Текст книги "Третий возраст. Принять и наслаждаться"

«К концу XX века популярная культура начала определять тела как местоположение превращенных в товар форм здоровья и красоты, – утверждает английский психолог и психотерапевт Николь Шнаккенберг, – предлагая гламурные идентичности и мощную сексуальность, однако за немалую цену. С тех пор нас все больше и больше кормили мифом о том, что счастье можно сконструировать посредством манипуляций с нашей внешностью. Многие из нас впоследствии поверхностно увлекались или очертя голову бросались в очередные проекты, связанные с красотой или здоровьем, надеясь с помощью видоизменения своей плоти успокоить или подавить любую душевную боль, по всей видимости, уходящую корнями в наше детство. Когда мы теряем вес, наращиваем объем мускулатуры, очищаем кожу или увеличиваем размер груди, западная культура устраивает стоячую овацию, узаконивая таким образом дальнейшие наши действия. Поразительно, какой глубокой может оказаться кроличья нора для некоторых из нас. С точки зрения собственного бессрочного сохранения капиталистическим обществам невыгодно превозносить приемлемость и красоту наших тел, так как это уничтожит любую потребность в приобретении товаров. Гораздо более прибыльно продавать миф “вы должны выглядеть определенным образом, чтобы быть счастливым” и поощрять нас к изменению и “улучшению” наших тел посредством диет, косметики, пластической хирургии и прочих подобных способов. <…> Коварно взращивая в нас веру в то, что, изменяя нашу физическую форму и внешность, мы можем стать лучше, желаннее и еще любимее, нас убеждают вкладываться в разнообразные отрасли, чье выживание зависит от того, сколько денег мы тратим, покупая их товары и записываясь на их программы. Слишком многие из нас решили, что если мы внешне несовершенны, то это, должно быть, наша вина. Если мы слишком крупны, согласно стандартам общества, это оттого, что мы недостаточно придерживались диеты; если наши волосы слишком вьющиеся, это оттого, что мы недостаточно основательно искали правильные средства для их разглаживания; если у нас темные круги под глазами, нам должно быть стыдно за то, что мы не скрываем их одним из многочисленных маскирующих средств, стоящих в ожидании на аптечной полке. Мы неосторожно и трагически приняли на веру культурный миф, что мы не просто должны выглядеть хорошо, но обязаны быть красивыми» [451, с. 27–28][58]58
  В действительности, по имеющимся оценкам, менее 5 % населения могут в реальности достигнуть идеалов образа тела, представленного в СМИ [451, с. 31].


[Закрыть]. «Мы купились на миф, что красивые люди – это высшие люди, и считаем себя недостойными из-за внешнего вида своих тел, – продолжает автор. – А дальше мы наказываем себя, заставляем подчиниться, объявляем войну – но не кому-то другому, а нашей собственной плоти. Свобода от трудностей, связанных с нашей внешностью, неизбежно влечет за собой решительный шаг прочь от этой идеи превосходства, этого мифа об исключительности. Свобода равнозначна принятию равенства, решительному требованию права быть в равных условиях со всеми остальными. Здесь также необходимо отказаться от нашей потребности быть высшими, уникальными. <…> Все люди одинаково особенные и одинаково достойные. <…> В какой-то мере баталии с внешностью – это всегда попытка доказать миру, что мы достойны. Однако правда в том, что нам абсолютно нечего доказывать. Всегда найдется кто-то, кто покажется нам более умным, более привлекательным физически, более худым, однако эти внешние формы не имеют ничего общего с нашими подлинными Я, с тем, кем мы являемся в своей основе. Когда мы переводим свой взор с мира формы на мир бытия, все меняется. Мы расслабляемся. Нам больше не нужно никому ничего доказывать. Мы осознаем, что мы ничем не лучше, чем кто-либо еще <…> и не хуже. Любые иные убеждения оказываются бесполезными, и мы отпускаем ситуацию» [451, с. 239–240].

«Молодость как выражение высшей жизнеспособности, способности к деятельности и эротического восторга является желанным типом вообще, – констатирует К. Ясперс. – Там, где человек имеет только значение функции, он должен быть молодым; если же он уже не молод, он будет стремиться к видимости молодости» [480, с. 309–310][59]59
  В книге «Младшая Эдда», написанной исландским ученым, поэтом и политическим деятелем Снорри Стурлусоном в 1222–1225 гг., один из героев – Тор – бесславно борется с дряхлой бабой, оказавшейся на поверку старостью [355].


[Закрыть].

Л. Петрушевская в повести «Санаториум» описывает предлагаемые услуги по омоложению в специализированном учреждении, в котором «самое главное – это подпольное существование бригады геронтологов, хирургов и эндокринологов, и, собственно говоря, на этот свет и слетаются пациенты со всего мира. По сведениям, бригада приезжает на определенные сроки, берут не всех. Результаты омоложения не разглашаются» [287].

Принять ли покорно к сведению, что юность не вечна и что это относится прежде всего к нашему внешнему виду? Или безропотное старение, означающее согласие с установленным порядком вещей, достойно и естественно? Или все-таки можно не соглашаться со старением и бороться? А если можно, то не является ли эта борьба слепым подчинением культу молодости, который завладел сначала СМИ, а потом и миром? Люди всегда хотели выглядеть молодо. Это желание – вовсе не феномен последних двадцати лет. Разве что женщины омолаживались ваннами с козьим молоком, позднее – нанесением на кожу крема «Нивея», а теперь могут вколоть себе ботокс. Ничто не вызывает большей зависти у женщин, чем вид случайно встреченной школьной подруги, которая выглядит так, будто время для нее остановилось [79, с. 111]. Если в 2015 г. мировой рынок косметики оценивался примерно в 203 млрд евро, то в 2016 г. был достигнут рост в 4 %, соответственно объем в глобальном отношении превзошел 211 млрд евро [105].

«Хуже обстоит дело с придавленными прозой жизни охотницами, которые не считают себя проигравшими, несмотря на то что прозвучал сигнал окончания охоты, а продолжают выискивать зверя. Есть в их поведении что-то унизительное и угнетающее», – пишет Малгожата Домагалик, знаменитая польская журналистка и телеведущая [79, с. 138]. «Моя старенькая тетушка, очередной раз услышав, что какая-то из ее кузин поверила в чудесные, омолаживающие свойства нового крема, говаривала: “Да, золотце, наверное, ты права, старый ботинок выглядит гораздо лучше, когда его намажут кремом”» [79, с. 110–111]. «Откровенное уродство, по-моему, не так уродливо и откровенная старость не так стара, как они же, нарумяненные и молодящиеся», – считал М. Монтень [240, с. 149]. В психиатрическом лексиконе даже появился специальный термин: «Агеразия – чувство молодости, наступающее в старческом возрасте в связи с недостаточной критичностью к своему состоянию, селадония» [228, с. 37].

Там, где старость сама пытается казаться молодой, она не вызывает почтения. Вместо того чтобы делать то, что ей пристало, и тем самым служить молодым на определенной дистанции масштабом, старость принимает облик жизненной силы, которая свойственна молодости, но недостойна в старости. Подлинная молодость ищет дистанции, а не беспорядка, старость – формы и осуществления, а также последовательности в своей судьбе [480, с. 310]. Почти забытый ныне писатель Аркадий Гайдар в своем рассказе 1941 г. «Горячий камень» описывал «торчавший из мха голубой камень с надписью: “Кто снесет этот камень на гору и там разобьет его на части, тот вернет свою молодость и начнет жить сначала”. С тех пор прошло много лет, но камень тот так и лежит на горе неразбитым. И много около него народу побывало. Подойдут, посмотрят, подумают, качнут головой и идут восвояси. Был на той горе и я однажды. <…> Однако постоял-постоял и вовремя одумался. “Э-э! – думаю, скажут, увидав меня помолодевшим, соседи. – Вот идет молодой дурак! Не сумел он, видно, одну жизнь прожить так, как надо, не разглядел своего счастья и теперь хочет то же начинать сначала”. Скрутил я тогда табачную цигарку. Прикурил, чтобы не тратить спичек, от горячего камня. И пошел прочь – своей дорогой» [93].

Аналогичное решение принимают действующие лица пьесы Карла Чапека «Средство Макропулоса», имеющие в своем распоряжении средство, «чтобы прожить триста лет; чтобы триста лет не стареть». Говорит один из героев – Витек: «Наделим всех людей трехсотлетней жизнью. Это будет величайшим событием в мировой истории, освобождением, новым и окончательным сотворением человека. Господи, чего только не успеет добиться человек за триста лет! Пятьдесят лет быть ребенком и школьником. Пятьдесят – самому познавать мир и увидеть все, что в нем есть. Сто лет с пользой трудиться на общее благо. И еще сто, все познав, жить мудро, править, учить, показывать пример. О, как была бы ценна человеческая жизнь, если б она длилась триста лет! Не было бы войн. Не было бы отвратительной борьбы за существование. Не было бы страха и эгоизма. Каждый человек стал бы благородным, независимым, совершенным – подлинным сыном божьим, а не ублюдком. Дайте людям жизнь, настоящую человеческую жизнь!» [430, с. 328]. Однако, обсудив различные аспекты последствий возможного долголетия, все действующие лица в пьесе отказываются от него и сжигают рецепт средства. А резюмирует дискуссию один из героев – Прус: «Давайте думать о рождении, а не о смерти. Жизнь вовсе не коротка, если мы сами можем быть источником жизни» [430, с. 340].

В нашей цивилизации модель жизни, согласно которой эффективность (efficiency) является высшей мерой ценности человека, не ориентирована на старых людей. Естественным образом с возрастом уменьшается общая эффективность организма, а с ней – производительность труда и плодотворность усилий. Сегодня можно видеть много стариков, которые изо всех сил стараются равняться с молодыми энергией, эффективностью работы и даже внешним видом. Они прекрасно понимают, что станут ненужными, когда потеряют свою эффективность, а ненужные должны отойти, они обречены на одиночество [171, с. 159]. Усиленное внимание к этой проблеме и непрекращающийся поиск «эликсира молодости» во многих слоях нашего общества отражают до некоторой степени тревогу, связанную со смертью. Одна из причин, по которой мы склонны отвергать пожилых людей, заключается в том, что они напоминают нам о смерти [392, с. 61]. Чрезмерная озабоченность постоянными поисками источника «вечной молодости» у части нашего социума в определенной мере отражает страхи перед смертью [389, с. 81].

Эллиот Жак, канадский психоаналитик, социолог и консультант по менеджменту, в своем эссе «Смерть и кризис среднего возраста» (1965) писал: «Человек, достигший середины жизни и не утвердивший себя успешно в профессиональном или семейном плане либо утвердивший, но лишь благодаря маниакальной активности и действию отрицания с результирующим эмоциональным обеднением, оказывается плохо подготовленным к требованиям, предъявляемым средним возрастом, и к тому, чтобы получать удовольствие от своей зрелости. <…> Компульсивные попытки многих мужчин и женщин среднего возраста оставаться молодыми, ипохондрическая озабоченность здоровьем и внешностью, сексуальный промискуитет, имеющий целью доказательство молодости и потенции, пустота жизни и недостаток подлинного наслаждения ею, нередкие тревоги религиозного характера – все это хорошо знакомые паттерны. Они представляют собой попытки состязаться со временем» (цит. по: [478, с. 222]).

В человеческом сердце ведут борьбу две несовместимые тенденции: стремление дожить до старости и при этом остаться молодым. Было бы сказочно, если бы, как у Г. К. Андерсена, дряхлую старушку можно было превратить в цветущую девушку. Никогда не следует основывать свою жизнь на внешних, второстепенных вещах. Если так случилось, то неизбежно придет момент, когда эти второстепенные вещи утратят свое значение, а человек погрузится в новый кризис. Внешний вид, спорт, одежда, беспрестанные развлечения не могут наполнить собой жизнь. Жизнь, которая базируется на одной эротике или общественном положении, тоже несет в себе угрозы и обречена на монотонность и отсутствие любви [431].

Время – назад!

А вот что рекомендует для омоложения Мефистофель:

 
«Изволь; вот средство возрожденья
Без чар, без денег, без леченья:
Уединись в глуши полей,
Руби, копай, потей за плугом
И ограничить тесным кругом
Себя и ум свой не жалей;
Питайся просто в скромной доле,
Живи, как скот, среди скотов
И там, где жил ты, будь готов
Сам удобрять навозом поле.
Поверь мне: в этом весь секрет
Помолодеть хоть в восемьдесят лет»
 

[104, с. 87–88].

«Наша современная культура использует озабоченность равенством и правами человека, а также борьбу за них в качестве маски, под которой скрываются равнодушие, потребительское отношение к себе и другим, игнорирование людей, состояние безопасной изоляции, – констатирует современный литовский философ и публицист Леонидас Донскис. – Эта культура готова мириться с чем угодно, только не со старостью. Рано или поздно она попытается нарушить последние табу, связанные с педофилией, каннибализмом и инцестом. И это нас не шокирует – только смерть и исчезновение ужасают нас до глубины души, особенно в эпоху, когда наука, технологии и генетика все ближе к тому, чтобы искусственно синтезировать жизнь и бессмертие. Пугает не столько тот факт, что все мы умрем, но то, что случится это на одно-два десятилетия раньше, чем генетики создадут расу состоятельных суперлюдей, которые отдадут все свое состояние группе инженеров-технологов или социологов, формирующих эсхатологическую секту, ждущую конца света (подобно уэльбековским элохимитам). Филипп Арьес в своем исследовании “Человек перед лицом смерти” писал, что современный Запад медикализировал и изолировал смерть. Теперь он делает то же со старостью, этой прелюдией смерти, которая постоянно пробуждает в нас страх исчезновения. Смерть теперь попросту неприемлема для современного человека, жаждущего остаться юным навечно. Неприемлемо и старение – безжалостное напоминание о неизбежности смерти. Современность – это война, которую метафизическая молодость (эрос, секс, желание, страсть) ведет против метафизического старения (отстраненной жизни без желаний, без опьяняющего “использования” себя и других, без воодушевления и веселья)» [28, с. 228–229]. «Когда сама жизнь становится единственной заботой, – продолжает автор, – ее продление, как и мечты о бессмертии, достигнутом не через исполнение трансцендентного обещания, но благодаря науке, генетике, технологиям и утилитарному мышлению, становится единственной значимой реальностью. Не свобода, не самореализация, но продление собственной земной жизни и механическое бессмертие – если оно, конечно, возможно. Нет, это не бессмертие, достигнутое благодаря творчеству, любви, детям, друзьям и обогащением другого человека и его мыслей собственными чувствами и идеями. Это наше личное бессмертие или периодическое самообновление, достигнутое таким же образом, каким хорошие технологи обеспечивают долголетие, или постоянное обновление, или современную починку здания, механизма, машины или инструмента» [28, с. 337].

Закончим эту главу высказыванием американского философа Уильяма Джеймса: «Как приятен тот день, когда мы оставляем наконец попытки остаться молодым – или хотя бы похудеть!» (цит. по: [59, с. 556]).

Глава 5
Пенсия: заслуженная награда или незаслуженное наказание?

Чем мы были бы без работы, чем стали бы? Мне думается, вскоре пришлось бы расширять кладбища из-за добровольно избравших смерть. Работа – это опиум для страдающих и сраженных горем. <…> О, работа, ты – благословение нашей жизни! <…> О, заглуши ропщущие голоса работой!

Людвиг Бинсвангер.

Случай Эллен Вест [39, с. 364–365]

Различные формы поведения пожилых людей в однотипных ситуациях старения отражают индивидуальные особенности реагирования на этот процесс. Именно эта сторона психической жизни пожилого человека определяет его отношение к личным потерям, утрате прошлых возможностей, а также новое восприятие окружающего, изменившегося мира. Первым испытанием в этом ряду оказывается изменение привычного образа жизни в связи с выходом на пенсию. Субъективное отношение к этому событию может служить примером отсутствия общего и единого образа мыслей и действий пожилого человека в типичной ситуации старения. Это пример также и того, как отношение к переменам, происходящим в старости, определяется всем предшествующим ходом жизни, а также личностными особенностями индивида. Период принятия решения завершить общественную и трудовую деятельность и сам выход на пенсию оказываются наиболее трудными для стареющего человека. Нерешительность, амбивалентность, тревожность в большей или меньшей степени типичны для всех пожилых людей в этой ситуации [443, с. 269].

Люди в равной мере страдают от стресса, вызванного как постоянной чрезмерной перегрузкой, так и отсутствием стоящего дела. Примером могут служить многочисленные факты резкого ухудшения здоровья людей, которые в течение длительного времени вели активный образ жизни, но затем в силу определенных причин (например, ухода на пенсию) были вынуждены резко изменить сложившийся жизненный уклад. Они уже привыкли к стремительному темпу жизни, полной волнений и риска, и, оказавшись «не у дел», теряют смысл своего существования. Последнее неизбежно приводит к хроническому стрессу [356, с. 43][60]60
  Выход на пенсию и отсутствие привычной занятости психологи считают одним из трех предикторов скорой гибели людей пожилого возраста. Вторым предиктором является смерть одного из супругов, проживших вместе долгую жизнь. Третий предиктор – это переселение старых людей в дом престарелых, особенно если перемещение на новое место жительства происходит помимо воли индивида [12, с. 567–568].


[Закрыть]. Аналогичную ситуацию описывает Э. Берн: «Даже люди с крепкой конституцией и физически достаточно здоровые могут утратить всякую активность уже в раннем возрасте. Это обычные люди, “ушедшие на пенсию” еще в молодые годы. Родительское предписание гласит: “Трудись, но не полагайся на удачу, а потом ты будешь от всего свободен”. Отработав положенные двадцать или тридцать лет, такой человек, дождавшись своего Санта Клауса, вывалившего ему из мешка прощальный банкет, не знает, чем ему заняться. Он привык следовать сценарным директивам, но их запас исчерпан, а больше ничего у него не запрограммировано. Ему остается лишь сидеть и ждать: может быть, что-то изменится, пока придет смерть» [37, с. 278].

Признавать и принимать переход в новый возрастной период жизни, особенно ближе к ее финишу, всегда непросто. Все мы знаем случаи, когда вроде бы неожиданный выход человека на пенсию и появление свободного и ничем не занятого времени оказываются столь стрессогенной ситуацией, что человек на глазах стареет и, не имея, казалось бы, серьезной соматической патологии, быстро приходит к финишу жизни. До определенного момента одиночество пропорционально числу прожитых лет, но внезапно наступает своего рода пик, или энергетический кризис, когда, например, кто-то уходит на пенсию и попадает в абсолютную яму [78, с. 135–136].

В случае выхода на пенсию у человека сразу возникает масса вопросов. Кто он теперь? Он стал ненужным? Что он будет делать? И многие другие. Врачи и психологи называют это явление «пенсионным шоком». Такой шок может привести к болезни и даже скоропостижной смерти (особенно если человек не «уходит» на пенсию сам, а его «уходят»). Конечно, последнее является исключением, а в большинстве случаев мы наблюдаем повышенную напряженность, тревожность, нервозность, проявляемые личностью [345, с. 66]. У психологов действительно есть основание говорить о «шоке отставки». Отставка (или выход на пенсию) означает отделение человека от референтной ему группы, от того дела, которому он посвятил долгие годы. Работник теряет важную социальную роль и значимое место в обществе. Исчезает источник его социальных стимуляций, ухудшается материальное положение. Уходят из жизни друзья, которые могли бы оказать ему моральную поддержку [12, с. 567].

Однако вероятность значительной негативной динамики подобных переживаний и перехода их в невротические состояния или другие нервно-психические расстройства обычно преувеличивается. Невротические нарушения возникают лишь в том случае, когда выход на пенсию имеет принудительный для пожилого человека характер и происходит вопреки его личным установкам. Обычно неожиданная отставка вызывает тяжелую негативную реакцию у пожилого человека с последующим нарушением социопсихологической адаптации. Пенсионные неврозы – состояния, возникающие в виде реакции в ответ на нежелательный или принудительный перевод на пенсию или же неприемлемые условия пенсионного обеспечения [443, с. 269–270].

Практика показывает, что разрыв с трудовой деятельностью отрицательно сказывается в ряде случаев на состоянии здоровья, жизненном тонусе, психике людей. И это естественно, поскольку труд является источником долголетия, одним из важнейших условий сохранения хорошего здоровья [362]. В частности, лица, которые раньше занимали руководящее положение, вынуждены примириться с тем, что больше не находятся в центре внимания и не могут уже играть главную роль [170, с. 104–105].

Пожилым людям приходится осваивать новые роли, сулящие лишь незначительное вознаграждение, к которым они почти не подготовлены. Тяжелее всего приспосабливаются к новой жизни люди, потерявшие супруга, и выходцы из этнических групп, в которых по традиции пожилые пользуются уважением [348, с. 90]. Переход человека в группу пожилых существенно изменяет его взаимоотношения с обществом и такие ценностно-нормативные понятия, как цель и смысл жизни, добро и счастье и т. д. Значительно меняется образ жизни людей. Прежде они были связаны с социумом, производством, общественной деятельностью. В качестве пенсионеров (по возрасту) они, как правило, утрачивают постоянную связь с производством, однако как члены общества остаются включенными в определенные виды деятельности в различных сферах общественной жизни [362].

У некоторых людей после выхода на пенсию развивается пассивное отношение к жизни, сужается круг интересов и снижаются показатели интеллекта. Они теряют уважение к себе и переживают тягостное чувство ненужности. Эта ситуация – пример потери личностной идентичности и неспособности человека построить новую систему идентификаций. Люди этого типа тяжело переживают свой поздний возраст, не борются за себя, погружаются в прошлое и, будучи физически здоровыми, быстро дряхлеют. Привычные жизненные стратегии не включали приемов активного совладания с трудностями. Неспособность контролировать окружающие события обусловливает восприятие жизненного мира лишь как источник непреодолимых трудностей и неприятностей. Еще одна причина неблагополучной стрости – социальный фактор – широко распространенный в современном обществе стереотип «стариков, бредущих по обочине жизни». Быстрые инволюционные процессы, обнаруживающиеся у людей в раннем постпенсионном периоде, – результат их неспособности противостоять мощному влиянию социальных стереотипов. Их интериоризация приводит к негативным последствиям для еще совсем недавно здоровых и активных людей [233, с. 356–357].

Гейл Шихи[61]61
  Гейл Шихи (Gail Sheehy) — (род. 1937 г.) – американская журналистка, популярный автор 15 книг, которые изменили взгляд миллионов людей на жизнь. Ее оригинальная работа «Переходы» оставалась в списке бестселлеров «The New York Times» на протяжении трех лет и была переиздана на 28 языках. Библиотека Конгресса США назвала эту книгу одним из десяти самых влиятельных изданий нашего времени.


[Закрыть], рассматривая возрастные кризисы взрослого человека, утверждает: «Определенный аспект в жизни, который раньше доминировал и удовлетворял вас (например, возбуждение от соперничества в бизнесе или заботы о детях), не может навсегда остаться основным направлением вашей жизни. В среднем или пожилом возрасте могут расцвести и стать делом всей жизни интересы, которые раньше были вторичны. Каждое проникновение в новый сосуд высвобождает в последующие годы очередной энергетический резервуар. Но в пожилом возрасте вам придется непросто, если в середине жизни вы не почувствуете потребность развивать параллельные интересы. Мужчина, который выходит на пенсию в шестьдесят пять лет, не возьмет внезапно в руки фотокамеру и не произведет обновление за счет обретения второй карьеры, став фотографом. Имеет ли человек какой-нибудь талант или нет, все равно любой учебный период требует готовности пережить неопределенность и замешательство. Даже в пятьдесят лет человек склонен осознать и пройти этот этап» [450, с. 421].

Психологам нередко приходится иметь дело со стариками – пассивными и подавленными людьми, переживающими выход в отставку как трагическое событие, с которым они не могут совладать. Такие люди в поздние периоды жизни – не изображение разных возрастных групп: это представители разных личностных типов, неодинаково конструирующих свою жизнь и прибегающих ко многим, подчас противоположным стратегиям преодоления жизненных трудностей [12, с. 565].

В особо тяжелом положении в случае ухода на пенсию (тем более неожиданного и принудительного) оказываются люди, для которых трудовая деятельность представляет собой нечто большее, чем просто работу. Синдром тотальной вовлеченности в свою карьеру, к сожалению, далеко не всегда свидетельствует об удачном профессиональном самоопределении – его частой причиной выступает все та же тревога перед «неукрощенным» свободным временем. Нередко, однако, трудовая деятельность приобретает явно гипертрофированный характер. И. Ялом так характеризует «трудоголика», т. е. индивида, целиком поглощенного работой: «Одна из самых поразительных черт трудоголика – его скрытая уверенность, что он “идет впереди”, прогрессирует, продвигается. Время является врагом не только потому, что оно сродно смертности, но и потому, что оно угрожает взорвать одну из опор иллюзии исключительности: веру в вечное восхождение. Трудоголик должен сделать себя глухим к посланию времени, в котором говорится, что прошлое расширяется за счет сокращения будущего. Стиль жизни трудоголика компульсивен и дисфункционален: трудоголик работает, посвящает себя чему-то не потому, что хочет этого, а потому, что должен. Досуг сопряжен с тревогой и нередко ярко заполняется какой-либо деятельностью, дающей иллюзию достижения. Таким образом, процесс жизни отождествлен с процессом “становления”, или “делания”; во время, не употребленное на “становление”, жизни нет, а есть ожидание ее начала» [478, с. 138–139].

Люди, окончившие активную трудовую деятельность, часто оказываются в вакууме своего вынужденного социального ограничения. Круг их общения значительно сужается, а из-за материальной несостоятельности они не могут позволить себе организовать интересный и активный отдых. Часто это ведет к депрессии и еще больше усугубляет и без того не блестящее из-за возраста здоровье [362].

Следует отметить, что женщин судьба щадит больше, чем мужчин. По данным статистики, они живут дольше. Это объясняется, в частности, тем, что работа играет у мужчин в физиологическом плане большую роль, чем у женщин, одновременно не оставляя времени на развитие других интересов. Женщины, привыкшие к разнообразным занятиям, могут начать развивать те сферы, которым раньше уделяли меньше внимания. Их активность возрастает, тогда как мужчины легко становятся жертвой инертности. У умных женщин есть две жизни: семейно-профессиональная и наполненная совершенно новыми интересами – на пенсии. И именно эта способность женщин, судя по всему, служит одной из причин большей продолжительности их жизни [431].

«Чрезмерная увлеченность работой, – считает Р. Скиннер, – выполняет для нас и ряд других функций, в которых мы, может быть, и не хотим открыто признаться. Например, я думаю, она дает людям чувство цели, не так ли? Я хочу сказать, что самые трудные вопросы в жизни: зачем мы здесь, что мы за люди, правильно ли мы строим свои отношения с теми, кого любим, – настолько пугают нас, что мы зачастую предпочитаем от них отворачиваться. <…> Но работа помогает нам организовать свое время, разве нет? Она помогает нам преодолевать то ощущение беспокойства, которое порой охватывает нас в выходные, когда нам не нужно ничего делать. <…> Утрата этой организованности является основной причиной затруднений, которые испытывают многие, выходя на пенсию, когда они не знают, что им делать со свалившимися на них свободой, простором и незанятым временем. <…> Очень многие очень занятые люди являются такими потому, что не могут быть не занятыми. Они боятся покоя» [343, с. 126].

В основе безумной занятости людей в наше время часто лежат неплодотворная активность как реакция на тревогу, острую или хроническую, сознаваемую или бессознательную, а также врожденная человеческая потребность целенаправленной деятельности. Однако старость – это время, когда занятость выбирается не в силу внешних потребностей, определяемых коллективным образом жизни, а сугубо личными интересами и стремлениями, важным из которых оказывается стремление привести все в какой-то логически-смысловой порядок, найти ответы на вопросы, ранее отодвигавшиеся самим характером повседневности. Жаждой деятельности объясняются проявляющееся в старости повышенное чувство порядка, стремление к чистоте, пунктуальное выполнение установленных для себя правил. Следование новому режиму, новым жизненным требованиям определяет и характер занятости, укрепляет чувство самоудовлетворения – одну из наиболее важных сторон психической жизни в старости. Стремление к деятельности и сама деятельность – это то, что наполняет смыслом жизнь в поздние ее годы [442, с. 689].

В эпиграфе к этой главе мы привели отрывок из дневниковых записей пациентки Л. Бинсвангера, в которых она превозносит благость работы[62]62
  «Труд есть медленная смерть, – определяет Ж. Бодрийяр. – Обычно этот понимают в смысле физического истощения. Но следует понимать это иначе: труд не противостоит как та или иная смерть – “осуществлению жизни” (таков идеалистический взгляд на дело), он противостоит как медленная смерть – смерти насильственной. Такова символическая реальность…» [48, с. 103].


[Закрыть]. Напомним в связи с этим, что существует и так называемая протестантская трудовая этика – религиозно обоснованная доктрина о добродетельности труда, необходимости работать добросовестно и усердно. Многие социологи объясняли экономический успех протестантских обществ тем, что соответствующая трудовая этика распространялась не только на основную массу населения, но и на элитные группы, включая предпринимательский класс. В этих обществах достижение материального достатка рассматривалось в качестве критерия усердности и добросовестности трудовой деятельности. Термин «протестантская трудовая этика» был введен в научный оборот немецким социологом и философом Максом Вебером в его знаменитой работе «Протестантская этика и дух капитализма» (1905). По мнению ученого, экономический подъем и развитие европейского и американского капитализма объяснялись наличием протестантской этики, обусловившей трудовое рвение и рациональную организацию работы.

Владимир Любаров. Игроки в домино.

Однако отношения человека к занятости имеет и другую сторону, ведь свободное время – это сбывшаяся мечта человечества. Необходимость изо дня в день тяжелым трудом зарабатывать хлеб насущный для многих безвозвратно отошла в прошлое. Свободное время, остающееся у человека от ежеминутной борьбы за выживание, как величайший результат технического и социального прогресса становится для части пожилых людей тяжелейшим бременем, заставляет их осознать, что нет ничего, что они хотели бы сделать. И они заполняют свой досуг не совсем оригинально. Мы жаждем социальной информации. Светская хроника и беллетристика кормят нас неуместными рассказами о людях, которые для нас неважны или вовсе не существуют. Как будто мы ужасно проголодались и теперь с жадностью поглощаем низкокалорийные заменители сахара [44, с. 199].