не робеет перед хозяином, он с нажимом продолжал:

– Во двор вашего дома заехал неизвестный всадник. Мы хотим уточнить, кому и зачем понадобилось приходить сюда тайно, под покровом ночи?

– Всадник? – удивился было Фатхулла.

Окинув взглядом вооружённых и решительно настроенных юнцов, он решил пригласить их в дом.

– Проходите, будьте гостями. Присаживайтесь вот здесь, В ногах правды нет. Поговорим, объяснимся, что к чему…

Не успел Ахметсафа ответить, как Рахим затараторил:

– Нет-нет, Фатхулла абый, нам некогда, заходить не будем. Лошадь зашла на ваш двор, скажите, кто был всадником, и мы зарегистрируем его в сельсовете. На долгие разговоры у нас нет времени. Скоро скотину в стадо выгонять, мы спешим…

– Так нельзя, ребята, нехорошо получается. Как говорится, надев на правую ногу сапог, на левую ногу лапоть не нацепляют. Во-первых, вы уже в доме, и нечего торчать на пороге истуканами. Во-вторых, у нас гостей без угощения не отпускают.

Фатхулла ухватил Ахметсафу за рукав и втянул в комнату. За ним робко, словно кролик в пасть удава, шагнул Саттар. И только Рахим заупрямился.

– У меня времени нет. Вы тут разбирайтесь, а потом мне сообщите, ладно?

Только его и видели.

– Хе! – усмехнулся Фатхулла. – Ну и пострел!.. Чего вам не спится? Бегаете по всему аулу туда-сюда, собак гоняете… Патруль, дескать…

Хозяин был явно расстроен тем, что один из юнцов избежал его гостеприимного капкана. Ахметсафа с Саттаром, наоборот, остались довольны находчивостью Рахима.

Шамсия уже была на ногах и вопросительно посмотрела на мужа. Тот многозначительно подмигнул ей:

– Дорогая, видишь, какие гости к нам пожаловали! Иди, принеси из погреба катык, парни устали на ночном дежурстве, проголодались, да и я, признаться, не прочь перекусить. Иди, а мы пока поговорим, покумекаем…

Шамсия повязала на голову платок, накинула бишмет, взяла с полки большую миску, глянула зачем-то в окно и вышла в сени.

– Садитесь за стол, – пригласил Фатхулла. – Ружьё в угол поставьте, никуда оно не денется.

Но Ахметсафа лишь мотнул голову и сел за стол с крепко зажатой между коленями винтовкой. Саттар присел рядом. Хозяин с усмешкой оглядел гостей, а потом сел напротив и, придав лицу серьёзное выражение, протянул:

– Эх, времена-а… Как раньше было, как теперь? Где наши старые добрые времена?

Ахметсафа исподлобья боднул хозяина взглядом.

Фатхулла взял в руки длинный нож, попробовал острое лезвие на палец, пробормотал молитву и прижав к груди каравай хлеба, стал нарезать крупные, пахучие ломти, не переставая, впрочем, говорить:

– Вернулся я, хлопцы, из далёкой поездки, дорога выдалась удачной. Сами видели, да и я не скрываю, что угнал породистого скакуна у одного казахского бая… М-да… За ночь, наверное, сто вёрст проскакал, и только возле деревни лошадь стала уставать. Хорош бегунок…

– Ты… Лошадь угнал? – изумлённо спросил Ахметсафа.

– А чего тут удивляться, Ремень? Или впервые слышишь о конокрадах? Наше ремесло, может быть, вместе с аулом появилось. Впрочем, Каргалы – это село необычное, да и не село вовсе, а торговый городок, фактория, заложенная купцами. Хе… Его просто так, для отвода глаз аулом называют. Каргалы даже иным городам не чета… Слыхал когда-нибудь про торговые немецкие города Ганзейского Союза? Вот и наши Каргалы – примерно такой же торговый город, только Татарского Союза, то есть на татарский лад. Изначально он назывался не Каргалы, а Кыр-Кала, то есть Степной Город, понял? Это потом народ его Каргалами стал величать, даже песни о нём складывать. В старые добрые времена странники пели, например так:

 
Что ни двор, то тарантасы,
Каргалы – не станция.
Проезжая Каргалами,
Без штанов остался я.
 

Да, воров здесь всегда много было, впрочем, как в любом городе или торговой фактории. Но конокрадов не трожь и за обычных воров не держи! Они всегда и во все времена были и есть на особом положении. Далеко не каждый может стать конокрадом. Для этого нужна особая смекалка, природный дар, возможно, даже предначертание свыше. Так-то, Ремень… Где царь – там и обман, где торговля – там и воровство. Причём, у каждого народа есть свои наклонности, можно сказать, даже своё призвание. Скажем, русские – прирождённые разбойники и грабители, у башкир считается красивым обычаем воровать девушек; кавказцы воруют людей для рабства или работорговли, люди у них – самый ходовой товар, хуже скота… Ну а татары издавна славятся своими конокрадами. Причём, настоящие конокрады имеют, так сказать, свой моральный кодекс и строго соблюдают правило, согласно которому жертва не должна потерпеть значительный ущерб. А его лошадь в хорошем состоянии должна быть передана, то есть продана в надёжные и заботливые руки. Кроме того, конокрадство не терпит кровопролития. Это непреложный закон. Настоящий специалист выкрадет коня не то что без кровопролития, а даже без малейшего шороха, аккуратно и нежно, как ребёнка из люльки на руки возьмёт. Вот что такое конокрад! При этом мы никогда не забывали о закяте[38]38
  Закят (зәкят) – предписание шариата, по которому богатые люди жертвовали в пользу мечети и бедных одну сороковую своего дохода. Налог в ханские времена был равен закяту.


[Закрыть], жертвовали в пользу мечети и бедных. Я тоже придерживаюсь этой священной традиции, уже который год помогаю сиротам…

Фатхи выразительно посмотрел на Ахметсафу, многозначительно улыбнулся и продолжил:

– Так ведь, уважаемый Ахметсафа джан? В голодный год многие семьи вымерли вместе со своими детьми или, того хуже, оплакали смерть своих кровинушек, на всю жизнь оставшись с болью в сердце. Ну а род Давлетъяровых-Ремней, к счастью, жив-здоров, дети сыты-обуты, учатся, в ласке и заботе растут…

При этих словах кровь вскипела в жилах Ахметсафы, хотя внутренне он, наоборот, даже похолодел. Зато внешне покраснел до кончиков ушей. Сон вмиг улетучился, на лбу выступила испарина. Саттар сидел молча. Фатхулла продолжал говорить.

– Вижу, вы дом начали возводить. Большое дело, но втроём вам до осени не управиться. В общем, утром ждите нас, мы с Шамсиёй придём на подмогу, глину с соломой таскать начнём, кирпичи делать. Думаю, и твои друзья не откажут в помощи, так ведь?

Хозяин вопросительно посмотрел на Саттара, и тот утвердительно кивнул головой.

– Общими силами и дом легче строится, – продолжал Фатхи. – Аллах даст, зиму в новых хоромах встретите. И сестрёнку Бибкей к себе заберёте. Ну а мы с Шамсиёй уже решили податься в Хиву. Там у меня родичи живут, давно к себе зовут. Но сначала нужно вам с домом помочь. Боюсь, что после нашего отъезда никакие Советы вам уже не помогут. Разве что пару лекций почитают… О счастье народном…

Вернулась Шамсия с большой миской холодного катыка, положила угощение на стол и, незаметно дотронувшись до мужа, ушла на свою половину.

– Подкрепимся немного, ребята, – радушно принялся потчевать их Фатхулла. – Ну а потом пойдём на конюшню, посмотрим, что за савраску я пригнал.

Мысли Ахметсафы путались. Что же это получается? Они, наследники славного рода Давлетъяровых, принимали помощь какого-то конокрада? Пусть даже не знаючи о его истинном ремесле? Хорошо это или плохо? И почему Фатхи признался в своём ремесле при Саттаре? Специально? Не надо было этого делать. Всё-таки Саттар – его товарищ и комсомолец… Не надо было… Хм-м… Какую, однако, философию развил… Конокрадство, мол, это ремесло… Традиция… Кодекс… Закят… Хм-м…

Саттара абсолютно не волновали душевные переживания друга, потому что он был занят исключительно поглощением вкусного катыка с хлебом, целый год не видал такого кушания.

– Кушай, Ремень, кушай, бери ложку, черпай больше. Не будь растяпой! – подзадоривал его Фатхи.

Кровь бросилась в голову Ахметсафе. «Не будь уступчив!» – так сказала при расставании и Загида. Может быть, ему действительно надо быть драчливым, напористым? Господи, что же делать? Такая ситуация кому угодно голову заморочит. А ведь прав Фатхулла окаянный, прав! И насчёт Бибкей, и вообще… Без его помощи, которую он неожиданно посулил, Давлетъяровы опять на зиму без дома останутся и снова по чужим избам горе мыкать будут.

И Ахметсафа медленно потянулся к хлебу.

После трапезы вышли во двор, обширный и просторный, в отличие от других крестьянских подворьев. Впереди шёл Фатхулла, за ним – Ахметсафа с винтовкой в руках и Саттар с осоловевшими от сытости и сонливости глазами. Хозяин открывал одну за другой все стойла внутри просторной конюшни, но пригнанной лошади нигде не было видно. Фатхулла изобразил на лице удивление и даже растерянность, развёл руками и сказал:

– Бог дал, Бог взял! Скакуна и след простыл! Какой резвый оказался, шайтан! Извините, что не сумел вам показать его. Нельзя показать того, что нет, верно?

И он вышел из конюшни, бросив на ходу:

– Поспешил бы ты домой, Ремень. Как солнце взойдёт, мы с Шамсиёй придём к вам на подмогу. Подготовьте всё, что надо. Начать следует уже сегодня, ведь летом каждый день дорог, да и нам к Хиве надо готовиться. А насчёт моих слов можете даже не заикаться, бесполезно, сами видели: никакого коня нет. Мало ли что я вам наболтал… Кем был увиденный вами всадник – один Бог знает. Я к этому ни с какого бока не причастен…

Уже на улице Ахметсафа сердито воскликнул:

– Но как же так?!.. Скажи, Саттар, ведь ты сам всё видел своими глазами! Слышал своими ушами! И что нам теперь делать?

– Во-первых, не ори, как выпавший из гнезда галчонок. Во-вторых, я ничего не видел и не слышал. В-третьих, катык был отменный, давно я такого не едал. И, наконец, часа через три жди нас с Рахимом, мы тоже вам поможем. Фатхулла верно сказал: до зимы вам одним дом не осилить. Так что можешь считать, что с сегодняшнего дня у тебя уже четыре помощника… О скакуне советую забыть. Не пойман – не вор. Догадываешься, небось, что пока мы уплетали за обе щёки катык, Шамсия абыстай быстро перепрятала коня. Как, куда – об этом только она знает. Ну и, конечно, муженёк…

* * *

…Помощь подоспела вовремя, и дом возводился быстро, рос, поднимался на глазах. Незаметно подкралась осень, высыпав однажды снежинками. Дом был почти готов, и Фатхулла с Шамсиёй засобирались в дальнюю дорогу, в пределы легендарного некогда Хивинского Ханства. При расставании Бибкей плакала, не выпуская из объятий Шамсию-инэй. Мачеха и вовсе разрыдалась, покрывая приёмную дочь бесчисленными поцелуями. Даже на глазах Фатхуллы навернулись слёзы. Тяжёлым было расставание…

Ахметсафа всю зиму работал в своей сапожной мастерской. Братишку послал учиться в школу. Гумерхан абый целыми днями пропадал в сельсовете или выезжал куда-то по своим делам. Жизнь потихоньку налаживалась, и ничего не предвещало грозы…