Текст книги "Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол"

Приезжал я туда по служебной необходимости, долго никогда не задерживался, с Рашидовым личных контактов не поддерживал. А в отпуск всегда ездил в другие регионы. И по родительской линии у меня тоже все чисто: отец и мать русские, с Узбекистаном никак не связанные. А то, что генерал Терентий Бородин является моим отчимом, а не родным отцом, про это ни одна живая душа, кроме посвященных людей, число которых минимально, не знает. Так что моя биография Виталию ничего не даст. Другое дело мое алиби».

Дойдя до этого места в своих размышлениях, Бородин замедлил шаг и в итоге остановился у окна, выходившего на улицу Куйбышева. И, глядя на людей, спешащих по своим делам, продолжил свои умозаключения: «Алиби у меня тоже имеется, хотя и не безупречное. Впрочем, большого выбора у меня не было – спасибо и на том, что и такое алиби нарисовалось. И если Виталий не будет его слишком дотошно копать, то оно вполне сумеет меня прикрыть. Итак, исходя из этого алиби, в означенный обеденный перерыв я ходил в соседний с нами «Детский мир», где в тот день должны были продавать школьную форму для девочек. Во всяком случае, так я об этом сообщил шефу, предупредив его, что могу немного задержаться. Как возникло это алиби? Накануне моя жена узнала о будущей распродаже и, отпросившись с работы, приехала в «Детский мир». Отстояла очередь и получила талон под номер сорок два. А поскольку на второй день ее могли с работы не отпустить – а именно в этот день в магазин должны были привезти школьную форму – она попросила об этом меня. Что сделал я? Вечером накануне распродажи я зашел в «Детский мир» после работы и нашел там женщину – заведующую секцией, которая торгует школьной формой. Показал ей свое служебное удостоверение и вежливо объяснил, что мне нужна форма на девочку такого-то размера. Что у нас с женой есть талон, который я не смогу отоварить завтра днем, но готов зайти за формой вечером после окончания трудового дня. Завсекцией оказалась женщиной с пониманием, да и как тут не понять, когда с тобой разговаривает инструктор ЦК КПСС. Короче, она согласилась отложить мне форму. При этом я ее вежливо попросил в случае, если кто-то будет ее спрашивать о том, в какое время я отоварил талон, она назвала именно обеденное время. Дескать, мы хоть и работники ЦК, но тоже ходим под дамокловым мечом андроповской борьбы за дисциплину труда. И завсекцией это пообещала, войдя в мое положение. Так что форму я благополучно получил, порадовав тем самым и жену, и дочку. А также и Шарафа-ака, с которым я успел встретиться в тот же день. Так что, если жену кто-то спросит, кто купил форму для дочери, она без колебаний укажет на меня. Только вот дойдет ли Виталий до этой стадии – допроса моей жены, которая, кстати, ему когда-то очень нравилась? Или, памятуя о нашей дружбе, ограничится лишь констатацией факта? Здесь я точного ответа найти пока не могу».

Подумав об этом, Бородин в последний раз взглянул на пейзаж за окном, после чего продолжил свой путь к рабочему месту – в соседний корпус, находившийся в Ипатьевском переулке.

20 июня 1983 года, понедельник.

Киев, Главпочтамт и госпиталь МВД Украинской ССР

– Алексей Игнатов из Москвы, пройдите в пятую кабинку! – раздался строгий женский голос из динамика, висевшего в зале междугородных телефонных переговоров на киевском Главпочтамте.

– Это тебя, – Оленюк ткнул локтем в бок Игнатова, который никак не отреагировал на оповещение из динамика.

Вскочив со своего места, Алексей быстрым шагом направился в пятую кабинку. И сняв трубку телефона, услышал на другом конце провода знакомый голос майора Ильи Белоуса, который был явно на взводе:

– Алексей, ты куда пропал, едрить тебя в коромысло! Может, ты уже в киевский уголовный розыск устроился?

– Рад бы, Илья, да не берут, – прервал гневный монолог своего начальника Игнатов. – Извини, что так вышло, но неожиданные обстоятельства нарисовались – пришлось малость подзадержаться.

– Не фига себе малость – вместо суток, ты уже третий день там торчишь, – продолжал бушевать Белоус. – А здесь вот-вот комиссия из главка обещает нагрянуть. Ты что забыл, что убийство ветерана у них на контроле?

– Не волнуйся, раскроем мы эту «мокруху», а заодно и здешнее дело тоже, – оправдывался Игнатов.

– Ты что-то там «намыл» дельное?

– Вот именно, но по телефону всего рассказать не могу.

– Но в любом случае даю тебе еще сутки. Тем более, что здесь Цыпа оклемался и очень хочет тебя лицезреть.

Эта новость по-настоящему ошеломила Игнатова.

– Давно он очнулся?

– Вчера вечером и сразу затребовал тебя к себе. Больше, говорит, ни с кем разговаривать не буду.

– Хорошо, скоро приеду, – пообещал Игнатов и первым повесил трубку.

Выйдя на Крещатик, друзья направились к припаркованным неподалеку «Жигулям» Оленюка.

– А далеко до этого госпиталя ехать? – поинтересовался Игнатов.

– За десять минут управимся, – ответил Оленюк. – А ты куда-то торопишься?

– Хотел успеть Настю с работы встретить.

– Может, ты женишься на ней и здесь останешься? – то ли в шутку, то ли всерьез спросил Оленюк.

– Мне легче ее с собой в Москву забрать. Ведь бывший супруг наверняка ее здесь в покое не оставит, а милицейский пост у ее квартиры не поставишь.

– Хочешь, я с ним лично поговорю? – предложил Оленюк.

– А что толку? С ним участковый уже раз пять беседовал и все без толку. И ведь почти год прошел, как они расстались, а этому бывшему все неймется.

Так, за разговором, они дошли до автомобиля. Им предстояла поездка в госпиталь МВД, где в данную минуту находился единственный из выживших милиционеров, которые были фигурантами харьковского пожара 1941 года. Это был бывший начальник УНКВД Украинской ССР по Харьковской области Павел Тихонов. Было ему уже семьдесят четыре года и последние тринадцать лет он находился на пенсии, уйдя на нее в звании генерала-майора, а в госпитале проходил ежегодный профилактический осмотр.

Когда друзья приехали в госпиталь, Тихонова в палате не оказалось. Как сказала медсестра, он коротал время за чтением прессы на одной из госпитальных аллей. Туда и направились гости.

Они нашли ветерана МВД сидящим на лавочке и читающим журнал «Новый мир», первый номер за этот год. Генерал был так увлечен чтением, что даже не заметил, как рядом с ним на лавочку присели двое мужчин.

– Что-то интересное читаете, Павел Павлович? – поинтересовался у генерала Оленюк.

Тихонов поднял глаза на нежданных гостей и ответил вопросом на вопрос:

– С кем имею честь?

Друзья извлекли из карманов свои служебные удостоверения и показали их генералу.

– Коллеги, значит, – улыбнулся ветеран. – Очень приятно. А читаю я воспоминания Леонида Ильича Брежнева. Все правильно пишет покойный.

– Что именно? – спросил Игнатов.

– Я же говорю, что все: и предвоенные годы, и военные. Я же сам в то время был уже взрослым человеком, поэтому все хорошо помню. Правда, жил я тогда не на Украине, как Леонид Ильич, а в Ленинграде – работал на Ижорском заводе мастером. Потом стал парторгом, секретарем парткома завода. Именно оттуда меня в органы и направили. Берия тогда стал министром, вернее, наркомом, стал ежовские завалы разгребать, вот новые люди ему и понадобились. Направили меня в Центральную школу НКВД, а в январе тридцать девятого отправили сюда, на Украину – в город Харьков, на должность заместителя начальника тамошнего УНКВД.

– Именно по этому поводу мы к вам и пришли, Павел Павлович, – сообщил генералу о цели их визита Оленюк.

– Интересно, – не скрывая своего удивления, откликнулся на эту новость генерал и даже закрыл журнал.

– Мы пришли узнать подробности пожара в харьковском Историческом музее в сентябре сорок первого, – продолжил свою речь Оленюк. – Вот товарищ Игнатов специально приехал из Москвы по этому поводу.

Увидев, как взметнулись вверх от удивления брови генерала, Игнатов поспешил с объяснениями:

– Нас интересует погибшая во время пожара коллекция японских скульптур окимоно. Дело в том, что она никак не могла погибнуть, в виду материала, из которого была сделана – это слоновая кость. Однако она с тех пор числится как пропавшая, а совсем недавно одна из этих скульптур объявилась в Москве.

И Игнатов извлек из кармана стопку фотографий с изображением упомянутого окимоно. Взяв их в руки, генерал в течение минуты внимательно рассматривал снимки.

– Да, был такой пожар, – нарушил, наконец, молчание Тихонов. – Я даже помню его точную дату – шестнадцатого сентября. Почему запомнил? В этот самый день вышел приказ ГКО о начале эвакуации предприятий и населения Харькова и Харьковской области. Поэтому всем было не до этого пожара – надо было срочно начинать эвакуацию и минировать стратегически важные объекты и коммуникации.

– Но вам же докладывали об этом пожаре – в архиве я нашел донесение лейтенанта из местного отделения милиции на ваше имя? – задал очередной вопрос Игнатов.

– И это я тоже помню, – подтвердил сведения сыщика генерал. – И запомнилось это донесение прежде всего тем, что там была одна странная деталь: гибель музейного сторожа. Причем не от пожара или взрыва авиационной бомбы, а в следствии удара тупым предметом по голове. То есть, его попросту убили. И вообще там было много неясности с этим пожаром в корпусе, где находилась ваша коллекция, как вы говорите, японских скульптур.

– Что именно? – подал голос Оленюк.

– Во-первых, убийство этого сторожа, – начал перечислять генерал. – Во-вторых, исчезновение коллекции, которая, как вы правильно сказали, товарищ Игнатов, не могла сгореть физически. Но она все-таки пропала. Значит, ее могли похитить, воспользовавшись бомбежкой и суматохой, которая возникла в результате нее.

– Но у вас есть предположения, кто мог стоять за этим похищением? Следствие велось? – вновь вступил в разговор Игнатов.

– Следственные действия должно было вести местное отделение милиции, – ответил генерал. – Но я же говорю, что всем тогда было не до этого. Тут фашисты подошли вплотную к городу, а вы говорите про какие-то японские скульптуры! А что касается моих предположений о возможном заказчике этого похищения, то у меня такие подозрения имеются.

Произнеся эти слова, генерал вернул стопку фотографий Игнатову, взяв в разговоре мхатовскую паузу. Но видя, как напряглись его собеседники, Тихонов не стал их больше томить и продолжил:

– Начальником отделения милиции, на территории которого находился Исторический музей, был майор Фарман Исидор Давыдович. В начале сентября вышел приказ о снятии его с должности и переводе в Москву. И что самое интересное, покинул он город аккурат на следующий день после того музейного пожара.

– Но это вовсе не повод подозревать его в этом преступлении, – выразил свое сомнение в услышанном Оленюк.

– Согласен, если бы не одна важная деталь. Летом пятьдесят третьего года Фарман проходил по «делу Берии» – мне рассказывал об этом один коллега, который отдыхал в Мацесте, где я был уполномоченным Совета Министров СССР по этому курорту. Так вот у Фармана была конфискована большая коллекция антиквариата и драгоценностей. Что и навело меня на мысль: а не мог ли Фарман заинтересоваться и коллекцией японских миниатюр, учитывая ее ценность. Заполучить ее официально он никак не мог, а вот умыкнуть под шумок наступления немецких войск – элементарно.

– Но ведь конфискованную коллекцию должны были вернуть музею, – высказал предположение Оленюк.

– Не обязательно, – возразил генерал. – Ее, например, мог прикарманить кто-то из конфискантов. А то и вовсе ее к тому времени в руках у Фармана могло и не быть. Ведь пропала она в сорок первом, а арестовали его почти двенадцать лет спустя. За это время он мог ее продать, подарить – да мало ли что еще мог с ней сделать.

– А вы не знаете, где эти двенадцать лет до ареста служил Фарман? – задал Игнатов вопрос, который напрашивался сам собой.

– Кажется, в Узбекистане – он был одним из заместителей тамошнего председателя НКГБ Михаила Баскакова.

– Тогда все сходится, – произнес Игнатов и добавил: – Я имею в виду то, что сообщил мне бывший директор Харьковского музея. Дело в том, что некоторое время назад у него была встреча с неким азиатом, который активно интересовался возможной сегодняшней стоимостью исчезнувшей коллекции и, в частности, того самого окимоно, которое изображено на моих фотографиях.

– В таком случае, я вам не завидую, – усмехнулся генерал. – В Узбекистане сейчас самое что ни на есть пекло.

20 июня 1983 года, понедельник.

Ташкент, Комитет народного контроля Узбекской ССР

Выбравшись из «Волги», подъехавшей к самым дверям Комитета народного контроля, Габрилянов вошел в здание и, предъявив милиционеру свое служебное удостоверение, поинтересовался, как ему попасть к товарищу Яхъяеву – заместителю председателя. Выслушав ответ, Габрилянов поднялся на лифте на третий этаж и оказался в приемной зампреда. По случаю того, что на календаре был понедельник, и время было утреннее, в приемной уже толпился народ. Однако Габрилянов уверенным шагом подошел к секретарше и снова извлек на свет свою «корочку». Увидев, к какому ведомству принадлежит владелец удостоверения, секретарша побледнела, попросила гостя подождать, а сама встала со своего места и быстрым шагом направилась в кабинет к своему начальнику. Спустя минуту она вернулась и, обращаясь к Габрилянову, попросила его пройти в кабинет. Что он и сделал под удивленные взгляды посетителей.

Хозяином кабинета был Хайдар Яхъяев, который в 1964–1979 годах возглавлял узбекистанское МВД и поэтому был человеком, посвященным в тайны здешнего «бургундского двора». И явившись к нему на прием без всякого предупреждения, Габрилянов надеялся на то, что ему удастся эти тайны у него выведать. Однако никакого страха в глазах зампреда он не заметил, как и привычного подобострастия, которое обычно охватывало людей самого разного ранга, с которыми Габрилянова сводила судьба за время его почти двухмесячного нахождения в Узбекистане. Впрочем, зная послужной список этого человека (а до своего прихода в МВД Яхъяев почти двадцать лет проработал в системе КГБ) и получив некоторые отзывы о нем от его бывших сослуживцев, Габрилянов предполагал, что с этим деятелем ему придется повозиться – нахрапом его не возьмешь.

– Чем обязан столь неожиданным визитом, товарищ… – и хозяин кабинета выразительно посмотрел на гостя.

– Габрилянов Аркадий Вазгенович, старший следователь КГБ СССР, – представился вошедший, усаживаясь на стул напротив стола, за которым восседал Яхъяев.

– С Лубянки, значит, – произнес бывший министр и его губы тронула легкая усмешка.

– Чему вы усмехаетесь, Хайдар Халикович? – поинтересовался Габрилянов, заметив столь неожиданную реакцию на свой приход.

– Тому, что моя скромная персона вдруг заинтересовала следователя союзного КГБ.

– Бросьте скромничать, у вас это плохо получается. Вы человек, до сих пор обладающий большим авторитетом во многих здешних властных кабинетах. Поэтому я к вам и пришел.

– Чаю не хотите? – спросил Яхъяев, следуя канонам восточного гостеприимства.

– Нет, не хочу, поскольку беседа у нас будет деловая и, надеюсь, недолгая. И начну я ее без всяких предисловий: помогите нам в нашей миссии.

– А ваша миссия, извините, в чем заключается?

– В наведении порядка в вашей республике.

– А вы считаете, что в ней беспорядок?

– Именно так.

– Странно слышать это от человека, который в нашей республике без году неделя, а если быть точным – около двух месяцев, – показал свою осведомленность бывший министр.

– Во-первых, посылали меня сюда люди, которые давно наблюдают за Узбекистаном. А во-вторых, мне и двух месяцев хватило, чтобы понять, как у вас здесь все запущенно. Особенно по части коррупции.

– Понятно, фильмов насмотрелись про итальянскую мафию, – и по губам Яхъяева снова пробежала усмешка. – Их в последнее время стали много показывать в кинотеатрах – видимо, неспроста. Только здесь вам не Италия, а Ташкент совсем не Палермо. Кажется, там у нас недавно произошло очередное громкое убийство.

Речь шла о гибели 30 апреля депутата от коммунистов Пио Ла Торре, убитого на палермской улице за то, что он был автором закона, направленного против мафии и предусматривающего конфискацию всего имущества у друзей, сообщников и членов «Коза ностры». Вместе с депутатом был убит и его шофер.

– Если не начать наводить у вас порядок, то Ташкент тоже очень быстро может превратиться в Палермо, – парировал выпад хозяина кабинета его гость. – Ведь с момента вашей отставки утекло много воды – четыре года. И при новом министре Эргашеве ситуация в республике в криминальном смысле заметно ухудшилась.

– Вы этим заявлением хотите меня купить? – глядя в глаза собеседнику, спросил бывший министр.

– Не купить, а предложить сотрудничество. Ведь это же Эргашев, заручившись в Москве поддержкой брежневского зятя Юрия Чурбанова, способствовал вашему смещению с поста министра. Теперь Эргашев смещен, а люди из его окружения дают показания в следственном изоляторе КГБ. Но многие из его коллег, замешанных в коррупции, остались на своих местах и нам нужны к ним подходы.

– А от этих людей вам потом понадобятся подходы к Шарафу Рашидову?

– С чего вы это взяли?

– С того, что я более тридцати лет вращаюсь в коридорах власти. И прекрасно понимаю, какая нужда заставила Андропова пригнать вас сюда. Ему нужен вовсе не Эргашев и его люди – для него это мелкие сошки. Ему нужна голова Рашидова и тех людей, кто вместе с ним строил Узбекистан последние два десятка лет.

– Допустим так, – все так же глядя в глаза собеседнику, произнес Габрилянов. – Но двадцать лет, согласитесь, это большой срок. Люди, которые так долго находятся у власти, успевают закостенеть, становятся тормозом для дальнейшего развития. Образно говоря, они перестают ловить мышей. Разве не так?

– Согласен, – кивнул головой бывший министр. – Но смотрите, что получается. В шестьдесят девятом году примерно такая же ситуация сложилась в Азербайджане. Там Вели Ахундов находился у власти десять лет и Москва решила его сменить, перетряхнув все его окружение. При этом, зная, что это многонациональная республика, к власти был приведен местный чекист Гейдар Алиев, который с опорой на внутренние силы, привел к руководству свой нахичеванский клан. Далее была Грузия – уже мононациональная республика, где Василий Мжаванадзе находился у власти девятнадцать лет. Его тоже сместил местный кадр – Эдуард Шеварднадзе, но опять же с опорой на внутренние силы. А что мы видим сейчас в Узбекистане? Следственные действия ведет местное КГБ, но из Москвы присылают десант – вас и еще нескольких ваших товарищей. Зачем?

– Чтобы не спустить это дело на тормозах.

– То есть в Азербайджане и Грузии можно было разбираться, положась на местные кадры, а в нашем случае нельзя. Почему?

– Потому что Узбекистан многонациональная республика и Москва боится разжечь здесь пожар. Разве непонятно?

– А каким образом вы будете этот пожар сдерживать? Заводя уголовные дела только на узбеков?

– Почему вы так решили?

– Потому что я вижу, что именно здесь происходит. Вот у меня есть список, арестованных вами людей, – и Яхъяев извлек из ящика стола лист бумаги, – из которого явствует следующее. В апреле-мае вами были арестованы в Бухаре следующие фигуранты: начальник местного ОБХСС Музаффаров, его водитель Буранов, директор горпромторга Кудратов, начальник местного УВД Дустов, начальник областного управления материально-технического снабжения Шарипов, сотрудники ОБХСС Гафаров и Джумаев, председатель райпо Базаров. А в этом месяце уже в Ташкенте арестованы: начальник ГАИ Ташкента Мадаминов и директор автозаправочной станции Закиряев, которые, якобы, давали взятки бывшему министру внутренних дел республики Эргашеву. Таким образом, из десяти арестованных сплошь одни узбеки. Вы что, стряпаете узбекское дело?

– Вы в своем уме? – от возмущения Габрилянов даже приподнялся со стула.

– Я-то в своем, а вот те, кто вас сюда посылал, видимо, не в своем. Четыре года назад Андропов способствовал тому, чтобы наши войска вошли в Афганистан. А теперь он осознал свою ошибку и встречается с руководителями ООН, договариваясь о том, чтобы эти войска оттуда вывести.

В качестве подтверждения Яхъяев схватил со стола свежий номер газеты «Правда» и чуть ли не ткнул им в лицо собеседнику. После чего продолжил свою речь, не сбавляя накала:

– Но афганского урока ему мало, так он теперь надумал пошуровать в другой мусульманской республике – Узбекистане. Являющемся, кстати, соседом Афганистана – у нас 120-километровая совместная граница. Кто его надоумил на такую авантюру?

– Прекратите молоть чепуху или я вас арестую! – закричал Габрилянов, вскакивая со стула.

– Арестуйте, и в вашем списке будет одиннадцатый узбек. Однако вы мне так и не ответили, почему в вашем списке арестованных фигурируют одни мусульмане, но нет, к примеру, тех же кавказцев или евреев? Разве среди них нет интересующей вас публики? Или все дело в том, что они не могут напрямую вывести вас на Рашидова? Ведь вас интересует именно он и никто иной. Молчите? В таком случае, вы просто сумасшедшие люди, которые не видят дальше своего носа! Под видом борьбы за порядок, вы этот самый порядок, который кровью и потом создавали наши предшественники, разрушаете. Закладываете мину под межнациональные отношения, арестовывая одних, а других выводя из-под удара. Можете передать это Андропову лично. Так и скажите: бывший министр Яхъяев сказал вам это в лицо.

– Значит, вы не хотите помочь очистить вашу республику от коррупционеров? – упираясь руками в стол и вонзив свой взгляд в лицо бывшего министра, выпалил Габрилянов.

– Идите к черту – я вам уже все сказал!

– Тогда пеняйте на себя. Я думал, что вы разумный человек и не станете лезть в бутылку. Но вы в нее сами залезли, добровольно. В таком случае не обессудьте – получите по полной.

– Не пугайте – ничего у вас против меня нет, – отмахнулся от гостя, как от назойливой мухи, хозяин кабинета. – Я все пятнадцать лет своей работы в министерстве работал на благо республики и страны. При мне снижалась преступность, появилась конная милиция, а на улицах – девушки-регулировщицы. У людей двери по ночам не закрывались – никто никого не боялся. А после вас здесь будет разгром и разорение, как в Афганистане – вот чего вы добьетесь. И вообще, мне работать надо, а вы меня отвлекаете.

Произнеся это, Яхъяев нажал кнопку вызова. И когда спустя несколько секунд в дверях появилась секретарша, хозяин кабинета обратился к ней:

– Галочка, приглашай ко мне следующего.

Понимая, что он здесь лишний, Габрилянов развернулся и стремительно покинул кабинет, едва не сбив на пороге ни в чем не повинного посетителя.

20 июня 1983 года, понедельник Москва, Ипатьевский переулок, дом 4/10, строение 1, 7-й этаж,

Отдел административных органов ЦК КПСС, кабинет заведующего сектором органов госбезопасности

В середине рабочего дня Александра Бородина внезапно вызвал к себе в кабинет его непосредственный шеф Вилен Игнатьевич Шеленцов. И едва Александр успел занять место на другом конце стола, как хозяин кабинета сообщил ему новость, которую он давно знал, но никому на этот счет не распространялся:

– Рашидов отказался уходить в отставку.

Изобразив на лице удивление, Бородин высказал вполне обоснованное предположение:

– Видимо, он надеется на то, что у него здесь есть союзники.

– Правильно мыслите, Александр Терентьевич, – согласился с этим выводом Шеленцов. – И я полагаю, что мы с вами знаем имя этого возможного союзника – Черненко. Другое дело, захочет ли последний протянуть руку помощи, уже фактически приговоренному к восхождению на эшафот, человеку.

– Все зависит от того расклада сил, который на данную минуту сложился в верхах. А там ситуация не стабильная.

– Именно за этим я вас к себе и пригласил – чтобы вместе разобраться в этом раскладе, – сообщил гостю о цели его вызова хозяин кабинета.

Это признание не было неожиданным для Бородина. Дело в том, что он входил в так называемую «команду Шеленцова» в секторе госбезопасности. Они оба когда-то служили в первом главке КГБ (внешняя разведка), причем на одном направлении – ближневосточном. И когда Бородина направляли работать в админотдел ЦК, главной целью этого направления было усиление позиций «ближневосточников». Поэтому он достаточно быстро сблизился с шефом, который видел в нем надежного союзника, всегда готового подставить ему свое плечо в борьбе с не менее влиятельной гэбэшной группировкой – «европейцами». Эти две неформальные структуры сложились в разные времена: «европейцы» – в сталинские (туда входили работники разведки, несшие службу в Европе), а «ближневосточники» – в хрущевские, когда началось активное расширение советского влияния на Ближний Восток (в эту группу входили и сотрудники, работавшие на юго-азиатском направлении, поэтому их еще называли «азиатами»). На данный момент группировки возглавляли два именитых чекиста, занимавшие должности заместителей главы внешней разведки Владимира Крючкова – Виктор Грушко («европеец») и Вадим Кирпиченко («ближневосточник»). Причем, если последний был первым заместителем главы ПГУ, то первый – просто заместителем, что выглядело нонсенсом. Однако эта дискриминация рано или поздно должна была закончиться, о чем, собственно, и сообщил Бородину его шеф после короткого предисловия:

– Готовится распоряжение о назначении Грушко первым заместителем. А Маркелова собираются сделать первым замом начальника второго главка. Догадываетесь, к чему ведет этот расклад?

Бородин утвердительно кивнул головой. Эти возможные перестановки указывали на то, что Андропов пытается уравнять позиции «азиатов» и «европейцев», поскольку на фоне американского давления европейское направление во внешней политике для него становится еще более приоритетным, чем раньше. Не случайно в феврале этого года в Москву приезжал министр внешних сношений Франции Клод Шессон, а в июле должен был приехать канцлер ФРГ Гельмут Коль. Вот почему Грушко из простого заместителя стал первым.

Иная ситуация была с Иваном Маркеловым. Он начинал свою работу в органах госбезопасности еще при Сталине (в 1938 году) как контрразведчик. Однако в 1979 году был переведен в ПГУ, причем сразу на должность первого заместителя Крючкова. Это было связано с усилением еще одной гэбэшной группировки – той, что возглавлял глава «Пятки» или 5-го управления (идеология) Филипп Бобков, первым заместителем которого Маркелов прослужил в течение пяти лет (1974–1979). И вот теперь Маркелов должен был возглавить всю контрразведку КГБ, которой в данный момент руководил Григорий Григоренко – креатура начальника Третьего главка (военная контрразведка) Георгия Цинёва, являющегося давним соперником Юрия Андропова. Если эта рокировка состоится, то генсек тем самым нанес бы ощутимый удар по своему главному врагу в КГБ, а через него и по Черненко.

– Если Маркелов станет во главе второго главка, то очень скоро и Бобков может пересесть из кресла простого заместителя в кресло первого зампреда КГБ, – продолжал делиться своими умозаключениями Шеленцов. – Причем очень даже может быть, что на место Цинёва. Отсюда следует, что нам с вами, Александр Терентьевич, тоже надо внести лепту в этот расклад и поддержать нашего генсека. Вам следует нацелиться на то, чтобы сориентировать наших среднеазиатских коллег из республиканских «контор» не поддерживать Рашидова. Но надо быть крайне осторожным, поскольку не все будут с этим согласны и особенно выходцы из среды «аппаратчиков».

Речь шла о сотрудниках КГБ, пришедших в органы из партаппарата и поэтому поддерживавших его сегодняшнего вожака – Черненко. Из этого заявления Бородин сделал вывод, что чекистам пока так и не удалось перетянуть на свою сторону заведующего админотделом Николая Савинкина, который возглавлял этот орган пятнадцать лет и был ставленником партаппарата.

– Вы же лучше меня знаете сегодняшнюю ситуацию в республиканских органах, – вновь обратился к Бородину завсектором. – Как там настроение у руководства – на кого можно опереться в наших раскладах? Естественно, Узбекистан мы не берем – там все понятно.

Последняя реплика не была случайной. Только в руководстве КГБ Узбекской ССР был нацмен, да и тот не узбек, а армянин Левон Мелкумов, который к тому же был кадровым чекистом. В трех остальных среднеазиатских республиках в креслах председателей восседали славяне: в Таджикистане это был Евгений Первенцев (с октября 1975 года), в Киргизии – Николай Ломов (с апреля 1978-го) и в Туркмении – Алексей Бойко (с декабря 1978-го). Причем если в этих трех республиках хотя бы первые заместители председателя были представителями коренных народов, то в Узбекистане и здесь царила дискриминация.

– Из всех троих только Николай Ломов пришел в «контору» из партаппарата, – сообщил шефу Бородин. – Он до этого заведовал партийными органами в Саратовском обкоме. Поэтому он менее надежен. Впрочем, как и Алексей Бойко, который практически все время прослужил среди мусульман, хоть и кавказских – сначала в течении семи лет в Чечено-Ингушетии, где он был зампредом, потом семь лет возглавлял «контору» в Дагестане и теперь вот в Туркмении. В итоге наиболее надежный среди них Евгений Первенцев – кадровый чекист с 1950 года, который шесть лет возглавлял периферийный Комитет, но в Якутии.

– Всегда поражался вашей памяти, Александр Терентьевич, – не скрывая своего восхищения, заметил Шеленцов. – А что касается ваших выводов, то согласен с ними. Кроме одного: не думаю, что условный чеченец Бойко будет поддерживать узбеков. Как вы знаете, в годы войны чеченцев депортировали, но поселили их не в Узбекистане, где и без того было много эвакуированных, а в соседнем Казахстане. А он всегда был конкурентом Узбекистана. Кстати, а как у нас обстоят дела с казахами?

– Там гиблый вариант – вы же знаете, что их председатель Закаш Камалиденов является матерым партаппаратчиком и ставленником лидера республики Кунаева. И в «контору» он пришел с должности второго секретаря Целиноградского обкома только четыре года назад.

– Это я знаю, но пока не слышно, чтобы Кунаев поддерживал Рашидова.

– Правильно, он выжидает, наблюдая за противоборством Андропова и Черненко. Но он же прекрасно понимает, что если Рашидов падет, то следующим на очереди будет он, поскольку он единственный мусульманин в Политбюро. Кавказцы просто не оставят ему шансов.

– Отсюда следует вывод, что он вполне может переметнутся на сторону Рашидова, уступив нажиму Черненко. Ведь так?

– Вполне, – согласился с этим выводом Бородин. – Хотя у Камалиденова в первых заместителях с прошлого года ходит Василий Кухлиев, а он из Ставрополя – земляк Михаила Горбачева. А тот, как мы знаем, играет в команде Андропова. Так что в Казахстане не все однозначно.