Текст книги "Долина Новой жизни"

ГЛАВА Х

Зима была суровой. Снегу намело много. Днем, несмотря на яркое солнце, не таяло, ночью температура падала намного ниже нуля. По временам бушевал северный ветер, налетали снежные бури.

Сегодня стемнело раньше обычного. Но хозяин кабинета не спешил зажечь свет, довольствуясь неверным светом камина. Стоя у решетки, он грел ноги. Тут же, в кресле, сидел Гри-Гри.

– Грейтесь, грейтесь, вам пришлось проделать трудный путь. Сейчас вам подадут стакан горячего грога. Это не лишне в вашем положении, – говорил мистер Чартней.

Гость протянул ноги поближе к огню.

– Были минуты, когда я думал, что упаду и не встану. Я совсем не выношу мороза.

– Еще бы, вам пришлось идти всю ночь и почти весь день.

– Как я рад, что, наконец, достиг этого дома! Ваш слуга оказался предупредительным, он устроил мне ванну и переодел во все теплое.

– Жители Высокой Долины отличаются гостеприимством, услужливостью и мягкостью, – произнес Чартней, подкидывая в камин куски угля.

– Вы довольны своей жизнью здесь? – спросил Гри-Гри.

– Конечно, мы живем здесь скромнее, я не имею такой квартиры, как в Городе, у меня нет серебра и фарфора. Роберт Куинслей не может снабжать нас так, как снабжал его отец; кроме того, население здесь быстро увеличивается… Не один вы сбежали из-под власти Макса.

– Я не мог оставаться там. Вы увезли с собой чертежи военной гусеницы, а я не мог восстановить их по памяти. Я боялся, что со мной могло случиться то, что случилось с бедным Кю.

– Да, Макс умеет расправляться с людьми, которые становятся ему поперек дороги.

– Он мог подумать, что я участвую в заговоре и потому не выдаю ему этих чертежей.

Чартней уселся в кресло рядом с Гри-Гри и закинул ногу на ногу.

– Вы правильно поступили. Конечно, вы рисковали.

– Поэтому я и выбрал путь через горы. Теперь, когда эпидемия кончилась, карантины сняты. Зато граница охраняется самым тщательным образом. Мне пришлось лезть ползком, чтобы проскользнуть мимо часовых.

– Вот так каждый день у нас появляются новые люди.

Вошел слуга с подносом, уставленным стаканами и бутылками.

– Прикажете, мистер Чартней, зажечь огонь? – спросил он.

– Нет, нет, не надо, мы посидим и в темноте.

Слуга удалился.

– Вам с ромом или с коньяком? Сахар кладите сами, по вкусу.

– Я вижу, вы ни в чем не терпите недостатка? Если разрешите, я налью себе немного рому.

– Продукты мы получаем от Макса. Мы даем ему радиоактивные вещества, в которых он нуждается, он платит нам продуктами и изделиями. Он не может жить без нас, мы – без него. Впрочем, в Высокой Долине уже построены заводы питательных веществ и сред, всевозможные мастерские; недавно открыты новые человеческие инкубатории, окончательно оборудована собственная сеть внушителей, глаз и ушей.

– Вот как! Не обошлись без внушителей?

– Здесь они нужны более чем там, внизу. Ваше население отличается спокойствием и послушанием, наше, раскрепощенное мистером Робертом, часто проявляет себя весьма бурно.

– У нас рассказывают об этом легенды, – проговорил Гри-Гри.

Мистер Чартней посмотрел через стакан на огонь в камине.

– Интересный эксперимент… Половой инстинкт пробудился, а вместе с ним и другие страсти. Здесь было одно убийство, два покушения, один поджог, четыре нападения, были и кражи. Внушители работают усиленно, но только в другом направлении, чем у вас. У вас подбадривают, у нас сдерживают и регулируют.

– Рискованный опыт.

– Менее рискованный, чем тот, который проделывает в настоящее время мистер Макс Куинслей, – сказал Чартней. – Пожалуйста, Гри-Гри, наливайте себе еще.

Слуга приоткрыл дверь и доложил:

– Мистер Мартини.

Хозяин приветствовал входящего:

– Синьор Мартини, сколько дней я вас не видел! Взгляните сюда, я зажгу свет. Видите, кого нам послала судьба?

– Гри-Гри?! – воскликнул итальянец. – Мне сегодня везет, я только что встретил Чери. Он не прельстился назначением на место Кю и предпочел перебраться в Высокую Долину.

– Садитесь, синьор Мартини, и составьте нам компанию.

– Я зашел к вам, чтобы пойти вместе в клуб обедать, но не откажусь от стаканчика.

– Синьор Мартини, как я рад вас видеть! – проговорил Гри-Гри. – Мы не виделись с вами целую вечность!

Итальянец, размешивая ложечкой грог, посмотрел на своего соседа.

– Объясните мне, почему вы один за другим оставляете Макса Куинслея?

– Ах, синьор Мартини, для этого есть основания. Даже для нас, стоящих во главе управления страной, авторитет мистера Куинслея сильно поколебался. Подумайте, такие потрясения – ужасающая смертность на маневрах, болезни, эпидемия, унесшая столько жертв… Затем он, без всякого согласия с нашей стороны, переходит к выращиванию в инкубаториях нового, дифференцированного человека. Нашей расе он ставит окончательный приговор. У многих открываются глаза на тиранический образ правления. Внушители не могут уже заглушить просыпающегося скептицизма. Нарождающаяся здесь, в Высокой Долине, жизнь вызывает у нас большие надежды.

– Вы находите эту жизнь привлекательной? – угрюмо спросил Мартини.

– Образ правления здесь резко отличается. До сих пор не слышно ни об одном таинственном приключении, которыми так полна наша жизнь. Наши люди, выращенные в инкубатории, могут развить здесь все свои силы, свои таланты…

– А также и пороки, – вставил итальянец.

– Синьор Мартини мрачно смотрит на эксперимент мистера Роберта, заметил Чартней, поправляя угли в камине.

– Мне кажется, Макс поступает более правильно, когда переходит к созданию дифференцированного человека. Он последователен в своих действиях. Мистер Роберт возвращается назад, и я не знаю, что он будет делать с людьми, выращенными в инкубаториях и лишенными их прежних добродетелей? Не лучше ли вовсе отказаться от всяких новшеств по части создания совершенной человеческой породы?

– С этим я не согласен, – проговорил Чартней. – Мистер Роберт, действительно, возвращается к первоначальной идее своего деда. Его люди здоровы, крепки, работоспособны и послушны общей идее. Они завоюют мир, но не оружием, не силой, а высотой культуры и техники, которой они обладают, благодаря руководству ученых.

Гри-Гри вскочил с кресла.

– Мистер Чартней прав, мы все воспитаны в этой вере. Если позже у нас развился дух милитаризма и сознание грубой силы, то это – вина Макса Куинслея. В Роберте мы видим продолжателя его достославного деда, которому мы поклоняемся, как святому.

– Ну, не будем спорить, будущее покажет, к чему поведут эти опыты. А теперь я предлагаю отправиться обедать. Конечно, может быть, я старый дурак и сужу слишком субъективно.

Итальянец встал, поставил на стол допитый стакан.

– Я думаю, что мы поспеем в клуб как раз вовремя, – заметил Чартней, захлопывая крышку своих больших золотых карманных часов.

Серый костюм Гри-Гри был несколько широк для него, он старательно обдергивал куртку, поправил номер на груди.

– Слуга достал это платье у кого-то из знакомых, я не знаю, удобно ли идти в нем в столовую?

Мартини засмеялся.

– У нас много дам, и все обращают внимание на внешность. Бойтесь, Гри-Гри, Высокая Долина быстро вас испортит.

– Не так это страшно, дорогой, – проговорил Чартней, надевая пальто и беря трость и шляпу. – Не так страшно. Вот мы же не испортились.

– Кто знает, – многозначительно пробурчал Мартини.

Все трое вышли из комнаты.

В воскресенье, на катке за Старыми копями, собралось много народу. Погода была восхитительна. Солнце посылало на землю тепло и свет, а мягкое дуновение ветерка говорило, что приближается весна. Горы и долины под белым снежным покровом выглядели празднично, нарядно. По льду скользила толпа людей на коньках, по снегу бегали лыжники. Здесь было много спортсменов, они показывали уменье и смелость в фигурном катании, в прыжках, в беге на скорость и дальность и в других мудреных упражнениях. Толпа зрителей, окружавшая каток с трех сторон, выражала свои восторги и одобрение громкими криками и приветствовала появление каждого нового любимца, которого знала по предыдущим состязаниям. На пригорке были устроены трибуны, а рядом с ними, во временной постройке, помещались буфет и комнаты для отдыха. Все это напоминало каток в Европе, только не хватало музыки да не было такого разнообразия костюмов и нарядов. Несколько женщин и немногочисленные военные мало нарушали общую монотонность толпы.

Двери буфета открылись и оттуда по ледяной дорожке выкатилась группа людей. Впереди летел на коньках высокий ловкий спортсмен. Он увлекал за собой стройную молодую женщину, одетую в изящный черный костюм. Это были Роберт и мадам Гаро. Публика почтительно расступалась перед ними и, вместо поклона, все поднимали кверху правую руку. Несколько позади красиво и уверенно катилась Милли. Справа от нее скользил Мей и, немного отставая, Мартини. Далее, тесно друг около друга, двигались Блэкнайт, Висконти, Чартней и Христиансен со своей белокурой супругой. Ямомото сильно отстал; его неуверенные движения выдавали, что он еще новичок в этом виде спорта. Гри-Гри и Чери бежали последними. Первый из них спросил:

– Как вы себя чувствуете?

– Я совершенно оправился, – ответил Чери. – Сон и аппетит возвратились. Навязчивые идеи, которые преследовали меня после смерти Кю, исчезли. А как ваши дела, дорогой Гри-Гри?

– Суровый климат Высокой и Средней Долин оказывается для нас более благоприятным, чем тот, в котором мы выросли. У нас внизу уже набухают почки, а здесь зима, и все же я доволен и счастлив, что удрал из-под власти Макса.

– Посмотрите, дорогой Гри-Гри, как люди приветствуют Роберта и как он прост в обращении со всеми! Ни тени высокомерия и надменности.

– Отец лишил его участия в правительстве, а местное население избрало его своим правителем.

– Удивляюсь, почему Макс Куинслей до сих пор терпит все то, что творится здесь?

– Неужели вы думаете, Чери, что мистеру Куинслею легко объявить войну мистеру Роберту и всем нам? Конечно, нас мало, может быть, одна шестая жителей Долины Новой Жизни, но все же мы постоим за себя.

– Подождите, дорогой Гри-Гри, наш бедный японец, кажется, разбил себе голову.

Действительно, Ямомото столкнулся с кем-то и так неловко упал, что не мог подняться. Он сидел на льду; по лбу у него бежала струйка крови. Золотые очки и шляпа лежали далеко от него.

– Мистер Ямомото, вы сильно ушиблись?

– О, ничего. Помогите мне встать. Кроме головы, все в порядке.

Бежавшие впереди возвратились, окружив японца. Когда кровь была вытерта и на ссадину налеплен кусок черного пластыря, а очки и шляпа были водворены на свои места, Ямомото храбро пустился в дальнейший путь. Милли обратилась к Мею. – Какой смешной старичок! Лучше бы ему сидеть за микроскопом, чем бегать на коньках!

Эти слова больно задели Мартини. «Гм, старичок! А он, по крайней мере, на десять лет моложе меня. Пожалуй, и мне лучше было оставаться дома, чем надрываться здесь, конкурируя с этим большим дураком».

Милли неслась вперед со своим кавалером справа, не замечая, что итальянец остался позади. Она что-то щебетала, громкий смех резал уши бедного Мартини. «Стыдитесь, Филиппе, – говорил он себе, – каждый человек должен уметь вовремя уйти со сцены. Неужели вы будете докучать себе и другим? Вы должны иметь достаточно гордости».

Он постарался затереться в толпе, но глаза его все время ревниво следили за носящейся вдали парой. Чартней, Блэкнайт и Висконти скоро остановились у края катка и закурили.

– Превосходная жизнь! – воскликнул Висконти. – Я положительно не чувствую, что нахожусь в стране тиранического Куинслея.

– Я не думаю, что он долго будет сносить такое неповиновение, – заметил Чарльз Чартней. – Очень интересно, чем все это кончится?

Блэкнайт, хитро улыбаясь, проговорил:

– Не так все просто, как вы думаете, друзья. Может быть, он давно бы стер нас с лица земли, если бы мог.

– Что же его удерживает? – спросил Чартней.

– Конечно, не военная гусеница. У него для борьбы с нами имеются воздушные корабли, которым мы не можем противопоставить ничего равного. Блэкнайт слегка ударил Чартнея по плечу. – Вы забыли радиоактивные элементы. С их помощью мы можем взорвать и себя, и всю Долину Новой Жизни. Конечно, первого мы не будем делать, ну, а что касается последнего, то просим не выводить нас из терпения.

– Значит, вы нашли способ удержать Куинслея от насилия, угрожая ему гибелью всего его царства?

– Угрожать можно, – поспешно сказал Висконти, – но осуществить угрозу безумие!

– Кто же говорит об осуществлении? – запротестовал Блэкнайт. – В разговоре с мистером Куинслеем я только намекнул об этой возможности, и этого было достаточно. Я почтительно представил ему всю безобидность экспериментов мистера Роберта и убедил его пойти на компромисс. Мы снабжаем Долину радиоактивными веществами, работаем превосходно, для всех, и просим только терпеть нас.

– А что дальше?

– О, мистер Чартней, зачем заглядывать в далекое будущее?

В это время показалась пара – Христиансены.

– Смотрите, смотрите! – перебил Висконти. – Эти скандинавы природные конькобежцы. Она удивительно мила, эта юная Маргарита.

– И, кажется, влюблена в своего супруга по уши.

Блэкнайт перестал семенить ногами и, смотря вслед супругам, произнес:

– Иногда я сожалею, что вовремя не успел связать себя узами с какой-нибудь интересной женщиной. Увы, теперь поздно!

– Действие радия, а, может быть, и этого весеннего солнца, начинает, кажется, сказываться и на вас? – засмеялся Висконти.

– Действительно, солнце так печет, что, пожалуй, через неделю – прощай зимний спорт, – сказал Чартней. – Я предлагаю отправиться к дорожке лыжников, сейчас начнется бег.

Все трое направились вдоль катка.

Мимо них уверенно, размашисто пронеслась пара конькобежцев.

Блэкнайт нагнулся к уху Чартнея:

– Вот наша Елена, из-за которой может возникнуть Троянская война в Долине Новой Жизни.

– Да, часто женщины являются тайными пружинами мировых событий, заметил Чартней.

– У отца и сына одинаковый вкус.

– Мадам Гаро так хороша, что каждый приходит от нее в восхищение, горячо проговорил Висконти.

– Э, друг, на вас тоже, кажется, действует радий, – погрозил пальцем Блэкнайт. Они засмеялись и свернули на дорожку, к пригорку, с которого открывался вид на лыжников. Там были устроены разные препятствия – глубокие рвы, через которые надо было перескакивать, деревянные трамплины, крутые повороты, внезапные спуски и подъемы. Лыжники неслись цепочкой.

Друзья замешались в публику и с интересом наблюдали за рискованным полетом лыжников. Трудно было представить, как они сохраняли равновесие, падая с большой высоты или проносясь по воздуху над широкими канавами.

Мартини безучастно скользил взад и вперед, стараясь держаться подальше от того места, где была Милли. «Лучше всего уйти с катка и вернуться домой, – думал он. – Но тогда я выдам свои чувства, а я вовсе не хочу, чтобы надо мною смеялись. Милли, Милли, моя дорогая… Она заставляет меня так страдать. Я не хочу посадить ее в клетку, лишить удовольствий, и все же я ужасно страдаю, когда вижу, как интересно ей с этим Меем».

Какой-то человек закрутился перед задумавшимся Мартини волчком – нельзя было видеть ни лица, ни рук, ни ног. Зрители хлопали в ладоши. Сзади кто-то схватил маленького итальянца в объятия.

– Простите, синьор, я едва не сшиб вас с ног.

– Доктор Бергер, это вы?

– Во всей своей красе!

– Куда направляетесь?

– Ношусь из конца в конец. Стараюсь истратить избыток сил.

– Вы прекрасно выглядите.

– Берите меня за руки, я протащу вас два-три круга. Вам нужен моцион, дорогой синьор Мартини.

Они сделали небольшой конец и остановились, привлеченные красивым зрелищем: на лед спускались летающие люди. Белые крылья разом складывались, и вот уже коньки скользили по льду. Прибывшие издалека, эти люди спешили также снять свои широкие резиновые одежды.

– Вы видите эту пару? – спросил доктор Бергер.

– Вот эту? Мужчина и женщина?

– Да, да, узнаете?

Мартини пригляделся и воскликнул:

– Он – Муки, а кто же она?

– Не узнаете? Его жертва. Теперь он женился на ней.

– Что вы говорите, дорогой доктор? Я слышал, он был посажен в тюрьму, а она… я полагал, что она умерла.

– Ей была сделана операция, вставлено новое дыхательное горло. А Муки освобожден из тюрьмы Робертом Куинслеем.

– Зачем он освободил его? – удивленно спросил Мартини.

– Мистер Роберт придерживается взгляда, согласно которому преступники не должны наказываться, их нужно лечить, им нужно растолковывать их вину. Ну, а кроме того Муки помог мистеру Роберту освободить из тюрьмы мадам Гаро.

– Значит, несчастная, которую он хотел задушить, – теперь его жена?

– И если бы вы знали, синьор Мартини, как она его любит! Она моя пациентка и еще недавно сама рассказывала мне об этом.

– Черт возьми, в женщинах заложена масса противоречий!

– Когда, много лет назад, я увлекался женщинами, они всегда причиняли мне много страданий. С тех пор я говорю всем – берегитесь женщин.

Мартини почувствовал в этих словах старого друга намек. Он насупился. В этот момент мимо проплыла пара: Мей тесно обхватил Милли, а она, прижавшись к нему, мечтательно смотрела вперед, ничего не видя перед собой, как будто уносилась в вихре блаженства.

Мистер Роберт умчал свою даму в дальний конец катка. Там было совсем пусто, толпа схлынула к лыжне. Он остановился и, вдыхая полной грудью воздух, воскликнул:

– Неправда ли, как хорошо дышится? Я чувствую всеми фибрами своего существа приближение весны.

Мадам Гаро, румяная и задыхающаяся от быстрого бега, взглянула на своего кавалера.

– Не знаю почему, но я полна бодрости и веселья. Мне вспоминаются времена, когда я умела отдаваться развлечениям со всем пылом юности.

– Я буду счастлив, мадам, когда вы забудете тяжелые испытания, которые вам пришлось пережить в Долине Новой Жизни.

– Мистер Роберт, меня трогают ваши постоянные заботы.

Молодой человек взял ее руки в свои и, крепко сжимая, с чувством произнес:

– Если бы я мог, я сделал бы все, чтобы вы стали счастливой, но я боюсь…

– Вы можете, – тихо сказала Анжелика и, круто повернувшись, умчалась от Роберта. Он стоял несколько секунд задумавшись, потом весело улыбнулся и пустился догонять свою даму.

– Синьор Мартини, синьор Мартини! – кричала Милли. – Мы не можем найти вас целый час!

Мей подлетел к итальянцу.

– Синьор Мартини, Милли о вас беспокоится.

– Она беспокоится… О чем же она беспокоится?

– Дорогой синьор Мартини, – подбежала молодая женщина, – где вы спрятались, вы обещали покататься со мной, а сами куда-то спрятались?

– Я чувствую себя плохо, – пробурчал Мартини.

– Вы нездоровы? Тогда вам лучше было бы идти домой.

– Я и пойду.

– А я непременно вас навешу сегодня вечером. Впрочем, может быть, я буду занята, тогда я приду завтра или… послезавтра.

– Приходите, когда хотите, хоть через неделю.

Мартини, не прощаясь, повернул к выходу с катка. Милли посмотрела ему вслед.

– Сердится. Это постоянное его недовольство раздражает меня, лучше нам прекратить видеться.

Мей принял красивую позу, проговорил:

– Не надувайте губки, Милли, и не портите настроения.

Новая толпа вливалась на каток. Летающие люди прибывали со всех сторон. Вдали слышались веселые, возбужденные крики, вокруг раздавались оживленные голоса. Солнце сияло и грело, а ветерок нежил и ласкал людей.

Часы прозвонили десять. Мартини встал из-за письменного стола.

В открытую дверь с веранды тянуло холодком, свежестью.

Он подошел и вгляделся в темноту.

Вдали, под горой, блестели огоньки станции тюба. Левее вырисовывалось туманное пятно – селение Старые копи. Черные громады гор только угадывались на фоне неба. Вдоль садового забора прошуршал большой освещенный автобус с пассажирами. Высоко над домом пронесся пассажирский аэроплан с прожектором, пронизывающим темноту.

Мартини стоял, оперевшись о косяк двери, и мысль о Милли неотступно преследовала его.

Четыре дня тому назад он возвращался домой. Двое влюбленных, щебеча что-то друг другу на ухо, шли ему навстречу. Завидев его, они изменили направление и скрылись в темноте. Сомнений не было: это Милли и Мей.

Вчера в саду на скамеечке он снова заметил их. Они были так заняты разговором, что не обратили внимания на его приближение. Слышался шепот, поцелуи. Они сидели так тесно! Какой ужас! В глазах у него потемнело, хотелось кричать, бить и его и ее. Дикое, звериное чувство… Ноги подкашивались, руки тряслись. Влюбленные не знали, какая опасность грозила им. Какой-то прохожий, схватившись за фонарный столб, боролся сам с собой, не зная, что ему делать. Благоразумие цивилизованного человека, привыкшего обуздывать свои страсти, победило. Он ушел, шатаясь, как пьяный, и, войдя в свою комнату, повалился на диван, рыдая и колотя кулаками по своей бедной голове. Потянулись тяжелые дни раздумья, когда вспоминаются все мелочи, все слова, когда все переоценивается, когда человек чувствует, что выхода нет. Голова кажется налитой свинцом, неспособной правильно мыслить.

Теперь, всматриваясь в темноту, Мартини думал: «Разве я мог надеяться удержать около себя это молодое создание? То, что должно случиться через какое-то время, случилось сейчас. Надо побороть себя и примириться с неизбежным. Я должен быть благодарен ей за минуты счастья. У нее своя жизнь, она не может жертвовать ею ради меня… И все же, какой удар! Разве сознание неизбежности может облегчить страдание? Страдание раздирает мне сердце. Лучшее, что вы можете сделать, несчастный Филиппе, это покончить со своим бренным существованием! «

Мартини отошел в глубину комнаты и долго стоял неподвижно. Он не слышал шагов на веранде и не видел, что в дверях появилась та, мысль о которой сверлила его голову день и ночь за последнюю неделю.

Милли, волнуясь и едва сдерживая дыхание, пристально рассматривала еще недавно близкого ей человека.

Отчаяние, выражавшееся во всей его фигуре, тронуло ее. Решение сказать ему всю правду было поколеблено. Хотелось утешить, облегчить его мучения, хотя бы ценою лжи.

– Бедный, бедный Филиппе, как мне жаль вас, – прошептала она. Она сделала легкое движение. Мартини опустил руки. Глаза их встретились. Они долго молчали.

– Филиппе, я пришла, я давно собиралась, но…

– Не надо, не надо, Милли! – закричал вдруг итальянец. – Не говорите ничего в свое оправдание.

Молодая женщина подошла ближе.

– Филиппе, вы выглядите ужасно, вы нездоровы?

– Да, я нездоров, я очень нездоров. Но это пустяки. Вы пришли, я очень рад. Садитесь сюда, на диван. Я сяду в кресло, поговорим. – После томительной паузы, во время которой они сидели не глядя друг на друга, он повторил: – Поговорим.

Милли молчала. Язык положительно отказывался ей повиноваться.

– Расскажите, как вы проводили время? – глухим голосом спросил Мартини.

– Я много работала… гуляла.

– С Меем?

Милли прямо взглянула на своего собеседника и вдруг решительно заговорила:

– Да, с Меем. Вот по этому-то поводу я и пришла к вам. Мне надо сказать вам, синьор Мартини, нечто очень важное. Мне кажется, вы уже догадываетесь.

– Не трудитесь, Милли, я все знаю.

Маленький итальянец внезапно вскочил и, потрясая кулаками, разразился целым потоком слов.

– Как вы решаетесь приходить сюда? Вы убиваете человека и желаете насладиться видом его страдания! Вы бессердечное, бездушное существо! Когда вы не были женщиной, вы были лучше. Приобретя женский инстинкт, вы не приобрели присущих женщине нежности, сострадания, кротости. Вы лживы и порочны. Вы распущены! Вы думаете, что я позволю вам шутить с собой? Я не игрушка! Поиграли и поставили в сторону и взялись за другую игрушку. Нет!

– Синьор Мартини, синьор Мартини! – Милли старалась перекричать пылкого итальянца. В отчаянии она сделала несколько шагов к дверям. – Он поймал ее за руки и, с бешенством сжимая их и выкручивая, ревел:

– Если вы не будете принадлежать мне, то вы не будете принадлежать никому! Я раздавлю этого болвана Мея, как насекомое.

Громкие рыдания Милли сразу охладили весь пыл несчастного влюбленного. Вид его резко изменился, глаза выражали сожаление, руки разжались, и он опустился к ногам молодой женщины. Он протягивал к ней руки:

– Милли, дорогая моя, простите меня, я не знаю, что делаю. Я схожу с ума, Милли, я не могу вынести мысли, что теряю вас, пожалейте меня!

Милли казалась растроганной. Слезы текли из ее глаз.

– Мне жаль вас, Филиппе, я не сержусь на вас.

Мартини притянул ее руку к своим губам и, прижимаясь к ее коленям, стонал:

– Как тяжело, как тяжело, я никогда не желаю вам пережить такие минуты. – Потом, что-то вспомнив, он стремительно отпрянул от нее и, отбежав на несколько шагов, с ужасом забормотал: – Эти руки целовал тот, другой. Он обнимал эти ноги. Прочь, Милли, уходите!

Молодая женщина послушно направилась к дверям.

– Стойте, Милли, стойте! Я хочу вам сказать, что я люблю вас и буду любить, но я не хочу больше видеть вас, я не могу. Идите, Милли. – И Мартини стоял, пока его гостья не вышла на веранду и не скрылась в саду. Тогда он рухнул на ковер перед столом и пролежал там в полном отупении до рассвета.

Едва забрезжил рассвет, он вышел из дому и пошел прямо по дороге, не соображая, куда и зачем идет.

Новое белое здание, в котором поселился теперь Роберт Куинслей, стояло на небольшом холме в конце селения Старые копи. Оно имело форму буквы «П», и на каждом из боковых флигелей выступали красивые высокие башни. Внизу, у подножья холма, тянулись длинные четырехэтажные здания – казармы местного гарнизона. Дорога наверх преграждалась заставой, у которой стояли несколько человек с ружьями в руках.

Требовался пропуск, чтобы пройти в здание правителя. На широком плацу напротив мирно спали на своих стальных ногах три военных гусеницы.

Прекрасный открытый автомобиль подкатил к заставе. Мистер Блэкнайт приподнялся в экипаже. Часовые, увидев его, открыли проезд. Автомобиль плавно взлетел на пригорок и, описав дугу перед фасадом здания, остановился под арками подъезда. Двери открылись перед мистером Блэкнайтом, и он вошел в переднюю с широкой лестницы, ведущей прямо наверх, мимо двух рядов колонн в строгом коринфском стиле. Часовые не препятствовали гостю подняться на второй этаж.

Здесь, в полукруглом зале, с мягкими скамьями вдоль стен, встретили его двое – Муки и Марки. Они сделались теперь чем-то вроде личных телохранителей Роберта. Один из них отправился доложить о прибытии мистера Блэкнайта, а другой остался у дверей. Мистер Блэкнайт прошелся несколько раз взад и вперед. Лысина его сияла, лицо выражало полное удовлетворение.

– Однако вы охраняете очень тщательно мистера Куинслея, – проговорил он.

– Мы исполняем приказание начальника гарнизона.

– Прекрасно делаете, прекрасно делаете! Если в настоящее время мистеру Роберту не грозит какая-либо определенная опасность, то все же необходимы меры предосторожности.

Возвратившийся Муки приоткрыл широкую массивную дверь.

– Пожалуйте, мистер Блэкнайт. В кабинете мистера Куинслея идет заседание.

Блэкнайт прошел через большую пустую комнату и оказался в кабинете Роберта. Письменный стол стоял прямо против дверей. Вдоль задней стены висели аппараты телефона, внушителей, механических глаз, ушей. Впереди, ближе к окнам, за столом расположилось небольшое собрание ученых. Здесь были мистер Роберт, Христиансен, Ямомото, доктор Бергер и еще четверо – двое физиологов и двое химиков. Из людей, выращенных в инкубаториях, здесь присутствовали Чери, Мей, Гри-Гри и еще трое из лаборатории Роберта.

Мистер Блэкнайт услышал слова, произнесенные хозяином:

– Следовательно, вопрос о питательных средах можно считать разрешенным. Наши новые поколения будут здоровее, их организм будет обладать большим запасом защитных сил для борьбы с опасностями. Наш народ будет более индивидуален, трудоспособен, энергичен, более расположен совершенствоваться. Если наши надежды оправдаются, а я в этом не сомневаюсь, мы достигнем значительных результатов, наше будущее обеспечено. А теперь, господа, я думаю, можно закрыть заседание. Мы поработали немало, теперь уже скоро пять. Все встали и начали прощаться с хозяином.

– Мистер Блэкнайт, присаживайтесь, вы, верно, привезли важные вести, обратился Роберт к вновь прибывшему. – Рассказывайте, чем окончился ваш дипломатический разговор с отцом.

– На этот раз он принял меня не так сухо, как прежде, и мне удалось согласовать с ним наши требования. Он согласен санкционировать ваши выборы. Вы будете являться чем-то вроде его наместника здесь. Мне показалось, что ему понравилось мое предложение. Таким образом, он избавляется от необходимости окончательно порывать с нами. Он как бы сам допускает наш эксперимент в широких размерах. Вместо вас он объявляет своим соправителем Шервуда, а наследником делает вашего младшего брата Дика.

– Прекрасно, – сказал Роберт, – вы замечательно умеете внушать свои мысли другим, так что они начинают думать, что это их собственные мысли. Дальше, дальше, дорогой мистер Блэкнайт.

– Мистер Макс Куинслей берется снабжать нас всем необходимым, за исключением вооружения, соглашается не требовать от нас выдачи военных гусениц и их чертежей, отказывается от постройки новых, не требует передачи бежавших к нам до сегодняшнего числа и готов забыть все нанесенные ему обиды, если они более не будут повторяться. – Мистер Блэкнайт помолчал, гладя, по своему обыкновению, рукой лысину и остатки волос вокруг нее.

– Сомневаюсь, что он мог забыть обиды, – задумчиво проговорил Роберт.

– Надо быть осторожным, надо быть осторожным. Слова мало к чему обязывают.

– Дальше, мистер Блэкнайт.

– Мы обязуемся вырабатывать радиоактивные вещества, снабжать ими Долину и иметь запас на случай надобности, который будем хранить сами. Но мы обязуемся не иметь каких-либо сношений с остальным миром кроме как через Высокий Утес, то есть с соизволения мистера Макса Куинслея. У себя мы вольны жить по выработанным нами нормам и законам. Граница владений проходит по линии, установленной комиссией. Вот все, что я могу сообщить вам, мистер Роберт. Я думаю, мы можем быть довольны сегодняшним днем.

– Благодарю вас, мистер Блэкнайт, вы лишний раз доказали, как искусно выполняете самые тончайшие дипломатические задания. – Роберт переменил тон и, нагибаясь к Блэкнайту, добавил: – Я уверен, вы не забыли и моей личной просьбы?

– Конечно, нет, мистер Роберт, я переговорил с аббатом, и он обещал на этих днях побывать у нас.

– Он ужасный негодяй, я обращаюсь к нему только потому, что этого хочет мадам Гаро. Этот человек мне противен, но что поделаешь, другого священнослужителя нет.

– Совершенно верно, мистер Роберт, аббат пользуется самой скверной репутацией.

– Я очень вам благодарен. – Роберт встал.

– Несколько слов относительно нового хранилища для радиоактивных веществ. Это сооружение будет окончено в течение следующей недели.