Текст книги "Прокаженный"

– Ты истину сказал, – произнес Сарычев голосом Ярокоша, – но только не победа для меня важна, а справедливость. Когда добро слабо, то злу под солнцем не должно быть места.

– Так помни, Ярокош, что зло в душе людской во сто крат страшней того, что окружает нас, и думай больше сердцем, чем головой. Настали окаянные времена, година Карныnote 165Note165
  Богиня смерти, похоронного обряда и горя.


[Закрыть], лихолетья Интрыnote 166Note166
  Брат змея Ящера.


[Закрыть]. Уже сороки замолчали навеки, уже вороны не кобенятся, указывая путь… note 167Note167
  В древности сороки были говорящими и вещими птицами. Согласно древней русской легенде об Ирии, ключ от рая хранится у вороны. В действительности же ворона, исполняя в воздухе определенные движения – кобения (отсюда гадатели по полетам птиц – кобники), имела возможность проникать в параллельные миры.


[Закрыть] – С этими словами старец вышел из комнаты и вскоре возвратился, неся продолговатый, завернутый в перетянутую ремнями овечью шкуру предмет.

Осторожно развернув, он положил на стол пузатый дубовый ларец и затейливой работы меч с рукоятью из черного рога. Клинок его был булата коленчатого и весь покрыт серебром неведомых знаков. Неожиданно написанное стало майору понятно, и он прочитал: «Да будешь ты благословен, клинок Троянов», а старец взял оружие в руку и, легонько дотронувшись до стали, заставил ее петь. Звук был долгим и чистым.

– Зри, Ярокош, – он стремительно взмахнул мечом и с легкостью срубил выступавшую из стены толстую шляпку гвоздя, – на острие даже следа не осталось. – Потом быстро заключил клинком в круг бежавшего по стене таракана, и тот, едва коснувшись невидимой границы, бессильно замер, а Посвист, оружие с бережением положив на стол, раскрыл ларец и показал на небольшой черный флакончик: – Вот питье Трояново. В сосуде из горюч-камня оно веками не теряет силы своей. И помни, или ты умрешь, или непобедим станешь.

С этими словами, упрятав меч и зелье в овечью шкуру, он перевил ее ремнями и протянул сверток Сарычеву:

– Прощай, Ярокош, свидимся в Ирии.

– Храни тебя Перун. – Сарычев обнял старого потворникаnote 168Note168
  Потворник – от слова «творить». Общее название наузвиков – изготовителей заговоренных предметов, хранильников – изготовителей и хранителей священного оружия, утвари и снаряжения, обавников – посвященных, воздействующих на подсознание через обаяние, и чаровников – изготовителей снадобий и обрядовых напитков.


[Закрыть], поклонился и вышел на улицу.

Зимнее солнце уже скрылось за горизонтом, на звездном небе молочно белела ущербная луна. Легко ориентируясь в темноте, Сарычев перебрался через реку и пустился в обратный путь. Без приключений пересек целину, отыскал «девятку» и лишний раз убедился, что живет в России – щетки были уперты, а боковое зеркало выломано. «Хорошо, хоть колеса целы». – Майор нагрел двигатель и что было сил покатил к дому.

Желудок настоятельно требовал пищи, захотелось рыбки, жареной, с картошечкой и лучком, а к ней соку томатного! От этого видения Сарычев даже застонал. Он еще не знал, что поесть ему сегодня не придется вовсе…

Ленинград. Развитой социализм. Зима

Весь день шел снег. С трудом досмотрев до конца программу «Время», Ленька Синицын выбрался на улицу. Его «скороходовские», не по сезону, ботинки оставляли четкую цепочку следов на белом ковре. Выбравшись на Невский, он не спеша потянулся к Адмиралтейству, стараясь не смотреть на женские лица, ставшие в свете уличных фонарей сразу такими красивыми. Он шел мимо переливавшихся огнями фасадов кабаков, смотрел на выходящие из авто счастливые парочки, и все острее и острее чувствовал свое одиночество. От ощущения горькой тоски и безысходности к горлу подкатывал ком, хотелось громко закричать: «Почему все так?»

А потому… Ленька был неказист – росточка ниже среднего, плечишки узкие, как разденется, сразу видно, что витамина Д ему в детстве не хватило. Свою неполноценность он переживал болезненно и ненавидел весь белый свет, особенно женщин. Леньке стукнуло уже двадцать два, а дала ему, да и то совсем недавно, – и ведь не просто так, а за червонец! – дворовая шалава Танька. Когда же, по первости, он быстро кончил, она сморщила нос и засмеялась обидно:

– Ты прямо как кролик, только обмусолил.

Одернула юбку и пошла с чердака. Сука…

И вообще всегда получалось так, что всюду Леньку обижали. В армии сволочь-сержант заставлял «уголок набивать» – ровнять край одеяла губами, на заводе мастер-крохобор наряды закрывает от балды и норовит все время выгнать в ночную смену. И если б был он такой же, как все, то хватанул бы с ходу пару стаканов, глядишь, может, и полегчало бы. Да только не мог он пить – не принимало водку нутро, выворачивалось наизнанку…

Ленька перешел Дворцовый мост, добрался до Первой линии и, свернув направо, оказался в длинном, загаженном людьми и кошками проходном дворе.

Тускло светила единственная лампочка, воняли переполненные мусорные баки, где-то высоко на крыше хлопал на пронизывающем ветру грозивший оторваться кровельный лист. Тоска…

Сюда Ленька приходил уже третий раз. Посмотрев на часы, он проверил, не навесил ли кто новый замок на подвал-дровяник взамен того, сбитого, и, притаившись за грудой пивных ящиков, принялся разматывать тонкую капроновую веревку с двумя привязанными гайками на концах. Вообще-то был этот двор какой-то неудачный, непутевый – позавчера Леньку спугнули, вчера тоже осечка вышла, но ничего, он все равно своего добьется. Не в первый раз. Да и не во второй…

Наконец у фасада дома хлопнула дверца машины, двигатель взревел, и Синицын услышал скрип снега. Эти шаги он узнал бы из тысячи. Такая легкая, стремительная и независимая походка была только у той красотки с Лиговки. Когда он впервые повстречал ее – стройную, зеленоглазую, с густыми русыми волосами, она в его сторону и не глянула, обдав ароматом духов, прошла мимо. Он не удивился тогда, потому что уже знал, что все красивые и благополучные – твари поганые и когда очарование их не помогает, кричат они громко и надрывно.

Скрип снега стал слышен уже совсем близко, и, затаив дыхание, Ленька перехватил удавку поудобнее. Как только женщина поравнялась с ним, он точным движением накинул веревку ей на шею и, придушив ровно настолько, чтоб ей хватило сил остаться на ногах, поволок в подвал. Содрал дубленку, связал руки и, заклеив рот пластырем, бросил лицом вниз на козлы.

Начиналось самое интересное – полузадушенная жертва пришла в себя и начала надрывно кашлять, но делать это с заклеенными губами ей было трудно. Вдоволь насладившись судорожными подергиваниями женщины, Ленька радостно засмеялся и принялся ее раздевать. Сердце его билось легко и спокойно, дыхание было глубоким, ощущение своей мужской значимости наполняло его душу восторгом и ликованьем.

Разрезав ножницами мохеровый свитер, он увидел под ним футболку, содрал ее и от возмущения даже застыл – эта сука не носила бюстгальтера! Ай-яй-яй! – Ты, тварь… – Властно он протянул руку, почувствовал упругость груди и долго, до крови, крутил набухшие соски, прислушиваясь к глухим стонам и тихо радуясь. – Что, больно? Ну, подожди…

Наконец дело дошло до юбки. Он медленно разрезал ее, долго кромсал ножницами черные колготки, пытаясь вырезать на попе звезду, но почему-то не получилось. Содрав их наконец вместе с трусами, он принялся бить пленницу ладонью по ягодицам, потому что так уж получалось всегда, что пока не посмотрит Ленька на пламенеющий женский зад, никак у него не стоит, хоть убейся. Скоро он воодушевился и, ощутив, как покорное тело вздрогнуло, резко и напористо в него вошел. Эх, хорошо… Правда, в пальто и шапке было жарко, но он не останавливался и продолжал наваливаться на свою жертву до тех пор, пока ему не захорошело. Да еще как – глаза его закатились, из широко раззявленной, вонючей пасти вырвался хрип блаженства. Он почувствовал себя настоящим самцом, мужчиной – обладателем. Глянув на поверженную, загибающуюся от боли суку, он харкнул на ее красные, как у макаки, ягодицы, ощущая, как все прошлые обиды вспыхнули в нем с новой силой, выбрал подходящую, поострей, деревяшку и долго пихал ее во вначале розовую, а потом уже алую от крови щель между бедрами… Глубже, глубже, глубже…

Утомившись, он задумчиво выкурил «беломорину», потом зачем-то долго гладил свою жертву по лобку, повторяя про себя: «Я сильнее всех, я победитель», и наконец медленно накинул ей на шею удавку.

– Ну вот и все, стервь, оттрахалась.

Было уже около полуночи. Ленька вспомнил, что ему в утреннюю смену. Прихватив на память изорванные трусы, от которых пахло духами, он осторожно выбрался из парадной и направился к дому.

Настроение опять стало поганым. Где-то глубоко в душе, проснувшись, заскребла когтями здоровенная черная кошка по имени Тоска, и он не заметил, как уже на набережной возле него остановилась машина передвижной милицейской группы. «Луноход», если по-простому…

– Эй, мужик, документы есть? – Одетый в «меховое изделие» старшина был полупьян и похож на сторожа. Услышав Ленькино:

– Да что вы, ребята, я тут, на Марата, живу, – он нахмурился.

– А это мы сейчас по ЦАБу проверим. – Он повернулся к своему напарнику. – Вася, открывай коробочку… note 169Note169
  То есть бардачок – отделение для перевозки задержанных.


[Закрыть]

Тягуче сплюнул на снег и принялся шмонать Синицына.

Однако вместо денег или, что еще более желательно, водки он нашел у задержанного удавку с женскими трусами. Сразу же помрачнев, он молча запихал его в «луноход» и уже по пути в отдел подумал: «Вот пускай опера его и раскручивают». Дело в том, что сегодня у него, помдежа Семененко, был двойной праздник – жена родила ему двойню, и по такому случаю он, как водится, преставился. Но, как всегда, бухала оказалось мало, пришлось рулить на ночь глядя на добычу спиртного. И вот надо ж, вместо водка бабские трусы с удавкой!

Окунув задержанного в «аквариум», счастливый отец не совсем твердой рукой нацарапал рапорт. Присовокупил удавку с трусами и, оставив все это в качестве подарка «уркам» note 170Note170
  Уголовному розыску.


[Закрыть], снова отчалил в ночь. На этот раз ему крупно повезло – удалось с поличным взять спекулянта водкой. Претворив в социалистические реалии древнеримский принцип: «Живи и жить дай другому», через каких-нибудь двадцать минут старшина уже чокался с сослуживцами. Ну будем! А ты меня уважаешь? Да? Давай поцелуемся…

Реквизированная «Московская» шла отлично. Она прозрачной струей лилась по привычным ко всему пищеводам, согревала чекистские души, поднимала настроение и толкала на подвиги. Для разминки отметелили мелкого хулигана, затем, перекурив, взялись за бездомного тунеядца. Наконец очередь дошла до Синицына.

– Трусы твои? – спросили его, и, не дожидаясь ответа, пару раз врезали ногами под дых, однако без огонька, без задора, больше для порядка – устали… Действительно, скоро прилетел Морфей, и чекисты начали отходить ко сну. Дежурный по отделу, забывая о долге, улегся не где-нибудь, а перед дверь в ружпарк, мужественно загородив вход в него своим мускулистым телом. Старшина-помдеж, будучи дважды отцом, боевой пост все же не покинул и захрапел прямо на своем столе. Молодцы, пребывавшие в резерве, расположились кто где смог – не графья.

В то же самое время аспирант Титов решил, что пришла пора посчитаться кое с кем. За пинки в пах, за удары по почкам, за групповую летку-еньку на плавающих ребрах. Быстро добравшись до знакомого отдела милиции, он легко поднялся по выщербленным ступенькам, на мгновение прислушался и зашел внутрь.

В дежурной части раздавался дружный храп, пахло водкой и нестираными носками. «Орел». – Титов сразу же узнал в старшине, изволившем почивать на столе, одного из своих недавних обидчиков. Неслышно приблизившись, он воткнул ему палец чуть ниже кадыка, а когда булькающие звуки затихли, быстро раскроил черепа молодцам из резерва. Мгновение он вслушивался в ночную тишину, затем негромко хмыкнул и с мстительной улыбочкой кастрировал дежурного, мирно почивавшего у ружпарка. «Финита». – Аспирант вытер руки о замызганную занавеску и подошел к «тигрятнику». Задержанных было не много – двое спали, скрючившись на скамье, третий, небольшого роста, с разбитой мордой, восторженно воззрился на Титова, и в его глазах тот не заметил страха.

«Ишь ты, герой. – Аспирант нехорошо прищурился, придвинулся к железной двери вплотную. – Сейчас ты у меня…» Но тут в голове его внезапно проснулся бубен, и, заглушая звуки камлания, голос Рото-Абимо пророкотал: «Он достоин быть великим охотником. Загонять добычу легче вдвоем. Научи его волшебной песне».

– О да, повелитель, да! – Подчиняясь, аспирант положил ладони на холодный металл, зашел внутрь клетки и двумя ударами прервал жизни спящих. Затем протянул к лицу Леньки Синицына окровавленную руку:

– Пошли. Дорога легче, если идти вдвоем…

«Девятка» быстро, насколько позволяла нечищеная дорога, катилась по направлению к Питеру. Когда до города оставалось совсем немного, два притопа и три прихлопа по радио смолкли и началась передача новостей – последних и безрадостных. Известный репортер Трезоров, оказывается, попал в реанимацию. Известие это Сарычеву очень не понравилось. Прибыв в Питер, он первым делом разузнал какая больница нынче в статусе дежурной, и, мешкая, направился на улицу Гастелло.

Очень скоро выяснилось, что на радио все напутали. Да, Трезоров поступал, в состоянии средней тяжести – множественные ушибы, переломы носа и пары-тройки плавающих ребер, но от госпитализации отказался, о чем и запись в журнале имеется. Ушел домой на своих двоих.

Выругавшись по матери, Александр Степанович вернулся в машину и, отыскав в бардачке визитку репортера, позвонил ему домой. Трубку взяла какая-женщина.

– Плох он. А вы, собственно, кто будете?

– Сарычев моя фамилия, – ответил майор, и в разговор тут же вклинился сам, видно подслушивавший, Трезоров.

– Саша, уходить тебе надо. – Голос у него был испуганный, приглушенный, похоже, действительно ему досталось. – Эти сволочи тебя искали, и я тебя, Саша, сдал, иначе убили бы, телефон твой отдал. – Он на мгновение замолк. – Саша, прости, если можешь, яйца мне отрезать хотели, и я сказал…

– Сколько их? – Майору вдруг стало легко и спокойно и, не дослушав до конца лепет репортера о том, что бандитов было немерено, он пожелал: – Поправляйся, болезный.

Хорошо еще, что кинодеятелю был известен только телефон квартиры Сарычева. Представив, как там сейчас славно, Александр Степанович даже улыбнулся, а потом нахмурился и улыбаться перестал: «А чего гадать-то, вот мы сейчас прямо и посмотрим», – и принялся распускать ремни на свертке из овечьей шкуры.

Остановившись у помойки, где в свое время парковался покойный Стеклорез, он завернул меч в ватник и, зажав его под мышкой, направился к своей парадной. Машин вокруг было припарковано тьма, но Сарычев сразу же почувствовал, что пятисотый «мерс» и джип «тойота-раннер» стоят по его душу, и наверняка те, что наверху, уже держат стволы на «босоножке» note 171Note171
  Здесь – наизготове.


[Закрыть].

Он зашел в подъезд, глубоко вдохнул и ощутил себя Свалидором, праворучником дружины Святовито-вой, закаленным в боях воем, не ведающим ни страха, ни жалости, ни сомнений. «Хороший клинок, но для одной руки тяжеловат», – сразу сказал он и, перехватив меч двойным хватом, стал подниматься по лестнице. У своей двери он остановился и, почуяв дыхание врагов, презрительно скривил губы. В квартире находилось шесть человек – уважают, сволочи. «Круши запоры», – подсказал Свалидор, и майор с яростью пнул входную дверь. От страшного удара она сорвалась с петель и вместе с коробкой рухнула на пол. И началось… Сделав боевой разворот, Сарычев мгновенно перерезал горло затаившимся в прихожей бандитам, проколол насквозь сидевшего на горшке засранца и устремился в комнату. Там его уже ждали. Отрубив в локте руку со стволом у одного не в меру резвого стрелка, майор закрылся им же от выстрелов коллеги и уже из-за безжизненного тела мгновенно пронзил другому мозг.

На секунду воцарилась тишина, но Сарычев был начеку. Как только в квартиру осторожно зашли трое молодых людей со шпалерами наготове и, увидав мертвые тела, плавающие в луже крови, испуганно застыли, он с быстротою молнии зарубил их, причем одного – ударом «монашеского плаща» от левой ключицы до пояса. Верхняя часть тела супостата откинулась и обнажилась печень, которую при Желании можно было бы вырвать и съесть. Однако, как Александр Степанович ни был голоден, делать он этого не стал. Чай, не в Японииnote 172Note172
  Имеется в виду обычай самураев пожирать печень поверженного врага – дабы сожрать заодно его силу и храбрость.


[Закрыть]. Прислушавшись, он бросился вниз – предстояло еще поговорить с теми, кто затаился в машинах.

На площадке второго этажа его снова ждали – «пластом» note 173Note173
  Защитное движение.


[Закрыть] увернувшись от пули, майор метнул клинок в горло противника и, кувыркнувшись, с ходу вырвал пах у второго стрелка. Вернув себе меч, он выскочил из подъезда и метнулся к джипу, водитель которого с дикими глазами пытался запустить двигатель. Не успел – меч прошел сквозь дверцу иномарки и глубоко вонзился ему в грудь. «Хватит, покатался. – Сарычев выкинул убитого из кресла, уселся сам и нехорошо посмотрел в сторону „мерседеса". – Ну, держитесь, ребята!»

Словно услышав его, водитель «пятисотого» дал по газам, да так, что только снег полетел из-под колес и шарахнулся в сторону встречный «жигуленок». «А, зассали! – Майор врубил скорость и погнал машину следом. – Так вас растак!» Тут в окнах многострадальной сарычевской квартиры полыхнуло ярким пламенем, и раздался сильный взрыв, чему сам Александр Степанович не удивился – рванули, чтобы никаких следов. Теперь на ремонт никаких денег не хватит. Впрочем, нет, хватит. Даже еще и останется…

Между тем мощный, удобный, на классной резине джип играючи перевалил через поребрик, разнес на досочки песочницу и стремительно срезал угол через детскую площадку. Достав «мерс», майор, не мудрствуя лукаво, шмякнул его с ходу массивным бампером в зад, так что понесло «пятисотого» на бетонный столб. Однако водила справился, с курса не сошел, а из заднего бокового окна какая-то сволочь высунула «шмайсер». Выстрелов Сарычев дожидаться не стал. Присев под руль, он услышал, как пули прошили подголовники, ладонью дал по тормозам и, дернувшись вправо, юзом ушел из-под обстрела. В следующее мгновение он прибавил газу, достал «мерседес» и крутанул руль влево. А дело-то происходило на мосту – неразведенном, согласно зимнему времени, открытом всем ветрам и тронутом изрядным гололедом.

Бандитская тачка начала елозить по трамвайным путям, крутанулась и, смяв узорчатую ограду, спикировала носом вниз, на покрытый торосами невский лед. Громыхнуло, «мерседес» вспыхнул, словно спичечный коробок, и начал медленно проваливаться в мутные воды. Зрелище было удивительно красивым, как в кино, однако любоваться майор не стал. Съехав с моста, он вырулил на набережную, сбросил скорость и степенно припарковался.

Дальше передвигаться на джипе было опасно. Да и вообще оставаться в Питере… Его теперь будут искать до победного конца, а найдут скорее всего по доверенности на «девятку» господина Каца. Это только вопрос времени. Так что вывод один: надо сматываться. И не конкретно сейчас, а с концами, глобально… Эх… С тяжелым сердцем Сарычев сорвал чехол с заднего сиденья, завернул в него клинок и, похлопав ласково по рулю, выбрался наружу. И почему этот мир так скверно устроен?

На мосту уже вовсю сверкали проблесковые огни – это прибывшие синхронно со «скорой помощью» менты в восхищении взирали с моста на огромную черную полынью. Такова уж служебная специфика – хлеба пайка, зато уж зрелищ… Александр Степанович не стал дожидаться, как будут развиваться дальше события. Когда впереди показался свет фар, он поднял руку и вскоре уже трясся в кабине старенького, видавшего виды ЗИЛа. Домой, домой!..

Признаки беды были заметны еще издалека – возле парадной крутились пожарные, неподалеку стояли поносно-желтые УАЗы, а также множество машин с красными крестами.

Приметив чуть в отдалении черную «тридцать первую», майор сразу понял, из какого она ведомства, и презрительно присвистнул – ну не иначе как ищут чеченский след…

Теперь-то уж точно придется сматываться куда подальше… А как не хочется! Сарычев вспомнил глубокие, как омуты, Машины глаза, хвостатых братьев Снежка и Лумумбу и вздохнул. Ко всему прочему, ему зверски хотелось есть…

Наничье

Тамара Петровна Остапчук, больше известная как Трясогузка, в жизни своей нелегкой много чего повидала. Начинала она карьеру как бановаяnote 174Note174
  Вокзальная шлюха.


[Закрыть] бикса, работая с кондюкамиnote 175Note175
  Проводники.


[Закрыть] стоящих на отстое составов. Затем даже путанила в «Прибалтийской», но, сведя знакомство с бандитом средней руки Васей Купцом, остепенилась и приобщилась к промыслу солидному и прибыльному, известному с древнейших времен – хипесу. А все потому, что из себя Тамара Петровна была дамой статной, с формами как у рубенсовских красавиц, и утомленным сыновьям демократических реформ нравилась чрезвычайно…

Вот и сейчас, едва первое отделение концерта, посвященного очередной депутатской сходке, закончилось и народные избранники потянулись в буфет, Трясогузка сразу поняла, что глаз на нее уже положен. И весьма плотно…

Высокий кавказец с влажными глазами навыкате, поблескивая всеми своими фиксами, этих самых глаз с нее не сводил, и Тамара, прикинув, что клиент уже дозрел, одарила его многообещающей улыбкой. Сигнал был принят и правильно понят – любвеобильный сын гор приблизился к ней и, представившись Асланбеком Цаллаговым – депутатом от какой-то там горной автономии, по-простому пригласил девушку в кабак. Все верно, кто ее ужинает, тот ее и танцует. Не сразу, конечно, но согласилась Тамара, застенчиво так, кивнула головой и, мимоходом обозвавшись генеральской дочкой, повлекла народного избранника в свою «семерку», а по пути в «Асторию» была грустна, нежна и все тихо убивалась по отъехавшему сегодня в Англию супругу.

В кабаке было славно – икорка под шампанское шла отлично, галантный кавалер все порывался сплясать, а Трясогузка его просила деньги зря не тратить и мило повторяла с улыбкой на лице:

– Ах, Асланбек, не надо «Сулико» note 176Note176
  Сулико на фене означает аногенитальный контакт.


[Закрыть], прошу вас, не надо.

Наконец само собой вышло, что поехали к Тамаре. Поднимаясь по широкой мраморной лестнице на пятый этаж в заангажированную специально для подобных случаев квартиру, сын гор к своей даме прижимался страстно, алкал, а та хоть и улыбалась в ответ, но была наизготове и помнила, что самое главное впереди.

Обычно хорошо работал вариант с супругом-рогоносцем, когда клиент уже лежал под одеялом, но пока еще не на Тамаре, а та, услышав скрежетание замка, вдруг вскакивала с койки и, замотав свои девичьи прелести простынкой, шептала в ужасе: «О, это муж мой. Он этого не вынесет! Застрелит нас уж точно». При этом она крепко прижималась к партнеру, не давая тому надеть даже исподнее. Сразу же после этого распахивалась дверь, и в комнату врывался Купец, прикинутый и при саквояже, – сходил с ума от горя, пытался выпрыгнуть в окно, потом застрелиться, но, передумав, подносил наган к седеющему на глазах виску клиента. Прикрываясь собранными в один большой узел шмотками, клиент бежал одеваться куда-то на лестницу. Вечно же недовольный чем-то Купец, шевеля губами, пересчитывал содержимое его карманов и фальшиво напевал: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути».

Еще неплохо работал вариант с братаном-чекистом, который уже застрелил шестерых любовников своей легкомысленной сестры и останавливаться, похоже, не собирался. А вот тема с родным дядей Васей, больное сердце которого, подорванное на Курской дуге, не выдерживало увиденного позора, – иссякла, потому как времена настали тяжелые, и клиент, впрочем, как и все остальное, мельчал…

Оказавшись мужчиной страстным и в своих желаниях необузданным, Асланбек Цаллагов пристал к Тамаре как банный лист и, в мгновение ока разоблачившись до замечательных голубых подштанников с красными кавалерийскими лампасами, принялся сдирать с нее фирменный туалет от Кардена.

– Я сама, дорогой, я сама, – зашептала Трясогузка, страшно переживая за дивное, нежно-розовое платье аж за триста баксов, а депутат уже мастерски завалил ее, разложил на тахте и, стянув колготки, бросился в атаку.

– Безумный! Безумный! – игриво отбивалась Тамара, думая про себя: «Сволочь, Купец, где он, падла?» Потом вдруг жеманно улыбнулась: – Подожди секунду, милый! – Расстелила койку по полной программе, сама разделась и нырнула под одеяло.

Не веря такому счастью, депутат стянул подштанники, радостно заржал и едва вознамерился залечь, как спектакль начался. Словно буря ворвался оскорбленный муж, долго плакал, потом тряс пушкой, затем выставлял клиента из денег, а Трясогузка внезапно почувствовала, как что-то мягко сжало ее мозг, в глазах потемнело, и от приступа бешеной злобы ее даже затрясло. Господи, какие же скоты вокруг, мерзкое похотливое стадо! Только-то и знают, что жрать, трахаться и рвать друг другу глотки… Не люди – звери…

Ненавидящим взглядом она окинула широченную, обтянутую лайкой спину подельника, потом посмотрела на волосатую грудь народного избранника я, коротко вскрикнув, внезапно со всего маху ударила Купца тяжелой металлической пепельницей по башке, стараясь попасть в висок. Крякнув, он повалился на сына гор. Услышав, как грохнулся об пол наган, Тамара Петровна, не глядя, подняла его и дважды выстрелила в любителя женских прелестей, причем целилась она в его мужское достоинство.

Наставив ствол на уже неподвижные тела, она давила на спуск до тех пор, пока боек сухо не щелкнул. Тогда, захохотав в последний раз в жизни, Трясогузка вскочила на подоконник и смело шагнула туда, где через мгновение ее приняли мрак и покой…

Ночью Сарычеву приснился странного вида старец. Он был сед, однако проворен и крепок. Возраст его был неуловим, как быстро текущая вода.

– Мы ведь с тобой офени. – Он подмигнул, но лицо его было серьезно. – Ковров, Шуя, Холуй, Вязни-ки, здесь сплошь офени были. Ходоки, ходебщики, коробейники. Эх, полным-полна моя коробушка, ты понял? Только мы с тобой не простые офени, мы мазыкиnote 177Note177
  Так офени называл сам себя.


[Закрыть]

Скороходы, игрецы, потешники. Знаешь, умный дурак лучше дурного умника. Еще нас кличут забавниками, а забавать – значит заклинать, заколдовывать. Чуешь, откуда ветер дует? Емеля на печи хоть и дурак, а ведь творит-то чудеса. И вот тебе история-быличка, хочешь слушай, хочешь нет.

Сказывают люди бывалые, будто бы посередке Уральского кряжа стоит Чекан-гора. Не высока, не мала, дремучие леса вокруг. Так вот под ней есть лаз, что ведет в пещеру, где Хозяйка горы Медной хранит цветок каменный. Толком-то его не видел никто, одно говорят, когда расцветает он, льется белый свет в мир и наступают хорошие времена. Жизнь течет, как молочная река в берегах кисельных. Только те времена давно прошли. Нынче-то цветок каменный лепестки сложил. Тьма покрыла жизнь, безвременье.

А теперь слушай главное. – Старец приблизил к Сарычеву худое, морщинистое лицо и дал заглянуть в белесые, выцветшие от времени глаза. – Говорят, если на Маслену, когда приходит бог Ярило, отвести чары Мора-Морозаnote 178Note178
  Речь идет о весеннем равноденствии.


[Закрыть], зайти в ту пещеру с молодицей и любиться страстно, то открывается лаз в страну, где этих каменных цветков как на куртине. Только надо, чтобы молодицу ту звали не Прихотью и не Похотью. Имя ей должно быть – Хоть, суженая, единственная, даденная судьбой… Потому как деньги да обман правят миром, страх правит в душах людских, и лишь любовь способна чудеса творить.

Старец улыбнулся неожиданно белозубо и пошел по лугу, оставляя на росах дымчатый след. Спина его была изломана на дыбе.

Проснулся Сарычев поздно. Рыбу он все-таки пожарил, как и хотелось, с картошечкой и лучком. Выспавшийся и сытый, он нахально напросился в гости к Маше, решив по пути купить ей и медвежатнице торт, а котам по баночке рыбной «Пурины». Потом, сообразно нынешнему своему статусу, нацепил кобуру с именным стволом, захватил содержимое овечьей шкуры и пошел к машине.

На улице заметно потеплело, на голых ветках уже вовсю чирикали воробьи. Пахло весной. Щурясь от солнечных лучей, Сарычев нагрел двигатель и, кинув на заднее сиденье шапку, в которой стало жарко, начал выруливать со двора. Колеса «девятки» расшвыривали во все стороны размокшее снежное месиво, а с огромных сосулек, нависших над головами прохожих, громко капало – видно, скоро «шиповку» снимать придется.

А где-то через час, ощущая на ладони щекочущие прикосновения шершавых язычков, он уже кормил с руки котов и смотрел, как Маша перед тем, как поставить в воду, разбивает молотком стебли принесенных им роз. Отчего все прекрасное в этом мире неразрывно связано со страданиями? Однако никого вокруг высокие материи не занимали – Лумумба со Снежком, наевшись, залегли на отдых, Райка, сделав стойку, одобряла торт, а в комнате звенела посудой Маша, и вскоре майора позвали пить чай.

По телевизору шло «Очевидное-невероятное». Рассказывали про драконов. Оказывается, что-то с этими тварями не совсем чисто. Изображения их появились где-то в мезалите и неолитеnote 179Note179
  Период от 3000 до 10000 лет до нашей эры.


[Закрыть] сразу у всех народов: и у египтян, и у шумеров, и у китайцев, и у индусов. А русское слово «драка», а известная французская сказочка о пастушке, которая была ослеплена за то, что стала видеть мир драконов?

– Какие ужасы. – Маша фыркнула и переключила программу. – Тоска.

Однако веселее не стало. Пока майор раскладывал по блюдцам торт, она, не отрываясь, смотрела на экран, и бледное лицо ее вытягивалось от ужаса. Шел «Петербургский криминальный вестник». Показали взорванную квартиру майора, обгоревшие трупы и чудом уцелевшую фотографию хозяина – молодого и красивого, с высоко задранной в ударе ногой. Не проронив ни слова, Маша съела торт, заперла дверь и нежно обняла Александра Степановича. Время для них остановилось…

Когда Сарычев проснулся, был уже поздний вечер. Потянувшись, он осторожно, чтобы не разбудить Машу, поднялся, пошел в ванную и долго стоял под холодными струями душа. Когда кожа занемела, он растер ее, как следует, полотенцем и, чувствуя, что тело становится свободным и легким, принялся одеваться.

Потоки транспорта на улицах заметно поредели, снежную кашу отгребли к тротуарам, и до «Института болезней мозга» майор доехал быстро. Запарковав машину подальше от любопытных глаз, он повернул лицо к востоку и, зашептав веками потаенное, услышал далекий голос: «Луна на ущербе, Яромудр, будь осторожен!»

Внимая древним, Сарычев отхлебнул лишь половину питья Троянова из аспидного сосуда, снова произнес слова заклинания и медленно вылил остатки себе на голову. Минут десять он сидел совершенно расслабленно, чувствуя, как все тело его начинает вибрировать в унисон с неизмеримо могучими, неведомыми силами, затем дыхание его сделалось частым и прерывистым, сердце бешено заколотилось, и последнее, что майор увидел, был хоровод сверкающих огней перед глазами.

Когда он очнулся, сознание было кристально-ясным, органы чувств работали за всеми мыслимыми пределами обостренности, и все происходившее вокруг казалось неподвижным – настолько ускорилось его внутреннее время. Где-то далеко майор услышал звук возвращающегося «мерседеса». Когда горящие фары показались в начале аллеи, он вышел из «девятки», прерывисто вздохнул и, сделав кудесьnote 180Note180
  Кудесь – в широком смысле совершение чуда. Это и материализация предметов и желаний, и управление погодой и людьми, и, по большому счету, собственной судьбой.


[Закрыть], ощутил себя водителем иномарки. Мгновенно раздался звук тормозов, свет погас, и, прижавшись вправо, машина остановилась. Засунув клинок под мышку, майор начертал Знак Силы и, удерживая его, распахнул; заднюю дверцу машины.