Текст книги "Третий возраст. Принять и наслаждаться"

Одним из внешних проявлений уходящей молодости может быть изменение цвета волос. В танка «На склоне лет смотрюсь в зеркало» Тайгу Рёкан (1758–1831) отмечает:

 
«Раньше, бывало,
Видел я снег поутру
Только зимою,
Да, верно, время пришло —
Снег у меня в волосах…»
 

[173, с. 801].

Вот как описывает подобную ситуацию Ибн Сина (Авиценна) – персидский ученый, философ и врач (980-1037):

 
«Желанья твоего не спросит седина,
И в должный срок, как снег, появится она.
Коль хочешь скрыть ее – покрась иль остриги,
Но что ушла она, ты сам себе не лги.
И если седины возник лишь первый след,
А ты, как от беды, кричишь на целый свет,
В смятении каком окажешься, когда
Вся голова твоя окажется седа» [157, с. 16].
«И седины все чаще мне слышны напоминанья,
Что, как ни пыжусь, отвратить не в силах увяданья»
 

[157, с. 15].

«Слава юношей – сила их, – читаем в Ветхом Завете, – а украшение стариков – седина»

(Пр., 20:29) [178, с. 98].

Интересно в этом плане избирательное восприятие своих одноклассников или однокурсников на происходящей через несколько десятков лет после окончания учебного заведения встрече[28]28
  Рекомендуем читателям прослушать в интернете замечательную песню про встречу одноклассников: https://www.youtube.com/watch?v=kVSRacTzDWO.


[Закрыть]. «Как же постарели наши девушки», – говорят между собой мужчины.[29]29
«Нас как бы время ни коверкалосвоим наждачным грубым кругом,не будь безжалостен, как зеркало,и льсти стареющим подругам»[118].

[Закрыть] [30]30
«Подруг моих поблекшие чертыбестактным не задену я вниманием,я только на увядшие цветысмотрю теперь с печальным пониманием»[118].

[Закрыть]·

Точно то же самое, только в отношении мужчин, говорят женщины. Как заметил И. Ялом, «мало кто может удержаться от мысли: “Такие старые, они все такие старые. <…> Что я делаю среди этих людей? И главное, как в их глазах выгляжу я?”» [474, с. 74].

«Старение – странный процесс, – замечает А. Моруа. – Настолько странный, что часто нам трудно поверить в это. Только когда мы видим, какое воздействие время оказало на наших ровесников, мы, как в зеркале, наблюдаем, что оно сделало с нами. Ведь в своих собственных глазах мы все еще молоды. У нас те же надежды и страхи, что и в молодости. Наш ум все еще остается живым, а наши силы, казалось бы, не иссякли. Мы проводим эксперимент: “Смогу ли я взобраться на этот холм так же быстро, как я это делал, будучи молодым? Да, я немного задыхался, дойдя до вершины, но я потратил столько же времени, и, скорее всего, я и раньше немного задыхался”. <…> Переход от молодости к старости происходит так медленно, что тот, с кем это происходит, едва ли его замечает. Когда осень сменяет лето, эти превращения настолько постепенны, что их невозможно уловить. Однако в некоторых случаях осень “атакует” внезапно. До поры она скрывается за слегка “обесцвеченными” листьями деревьев, но однажды ноябрьским утром ветер вдруг срывает золотую маску, и за ней обнаруживается изможденный скелет зимы. Листья, которые мы считали живыми, были, оказывается, мертвы и еле держались за ветки. Сильный ветер только обнажил зло, а не вызвал его. Мужчина или женщина могут казаться молодыми, несмотря на свой возраст. “Она очаровательна”, – говорим мы. Или: “Он в отличной форме”. Мы восхищаемся их активностью, их проницательным умом и умением вести беседу» [241].

Терпимость или нетерпимость пожилого человека к ограничению физических сил и возможностей отражает отношение к собственному старению, составляет содержание старческого бытия и какого-либо вмешательства психиатра для обозначения этого чувства не требует. Возрастное снижение физической силы и подвижности лежит в основе столь знакомого и привычного внешнего облика старого человека. Утомляемость, слабость, ощущение недомогания и болезненность – естественные и закономерные проявления общей инволюции человека. Отношение к недужности и болезненности в старости, аффективная окраска этого чувства находятся в зависимости как от возраста, так и от пола. Пожилые женщины при лучших физических показателях уделяют больше внимания своему здоровью, чаще посещают врачей, чаще жалуются на свои старческие недуги. При равной частоте и тяжести стрессовых ситуаций у лиц обоего пола женщины чаще обращаются за посторонней помощью, чем мужчины. Приняв во внимание более высокую смертность у мужчин, можно заметить довольно своеобразное положение, когда пожилые женщины болеют, но не умирают, в то время как у мужчин зачастую наоборот. Отношение к собственному старению – активный элемент психической жизни в старости. В оформлении этого чувства определяющими являются осознание физических и психических возрастных изменений, признание естественности ощущений физического нездоровья. На последующих этапах старения отношение к продолжающим выявляться новым изменениям в физическом статусе находится уже под воздействием сформировавшейся новой жизненной позиции, нового уровня самосознания. Эта позиция формируется за счет установившихся новых отношений пожилого человека с его окружением, но в большей степени зависит от него самого [443, с. 267–268]. Люди легче выдерживают переход к старости, если они приобщаются к «субкультуре пожилых». В случае если пожилым людям удается завести новых друзей и сохранить уже сложившиеся дружеские связи, создать такую субкультуру, это помогает им сохранить чувство психологической стабильности. Осознание принадлежности к определенной группе играет важную роль в любом возрасте, но оно особенно ценно, когда статусы, достигнутые человеком в прошлом, ослаблены или утрачены. Возможность избежать изоляции благодаря приобщению к новой субкультуре может повысить самоуважение пожилого человека [348, с. 73–74].

Выдающийся австрийский психолог, психиатр Альфред Адлер считал, что на протяжении всей своей жизни индивид стремится в той или иной степени компенсировать первичное чувство неполноценности. В пожилом возрасте это чувство переживается особенно остро. Человек, как правило, начинает испытывать физическое недомогание, утрачивает привычный социальный статус, былую физическую привлекательность, а также многое другое, к чему он успел привыкнуть. Особенно болезненно пожилой человек переживает необходимость ограничить круг социальных связей и возможности для интимных отношений. А. Адлер также считал, что иногда проявляемая замкнутость пожилого человека, уход в себя может объясняться боязнью потерять независимость и стать реально неполноценным. Ученый предложил «снимать чувство неполноценности и сопутствующие неврозы, помогая индивиду найти смысл жизни в оказании помощи другим людям, добиться такого состояния, когда ощущение принадлежности к социальной общности не покидало бы старого человека» (цит. по: [179, с. 596–597]).

В современной психологии получила распространение концепция «кризиса середины жизни». Вот как его проявление описывает А. Ван Каам в книге «Трансцендентное Я»: «В этом периоде дорогие для нас люди, вещи и переживания уходят из нашей жизни. От нас отделяются наши способности и навыки, наше здоровье, наши дети, коллеги, друзья. Это отделение глубоко ранит нас. Должно пройти время для того, чтобы осознать, что этот разрыв привычных связей освобождает нас для внутреннего роста. В этот момент многие из нас впервые сталкиваются со смертью любимых. Встреча со смертью вырывает нас из рутины обыденности и заставляет задуматься о жизни. Мы испытываем потрясение, может быть, впервые увидев конечность человека, внутри нас прочно поселяется тревога. Со смертью любимого умирает что-то внутри нас. Чем больше мы любили, тем глубже рана. Она со временем срастается, но остается шрам» (цит. по: [32, с. 707]).

Строго говоря, не существует четких возрастных рамок наступления пожилого возраста – они определяются самим человеком, и он сам себя идентифицирует как пожилого. Но, к примеру, в 70 лет вполне можно утверждать о наступлении этого периода жизни. Плодотворная и радостная старость связана с принятием своего жизненного пути. Если человек не смирится с таким неизбежным ходом событий, то его ожидает кризис пожилого возраста.

Пожилой возраст характеризуется изменением жизни во всех ее сферах:

• люди перестают работать – уходят на пенсию;

• перестают быть начальниками;

• перестают быть детьми – хоронят своих родителей;

• перестают быть родителями – их дети встают на ноги и заводят собственные семьи;

• теряют свои физические кондиции – это тоже трудно принять в себе;

• меняют свою сексуальную жизнь;

• перестают путешествовать – нет сил и желания;

• смиряются с неизбежностью и близостью смерти [210, с. 332333].

Известный советский и российский социолог, психолог, антрополог, философ, сексолог И.С. Кон выделяет следующие социально-психологические типы старости.

Первый тип — активная творческая старость, когда ветераны долго не уходят на заслуженный отдых и, даже расставшись с профессиональным трудом, продолжают участвовать в общественной жизни, воспитании молодежи – словом, живут полнокровной жизнью, не ощущая какой-либо ущербности.

Второй тип также отличается хорошей социальной и психологической адаптированностью, но энергия этих пенсионеров направлена главным образом на устройство собственной жизни – материальное благополучие, отдых, развлечения и самообразование, на что раньше им не хватало времени.

Третий тип, в котором преобладают женщины, находит главное приложение своих сил в семье. Поскольку домашняя работа неисчерпаема, им некогда хандрить или скучать, но удовлетворенность жизнью у них обычно ниже, чем у представителей первых двух типов.

Четвертый тип — это люди, чьим смыслом жизни становится забота об укреплении собственного здоровья, которая не только стимулирует достаточно разнообразные формы активности, но и дает определенное моральное удовлетворение. Обычно эти люди (чаще мужчины) склонны преувеличивать значение своих действительных и мнимых болезней, их сознание и самосознание отличаются повышенной тревожностью [182, с. 226].

Наряду с выделенными благополучными типами старости И.С. Кон обращает внимание и на отрицательные типы:

а) агрессивные старые ворчуны, недовольные состоянием окружающего мира, критикующие все, кроме самих себя, всех поучающие и терроризирующие бесконечными претензиями;

б) разочарованные в себе и собственной жизни, одинокие и грустные неудачники, постоянно обвиняющие себя за действительные и мнимые упущенные возможности, делая себя тем самым глубоко несчастными.

После 60 лет постепенно приходит осознание социального отчуждения стариков от последующих поколений, которое переживается болезненно, особенно в обществах, где нет необходимой социальной поддержки старости. Многие старики часто живут с ощущением ненужности, брошенности, невостребованности, обесцененности. Это означает, что в старости отмечается не только сужение межличностных контактов, но и нарушение самого качества человеческих взаимоотношений. Эмоционально неуравновешенные пожилые люди, остро чувствуя это, часто предпочитают деморализующее добровольное затворничество унижению, которое они усматривают в риске стать обузой и испытать на себе глумливое высокомерие молодых. Эти переживания могут стать и основой старческих суицидов наряду с материальной необеспеченностью, одиночеством, страхом умереть в одиночестве [362].

«То, чему я никогда бы не поверил и чему поверить невозможно, – признается В. В. Розанов, – есть в действительности: что все наши ошибки, грехи, злые мысли, злые отношения, с самого притом детства, в юности и проч., имеют себе соответствие в пожилом возрасте и особенно в старости. Что жизнь, таким образом (наша биография), есть организм, а вовсе не “отдельные поступки”» [324, с. 138].

Обычно имеющиеся возрастные изменения интеллектуально-мнестических и других высших, чисто человеческих функций, свидетельствующие об общем поступательном инволюционном процессе, не меняют кардинально психосоциального статуса пожилого человека. Психических ресурсов в старости оказывается достаточно, чтобы адекватно соответствовать тому образу жизни, который определяется новым физическим состоянием, новым общественным положением [443, с. 240].

Нормальными проявлениями старения естественно считать те случаи, когда в старости не происходит каких-либо изменений характера и до конца жизни пожилые остаются теми же людьми, что были и раньше. Существует также широко распространенная точка зрения о заострении или огрублении в старости прошлых личностных черт. Предполагается, что у стариков за счет собственно возрастных изменений происходит сдвиг в негативную сторону присущих им ранее черт характера. Такие положительные качества, как бережливость, упорство, осторожность, приобретают новую форму в виде скупости, упрямства, трусливости. Подобные новые негативные черты определяют поведение пожилого человека, кардинально меняя присущий ему психосоциальный статус. В какой степени это явление, которое действительно можно наблюдать в ряде случаев у пожилых людей, есть следствие начинающегося возрастно-органического процесса, а в какой оно происходит независимо от него – решить затруднительно [443, с. 252].

Сердцевиной всех человеческих контактов, если говорить о нормальных продуктивных связях, служат внимательность и отзывчивость по отношению к другому, понимание его дум, чаяний и нужд. Все с этим согласятся, но не все до конца это понимают, прежде всего сами пожилые люди. Внимательность к другому требует от них особых усилий и сосредоточенности, потому что этому мешают затуманенность их поля внимания и тенденция к озабоченности. И нигде внимательность пожилых людей в отношении другого так не важна и для них так не трудна, как в обычном разговоре, когда обмен мнениями должен быть ясным и понятным с первых слов[31]31
  «Обязанность всякого, кто предпринимает изложение какого-нибудь предмета, – определяет И. Г. Фихте, – заботиться о том, чтобы мысли располагались в естественном порядке и были выражаемы с той ясностью, какая возможна в данном месте рассуждения» [398, с. 221].


[Закрыть]. Поскольку речь пожилых людей становится неразборчивой, им приходится прислушиваться, не слишком ли часто их переспрашивают, не напрягают ли собеседники слух, чтобы лучше понять их речь. Если это имеет место, пожилому человеку следует выяснить причину, почему его плохо понимают, и устранить ее. Не менее важно вовремя заметить, что собеседник испытывает затруднение, пытаясь понять, что ему говорят: может оказаться, что у него нарушения слуха, а из самолюбия или по другим причинам он не носит слуховой аппарат. Для беседы важно, чтобы она протекала свободно в обоих направлениях. Если один из собеседников неважно слышит или невнятно говорит, то дельного разговора не получится [349, с. 613–614].

Другая распространенная привычка пожилых людей, мешающая им вести нормальный разговор, состоит в нарочитой манерности речи, «украшенной» покашливанием, хмыканием, мычанием и ненужными словами. Например, часто пожилые люди непроизвольно стараются удержать внимание собеседника, пока пытаются составить очередную фразу, заполняя пробелы между фразами бессмысленными звуками «ну-у-у-у» или «во-о-о-о» и словами-паразитами «значит», «так сказать», «это самое», «этот как его» или «вы знаете». Другие же, сосредоточившись на том, что собираются сказать, обрывают свою фразу неоконченной или понижают свой тон до полной неразборчивости. И еще одна черта пожилых людей – ввертывать в разговор всякие словечки и выражения, назойливо повторяя их к месту и не к месту. Но, пожалуй, самая большая беда пожилых людей – это многословие. Поскольку с возрастом становится все труднее четко формулировать мысль, человек вынужден часто повторяться, упоминать разные мелочи, ходить вокруг да около, говорить долго и путано. Пожилые люди часто грешат тягой к бесконечным пересказам своих семейных неурядиц. Тема здоровья, как у мужчин, так и у женщин, при старческой сосредоточенности может оказаться особенно надоедливой для слушателей. В своих разговорах пожилые люди часто не замечают, что повторяют уже сказанное или давно известное. Старики часто говорят без умолку, не видя, что заинтересованный поначалу слушатель начинает терять интерес к беседе. Иногда говорливость пожилых людей мотивирована их одиночеством и объяснимым после этого возбуждением, когда у них появляются слушатели. В других случаях она вызвана неуверенностью человека в себе и опасением оказаться неправым, поэтому он желает утвердить свое мнение и всеми силами отстоять свою правоту. А чаще всего это объясняется тем, что пожилому человеку трудно уследить, когда его увлеченность своими рассуждениями начнет отпугивать слушателей, а его самого уводить в сторону от темы [349, с. 614–616].

Еще один чрезвычайно важный элемент разговора, который обеспечивает живость беседы, – это умение не раздражаться при расхождении во мнениях. Это ценное качество вытекает из признания естественными разных подходов и из готовности их обсуждать[32]32
  «Несомненно, что те, кто намерен участвовать друг с другом в разговоре, – утверждал Аристотель, – должны сколько-нибудь понимать друг друга. Если этого не происходит, какое будет возможно у них друг с другом участие в разговоре?» [20, с. 291].


[Закрыть]. Однако пожилым людям с годами признавать это становится все труднее: растут неуверенность и боязнь оказаться неправым, а порой пожилому человеку может казаться, что его точка зрения обособлена, собеседнику недоступна или несовместима с его взглядами. С возрастом люди оказываются менее чувствительными к таким моментам, когда бывает лучше промолчать, чем высказаться на определенную тему.

Почему мы столь подробно обсуждаем особенности вербальной экспрессии в пожилом возрасте? Мы надеемся, что часть читателей, находящихся на пороге этого возраста или уже в нем, смогут соотнести описанные нарушения с собственной речью, обнаружить у себя соответствующие признаки и скорректировать свою речевую продукцию таким образом, чтобы не нарушалась коммуникация с окружающими.

Рядом со старческой бестактностью может быть поставлена старческая вульгарность. Пожилые мужчины даже в присутствии женщин часто допускают непристойные выражения и рассказывают скабрезные истории, чего бы не позволили себе в молодости. Или делают это в присутствии молодежи, не понимая, что в своей среде молодые люди могут, не стесняясь, говорить о подобных вещах, но выслушивать это от уважаемых людей для них неловко [349, с. 617–618].

В характере пожилых людей происходит заострение некоторых специфических черт. На первый план начинают выступать повышенная раздражительность, ворчливость, угрюмость, эгоцентричность, развиваются скупость, педантизм, сверхосторожность, иногда мелочность [255, с. 422]. Привычки проявляются в привязанности к определенным вещам и предметам, олицетворяющим возможность поддерживать сложившийся жизненный уклад. Собственность тоже в свою очередь представляет собой онтологическую гарантию: владелец придает смысл ее существованию и устанавливает с ней магическую связь. Абстрактным эквивалентом собственности выступают деньги, в которых старики видят источник власти и доказательство плодотворности их деятельности. Пересчитывая свое богатство, с которым они себя идентифицируют, старики испытывают нарциссическое удовлетворение. С одной стороны, оно обеспечивает им столь необходимые поддержку и защиту, с другой – возбуждает постоянное беспокойство за его сохранность. Последнее рождает старческую скупость, часто принимающую маниакальную болезненную форму замыкания в себе, прекращения любых коммуникативных связей [45, с. 52–53][33]33
  «И в скупости существует мера, – утверждал Эпикур. – Кто ее не соблюдает, то претерпевает то же самое, что и тот, кто впадает в необузданность» (цит. по: [314, с. 213]).


[Закрыть].

Скупость – один из частых признаков старости. Старый человек знает, что ему не так легко заработать деньги, и поэтому он бережет то, что уже имеет. Еще одна причина скупости заключается в том, что каждое живое существо должно иметь страсть, а страсть к деньгам вполне может заменить отсутствие других страстей. Скупость у старых людей становится игрой, и те, кто играет в нее, находят необыкновенное удовольствие в накоплении денег. Эта игра не требует ни сил, ни молодости, ни здоровья [241].

Барон, герой пьесы А.С. Пушкина «Скупой рыцарь», признается:

 
«Как молодой повеса ждет свиданья
С какой-нибудь развратницей лукавой
Иль дурой, им обманутой, так я
Весь день минуты ждал, когда сойду
В подвал мой тайный, к верным сундукам.
Счастливый день! Могу сегодня я
В шестой сундук (в сундук еще неполный)
Горсть золота накопленного всыпать.
Не много, кажется, но понемногу
Сокровища растут…»
 

[312, с. 94].

Для многих людей, страдавших от недостатка любви и эмоциональной защищенности в детстве, деньги становятся их заменителем, источником ощущения безопасности и вознаграждением, над которым они обладают полной властью. Это одна из причин, почему многие люди не испытывают ощущения довольства: они никогда не могут удовлетворить свою потребность в деньгах, которая в основе своей является эмоциональной [320, с. 229][34]34
  Рассмотрение концепции анального характера по 3. Фрейду оставим за рамками данной работы.


[Закрыть]. «Жадность, – пишет Л. Бинсвангер, – стремясь насытиться, не может заполнить экзистенциальную пустоту, но только на мгновение притупляет ее; это может означать лишь краткую отсрочку на этом пути, взлет прочь от смерти лишь на мгновение» [39, с. 456]. Жан-Поль Сартр писал, что скупость – «это лекарство, которое врачует наши внутренние раны, но в итоге отравляет организм» [333, с. 341–342].

Конфуций писал: «Благородный муж должен избегать такие три вещи: в молодости, когда у него горяча кровь, он избегает любовных наслаждений; в зрелости, когда у него есть сила, он избегает стычек; в старости, когда у него мало сил, он избегает быть алчным (скупым)» (цит. по [470, с. 125])[35]35
  Как нам представляется, если пожилой человек обнаружил, что ему стало трудно тратить деньги, особенно на себя, он должен пересилить этот порок и по возможности больше тратить.


[Закрыть].

«Лишь скупости предаться я бы мог, поскольку это – старческий порок», – заявляет во времена, «когда минули дни любви», Дон Жуан, герой одноименной поэмы Дж. Байрона [25, с. 62]. «Старики становятся скупыми не из боязни попасть в нужду, – объясняет нам Ж. Лабрюйер, – ибо многие из них настолько богаты, что подобное опасение не может у них возникнуть; да и с какой стати этим дряхлым людям бояться утраты жизненных благ, от которых они сами отказываются в угоду своей скупости? Ни при чем тут и стремление оставить побольше средств детям, ибо человеку не свойственно любить других сильнее, чем себя; к тому же бывают скупцы, у которых нет наследников. Этот порок, скорее всего, следствие возраста и особенностей душевного склада стариков, которые предаются ему столь же естественно, как молодежь гонится за наслаждениями, а люди зрелые преследуют честолюбивые цели. Скупость не требует ни расточения сил, ни юности, ни здоровья: чтобы сберегать доходы, не нужно ни суетиться, ни хлопотать – достаточно лишь прятать деньги в сундук и во всем себе отказывать. Это удобно для стариков, которые тоже должны питать какую-нибудь страсть, ибо ведь и они – люди» [199, с. 394][36]36
  «Фома Аквинский, – считает Г. Померанц, – был прав, заметив, что продолжение любой добродетели – порок: продолженная бережливость становится скупостью, щедрость – расточительностью» [302, с. 540].


[Закрыть]. В пьесе Ж. Б. Мольера «Скупой», впервые поставленной на сцене в 1668 г., главного героя Гарпагона так характеризует слуга его сына Лафлеш: «Господин Гарпагон из всех людей – наименее человечный, и из всех смертных – самый черствый и скаредный. <…> Его грязная скупость способна привести в отчаяние. Ты можешь околеть перед ним, а он и не дрогнет. Короче говоря, деньги он любит больше, чем доброе имя, честь или добродетель…» [238, с. 415–416][37]37
  Не забудем и героя книги Н. В. Гоголя «Мертвые души» – Плюшкина, который был последним «продавцом» мертвых душ. Он олицетворяет полное омертвение человеческой души: «волчий голод скупости овладел им». В образе Плюшкина автор показывает гибель яркой и сильной личности, поглощенной страстью скупости [107].


[Закрыть].

Австрийский философ и психоаналитик Роберт Пфаллер изучает один из подходов к жизни – «рассмотрение ее в качестве накопительного счета. “У меня на счету столько-то”. “Если я не буду много тратить, то мне хватит до 95 лет”. Этот биополитический менталитет все больше проникает в нашу культуру. Людей приучают к тому, чтобы рассматривать жизнь как накопительный счет и ревностно следить за тем, чтобы с него никто ничего не снял. С культурной точки зрения они уже не в состоянии с размахом растрачивать свою жизнь в определенных праздничных ситуациях и переживать ее как триумф[38]38
  Умер старый богатый человек. Вся семья собралась у нотариуса, чтобы узнать завещание. Нотариус читает: «Я, находясь в здравом уме и твердой памяти, все деньги потратил перед смертью» (https://anekdoty.ru/pro-zaves%D1%81hanie/).


[Закрыть]. Когда мы рассматриваем жизнь как накопительный счет, мы обращаемся с ней так, как будто мы уже мертвы. Но такое осторожное отношение к жизни убивает саму жизнь…» [314, с. 235–236][39]39
  В своей книге «Ради чего стоит жить. Начала материалистической философии» Р. Пфаллер подчеркивает, что современная культура блокирует доступ к великодушию и наслаждению, и все чаще раздаются призывы к введению запретов или регулированию курения, секса, юмора или все более широкого круга вещей, которые кажутся кому-то оскорбительными. Вместе с тем оказывается, что многие забывают, ради чего стоит жить. Сама неспособность поставить такой вопрос служит важной чертой нашей эпохи. Автор пытается предложить ответ на данный вопрос и выясняет, почему этот вопрос оказался забыт сегодня и к каким политическим последствиям приводит подобное забвение [314].


[Закрыть].

Плиний младший (61-113) противопоставляет скупости щедрость. В своем письме Помпею Сатурнину он задается вопросом: «Что было бы полезнее сочинения о смысле и значении щедрости?» И отвечает: «Оно дало бы мне возможность, во-первых, спокойно заняться размышлениями о высоком и достойном, затем, длительно всматриваясь, вникнуть в их красоту и, наконец, избавиться от раскаяния, сопровождающего внезапную щедрость. Эти мысли упражняли бы в презрении к деньгам. Природа оковала людей стремлением сберегать их; с меня же, много и долго думающего над тем, что такое щедрость, любовь к ней сняла цепи скупости, весьма весомые. Моя щедрость, казалось бы, заслуживает тем более похвалы, что меня влечет к ней не бессмысленный порыв, а размышление» [291, с. IO][40]40
  По наблюдению Аристотеля, «“мот” излишествует при всякой трате, а “скупому” при всякой трате недостает» [19, с. 35].


[Закрыть].

Пожилой человек становится более обидчивым, часто проявляется жадность, нарушается оценка значимости событий (мелочность: несущественным ситуациям придается большое значение, а действительно важные – игнорируются). Всё это осложняет общение с этим человеком других людей и создает благодатную почву для конфликтов [356, с. 66][41]41
  Махатме Ганди принадлежит известное изречение: «Мир достаточно велик, чтобы удовлетворить нужды любого человека, но слишком мал, чтобы удовлетворить людскую жадность» [243, с. 86].


[Закрыть].

Пожалуй, одними из немногих страстей, которые не только не угасают, но даже гипертрофируются в старости, являются честолюбие и властолюбие. Утратив свой образ, не понимая, во что они превратились, старики стремятся казаться значительными и потому страстно желают наград, почестей, титулов[42]42
  «Честолюбие, – определяет Спиноза, – есть желание, увеличивающее и укрепляющее все другие аффекты; поэтому оно едва ли может быть побеждено. Ибо, пока человек одержим каким-либо желанием, он необходимо одержим вместе с тем и этим. “Самый лучший человек, – говорит Цицерон, – всего более руководствуется славой. Даже философы на тех книгах, в которых они пишут о презрении к славе, подписывают свое имя” и т. д.» [354, с. 542].


[Закрыть]. Властолюбивые наклонности стариков проявляются и на бытовом уровне – в стремлении к тирании, преследованию окружающих или в постоянном самоуничижении, внешнем умалении своей роли в семье, чтобы добиться опровержения. В ряде случаев эти наклонности приобретают патологический характер, сопровождаются агрессивными или маниакальными синдромами и переходят в психические заболевания. Но властолюбие должно быть подкреплено престижем и определенным весом в семье. В противном случае (что гораздо чаще) старики сами оказываются в положении преследуемых, высмеиваемых, третируемых. Даже если к ним относятся вполне корректно, их воспринимают как объекты, а не субъекты. С ними не советуются, не интересуются их мнением, игнорируют [45, с. 50–52].

Если в ранние годы жизни на первый план выходили такие механизмы, как интериоризация (прежде всего культуры, знаний, правил и норм того общества, в котором живет ребенок), то в пожилом возрасте эти механизмы уже почти не имеют прежнего значения. Новые знания создаются с большим трудом, их тяжело наполнить эмоциональными переживаниями, чтобы сформировались новые мотивы, поэтому у людей пожилого возраста редко возникают новые ролевые отношения, они трудно привыкают к новым ценностям и новым представлениям о себе и других. Этим объясняется и тот факт, что все происходящее в мире, как правило, сопоставляется со старым опытом и ассимилируется в его рамках. При этом любые изменения вызывают негативную реакцию, а потому и новое воспринимается как чужое, как «отклонение от доброго старого времени». Уменьшается и значение идентификации, так как группа общения (друзья, семья) уже создана и в этом возрасте почти не пересматривается. Это связано не только с приверженностью старому опыту, но и с объективными ограничениями – оставшегося времени жизни, сил, энергии, круга общения, который сформирован у сверстников. Существенно затруднена, а точнее, почти невозможна и социальная идентификация, т. е. выбор новой социальной или национальной группы, к которой относит себя человек, поэтому так сложна адаптация к новой среде (социальной, культурной, даже экологической) в этом возрасте. Таким образом, уменьшение роли прежних механизмов частично объясняет, почему сами пожилые люди часто сравнивают процесс старения с восхождением на гору, при котором подъем становится все круче, спутников, как и физических сил, – все меньше, но в то же время уменьшается и число вещей, которые остаются значимыми. На первый план выходит механизм компенсации, прежде всего своих потерь – сил, здоровья, статуса, группы поддержки, однако ригидность, трудности переключения, возрастающие в этом возрасте, препятствуют нормальному развитию и данного механизма. Как правило, именно это является одной из самых распространенных причин тех отклонений, которые возникают в пожилом возрасте и приводят к включению других, более негативных механизмов психической жизни, прежде всего ухода, отчуждения и агрессии. Так, появляются нежелание новых контактов, даже боязнь их, стремление отгородиться от всех, в том числе и от близких людей, эмоциональная холодность, порой враждебность к ним. Такой уход от общения часто сочетается с постоянными упреками в адрес других и уверенностью в том, что пожилому человеку что-то недодали, что в ответ на его самоотверженную работу и любовь заплатили черной неблагодарностью. «Нет ничего хуже тех случаев, когда родители говорят (только что не словами): “Мы воспитывали вас, пока вы были маленькими, жизнью жертвовали, ни в чем не отказывали. Теперь мы старенькие, и вы можете хоть немного времени посвятить папочке и мамочке. Не так уж это трудно”. Но родители ни в коем случае не должны допускать зависимость от собственных детей и уж никак не должны просить, чтобы их любили» [279, с. 429–430]. С этим связаны обидчивость, конфликтность, желание настоять на своем и в малом, и в большом[43]43
«Уже мы стали старыми людьми,Но столь же суетливо беспокойны,Вступая с непокорными детьмиВ заведомо проигранные войны»[117, с. 418].

[Закрыть]. Отчуждение, уход и агрессия, часто проявляющаяся уже как деструктивность (например, участие в демонстрациях, митингах), – важные показатели эмоциональной и личностной нестабильности, которые привели к фиксации на одном из непродуктивных механизмов психического функционирования [203, с. 335–338].

Для большинства стариков подтверждение чувства собственного достоинства – просто «болезненный пункт», и именно это объясняет навязчивое преувеличение заслуг своего поколения и своих личных заслуг [308, с. 455]. Отчаяние и недовольство самим собой у пожилого человека проявляются через осуждение поступков других, особенно молодых людей[44]44
«Всерьез меня волнует лишь угроза —Подумаю, мороз бежит по коже, —Что я из-за растущего склерозаНачну давать советы молодежи»[117, с. 602].

[Закрыть] [179, с. 597–598]. «Самые интересные конфликты, разыгрывающиеся на семейных сценах, – считает С. Пинкер, – психологические. <…> Теория конфликта отцов и детей говорит, что семьи вовсе не состоят из всемогущих и всезнающих родителей и пассивных благодарных детей. Естественный отбор должен был обеспечить детей тактиками, позволяющими им добиваться своего в борьбе с родителями, таким образом, чтобы ни одна из сторон не одерживала окончательной победы. У родителей есть краткосрочное преимущество в размерах и силе, но дети наносят ответный удар, вызывая умиление, рыдая и ноя, закатывая истерики, играя на чувстве вины, мучая братьев и сестер, влезая в отношения между родителями, и становятся заложниками собственного поведения, угрожающего нанести вред им самим. Как говорится, умопомешательство передается по наследству – мы получаем его от своих детей» [290, с. 309].

В условиях, создаваемых обществом, для большинства стариков жизнь оказывается более тяжелым испытанием, чем смерть, поэтому многие выбирают последнюю. В повседневной жизни старость выглядит удручающе: это строгая дозированность или полный отказ от всех элементарных удовольствий – любви, чревоугодия, употребления алкоголя, курения, занятий спортом, путешествий. Компенсация неадекватна и доступна только имущим. Но даже дозволенные развлечения не доставляют прежнего удовольствия: с возрастом постепенно угасает интерес к жизни, усвоение новых знаний вызывает лишь утомление, преобладают апатия и инертность. Возникает порочный круг: в отсутствие какой-либо деятельности исчезают активность и любознательность и складывается безразличное отношение к миру, которое мешает старикам найти новые стимулы для жизни [45, с. 50–51]. Подобную ситуацию Татьяна Толстая описывает следующим образом: «Старый человек как ноябрьская яблоня: все в нем засыпает. В ожидании ночи останавливаются древесные соки, зябнет и леденеет бесчувственный корень, и медленно, медленно поворачивается над головой рогатая ветка пыльного Млечного Пути. И, запрокинув голову, простерев сухие сучья к мохнатым от инея звездам, покорное бренное создание ждет, погружаясь в дремоту, не чая ни воскресения, ни весны, ждет, ждет, пока не накатит, все унося с собой, безмолвный, глухой вал времени» [367, с. 225].