Текст книги "Заблудившийся рассвет"

XIII

Тяга к знаниям всё-таки непреодолима… Тем более, что Ахметсафа скучал по своим институтским друзьям, учителям. На исходе лета он не выдержал и стал готовиться в дорогу. На семейном совете решено было, что Ахметсафа продолжит учёбу.

Вот он и в Оренбурге. С каким волнением заходил он в здание бывшего медресе! Казалось, что каждый камень, каждая лестница спрашивали его: «Где ты был, джигит? Мы не видели тебя более года. А когда-то ты не знал покоя, порываясь строить новую жизнь, выступая с зажигательными речами. Что же ты делал за прошедший год? В институте был активным, и тебя знали все студенты, не говоря уже о педагогах. Ты становился в институте просто незаменимым человеком, и мы радовались этому. А потом ты пропал, как в воду канул, и мы очень встревожились. И вот, наконец, ты снова появился в дверях «альма-матер», и мы рады. Милости просим, дорогой друг! Мы не обижаемся на тебя за долгое отсутствие… Уже не обижаемся… Будь твёрдым духом и настойчивым, джигит! В добрый путь! Тернистый путь знаний ждёт тебя…»

Увидев знакомых девушек, Ахметсафа радостно поздоровался с ними, не забыв отпустить пару-другую шуточек. Девушки учились на последнем курсе, чувствовали себя без пяти минут выпускницами.

– Как жили-были без меня, милые? – спросил с улыбкой Ахметсафа. – Что нового?

– Не торчи на дороге, как пень! – грубо ответили ему.

Ахметсафа опешил, изумлённо вытаращив глаза. Что случилось с милыми застенчивыми девушками? За три года учёбы ни одна из девушек не позволяла себе грубое слово не только в отношении Ахметсафы, но и в отношении своих подруг. Куда смотрит директорат? Где Нургали ага Надиев, Загид Шаркый и другие? Такой откровенной грубости Ахметсафе не приходилось слышать даже от рабочих, которые, как известно, не отличаются деликатностью, особенно те, кто трудится в вонючих цехах кожевенной фабрики. Казалось, в милых девушках сам бес вселился. Ахметсафа покраснел до кончиков ушей, не зная, как вести себя в подобной ситуации.

В общежитие пришёл он в плохом настроении. Здесь тоже перемены. Многие разъехались кто куда. Муса уехал в Казань, и об этом Ахметсафа уже знал: ведь он сам в прошлом году уговаривал друга отправиться в «лучезарную», по выражению Тукая, «театральную и культурную» Казань. Муса писал Айше письма, из которых было видно, что его прекрасно приняли в «лучезарной». Муса учился на рабфаке, сотрудничал с газетами-журналами, общался с интеллигенцией, хлопотал об издании своей книжки. Словом, Джалилов устроился неплохо, и Ахметсафа был рад за него. Между тем многие студенты уехали в Уфу, куда переехала из Стерлитамака столица Башкирии. Туда уехал и Сагит Агишев, по которому тоже соскучился было Ахметсафа. Увы, встретиться им вновь не довелось.

Ахметсафа сожалел, конечно, что многие друзья разъехались, но всё-таки больше всего тревожило странное поведение девушек. Какая муха их укусила? Не успеешь слова сказать, как они на тебя целый ушат оскорблений выльют. Ахметсафе было стыдно за них, но сами девицы, судя по всему, не испытывали ни малейших угрызений совести. В ответ на твоё замечание они обстреливали тебя градом сквернословия и удалялись с видом победителя Карфагена! «Как же… Построишь с такими девицами новую жизнь, – растерянно думал Ахметсафа. – В стенах педагогического института, светоча знаний и кузницы учителей, милые, скромные татарские девушки – олицетворение чистоты, красоты, воспитанности и врождённой деликатности – за год превратились в настоящих мегер, сущих разбойниц! Уму непостижимо!.. Откуда?.. Что с ними случилось?

Он попытался спросить об этом сокурсницу Саиму, но та лишь огрызнулась:

– А ты не удивляйся…. твою мать!.. Не из золотой дырки выпал!.. Всех нас земля сотворила, в землю и сойдём. Книжными словами сыт не будешь!

Пока Саима выдавала эту достойнейшую из тирад, Ахметсафа невольно обратил внимание на проходившую мимо худощавую красивую девушку, в смущении от гомерического смеха Саимы опустившую голову, от чего длинные ресницы почти закрыли её глаза. Саима тут же подзадорила Ахметсафу.

– Красивая, да? – хитро осклабилась она. – На втором курсе учится. Из Атбасарова приехала. Та ещё цаца! Невинна, как новорождённый ягнёнок. Можно подумать, будто мальчики её вовсе не интересуют, ха-ха!.. Так что действуй смелее, нахрапом, не будь интеллегентиком. Ты уже Загиду потерял!.. Мужчина, мой дорогой, должен быть тяжёл на руку и твёрд характером. Надо – с ног собьёт одним ударом, а надо – с земли поднимет. Именно к таким парням девушки и липнут. А эта девица выглядит премиленько. Видно, что с неба звёзд не хватает, как Загида. Подкати к ней, может, что и получится. Ведь она такая воспитанная, ну просто ужас! Терпеть не могу таких кисейных барышень!

Вскоре Ахметсафа по горло был сыт грубостью и сквернословием «прекрасной половины» студенчества. Впрочем, парни не отставали в этом деле от своих подруг и даже далеко обошли их в искусстве ругани. Как ещё стены института и медресе терпели эту площадную брань и не рушились от стыда!

Наконец, он решил спросить об этом Зинната, и тот немного «просветил» «отставшего» друга:

– С этим явлением пробовали бороться и Нургали абзый Надиев, и другие педагоги. В одно прекрасное время стали ругаться даже на занятиях, представляешь? Твоё счастье, что тебя тогда в институте не было. Учителя вынуждены были прекращать занятия и созывать собрания, но всё без толку. Мегеры тут же звали на подмогу Галина из губкома комсомола. Ну а Галину, сам знаешь, дай только языком почесать вволю. Начинал он учителей стращать, мол, льёте воду на мельницу классовых врагов, не поддерживаете борьбу с пережитками прошлого, не говорите на языке пролетариата, ну и так далее и тому подобное. Объявляет он учителям выговор от имени губкома, а сам проводит расчудесный вечерок со своими развязными девицами из «Общества сквернословов».

– Погоди! Что это ещё за общество сквернословов?

– А это наши девицы создали такое общество под непосредственным руководством Галина. Как наиболее эффективную меру в борьбе в пережитками прошлого. Во всяком случае, таким лозунгом они прикрываются. Мы, конечно, пробовали протестовать. Айша, Парваз с несколькими подругами присоединились к нам, устроили митинг протеста, но всё без толку. Мегеры не обращали на нас никакого внимания. А всё началось с этого невежды и дурака Галина из губкома. В прошлом году он организовал в институте «кружок по внедрению новых советских обрядов» и с первых же дней не давал прохода студентам, надоедал вечными упрёками и наставлениями. Дескать, мы неправильно разговариваем, не по-советски общаемся, да и о любви у нас устарелые понятия. Хватит, мол, сюсюкать и шаркать ножкой, как в прежние времена. Разговаривать «по-культурному», как выразился Галин, – это есть настоящее мещанство, пережиток прошлого. «Жеманный лексикон барышень или чопорная речь дочерей мулл и имамов не могут служить примером общения советских людей», – сказал этот болтун. Каково, а? То есть мы, дескать, должны научиться говорить предельно просто и ясно, доходчиво и прямо, без всяких буржуазных красивостей. И этот кретин добился-таки своего: наши девицы стали примерными грубиянами и сквернословами. А многие парни и девиц перещеголяли в искусстве ругани. Даже соревнования организовали между курсами и группами на лучшее исполнение ругательств. Такие вот дела, дружище. Станешь им подражать – прослывёшь «умным», не станешь – твоё место среди «глупцов». Судя по всему, тебе не грозит стать «умным», верно?

Зиннат рассмеялся и продолжил:

– Мимо девушек нельзя пройти, не услышав от них ругани. Словом, пользуясь их же терминологией, можно сказать, что от них так и прёт навозом. Что поделаешь? Ума не хватает девицам. Вчерашние деревенские дуры, всего на свете боявшиеся, со страху и вовсе потеряли голову, позволив Галину сделать из них эдаких циничных мегер, то есть, пардон, «новых советских девушек». Родители с ума бы посходили, услышав отборную ругань из нежных уст своих обожаемых дочерей.

– Так нельзя! – решительно заявил Ахметсафа. – Неужели вам и вправду не удалось обуздать кучку дураков?!

– Мы оказались бессильны. Пробовали утихомирить Галина, но он ещё более взъерепенился, размахивал губкомовской резолюцией и грозил нам самыми страшными карами. А на этой резолюции, между прочим, чёрным по белому написано: «Изгонять из института противников новой советской обрядности». Словом, закрыл нам рот. Против губкома не попрёшь…

– Какая же это новая советская обрядность? – возмутился Ахметсафа. – С такими обрядами и традициями мы только в лужу сядем.

Ахметсафа тут же отыскал Айшу с Саимой, и вместе с ними отправился в губком комсомола, где его, активного комсомольца и организатора, хорошо знали во многих кабинетах. Поэтому Ахметсафа позволил себе прямой и откровенный разговор с руководителями губкома о вредной и опасной для новой советской морали практике Галина по внедрению так называемой «советской обрядности», – а попросту – грубости, сквернословия, откровенного хамства. Ахметсафа горячился, доказывал, что такая «практика» может изнутри разрушить комсомол. В губкоме, кажется, поняли, что Галин в своих экспериментах зашёл слишком далеко, согласились со студентами и пообещали немедленно принять меры.

Не дожидаясь принятия обещанных мер, Ахметсафа сразу же по возвращении в институт развернул бурную деятельность. Сначала он зашёл в кабинет директора, объяснил ситуацию и попросил созвать общее собрание, на что получил разрешение. На общей линейке Ахметсафу поддержали не только преподаватели, но и многие студенты, и даже, казалось, сам воздух, просящий очистить его от смрада сквернословия. «Новая обрядность» по-галински успела пустить корни в институте только потому, что не нашлось решительного человека, который довёл бы до логического конца подспудное недовольство и отдельные, разрозненные выступления студентов против галинского самодурства.

На общем собрании было решено:

1. С этого дня впредь не пускать Галина в стены института.

2. Разогнать «Кружок сквернословов», а его бывших членов обязать принести публичные извинения преподавательскому составу и однокурсникам.

3. В случае повторения фактов сквернословия вопрос о целесообразности продолжения учёбы нарушителя обсуждается на заседании специальной комиссии.

В состав этой дисциплинарной комиссии вошли Айша, Зиннат и скромная красавица из аула Атбасарово, на которую обратил внимание Ахметсафа. Новый объект его внимания и поклонения носил чудное имя – Рабига. Звезда этого волшебного имени ярко загорелась в истосковавшейся по большому чувству душе Ахметсафы. Впрочем, и девушка охотно откликнулась на его чувства, и вскоре они стали неразлучной парой, союзом двух нежно любящих сердец.

XIV

Рабига… Ах, Рабига!.. Да, это она теперь заполнила всю душу Ахметсафы. За два года их дружбы она настолько глубоко вошла в его жизнь, что Ахметсафа не представлял себе даже один день без Рабиги. В те редкие дни, когда он не виделся с любимой, настроение у него резко ухудшалось, и даже кусок хлеба в рот не шёл.

Во время летних каникул он вместе со старшим братом Гумерханом подрабатывал на чужих сенокосах, но мыслями был вместе с Рабигой, в ауле Атбасарово. Казалось, что и солнце восходит со стороны её села, и даже падающая звезда обязательно приземлится под ноги Рабиги. А луна, само собой, светилась не отражением солнца, – что за глупая мысль! – а отражением чудесных, волшебных очей любимой.

Ахметсафа ещё никогда не испытывал такого волнующе-очаровательного состояния души. С тех пор, как он увидел Рабигу, мир неузнаваемо преобразился. Оказывается, жизнь так прекрасна! Нужно только познать её вкус. Теперь в каждом слове, действии, жесте, намерении Ахметсафы незримо присутствовала обожаемая им Рабига. Ведь это так просто, так естественно и… И удивительно! В жизни Ахметсафы, наконец, появился какой-то сокровенный смысл. Своя великая тайна, которую следовало оберегать как зеницу ока. О! Теперь у Ахметсафы много дел! Он знает, что ему делать, для чего жить, что защищать. Отныне у него нет времени предаваться пустопорожней скорби, вселенской тоске и прочим пустякам. Как говорится, хлопот и забот полон рот! А беззаботный, беспечный человек – это пустое, никчёмное существо. Мощный, свежий ветер любви наполнил паруса судьбы и помчал Ахметсафу к новым свершениям, ещё невиданным морям и землям…

За два года дружбы с Рабигой Ахметсафа приобрёл черты солидного, серьёзного, основательного мужчины во многом потому, что Рабига зримо или незримо наблюдала за каждым его действием, словом, давала ему свою оценку. Словом, в сердце джигита вошла любовь, и без Рабигы жизнь ему была не мила. И самое интересное в их отношениях – это то, что они ни разу в разговорах не затрагивали тему любви, своих чувств друг к другу. Тем не менее и они сами, и все окружающие их люди знали, что друг без друга они и дня прожить не могут. На глазах чуть ли не всего города вспыхнула и воссияла эта необыкновенно чистая любовь, не требующая никаких объяснений.

Особенно они любили «литературные вечера» – ведь именно на этих вечерах Ахметсафа и Рабига особенно сблизились, именно там из искорки чувств разгорелось жаркое пламя любви.

Рабига очень хорошо играла на мандолине. Глядя на танец её длинных гибких пальцев, бегающих по грифу инструмента или зажимающих медиатор звука, он забывал обо всём на свете. Вот Рабига исполняет мелодию «Салкын чишмә» («Холодный родник»), и джигит начинает ощущать себя на покрытой цветами лесной поляне, возле родника, скрытого в зарослях орешника. Казалось, что холодная чистая вода струится из-под пальцев музыкантши, льётся в сложенные пригорошней ладони, холодит губы, ломит зубы… Наконец, она будто очищает, возвышает душу. Девушка тихо улыбается, и глаза её сияют. Ахметсафа чувствует в себе неукротимую энергию, он готов горы своротить, реки вспять повернуть, удивить весь мир. Эй, люди! Знаете ли вы, что на свете живёт такая девушка по имени Рабига – лучшая из всех, умнейшая и красивейшая, нежнейшая и удивительнейшая, моя повелительница, шахиня и ханша, царица и королева!

…Кто-то сильным тычком выводит парня из сладостно-мечтательного состояния и шепчет в ухо:

– Очнись, джигит! Рабига своё отыграла, теперь кого на сцену выпускать? Ты же у нас ведущий. Иди, объявляй, мечтатель!

Это Айша тормошит его, и Ахметсафа, всё ещё мечтательно улыбаясь, идёт на сцену, чтобы читать декламации.

Так, в полугрёзах и прошёл последний год учёбы в институте.

* * *

…После смерти Ленина по предложению губкома комсомола многие комсомольцы из студентов ТИНО были приняты кандидатами в члены коммунистической партии. Называлась эта акция несколько странно: «Ленинский призыв». Девятнадцатилетний Ахметсафа и сам не смог бы ответить, продумал ли глубоко свой шаг или поддался общей волне «Ленинского призыва». Поток уже захлестнул его с головой, управлял им. Джигит по-прежнему считал, что находится в первых рядах строителей новой жизни, то есть коммунизма, и без колебаний вывел на своём заявлении, впрочем, как и все другие, сакральную фразу: «Клянусь не жалеть жизни для победы мирового пролетариата, и если потребуется, отдать жизнь во имя расцвета государства рабочих и крестьян!» Безусловно, жизни своей Ахметсафа не пожалеет, отдаст её во имя… Ну он сам, вероятно, знает, во имя чего… Почему бы не отдать свою жизнь, если эта жертва поможет строительству самого справедливого в мире общества – коммунизма? Конечно, было бы здорово, если бы он и сам участвовал в созидании этой жизни, но у членов комиссии на этот счёт, вероятно, особое мнение, и им просто позарез нужны безропотные жертвователи своей жизни. Партии нужно, чтобы за неё отдали много, очень много жизни, извечную, непреходящую ценность которой предстоит девальвировать до уровня «рубль за пучок» во имя того, чтобы кучка разных проходимцев, авантюристов и их прихлебателей катались как сыр в масле и «руководили массами»…

Дядя Гумер возмутился письменной клятвой «отдать свою жизнь во имя…» Не вытерпев, он устроил своему племяннику лёгкую взбучку.

– И всё-таки, скажи на милость, – вопрошал он. – Как ты объяснишь, зачем, для каких целей вступаешь в эту партию?

Ахметсафа несколько удивился такой постановке вопроса.

– Ну… Как зачем? – замялся он. – Чтобы строить социализм, добиться для народа хорошей жизни.

– Допустим… А потом, потом что собираетесь делать с этим народом, для которого «хорошей жизни» добиваетесь?

– Ну… Коммунизм строить…

– И что же это такое?

– Как что? Ну… Это когда всем людям хорошо, когда все равны, когда везде изобилие и достаток. В мире больше не будет ни бедных, ни богатых. Рабочие не будут в три погибели работать на капиталистов. Кроме того, насильственного труда не будет. Вообще, никакого насилия! Каждый волен делать, что хочет, поступать по своему разумению…

– Ну и молодёжь нынче! Представляешь, что может произойти с миром, где каждый будет делать то, что захочет? Не-ет, дорогой, татарам этот коммунизм никак не подходит, никоим образом! У нас, татар, говорят: «Еда есть у того, кто имеет работу», то есть у того, кто занят конкретным делом. Татарин никогда не надеялся на «чужого доброго дядю» и не особенно прислушивался к пустопорожней болтовне, пусть и очень красивой, не внимая заманчивым посулам, грандиозным обещаниям. Татарин всю жизнь трудится, потому что душа его к работе расположена, а не к праздному словоблудию. А вот для русского нет ничего милее, чем этот самый коммунизм. Если человек ленив, его не заставишь честно трудиться. Ограбить, присвоить чужое добро – вот мечта таких! Простого человека очень легко соблазнить бесплатной едой, прельстить возможностью дармового богатства. При виде дармовой еды они тут же спрыгивают со своей печи-лежанки. То есть получается следующая картина: они должны работать, не поднимая головы, а другие, в таком случае, действительно смогут жить при коммунизме… Если они сумеют, конечно, провернуть такую грандиозную авантюру… А от тебя пока требуется «немного»: самоотверженный труд на благо… Ну и жизнь, естественно, тоже на благо… На благо народа, как вы напыщенно выражаетесь. Коммунизм – это сказка для дураков. Сказку об Иванушке-дурачке этот бестия Ленин переделал на свой лад, переписал по-своему, с прицелом на таких доверчивых олухов, как ты. Он предвидел появление целого поколения оболваненной им молодёжи. Да-а… Что ни говори, а в уме и хитрости ему не откажешь… Он знает, что по своей психологии люди легче всего поверят самой невероятной лжи, и пока умело пользуется этим…

Словом, насмешливый дядя камня на камне не оставил от великих идей Ахметсафы. Обиженный и униженный племянник поспешил покинуть дом Гумера ага.

Рабига почему-то не влилась в единый поток «Ленинского призыва», сказав, что пока «недостойна звания коммуниста». Но желанию Ахметсафы не противилась, объяснив это по-своему: «Времена нынче такие»…

Стать членом партии нелегко. Сначала нужно выдержать годичный испытательный срок, показать себя, продемонстрировать свою преданность делу партии, безоговорочно выполняя все её поручения. На Ахметсафу возложили обязанность разъяснять рабочим кожевенной фабрики решения партии и правительства. Кроме того, при каждом посещении фабрики желательно было организовывать концерты, в которых деятельное участие принимала и Рабига. При клубе рабочих было создано «Татарское отделение», стали проводиться различные праздники, вечера, устраиваться спектакли. Ахметсафа отдавал все силы выполнению партийных поручений, и губком партии был доволен своим молодым воспитанником. Казалось, всё шло хорошо, однако Ахметсафу ожидало новое, серьёзное и неожиданное испытание. В апреле 1925 года, когда оставались считанные месяцы, а возможно, недели до завершения учёбы и получения заветного диплома, пришёл приказ об отправке молодых коммунистов в Среднюю Азию для помощи в установлении советской власти. В списке была и фамилия Давлетъярова.

Секретарь губкома, усталый человек в полувоенном френче, с очками из толстой оправы на носу, жестом пригласил сесть вошедших в кабинет Ахметсафу Давлетъярова и Саттара Шибулдина, а сам задумчиво уставился куда-то под потолок. Наконец, тяжело вздохнув, он принялся за исполнение своих обязанностей, то есть стал говорить давно заученные наизусть слова, уже сотни, тысячи раз звучавшие в подобных кабинетах.

– Товарищи, я пригласил вас сюда, чтобы объявить об очень ответственном задании партии. Как вы знаете, советская власть твёрдо встала на ноги во всех районах и уголках нашей страны. Всюду развернулась борьба за строительство новой жизни. Народ верит партии, рабочий класс крепнет день ото дня, в ряды партии вливаются тысячи новых борцов. Заветы Ленина будут выполнены до последней буквы! Никто в этом не сомневается. В настоящее время решающий фронт борьбы переместился в Среднюю Азию. Вы понимаете, товарищи, что установить там советскую власть очень не просто. К сожалению, советская власть пока ещё не может упрочить свои позиции в национальных республиках, где враги народа до сих пор не сложили оружия. Они хитры и коварны, и считают себя достаточно сильными. Установлению советской власти мешает невежество, темнота и забитость местного населения, на которое большее влияние имеют фанатичные муллы, всесильные баи и буржуазные националисты. Нам не хватает подготовленных, обученных кадров. По всей Средней Азии безнаказанно творят произвол банды вооружённых до зубов басмачей, держащих народ в страхе и повиновении. Ситуация очень трудная, товарищи. А без Средней Азии не будет торжества советской власти и во всей стране, а значит, встанет угроза завоеваниям всего мирового пролетариата. В таких тяжёлых условиях Центральный Комитет партии оказывает вам глубокое доверие, возлагает на вас большие надежды. Миллионы бедняков и батраков Средней Азии обращаются к вам за помощью (секретарь почему-то не сказал «к нам», а именно – «к вам») в благородном деле строительства нового общества. Надо помочь им, товарищи! Вы понесёте им свои знания, убеждения, веру в светлое будущее! А когда они созреют для строительства новой жизни, то вы вернётесь на родину героями, увенчанными славой, и сможете закончить учёбу. На просьбу трудящихся масс Востока мы должны ответить лишь утвердительно, товарищи! Ответить своими делами и конкретной помощью. Мы не вправе отказать им в помощи, помочь им – это наш святой долг! Мы ведь – солдаты партии!..

Вскоре после этого собеседования с секретарём губкома на имя Ахметсафы пришло уведомление об отправке его в распоряжении Хивинского обкома партии. Предстояла долгая дорога в Среднюю Азию.

При виде уведомления Рабига не стала биться в истерике, и лишь на кончиках её чудесных ресниц повисли жемчужные капельки слёз, при виде которых будто сердце перевернулось в груди Ахметсафы. Он со всей остротой почувствовал, как дорога ему эта девушка, и что любовь к ней запрятана глубоко в его душе, а не выставлена напоказ. То же самое происходило и с чувствами Рабигы, любившей молча, глубоко и преданно. Однако предстоящее расставание не могло не выплеснуть их чувства наружу хотя бы на мгновение. Оставшись с любимым наедине, Рабига порывисто обняла его за шею и заплакала, едва сдерживая рыдания. Ахметсафа ласково прижал её к своей груди, погладил её вздрагивающие плечи. Рабига не могла успокоиться, она плакала и плакала, всхлипывая, как обиженный ребёнок.

– Не плачь, милая, – шептал Ахметсафа, чувствуя, как перехватывает дыхание, а сердце бьётся гулко-гулко, как колокол. – Я обязательно вернусь, и мы снова будем вместе.

И он впервые поцеловал девушку в мокрые от слёз щёки.

– Ты ведь будешь меня ждать? – тихо спросил Ахметсафа.

– Буду, – прижалась к нему Рабига, глотая слёзы и постепенно успокаиваясь.

Время отъезда неумолимо приближалось, и Ахметсафа не терял его даром. Он уже успел познакомить Рабигу со своим дядей Гумером, затем решил поехать в Каргалы и побыть там хотя бы денёк. В деревне жизнь шла своей чередой, а двери нового дома Давлетъяровых были гостеприимно раскрыты. Гумерхан уже присмотрел себе невесту и готовился к свадьбе. Услышав об отъезде брата в Среднюю Азию, он нахмурился.

– Чего ты там забыл? – воскликнул Гумерхан. – Пусть они сами обустраивают свою жизнь по-своему. Я, к примеру, не один год кормил вшей в окопах, воюя за «счастье народа». Кто-нибудь сказал мне за это спасибо? Да и где оно, это «счастье»? В моих ранах и болезнях, от которых я мог бы сгнить в одиночестве?.. Пора тебе остепениться, а не быть перекати-полем, ожидая, откуда подует ветер в очередной раз. Возвращайся, женись и принимайся за работу. Знаний у тебя достаточно, так что не пропадёшь.

Ахметсафа с тяжёлым сердцем объяснил, что решение принято на заседании губкома и обсуждению не подлежит.

Гумерхан вскоре ушёл по своим делам, Бибкей с Ахметханом ещё не вернулись с учёбы, и Ахметсафа решил посмотреть остатки роскошного когда-то яблоневого сада. Он пожалел, что не успел восстановить, облагородить сад, и теперь печально глядел на обуглившиеся пни, покорёженные огнём стволы. Горький комок подступил к горлу, на глазах выступили слёзы. И тут Ахметсафа увидел, что от основания одного сгоревшего дерева тянется к солнцу зелёная, новая, живая веточка, уже припорошенная пригорошней белых цветов. Какая прелесть!.. Ахметсафа умилился этому чуду природы и с радостным замиранием сердца долго любовался этим проявлением неукротимой тяги к жизни. Весеннее солнце весело смеялось, день сиял, жизнь кипела!..

Рано утром он покидал село. Нужно успеть на вечерний поезд. Рабига обещала проводить его…

Он вышел на крыльцо, ощутив под ногами хруст утреннего инея. Ночью были заморозки. Ахметсафа в тревоге отыскал вчерашний росточек новой жизни: зелёная веточка сгоревшей яблони покрылась ледяной изморозью, сквозь которую печально белели едва распустившиеся яблоневые цветочки. Грустно смотрели они в наступавшее утро, которого им, по всей вероятности, уже не увидеть, но они всё-таки молили человека спасти их, сохранить им крохотную, трепетную жизнь. И Ахметсафа, рухнув на колени, принялся тёплым своим дыханием отогревать этот росточек жизни, пока с его лепестков не стали медленно скатываться капельки растаявшего холода. Вспомнились слова отца: «Природа никогда не ошибается, ошибаются люди. Рассвет не может заблудиться, как заблуждаются люди…»

Ахметсафа медленно побрёл к калитке, думая о том, что, возможно, и природа иногда ошибается. Веточка новой жизни с такой героической настойчивостью защищала своё право на будущее, а ночные заморозки не оставили ей ни шанса на надежду. Выходит, что природа погубила то, что сама же создала? Значит, и люди не отстают от природы в своём стремлении то родить, то загубить новые явления жизни? Но почему люди в своей извечной тяге к борьбе и битвам так часто прибегают к бесконечным спорам, ссорам, распрям, тяжбам, скандалам, интригам?.. Сколько ни ломал голову Ахметсафа, но так и не мог пока уразуметь, для чего же всё-таки живут люди, и в чём сокровенный смысл их существования, тайна бытия, мироздания?..