Текст книги "Новые Фантастические путешествия Даши и её друзей. Книга вторая. В гостях у Леонардо"

Глава 6. Вопросы, вопросы, вопросы…

– Как всё-таки хорошо дома! – сказал довольно Женя, усевшись в кресло.

– Быстро же ты освоился, – заметила Дашка.

– А что? На время нашего путешествия это и есть наш дом! – поддержал товарища Равиль.

– Ладно, не спорьте. Лучше давайте, что у нас есть перекусить, – одновременно заявили Кеша и Умка.

– Я захватила утром штук десять блинов с мясом! – сказала торжественно Даша, вытаскивая из-под своего кресла небольшой пакет.

– А мне удалось несколько пирожных «картошка» и пару булочек с маком, – вздохнув, протянула целлофановый пакетик Умка.

– А у меня тоже картошка! Правда, сырая! Схватил на бегу, что под руку попалось, – радостно сообщил Равиль.

– Здрасьте. И что мы с ней, сырой, здесь делать будем? – спросил Кеша.

– О, здесь нет никаких проблем. У меня на корабле есть аппарат по приготовлению пищи, – сказал Бурулька.

– Плита, что ли? – удивилась Оля.

– Не совсем. Аппарат оценивает пищевые качества продукта и готовит пищу… правда, в удобном для нас виде, – ответил пришелец.

– Ну давай попробуем, – деловито предложил Женя и протянул ему пару картофелин.

Буруль положил картошку в отверстие в стене, а сам сел за компьютер.

– Да… Это съедобно. Много полисахаридов. Жаль, почти нет белков и жиров. О! Снаружи имеется тонкая оболочка с не очень удобоваримыми веществами… Хммм. Не беспокойтесь, аппарат сам произведёт необходимые действия.

– А как это аппарат называется? – поинтересовался Кеша.

– В переводе на ваш язык что-то вроде комбайн-процессор. Видите, компьютер показывает, что уже через минуту будет готово.

– Ого, как быстро. Мне бы такую на кухню, – мечтательно прошептала Умка.

– Добро пожаловать. Готово! Получите, – сказал Буруль, протягивая каждому что-то вроде бледной сардельки. Увидев настороженные взгляды, инопланетянин продолжил: – Смотрите. Вот с этого конца есть специальное отверстие. Оно отмечено другим цветом. Стоит сжать пальцами другой конец, как пища станет поступать в рот через это отверстие. Вот так.

Ребята старательно повторили действия Бурульки.

– А что? Вроде нашего пюре картофельного. Жаль только, что чуть тёплое, – сказал Женя.

– Да, и соли бы чуть-чуть, – добавила Оля.

– Комбайн-процессор готовит только из тех ингредиентов, что были в продукте. А температуру можно отрегулировать, – пояснил пришелец.

– Сойдёт и так, – успокоил его Рав, – особенно, когда голодный.

– А что с оболочкой делать? – спросила Даша, выдавив всё пюре.

– Оболочка тоже съедобна, так что мы едим всё. Но если вы не хотите, вот здесь у нас утилизатор отходов. Бросим туда, и остатки распылятся в атомы.

– Опасная штучка, – заметил Равиль.

– Зато никаких следов не остаётся. Это очень важно при посещении других планет.

– Кстати, по поводу посещения: как тебе Флоренция средних веков? – поинтересовался Кеша.

– Интересно. В моём компьютере не совсем внятная информация об этом времени. Не понимаю…

– Да, мне тоже кое-что непонятно, – перебила его Даша. – Например, я точно знаю, что Микеланджело расписал Сикстинскую капеллу, а его подмастерье об этом ни слуху ни духу.

– Ты права, но и он прав. Только каждый в своём времени. В 1501-м Микеланджело только начал своего Давида, а росписи он будет делать несколькими годами позже, – ответила ей Оля.

– Чёрт! Всё время забываю об этом, – сокрушённо пробормотала Даша.

– Не ты одна. Всё так реально, что воспринимаешь, как на самом деле, – сказал Женя.

– На самом деле и есть. Во всяком случае, в этой реальности, – добавил Бурулька.

– Ты опять со своими множественными реальностями? Ты же говорил, что они в будущем! – заметил Кеша.

– Но ведь происходящее сегодня – тоже будущее для событий, произошедших ранее, – резонно заметил пришелец.

– Ты меня совсем запутал! – сердито пробормотал Равиль.

– Полную теорию времени у нас преподают в старших группах, – извиняясь, сказал Буруль. – Нам были изложены только основные моменты начального курса. За пределами корабля мы с вами живём в той реальности, которую нам задали наши предки. Поэтому мы не можем знать о других её вариантах. Но мы сами закладываем будущие реальности, и от наших действий зависит, как много и какие они будут.

– Ага! Значит, только в нашей реальности мы могли встретиться на планете Земля и отправиться в наше путешествие по времени? – догадалась Оля.

– Именно! И чем дальше в прошлое, тем меньше вариантов, ведь такое стечение обстоятельств, чтобы все они совершились именно так, чрезвычайно мало, – сказал Бурулька.

– Ты хочешь сказать, что только в нашей реальности мы могли посетить Флоренцию и познакомиться с Пьеро, Леонардо или Филлипино Липпи?

– Да, хотя, наверное, существуют и другие, где они с нами не познакомились, и там события могли протекать по-другому, но мы о них практически не можем знать…

– Это замкнутый круг какой-то! Мы не можем ничего узнать, кроме того, что можем узнать, – расстроилась Дашка.

– Не совсем так. Думаю, это скорее воронка. Воронка времени. Чем дальше вниз, тем она у́же, но каждое наше действие предоставляет возможности для множества последствий, поэтому вверху, в будущем, она безгранична, – сказал Кеша.

– Но из этого безграничного будущего мы не знаем ничего, а если и узнаем, то тоже только то, что случится в нашей реальности, потому что сами являемся лишь песчинками на краю этой воронки, – задумчиво возразила Оля.

– Мда-а-а. Невесёлая картинка, – грустно заключил Равиль.

– А тебе хотелось бы знать всё? – спросила Умка. – Мне и моей реальности хватает. И так голова кругом.

– Хммм. Мне кажется, мне стал яснее принцип неопределённости Гейзенберга, – пробормотал Женя.

– Ты это о чём? – переспросил его Кеша.

– Да я тут недавно попытался квантовую механику почитать… – ответил смущённо Женя.

– Ну ты даёшь! – восхитилась Даша.

– Ну и как? Головка бо-бо? – с ехидцей спросил Равиль.

– Честно говоря, да. Всё так сложно, запутанно. Но интересно! Да, так вот там среди многих непонятностей есть и принцип неопределённости.

– И что же гласит этот принцип? – спросила нетерпеливо Умка. Она уже наелась, и ей хотелось поскорее выйти из корабля.

– Что невозможно измерить одновременно местонахождение и скорость элементарной частицы, ведь когда начинаем измерять, мы вольно или невольно воздействуем на объект, тем самым меняя его свойства, как бы фиксируем их во времени. Так и с будущим. Любое наше действие меняет будущее, хотим мы того или нет.

– Над этим надо подумать… Ты, Женя, оказывается, не только компьютеры разбираешь, – сказала Оля.

– Ой, кажется, поняла. Спасибо, Женя, – воскликнула Даша.

– Поняла, так нам объясни, – продолжал ёрничать Равиль.

– Я, как Женя, не могу. Я по-другому, образами. Вот для меня получается так. Мы действуем каждую секунду, и наши решения – это… это как рельсы. А мы что-то вроде поезда. Или, скорее, путеукладчика. Я его в кино видела. Представляете – чистое безграничное поле. По полю идет путеукладчик. Это такой поезд с краном. Поезд едет по проложенным рельсам, а сам постоянно с помощью крана укладывает впереди себя новые рельсы. Так он и движется, оставляя после себя железную дорогу.

– Ну и что? – не поняла Умка.

– А то, что эта железная дорога и есть наша реальность. И мы можем двигаться только по ней. Но ведь вокруг-то бескрайнее поле…

– Ну вы тут с Женей и замутили… – сказал недовольно Кеша.

– Подождите, подождите, мы отвлеклись, но так и не ответили Бурульке. А ведь он хотел что-то уточнить. Ведь так? – остановила дальнейшие разговоры Оля.

– Да, у меня было пару вопросов. Первый относится к словам Даши. Она сказала, что мы направляемся в эпоху Возрождения. Возрождения от чего?

– Даш, ты ляпнула, тебе и карты в руки. – Рав с любопытством поглядел на смутившуюся Дашку.

– Так называют это время… Точно не знаю, никогда не задумывалась. Может, от инквизиции?

– Не думаю, что это правильный ответ, – засомневалась Ольга. – Во-первых, хотя сама по себе святая инквизиция уже существовала, но в Италии она достигнет расцвета гораздо позже. Лишь в шестнадцатом веке. Насколько я помню, Джордано Бруно сожгли спустя почти век, в 1600 году. И суд инквизиции над Галилеем был гораздо позже. Да, инквизиция уже была, но она была больше характерна для Испании.

– А что такое инквизиция? – продолжал допытываться инопланетянин.

– Понимаешь, в истории человечества есть и не очень приятные моменты. Этот один из них. Насколько помню, в десятом-одиннадцатом веке начались крестовые походы и священные войны. Христиане, чья религия была главной на территории Европы, боролись тогда с мусульманами, у которых было большее влияние на страны Африки и Азии. Как всегда во время войн, тогда же стали бороться со всяким проявлением искажения «правильной» веры. Для этого были организованы специальные церковные комиссии – инквизиции. Именно они рассматривали дело против данного грешника, то есть если человек не верил так, как положено, или не верил вообще в существующую доктрину, то его признавали еретиком. И таких отлучали от церкви, за чем зачастую следовало либо изгнание, или изоляция, либо, в особых случаях, казнь. Конечно, это проводилось из лучших побуждений, чтобы вернуть «заблудшую овцу» в лоно церкви, ради спасения его души, но в реальности это приводило к истреблению инакомыслящих.

– Дорога в ад выложена благими пожеланиями! – глубокомысленно сказал Кеша. – Так сказал Данте Алигьери, великий поэт, кстати, живший тоже во Флоренции.

– Хорошо сказано… Мы можем его тоже встретить сейчас? – поинтересовалась Умка.

– Нет. Сейчас нет. Он жил на полтора века раньше. Но его чтут и помнят во всём мире и, конечно же, во Флоренции.

– Оль, а Оль, получается, инквизиция играла своего рода роль естественного отбора среди людей? – спросил вдруг Равиль.

– Скорее искусственного. Ведь при естественном отборе выживают наиболее приспособленные к данным условиям существования, а при искусственном человек выбирает среди множества качеств самые подходящие для него и стремится, чтобы именно они стали главенствующими.

– Я вообще не понимаю, зачем люди спорят? Ну имеешь ты другое мнение, и радуйся себе потихоньку, чего из-за этого с другими ругаться? – недовольно спросила Умка.

– Вот ты, например, Умка, когда новое платье одеваешь, тебе же хочется, чтобы его оценили другие? Как для тебя обновка, так для другого – его новые мысли, идеи. Ему тоже хочется узнать чужое мнение, – объяснил Женя.

– Послушайте, но в таком случае инквизиция не поможет! Она лишь загонит идеи в подполье, люди перестанут высказывать их вслух, но ведь они не перестанут мыслить иначе! – высказал свою догадку Равиль.

– Да, ты прав. Так и происходит. Мне кажется, человеку вообще свойственно врождённое чувство справедливости. Если что-то не так, неправильно, то у него поневоле возникает возмущение таким распорядком, он начинает искать варианты решения и, в конце концов, находит их. Это не значит, что его решения абсолютно верны, но они всегда отличаются от ранее устоявшихся правил, – задумчиво пробормотал Кеша.

– Кеша, по-моему, ты прав насчёт врождённого чувства справедливости. Я видела одну передачу по «Дискавери». Там проводили эксперименты на трёхмесячных младенцах. Им показывали спектакль с участием игрушек, где одни куклы были хорошими, добрыми, а другие жадными и злыми. Позже этим младенцам предлагали выбрать для себя ту или иную игрушку. Так вот большинство детей выбирало добрые игрушки, даже если это был волк или дракон. То есть для них важен был не внешний вид, а суть. Уже в трёхмесячном возрасте они интуитивно понимали, что такое справедливость, – поддержала друга Даша.

– Но если причиной Возрождения была не инквизиция, то что? – вернулась к прежнему вопросу Умка.

– Тогда, может быть, чума? – предположила Дашка. – Дело в том, что по всей Земле в те века пронеслась страшная эпидемия чумы. От неё умерла почти треть всего человечества! Так, во всяком случае, говорят. Я знаю, что многие города просто вымирали под корень, и, чтобы выжить, многие уходили в изоляцию, устраивали сами себе карантин, как герои «Декамерона».

– Герои чего? – переспросил Равиль.

– «Декамерон». Автор – Боккаччо, – с усмешкой сказал Кеша. – Там рассказы ведутся от десяти людей, спрятавшихся от чумы на одной вилле. Чтобы развлечься в своей добровольной ссылке, они решают рассказывать друг другу истории на разные темы.

– Ну и что тут смешного? – удивился Рав.

– Ты почитай, почитай, тебе понравится. Только у родичей не спрашивай, они скажут, что ты ещё мал для неё. Я сам потихоньку от взрослых читал.

Ребята переглянулись, кажется, каждый взял себе это название на заметку.

– Так вот, – вновь продолжила Даша, – я думаю, это скорее связано с тем, что в это время количество людей стало вновь увеличиваться. Люди стали возвращаться в брошенные дома и усадьбы, стали возрождать ремёсла, заново строить города…

– Вполне возможно… твоя гипотеза кажется правдоподобной. Жаль, что мы не можем узнать, так ли это на самом деле, – заключил Женя.

– Причин может быть множество. Это раз. А во-вторых, мы можем спросить очевидцев. Мы ведь как раз в это время и находимся! – сказала Оля.

– А что? Правильно. У них и спросим! – обрадовался Равиль.

– Мы ответили на твой вопрос? – поинтересовалась Умка у инопланетянина.

– Мне стало понятней. Теперь, если можно, второй вопрос. Что такое чудо? Арджиенто рассказывал о чудотворной фреске, но я так и не понял, в чём там чудо?

– Вопрос, как говорится, на засыпку… Понимаешь, Буруль, люди называют чудом явление, которое непонятно, а потому кажется необычным или волшебным, будто не из нашего мира… – попытался объяснить Равиль.

– А ты, Бурулька, когда не знаешь или не понимаешь чего-то, что делаешь? – перебила Равиля вопросом Оля.

– Я спрашиваю у учителя, у родителей, у близких, и они дают мне ответ. Вернее, я прочитываю этот ответ в их сознании.

– Но вы же ведь тоже эволюционировали из более примитивных форм жизни, ведь так? – продолжала допытываться она.

– Да.

– И наверняка был момент в вашей истории, когда вы, бурули, стали изучать окружающий мир. Неужто сразу всё было правильно, без заблуждений, без ошибок и споров?

– Не знаю… Вы правы, я не готов ещё быть разведчиком чужих миров. Ведь я не знаю собственную историю.

– Не расстраивайся, Буруль, это нормально. Мы тоже далеко не всё знаем. Но ответ мы всё равно ищем. Наши мозги привыкли делать логические цепочки последовательности событий, что за чем идёт. Если такая цепочка есть – становится понятно, откуда и почему произошло то или иное событие. А вот когда этой цепочки не выстроить, то приходим к выводу о чуде, о явлении, которое не может быть объяснено с позиции логики и разума. Понятно?

– В целом да. Но ты не могла бы привести пример?

– Пример?.. Вот тебе пример. В сельских районах Англии существовало поверье, что если твои луга дают плохой урожай трав, а значит, мало корма для скота, то нужно завести кошек в доме. Мол, кошки чудотворные, загадочные существа. Но, главное, это действительно помогало во многих случаях. Поэтому в английских деревнях очень много кошек.

– Неужто правда? – удивилась Умка.

– Вот видишь, Буруль, Умка уже готова поверить в чудо, сотворённое кошками.

– Ну а как ты это объяснишь? При чём тут кошки и урожай? – обиженно спросила Умка.

– Да ты не дуйся, не сердись. Так все считали до Дарвина. Это он смог найти логические связи.

– Какие?

– Понимаешь, люди правильно заметили, что в присутствии кошек урожай клевера на близлежащих полях лучше. Но не могли понять почему. А Дарвин смог. Дело в том, что кошки по ночам выходят на охоту и съедают в округе полевых мышей. А мыши, в свою очередь, разоряют шмелиные гнёзда в почве, когда строят свои норки в земле. Меньше мышей – больше шмелей, больше шмелей – лучше урожай клевера, ведь именно шмели помогают его цветкам перекрёстно опылиться. Вот так Дарвин развеял чудодейственную силу кошек.

– Как здорово! Красиво! – восхитилась Даша.

– Логично! – заметил Женя.

– Ладно, согласна. Но всё-таки что-то этакое в кошках всё же есть, – прошептала Умка.

– Спасибо, Оля, теперь мне стало яснее. Но, я думаю, нам пора отправляться в город, скоро вечер, нас ждут встречи с художниками, – заключил Буруль.

Глава 7. Званый ужин

Солнце склонялось к горизонту, и в вечерних отблесках купола соборов Флоренции сияли особенно торжественно. В городе царил весёлый беспорядок, какой всегда бывает в праздники. По улицам разгуливали толпы разряженных горожан, торговцы надрывались из последних сил, стараясь успеть продать что осталось, то и дело слышались смех и песни, а порой и фырканье лошадей, испуганных нелепыми, пёстрыми нарядами клоунов или громкими и яркими всполохами шутих, взлетавших в небеса.

Город будто весь расцвёл на один вечер. На подоконниках открытых настежь окон благоухали лилии всех оттенков и размеров. От дома к дому тянулись разноцветные гирлянды. У большинства зданий, несмотря на то, что было ещё довольно светло, зажгли факелы. Из каждой таверны доносились либо музыка, либо нестройный хор подвыпивших гуляк.

Веселье было в самом разгаре, когда ребята подошли к дому Филлипино Липпи. Ворота его боттеги были распахнуты настежь, и празднично накрытые столы продолжались из двора прямо на прилегающую площадь. Найти в такой суете знакомых было бы большой проблемой, если бы Липпи сам не наткнулся на наших героев.

– О, синьорина… Умма, если не ошибаюсь? Рад, что вам удалось заглянуть к нам на огонёк. А где ваш отец?

– Маэстро, извините, но мой отец уже предварительно дал согласие на другой ужин. Поэтому он и послал меня с моими друзьями, чтобы извиниться перед вами.

– Что вы, что вы. Не стоит. Понимаю. Сегодня вся Флоренция гуляет! Кстати, вы ведь хотели познакомиться с местными художниками. Идёмте, идёмте, – позвал он их к длинному столу в центре двора. За ним расположились художники.

Поддерживать общий разговор за таким большим столом не было никакой возможности, и гости разбились на небольшие кучки вокруг самых именитых из них.

– Вот они, все здесь, – с плохо скрываемой гордостью сказал Филлипино, – там сидит маэстро Пьеро де Козимо, здесь ребята из боттеги Перуджино, сам он, к сожалению, далёко отсюда, а то бы обязательно пришёл. Вон там большая группа собралась вокруг Леонардо да Винчи, вы слышали, конечно же, о нём, а вот это мой учитель Сандро Боттичелли.

Даша сразу обратила внимание на сгорбленную фигуру. Пожилой мужчина, облокотившийся всем телом на костыль, казалось, не замечал ничего вокруг, был погружён в какие-то свои невесёлые мысли. Общее веселье будто обтекало его стороной, и он сидел одиноким седым утёсом на берегу этой реки радости.

– Что с ним? – тихо спросила Даша.

– Разве вы не знаете? Конечно же нет, вы ведь приезжие. Здесь эту историю знает каждый… Это всё из-за Савонаролы, будь он проклят. Перед тем, как к власти пришёл этот проповедник, мой учитель был самым известным и самым прославленным художником всей Тосканы, не говоря уж о Флоренции. А какие светлые, одухотворённые картины он писал! Вы бы видели…

– Мне кажется, я видела одну. «Рождение Венеры», по-моему, называется, – пробормотала Дашка.

– Вот! Вы понимаете, о чём говорю! А потом пришёл этот, из ордена доминиканцев, и всё пошло насмарку. Ведь Савонароле мало было клеймить богачей и папу римского в роскоши и беспутстве, нет, он ещё и искусство взялся ставить на пути истины. И избрал себе в качестве козла отпущения моего учителя. Как он поносил его и его картины!.. А молодёжь верила. Та самая молодёжь, что сейчас стыдливо сторонится Боттичелли, тогда выбрасывала его картины на помойки, сжигала их в костре в приступе религиозного фанатизма. Думаю, они сами и пустили слух, будто Сандро самолично сжигал картины. Бред! Его ученики там были, всё видели. Ведь Боттичелли в это время лежал взаперти в своём доме, охваченный лихорадкой. Знаю точно, навещал его как раз тогда. Однако Савонароле этого было мало, он ещё и проклял моего учителя, но самое страшное – это проклятье сбылось: у моего учителя отнялись ноги… Он и сейчас, по прошествии стольких лет, всё ещё хромает. Но главное – эта история сломала его. Он замкнулся в себе и пишет совсем другие картины… сейчас он занят эскизами к книге Данте. Если бы вы видели эти эскизы… Страшные картины! Это совсем другой Боттичелли… Но самое обидное – за что? За что Джироламо так взъелся на Сандро? Ладно бы на моего отца, там было за что… Хотя слава Богу, что мой отец не дожил до Савонаролы, а то его бы точно прокляли.

– Ваш отец? – полюбопытствовала Умка.

– Да, синьорина, должен признаться: мой отец был известный гуляка и пройдоха. Художник, правда, знатный. Его Медичи недаром любил. Рассказывали, что однажды отца даже заперли, чтобы не гулял, а писал давно обещанные картины. Так Филиппо разорвал простыни, связал верёвку и спустился с балкона вниз, чтобы встретиться со своей возлюбленной. А когда его поймали, сказал, что не может писать без любви. Медичи сам распорядился дать ему возможность видеться с любимой, чтобы картины живыми получались. Да, вот такой он был, мой отец, – с гордостью сказал Филлипино. – Вообще, он неплохой был человек. Вот и меня официально признал, не то что беднягу да Винчи, и мастерству научил, и боттегу отдал, земля ему пусть будет пухом.

– Извините, вы хотите сказать, что Леонардо да Винчи незаконнорождённый? – переспросил Кеша.

– Да, это все знают. Хотя по внешнему виду не скажешь, а? Хорош, не правда ли?

Выглядел художник действительно замечательно. Тронутые сединой рыжеватые волосы мягкими волнами спускались на плечи. Узкий длинный нос лишь подчёркивал правильные черты лица. Глубоко посаженные глаза светились мудростью и добротой из-под густых лохматых бровей. Пышная хорошо ухоженная короткая бородка, уже наполовину седая, завершала картину. Да Винчи сидел во главе стола, окружённый толпой молодых людей, внимающих каждому его слову. Наши путешественники подошли потихоньку, прислушиваясь к разговору.

– Маэстро, правда ли, что для празднества герцога вы создали планеты, которые двигались сами и пели хвалебные песни?

– Правда. В дни моего пребывания при миланском дворе мне приходилось заниматься и подобными безделушками. Герцог Моро и его жена любили празднества и прочие увеселения. А планеты, конечно же, двигались не сами по себе, всё было сделано с помощью блоков и шарниров, управляемых людьми за сценой.

– Есть очевидцы, утверждающие, что вы можете превращать белое вино в красное простым мановением руки.

– И это правда.

– Как же возможно? Недаром говорят, что вам подвластны секреты чёрной магии.

– Глупости! Не смейте повторять сплетни про меня! Если бы, молодой человек, больше времени уделяли науке и мастерству, то и у вас могло получиться нечто подобное. Это самая обыкновенная механика, только и всего. И никаких чудес!

– Прошу прощения, маэстро. Просто о вас рассказывают такие странные вещи, что просто в голове не укладывается.

– Вы знаете, чем отличается умный человек от крестьянской дудки? Когда в дудку дуют, она вторит музыканту и создаёт мелодию, но сама она не в силах произвести ни звука. Человек же, когда в него вдувают какие-то слухи, может, подобно дудке, передать его дальше, раздув до неимоверности, а может, если у него есть голова на плечах, подумать и постараться понять, что правда, а что просто недомыслие, или, ещё того хуже, злословие.

– Я не хотел вас обидеть, извините меня, – пробормотал было спрашивавший, но его оттёрли от стола, и он быстро ретировался.

Леонардо даже не заметил этого. Подумав немного, да Винчи продолжал:

– Понимаете, друзья мои, всё, чего я достиг, только благодаря наблюдениям за природой. Ведь в каждом живом существе великое таинство, и, если проследить за ним, вникнуть в суть, многие чудеса для себя можно открыть. Жаль… Жаль, что нам так мало отпущено жизни… Вот мне уже почти пятьдесят, а что я успел сделать?

– Не верю своим ушам! – вступил в разговор Филлипино, – И это говорит создатель «Коня» и «Тайной вечери»! Уж не напрашиваешься ли ты на комплименты?

– Липпи! Рад тебя видеть. Я уже выпил кувшин вина, а тебя всё нет. Где ты был, старина?

– Дела, всё дела. Всех гостей надо было усадить, распоряжения отдать. Кстати, тебе ничего не нужно? Ты ведь не ешь мясного?

– Не беспокойся, дружище, я сыт, всё хорошо. А Микеланджело придёт?

– Должен был. Я уже видел его подмастерье, Пьеро Арджиенто, где-то здесь совсем недавно.

– Я слышал, что Буонарроти получил наконец свой долгожданный заказ. Рад за него.

– Жаль, что ты сам не согласился сделать скульптуру, – сказал Липпи.

– Уволь, нет, нет, только не это. Они меня, правда, долго уговаривали. Но скульптура – это не по мне. Посудите сами, сколь разительно отличается жизнь скульптора и художника. Скульптор трудится изо всех сил, прикладывает мощь своих мышц в правильные удары, вокруг него всегда туман каменной пыли, он сам весь буквально облеплен мраморной крошкой. И, заметьте, вечно наедине с собой, ведь ни один здравомыслящий человек не выдержит этого бесконечного стука целый день напролёт. То ли дело художник. Он одет в красивые удобные одежды, в комнате его полно света и благоухания, он окружён яркими красками, и великолепные женщины позируют ему. Он может проводить своё время, рисуя картину, в благостной беседе с друзьями и под звуки приятных мелодий. Жизнь художника спокойна и чиста, в отличие от бедного наполовину оглохшего от собственного орудия производства скульптора, – закончил свою мысль Леонардо, и все вокруг дружно захлопали в знак одобрения.

Равиль, однако, услышал за спиной какой-то сдавленный стон и скрип зубов. Он оглянулся – за соседним столом, незамеченный толпой, сидел Микеланджело. Скульптор побагровел от гнева, и крутые желваки ходили под его впалыми щеками. Несмотря на то, что он был чисто одет после купания, но выдавала его ремесло мраморная крошка, навсегда въевшаяся в волосы и бороду, делая их из чёрных блёкло-серыми. Сознание того, что в чём-то художник прав, приводило скульптора в бешенство, и он едва сдерживал себя, чтобы не вспылить. А за столом Леонардо разговор продолжался так же непринуждённо и весело.