Текст книги "Прокаженный"

– Пересечься где можно с этим твоим, как его Стеклорезом, ну, который журналиста работал на прошлой неделе?

Ну как такой кретин до такой высоты допер – уму непостижимо!

Алексей Михайлович брезгливо скривился:

– Мой это человек, звонить надо.

– Слушай, кент. – Гнилой придвинулся к Цылакову вплотную, и обнаружилось, что одеколон у него хороший и дорогой. – Врубаешься, телка сидит «на Фонаре» note 122Note122
  Ждет с нетерпением.


[Закрыть] раздвинувшись! Так я скину тебе закрученную мокрую с бабкамиnote 123Note123
  Контракт.


[Закрыть], а ты меня, корешок отмажь, скомандуй сам Стеклорезу.

И не давая Алексею Михайловичу слова сказать, подмигнул – Только просят еще калган приволочь, для коллекции, говорят. Вот довесок кидают.

Он шмякнул на депутатский стол конверт с двумя толстыми пачками зелени, оскалился и исчез Ясное дело, родила его мама в феврале. note 124Note124
  Февральский – умственно неполноценный.


[Закрыть]

Наничье

Из шифротелеграммы

…во время учебно-тренировочного полета звена штурмовиков СУ25 пилот ведомой машины, старший лейтенант Гавриленко Анатолий Ильич, 1970 года рождения, перестал отвечать на свои позывные – «43», а через несколько секунд, открыв огонь на поражение из автоматической пушки, без всяких видимых причин уничтожил самолет своего ведущего, майора Петрова Ивана Львовича, 1962 года рождения. После чего Гавриленко вышел на боевой, курс и произвел пуск ракеты типа «воздух—земля» по своему командному пункту. Выйдя из атаки, он сделал отворот и со следующего захода ракетами уничтожил склады ГСМ и боеприпасов. Израсходовав ракеты класса «воздух—земля», Гавриленко начал набор высоты и, заметив проходивший в своем коридоре грузопассажирский самолет ИЛ-76, ракетой класса «воздух—воздух» уничтожил его. Предположительно, израсходовав весь боезапас, старший лейтенант Гавриленко ввел свою машину в пике и врезался в ангар с находившимися там самолетами…

Когда прибыли менты, Гранитный сплюнул и двинул к себе – от вида цветниковnote 125Note125
  Милиционер в форме.


[Закрыть] его блевать тянуло. Забившись в свою нору, он скомандовал раскладушкам заварить паренкуnote 126Note126
  Крепкий чай.


[Закрыть], потом выслал их и задумался.

В животе страшно скомлилоnote 127Note127
  Болело (феня).


[Закрыть], на душе было пакостно, никаких дельных мыслей в скворечник не лезло. Проклиная лажовую снагуnote 128Note128
  Плохое здоровье (феня).


[Закрыть] свою, Василий Евгеньевич забил косяк – дурь у него была классная, из Афгана, затянулся, чувствуя, как от горячего дурмана боль медленно исчезает, запил дым крепким остывшим чаем. А откуда, спрашивается, взяться здоровью, бодрости духа и хорошему настроению, когда сплошные стрессы? Да, реалии не радовали… Представив знойnote 129Note129
  Бухтенье.


[Закрыть] Цыпы: «Ах, какой фаршмакnote 130Note130
  Позор (феня).


[Закрыть], надо ж так облажаться!», он горестно вздохнул, сплюнул и неожиданно блаженно ухмыльнулся: а ведь не перевелись еще на Руси фраера усатые! Ничего страшного, все поправимо…

Завтра же Битый надыбает подходящего лоха и, отвернув башку, доведет ее до нужных кондиций, так, чтобы никто не признал. Вот он, калган заказанный, а что подкопчен да ушатан малость, так целоваться с ним вроде никто и не собирался.

– Оц-тоц-перевертоц, бабушка здорова. – Гранитный курнул еще и в целях экономии вызвонил по обычному телефону бригадира отмороженных Глобуса, прозванного так за огромный, круглый, как мяч, бритый под Котовского череп.

– Где вы, сироты казанские? – сурово спросил он подчиненного.

Ему ответил шепелявый из-за выбитого спереди зуба голос:

– В «Кишке» зависаем.

– Значит, так. Завтра поутряне отдай визит, и Битый чтоб был с тобой. Разжевал?

– Все будет елочкой, папа, – с энтузиазмом отозвался бывший уже изрядно на кочерге Глобус. – Зиг хайль!

Приятное общение на том закончилось, и Гранитный, крикнув громко:

– Судак, заводи машину! – докурил, оделся и запер дверь в свою нору. Затем тихо, чтобы не услышал ночной сторож, звякнул на пульт и поставил на сигнализацию. Хоть какой-то прок от ментов…

Под вечер стало холодать, и изрядно. От зусманаnote 131Note131
  Холод (феня).


[Закрыть], несмотря на меховой прикид, Василия Евгеньевича даже затрясло, и он побыстрее нырнул в уютное, смачно орущее голосом Джаггераnote 132Note132
  Мик Джаггер. Солист «Роллинг стоунз».


[Закрыть] тепло салона. Президентский джип был заделан на славу – под лайбу Джеймса Бонда, он хоть и хавал бензину немерено, но пер мощно, словно средний гвардейский танк, так что, ведомый опытной рукой Судака, быстро доставил) Гранитного к его апартаментам.

Гранитный ангажировал двухуровневый номер люкс в гостинице «Чудо севера» и лично размещался в двух комнатах, оставляя холл и третью в распоряжение телохранителя. Пока Судак запарковывал джип, Гранитный поднялся к себе на этаж и, открыв дверь, с ходу кинулся наполнять ванну – его все еще трясло от холода. Вскоре в номер ввалился Судак, его толстые щеки были розовыми от мороза.

– Василий Евгеньевич, ужин заказывать?

С трудом сдерживая внезапное желание въехать чем-нибудь тяжелым в физиономию подчиненного, Гранитный сказал сухо:

– Мне йогурта какого-нибудь, а себе возьми жратвы баксов на пятьдесят, не больше, а то харя треснет.

Он залез в ванну, врубил джакузи и ощутил наконец, как горячие водяные струи уносят куда-то усталость и доставшую боль в животе. Глаза его стали смыкаться, он с трудом поднялся и, едва обсушившись полотенцем, кое-как дотащился до роскошной двуспальной кровати. Морфей объял бандита своим невесомым крылом, и Василий Евгеньевич уже не слышал, как нажравшийся до отвала Судак вызвонил в счет «субботника» приличную пятидесятидолларовую шкуру и шумно пользовал ее всю ночь у камина, громко матерясь и вскрикивая при аргонеnote 133Note133
  Оргазм (феня).


[Закрыть].

На следующий день, часам к двенадцати, пробив предварительно по телефону адрес, Сарычев уже был на месте. Он объехал здание и, увидев сногсшибательный джип с горячим еще двигателем, позвонил по изъятой у покойного Стеклореза трубке. Послышался знакомый уже голос Гранитного – серый, невыразительный, желчный какой-то. «Есть контакт». – Александр Степанович запарковал машину за углом, натянул перчатки, долго лепил снежок и, доведя его до каменной кондиции, с силой швырнул в лобовое стекло «хаммера».

На семь ладов взревела буржуазная сирена, однако хозяев это с первого раза не впечатлило. Отреагировали они лишь после третьего снежка. В стене открылась неприметная обшарпанная дверь, и к джипу вальяжно направился квадратный, поперек себя «ширше», крепыш. «Какие мы крутые». – Александр Степанович прищурил глаз, оценивающе ухмыльнулся – хорош, пригож, силен конечно, но кремневатости маловато, один апломб. Пока тот крутился возле машины, майор по стенке, по стеночке осторожно зашел внутрь здания и огляделся.

Собственно, смотреть было не на что – предбанник, заваленный старыми прилавками, да узкая лестница, ведущая на второй этаж. На площадке стол и пустое кресло, в котором, видимо, и размещался страж дверей.

Тем временем, побродив вокруг хозяйского джипа и ничего криминального не обнаружив, вальяжный крепыш направился обратно. Услышав, как скрипит снег под его ногами, Сарычев вжался в стену. Через мгновение сильным апперкотом в «бороду» он вырубил охранника и, не теряя ни секунды, принялся его обихаживать: вытянул поясной ремень, сделал двойную петлю, намертво связал руки за спиной. Затем выдрал подкладку куртки, глубоко запихал ее в полуоткрытую, слюнявую после нокаута пасть, изъял ствол, рацию и американский штык-нож от винтовки М-12. А как у нас с бельишком? Не теряя времени, Сарычев оставил стража без штанов и, расшматовав, их бывшего обладателя стреножил, а чтобы болезный не простудился, подштанники с трусами расписал не как полагается – наискось от пояса до колена, и лишь перерезал резинку. Из врожденного человеколюбия…

– Лежи тихо. – Майор оттащил тело за груду старого барахла и на несколько секунд замер, чутко вслушиваясь. Ничего подозрительного. Подтянувшись к двери, он отметил, что та заперта на кодовый замок. Отечественный. С ухмылочкой он вгляделся и, определив комбинацию по затертости кнопок, нажал четырьмя пальцами сразу. Замок бодро щелкнул, и Сарычев вошел внутрь.

Вначале никто ничего не понял. Тощенькая секретарша поинтересовалась как-то неуверенно: «Вы к кому?», а сидевший неподалеку амбалистый детина даже глазом не успел моргнуть, как его переносица повстречалась с майорским коленом, а на череп ему опустилась рука-молот. «Ничего не боятся, сволочи», – подумал Сарычев, вытягивая из его кобуры «беретту», направил ствол на оцепеневшую девицу и приложил к усам указательный палец:

– Тс-c-c! Где остальные?

Девица смотрела на майора не отрываясь, как кролик на удава, на худенькой шейке ее билась голубоватая жилка.

– Люська в ванной… Посуду моет. – Она кивнула острым подбородком в сторону коридорчика и наконец-то нашла в себе силы всхлипнуть: – Дяденька, не надо, дяденька…

– Двигай. – Майор за ухо вытащил ее из-за стола и, не отводя дула от побелевшей щеки, сказал шепотом: – Вякнешь, сделаю еще одну дыру. Все понятно?

Еще бы. Печально пересекли офис, вошли в непрезентабельный коридор. Здесь майор быстренько включил скорость – распахнув дверь, за которой слышалось журчание струй, резко затолкал пленницу внутрь.

– Вот и мы. Не ори, а то сдохнешь, – выразительно посоветовал он мывшей посуду девице и, дав ей секунду, чтобы переварить сказанное, коротко скомандовал: – Дамы, колготки снять! – Увидев нерешительность в их глазах, он резко взмахнул стволом и рявкнул: – Ну! Живо!

Это было страшно, и обе Люськи подчинились с профессиональной быстротой, а Сарычев оперативно прикрутил им руки к змеевику, игриво подмигнул и устремился к главнокомандующему. Не до баб-с.

Дверь в кабинет президента была заперта изнутри. Майор глубоко вдохнул, замер, прикрыв глаза, а когда кипящая, огненная лава переполнила его, мощным диагональным ударом ноги вышиб дверь вместе с коробкой, наполнив нору Гранитного грохотом и цементной пылью.

Президент был занят важным делом – он считал деньги. Квадратное зеркало за его спиной было сдвинуто в сторону, дверь секретного сейфа не скрывала потаенного. Сосредоточенно таская из стальных глубин пачки зелени и дубья, Василий Евгеньевич вел учет, сбивая купюры по сто листов и ровными рядами раскладывая их на полированной глади столешницы. Когда раздался грохот вышибаемой двери, особо он раздумывать не стал – быстро сунул руку под стол. Там у него, в лучших гангстерских традициях эпохи сухого закона, на двух магнитах была подвешена двустволка двенадцатого калибра, заряженная волчьей дробью. Отличная штуковина – оставалось только взвести курки…

Однако незваный гость отреагировал мгновенно выполнив «лепесток» – уход с линии атаки с поворотом вокруг своей оси, оказался совсем рядом с президентом. Мощно бабахнули стволы, разнося картечью экран монитора, а в тело Гранитному с мерзким, мокрым каким-то звуком глубоко вонзился американский штык-нож.

От страшной боли Василий Евгеньевич дико заорал. Потом он замолчал и долго не мог оторвать взгляд от рифленой рукояти, торчавшей из его правого плеча, а когда все же поднял глаза, из груди его опять вырвался громкий, неудержимый крик – перед ним стоял фраер, которого должен был замочить Стеклорез.

Скривившись от пронзительного крика, Сарычев взялся за рукоять штык-ножа и, придвинувшись к Гранитному, тихо спросил:

– Зачем тебе моя жизнь?

Чтобы вопрос звучал доходчивее, майор слегка повернул клинок в ране. От боли главнокомандующий прокусил себе губу, но годы, проведенные на зоне, в «отрицаловке», с прелестями БУРа и карцера, закалили его характер – ответом он Александра Степановича не удостоил. Просто истошно заорал. Прищурившись, майор быстро вытащил клинок, играючи повертел в пальцах и вонзил его в другое плечо Гранитного. Неглубоко, но неспешно…

– Ну?

Из раны президента вовсю струилась кровь, на лбу выступила обильная испарина, кончик носа заострился.

– Да на хрен мне твоя жизнь! – От страшной боли он едва не терял сознание. – Тебя заказали.

Внезапно зрачки его начали закатываться, кожа на лице приобрела синюшный оттенок, и Сарычев, торопясь, выкрикнул:

– Кто?

Застонав, Гранитный встретился с ним взглядом и понял: лучшее, на что можно надеяться, это быстрая, без мучений смерть.

– Цыплаков, – чуть слышно прошептал он, – Цыпа Жареный, папа мой… – и показал пальцем на стол. Затем силы оставили его, и он сполз в растекавшуюся по паркету липкую, темную лужу.

На столе в указанном направлении стоял телефон «панасоник».

– Привет Стеклорезу. – Сарычев добил Гранитного и тщательно вытер руки. Потом упаковал деньги и телефон в портьеру – получился приличных размеров узел, взвалил его на плечо и сразу стал похож на мешочника времен Гражданской войны. Он уже собрался на выход, как вдруг ожил звонок входной двери и раздался возмущенный шепелявый мат:

– Эй, братва, вы что там, совсем нюх потеряли, в натуре! Открывайте дверь, мать вашу, масть не чуете, что ли?

Это прибыли бригадир отмороженных Глобус со своей правой рукой Битым.

– Наше вам. – Сарычев резко распахнул дверь и сразу показал, какое оно наше-то – одному бандиту в пах с отличной концентрацией, другому в нюх и в челюсть с недурным акцентом. Внезапность – залог успеха. Да и удары были поставлены.

– Не скучайте, бойцы. – Майор перешагнул распластавшиеся тела, спустился к машине, сел и поехал. До дому. Что-то он устал от бандитствующих россиян… В парадной его ждал сюрприз – неподалеку от двери кто-то тоненько пищал. Это были два существа кошачьей породы, месяцев двух от роду. Оба котенка были черные, с белыми грудками, они сразу напомнили Сарычеву о погибших сиамских хищниках, и, проклиная свой дурацкий сентиментальный характер, он понес теплые комочки домой. Положил детенышей на диван неподалеку от мешка с деньгами, порысил в магазин и в зверином отделе запасся всем необходимым – по кошачьей части он был большой специалист.

Дома он развел в молоке сухой корм, дал котятам немного поесть и, невзирая на обиженный писк, понес их в ванную. Тщательно вымыл зоошампунем, следя, чтобы вода не попадала в уши, вытер насухо и, дождавшись, пока они вылижутся, опять устроил кормление зверей – теперь уже до отвала. Наконец настал самый важный момент. Засыпав кошачий туалет наполнителем, Сарычев посадил сверху питомцев, долго скреб пальцами и, дождавшись наконец обильного результата, обрадовался – зверье на заботу отвечало полным пониманием. Спать найденышей Сарычев положил в свою форменную шапку-ушанку. С кокардой, так ни разу и не надеванную…

Затем он достал реквизированный у Гранитного телефон и начал ревизию памяти. Вначале шли номера бандитствующих элементов, потом Сарычев попал в гастрологическую лечебницу и наконец раздался мяукающий женский голос:

– Приемная депутата Цыплакова.

Изливать душу народному избраннику майор не стал, отключился и крепко задумался. Похоже, взялись за него по-настоящему и как только поймут, что киллер облажался, доведут дело до конца – это только вопрос времени. М-да…

Вздохнув, майор вспомнил о мешке с деньгами, вывалил бабки на пол и принялся считать. Закончив строительство баррикад из пачек «цветной и белокочанной капусты», он устало присвистнул – денег, по его майорскому разумению, было просто астрономически много. До неприличия…

Между тем черные пушистые клубочки проснулись и опять устремились к блюдцу с кормом. Глядя на них, Сарычеву тоже захотелось есть. Дел на сегодня предстояло еще немало, потому процессом приготовления пищи майор заморачиваться не стал. Положил в карман пару пачек долларов, бросил узел с сокровищами в мешок из-под картошки, спустился к машине и поехал в гараж. Чувствовал он себя богатым, словно Крез, и голодным, словно волк.

Первым делом Александр Степанович заскочил в питейно-гастрономическое заведение «Село Шушенское». Кормили «ссыльных» основательно. Сарычев с аппетитом отведал похлебку по-политкаторжански – с ветчинкой, языком и каперсами, в горшочке, съел двойную порцию котлет «Как у Наденьки» – с картошечкой, белыми грибками и, непременно, батенька, с маринованными огурчиками. После блинчиков с паюсной икрой он поел клубники со сливками и в отличном настроении поехал по своим делам. Да, революционный процесс от пищеварительного неотделим!

На гараже было снежно. Откопав воротину, Сарычев поджег свернутую трубочкой газету, долго грел замерзший замок и, повернув наконец ключ, зашел внутрь. Электричества, как всегда, не было. Отыскав с помощью фонарика мусорное ведро, майор высыпал туда пачки денег и сверху, чтобы не погрызли крысы, до краев навалил гаек, болтов, обрезков железа. Выставил парашу с долларами на самое видное место – в углу у входа, запер гараж и неторопливо покатил к дому. Вздыхал, слушал, музыкальный бред, тянул время – расставаться с любимой тачкой не хотелось. А надо было, и немедленно. Вычислить человека по машине проще пареной репы. Примеров тому не счесть. И примешь ты смерть от коня своего…

Наконец на глаза майору попалась стоянка поцивильней. Без долгих разговоров он заплатил за месяц вперед, загнал машину в самый дальний угол и, скинув «массу» с халявного аккумулятора, с тяжелым сердцем отчалил пешком.

– До свидания, девочка моя…

Да, да, в глубине души Александр Степанович был несколько сентиментален…

А на улице было темно, холодно и вьюжно, короче, погода к променаду не располагала. Вспоминая с нежностью тепло «семерочного» салона, Сарычев дошел до ближайшего фонаря и, стоя посреди пятна отвратительно ржавого света, просительно поднял руку.

Минуты не прошло, как на его призыв откликнулись, и небритый дедок, такой же древний, как и его «двойка» с «черным», навешенным еще во времена развитого социализма, номером, открыл дверь:

– Седай.

В машине было еще холодней, чем на улице, – печка не работала. Стекла покрывал красивый морозный узор, и на дорогу водитель взирал сквозь узкие, очищенные от снега смотровые щели. Однако высказываться было неудобно, и Сарычев уселся на краешек ледяного сиденья, стараясь не касаться его спиной.

Когда уже тронулись, майор заметил, что управление ручное – дедок оказался еще и безногим.

– Что это тебе, отец, в такую погоду дома не сидится? – искренне недоумевая, спросил Сарычев.

История была обычной – жена померла, дети разъехались, а потом пришли демократы и жрать стало нечего.

– Ничего, мы танкисты, Берлин брали, авось с голоду не сдохнем, – с оптимизмом заверил в заключение безногий гвардеец. – Бог даст, и перестройку переживем…

В этот момент машину резко повело вправо. Когда скольжение закончилось, Сарычев вышел и ничего уж такого страшного не обнаружил – лопнул передний правый скат. Это было не удивительно: от протектора осталась одна только гордая надпись сбоку: «Простор. Сделано в СССР».

Впереди, метрах в пятидесяти, на автобусной остановке толпился народ, и майор вдруг увидел девушку, которая, судя по угасающему свечению, доживала свои последние часы. Ни о чем не подозревая, она нетерпеливо махала рукой проезжавшим машинам. В это время хлопнула водительская дверь, и, скрежеща набалдашником палки по льду, экс-танкист вылез из драндулета. Осмотрел из-под щетинистых, выцветших бровей неисправность и смог сказать только:

– Ну, мля!

– Запаска с домкратом есть, отец? – поинтересовался Сарычев и, получив ржавый агрегат с лысым, как череп зачинателя перестройки, колесом, побрел вдоль дороги, пытаясь отыскать что-нибудь похожее на кирпич.

Между тем голосующей барышне повезло – включив мигалку, к ней направилась не то «пятерка», не то «семерка», было не разглядеть, но сейчас же «жигуленка» обогнал черный «мерседес»-купе и, проехав юзом, остановился. Это было странно. «Что-то здесь не так, – майор, запоминая номер, глянул „мерседесу“ вслед, коротко присвистнул и покачал головой, – на таких тачках бомбить не будут. Да и девица не ахти, ради такой „мерсы“ не тормозят. Странно, очень странно». Наконец он нашел обломок доски, с грехом пополам сменил колесо, и, раскочегарив двигатель с третьей попытки, дедок порулил дальше. Когда выехали на Московский, изнемогший Сарычев скомандовал:

– Стопори, отец. – Оставив себе доллары, он все имевшееся на кармане «дубье» презентовал оторопевшему вознице. – Дуй, дед, домой.

Улыбнулся и нырнул в метро. Так было куда быстрей, да и задубел он в драндулете изрядно…

Ленинград. Развитой социализм. Зима

Из донесения

В сектор «Б»

…Интересующий вас объект после вынесения ему приговора по статье 102 УК (высшая мера наказания)… совершил побег из зала суда, уничтожив при этом конвой и преследователей (общее число погибших шесть человек). Захватив находившийся неподалеку автозак, перевозивший особо опасного рецидивиста Сукалашвили Давида Андронниковича, он с места происшествия вместе с осужденным Сукалашвили скрылся. Местонахождение их на данный момент устанавливается…

Васнецов

Время тянулось медленно. Завлекательный поначалу «видак» к концу третьего дня уже осточертел, да и что было толку смотреть порнуху, если Архилин баб приводить запретил: «Слушай, дорогой, все зло от женщин». Оставалось только пить «Хванчкару» под вяленую дыню да слушать бесконечные байки «расписного» рассказчика.

А чего порассказать, было у Давида Андронниковича в избытке. Был он не какой-нибудь там «апельсин», купивший воровской «венец» за «горячие бабки» note 134Note134
  Деньги, заработанные на проституции.


[Закрыть], а настоящий «вор-полнота», коронованный в Печорской пересылке, и рекомендацию ему давал сам легендарный «горный барс» Арсен Кантария. «Блатыкаться» же учил его «законный вор» Гоги Чаидзе из Тбилиси, с которым бегал он «полуцветным» note 135Note135
  Ученик авторитетного вора.


[Закрыть] почти два года, пока не намотал свой первый срок. Много чего интересного услышал аспирант. К примеру, погоняло воровское Архилин означает «чертогончик» – амулет из трав, дающий по поверью неуязвимость от ментов. А если что-нибудь украсть в День Благовещения, то целый год будет удачным. Давид Андронникович неторопливо пил «Хванчкару», потирал грудь, где было наколото сердце, пронзенное кинжалом, и рассказывал Титову о старых добрых временах, когда «законники» действительно жили по законам. Не то что сейчас.

В конце недели за обедом, когда старинный кореш Архилина Ираклий приготовил такую бозартму, что было не оторваться, Сукалашвили пристально посмотрел аспиранту в глаза и сказал задумчиво:

– Расслабуха, дорогой, это хорошо. Да пора дело делать.

А в голове его Титов прочитал: не нужда бы, так он, вор в законе, с лохматушникомnote 136Note136
  Насильником.


[Закрыть] в натуре в одном поле срать бы не сел. Да, дела, дела… Не так давно был Давид Андронникович человеком уважаемым, держал полгорода мертвой хваткой, однако, будучи настоящим законником, воровских понятий не нарушал и на порог к себе не пускал «спортсменов», ментов и помпадуров – представителей славной советской власти.

Другие же оборзели – обжимали друг друга, корешились с псами высоковольтнымиnote 137Note137
  Высокопоставленные работники органов закона.


[Закрыть], а когда на сходняке Сукалашвили «заявил», его обозвали «лаврушником» note 138Note138
  Вор южных кровей с сомнительной репутацией.


[Закрыть] и спросили, что вообще делает черно-жопый в исконно русских землях? Вместо ответа законный вор дал любопытному «леща» и, молча развернувшись, собрание покинул. А через день поставили на пику его поддужногоnote 139Note139
  Подручного.


[Закрыть] Вахтанга, и хоть мокрухи не хотелось, но в оборотку пришлось присыпать троих. В отместку суки беспредельные сдали Архилина и всех его людей закупленным ментам, а те затрюмовалиnote 140Note140
  Посадили.


[Закрыть] многих. Однако самым западловым было то, что человек, которому доверен был общак, на деле оказался сукой. Как только стали беспределыцики его трюмить, кассу сдал, за что и получил от них маслину промеж глаз…

– Теперь я босота, вместо бабок – нищак, а кореша на нарах парятся. – Сукалашвили глянул еще раз на мрачно поедавшего бозартму аспиранта и закатал кусочки мяса в лаваш. – Теперь мне не в подлость просто замокрить тех сука, что меня и моих корифанов закозлили.

На его скуластом, небритом лице ходили желваки, глаза светились праведным гневом, усы яростно топорщились.

– Вышак тебе ломится при любом раскладе, – он обмакнул лаваш в соус «ткемали», без аппетита откусил, – а ты крученый, горло перерезать тебе как два пальца обоссать. Если в тему впишешься и со мной двинешь, я тебе такой «зонтик» дам, что менты по жизни не найдут. А по бабкам – доля твоя будет половинная.

Аспирант ответил не сразу – в голове его звучали звуки камлата. «Человек – хорошая добыча, только пусть он умирает в страхе и мучениях», – произнес громоподобный голос, и Титов, глянув на измазанные соусом усы Архилина, согласно кивнул. Хорошо, Рото-Абимо будет доволен…

Зима выдалась ранняя – резко похолодало, намело сугробы, и незаметно подкрался Новый год. Праздник это семейный, и встречать его лучше всего дома – среди сопливых детей, обняв супругу и держа на коленях любимого сибирского кота. Только публика, приехавшая на «Волгах» в модное заведение «Корвет», придерживалась, вероятно, другого мнения. Синева мужских татуировок выгодно подчеркивала блеск бриллиантов в ушках и на шеях дам, официанты бегали на полусогнутых, швейцар по старой, полковничьей еще привычке вытягивался и отдавал честь. Как только последний гость зашел, он закрыл дверь и навесил здоровенный транспарант: «Закрыто на спецобслуживание».

Уже было съедено и выпито изрядно и кто-то спал лицом в салате, когда к заведению со стороны помойных баков подъехала пятая модель «Жигулей». За рулем сидел молодой лихач исконно кавказских кровей.

– Гела, габариты потуши, а двигатель пускай работает. Бог даст – мы быстро, – раздался негромкий голос с характерным грузинским акцентом.

– Да, батоно Дато, – Гела почтительно кивнул, – дай Бог, чтобы быстро…

Хлопнули дверцы, и на снег вылезли аспирант с Архилином.

Подтянувшись к служебному входу, Титов ударом кулака пробил дверь, отодвинул засов, и они с вором зашли внутрь. Миновали заставленный лотками полутемный коридор, очутились на кухне, здесь аспирант оглушил пьяненьких уже поваров, после чего двинулись дальше, на громкие звуки музыки. Лабали бессмертное: «…взял гоп-стопом мишуру, будет чем играть в буру…» Тут послышался бодрый голос: «Федя, как насчет осетрины?» – и в дверях показался халдей в черном смокинге, при бабочке, с красной рожей. Через мгновение он был уже никакой, а. Титов, напялив его лепень, выглядывал в зал.

Посередине, в мерцающем полумраке, стоял ломившийся от снеди стол мест этак на полета. Справа возвышалась эстрада с чуть теплыми деятелями культурной сферы, слева переливалась огнями елка. Веселье было в самом разгаре…

За спиной аспирант услышал металлический щелчок. Это законник откинул приклад автомата Калашникова, оборудованного соответственно обстоятельствам ПБСом – прибором бесшумной стрельбы.

– Который? – Титов скосился на Сукалашвили.

Тот пару секунд всматривался в полумрак, мрачно и сосредоточенно шевелил усами, и наконец раздался его свистящий шепот:

– Вон тот, слева от лахудры в диадеме, – и аспирант увидел мордоворота с цепким, пронизывающим взглядом, который смачно жрал шашлык прямо с шампура. Причем мясо не кусал – по-волчьи рвал.

«Посмотрим, как он все это переварит». – Титов ухмыльнулся, схватил поднос и почтительно приблизился:

– Прошу прощения, повар приготовил сюрприз, но вначале хочет, чтобы вы одобрили, не слишком ли пикантно?

– Повар? Сюрприз? – Мощным движением глотки отправив мясо в пищевод, любитель шашлыков осклабился, оглушительно рыгнул и попытался сделать значительное лицо: – Ну что, давай посмотрим. Ходи живей, черноголовый…

Он с шумом отвалился от стола и, не слишком твердо держась на ногах, двинулся за аспирантом, следом за ним сразу же поднялся высокий, плечистый телохранитель.

Как только вышли из зала, Титов без церемоний порвал бригадиру шею и взял любителя шашлыков за горло. Захрипев, тот начал медленно опускаться на пол. Подскочивший Архилин тут же принялся вязать ему руки, приговаривая негромко и радостно:

– Чушокnote 141Note141
  Грязный, опустившийся человек. В уголовной среде – страшное ругательство.


[Закрыть] параличный, скоро ты у меня заголубеешь…

Этого Титов уже не слышал, в голове его вдруг зазвучало камлание: «А самая вкусная добыча это ужас и омерзение в сердце умершей в позоре женщины!» Он улыбнулся и, не обращая внимания на недоумевающий шепот законника: «Ты зачем туда? Сейчас шмалять буду», – быстро вышел в зал.

Щелкнул выключателем, и под потолком вспыхнули люстры, высветив красные, потные рожи мужчин и развратные лица их дам. Титов вышел на середину и негромко произнес:

– Стоять.

Повисла тишина, все замерли.

По команде музыканты затянули надрывное: «Постой, паровоз, не стучите колеса», и общество разделилось – мужчины отошли налево, дамы встали напротив. Было видно, что находятся они в каком-то подобии сна – глаза их стремительно наполнялись ужасом, но противиться чужой воле было выше их сил.

«Вот дает жизнь!» – раздался за спиной Титова восхищенный голос Архилина, забывшего про свой автомат. Аспирант вдруг почувствовал, что руки его стали подобны когтистым лапам оборотня Тала…

Когда красная пелена спала с его глаз, он застегнул штаны, вытер мокрые по локоть руки и вдруг услышал какие-то судорожные звуки. Обернулся и увидел несгибаемого вора-законника Дато Сукалашвили – того неудержимо рвало прямо под весело играющую огнями новогоднюю елку. Год начинался как-то невесело.

И когда приходили мы к Синей реке, стремительной, как время, а время не вечно для нас, и там видели своих прашуров и матерей, которые пашут в Сварге, и там стада свои пасут, и снопы свивают, и жизнь имеют, как наша, только нет там ни гуннов, ни эллинов и княжит там Правь.

Велесова книга

На следующий день поутру Сарычев подался на авторынок. Была суббота, народу набилось тьма, все с головой погрязли в мелкобуржуазной трясине. Рыночная стихия бушевала всепобеждающе и очень жизнеутверждающе… Неподалеку от ворот работали наперсточники, кидалы подыскивали очередного лоха, а местные менты, как пить дать работающие с ними в доле, глубокомысленно смотрели в сторону и делали вид, что ничего не происходит.

Между рядами машин степенно прохаживались крепкие молодые люди, торгуя талонами на парковку. Если кто не желал платить, появлялись другие молодые люди и шоферской монтажкой, завернутой в газетку, элегантно били по лобовому стеклу. А ежели кто подымал хай, то могли и кулачищем в морду. Перестройка…

Майор осмотрелся и положил глаз на полуторагодовалую «девяносто третью». Просили за нее по максимуму, однако, памятуя о ведре, полном денег, майор решил не мелочиться. Внимательно посмотрел – не битая ли, снял крышку с корпуса воздушного фильтра, убедился, что масло отсутствует, уговорил хозяина заехать на эстакаду и с помощью фонарика внимательно исследовал весь низ. Машина была в идеальном состоянии.

– Годится. – Майор улыбнулся.

– Подождать бы немного надо, – хозяин, пожилой, интеллигентного вида еврей, от волнения даже вспотел. – Я сейчас сыну позвоню, он с друзьями приедет, а то как бы… – И выразительно глянул на мощные плечи Александра Степановича.

Майор прекрасно его понимал – времена нынче были суровые.