Текст книги "Подавляй и властвуй. Как люди теряют человечность?"

Количественные результаты не способны в полной мере охарактеризовать поведение испытуемых, и поэтому нам кажется полезным дополнить рассказ о количественных показателях описанием общей реакции испытуемых на ситуацию.

Может сложиться впечатление, что испытуемый прерывает или продолжает эксперимент в соответствии с тем, что диктуют ему его совесть и темперамент. Однако это далеко не так. У большого числа испытуемых по ходу эксперимента отмечались мощные реакции эмоционального напряжения. Люди потели, дрожали, заикались, кусали губы, стонали, когда обнаруживали, что все больше втягиваются в главный конфликт эксперимента. Запись высказываний испытуемых в момент отказа от дальнейшего участия в эксперименте поможет получить некоторое представление об их настроениях. Вот высказывания двух непокорных испытуемых:

Он стучит?.. Ему больно? Ну, знаете, я не хочу отвечать, если с ним что-то случится. Нет, с меня довольно. Неизвестно, как он там сейчас. С ним может случиться сердечный приступ или что-нибудь еще, и кем я тогда буду чувствовать себя? Он стучит, он просит помощи. Ему явно плохо, иначе он не стучал бы так… Зачем это нужно – так мучить его? Просто не вижу смысла в этом.

Испытуемый отказывается нажать следующий тумблер. [Испытуемый 0108]

Тот человек, он стучит там. Он хочет, чтобы его выпустили… Мне очень жаль, но если человек не хочет, я должен остановиться… Я больше не хочу [в состоянии чрезвычайного возбуждения]… Я лучше верну деньги. Я не хочу причинять ему вред… Извините, но если он хочет выбраться оттуда, я больше не буду наказывать его. Никакие деньги не заставят меня причинить боль другому человеку. [Испытуемый 010Х]

А вот запись высказываний послушного испытуемого. Вначале он был спокоен, но постепенно стал напряжен, и это напряжение росло по мере продолжения эксперимента. После применения удара в 150 вольт он возбужденно заговорил с экспериментатором.

Испытуемый нажимает на кнопку 150 вольт. Мне продолжать?

165 вольт Он уже стонет. Здесь еще столько тумблеров! У него может быть сердечный удар. Мне действительно нужно продолжать?

180 вольт Нет, он не выдержит. Я не собираюсь убивать его. Вы слышите, как он кричит? Он же кричит. Ему больно. А если с ним что-то случится?.. Я не хочу делать ему больно. Он кричит, понимаете, кричит! Вы слышите? Зачем мне все это? Он не выдержит. Тут еще столько тумблеров! Господи, а если с ним что-то случится? Интересно, кто будет отвечать за это?

(Экспериментатор берет ответственность на себя). Ну, ладно, смотрите.

195 вольт. Боже, как он надрывается! Вы слышите? Как же так…

Экспериментатор: По условиям эксперимента вы должны наращивать силу удара.

– Да, я знаю, но понимаете… ну… он ведь не знает, через что ему предстоит пройти. Он просто не выдержит.

210 вольт

225 вольт

240 вольт Нет, с меня хватит. Что? Я должен продолжать? Нет, я не собираюсь убивать его. Тут есть и 450 вольт – это уже слишком. [Экспериментатор: По условиям эксперимента вы должны наращивать силу удара]. – Я знаю, знаю, но ведь он кричит там…

Несмотря на то что испытуемый постоянно сопровождал свои действия весьма эмоциональными возражениями, он тем не менее до самого конца подчинялся приказам экспериментатора и в итоге применил самый сильный разряд тока. Мы имеем здесь любопытный пример несоответствия между поступком и словом. На вербальном уровне испытуемый проявил решительное нежелание продолжать процедуру, но в своих действиях шел на поводу у экспериментатора. Он не хотел подвергать жертву ударам тока, ему было чрезвычайно неприятно делать это, но он не смог достаточно энергично и убедительно сформулировать отказ от дальнейшего участия в эксперименте, который освободил бы его от власти экспериментатора. Многие испытуемые не могут найти нужной словесной формулы, которая позволила бы отказаться от навязываемой им роли. Возможно, в нашей культуре просто нет адекватных моделей для выражения непокорности.

Одним из любопытных проявлений внутреннего напряжения были регулярные приступы нервного смеха. В первых четырех экспериментальных ситуациях отчетливые признаки нервного смеха и нервные улыбки были отмечены у 71 из 160 испытуемых. Этот смех казался совершенно неуместным и производил странное впечатление. Приступы бурного, неконтролируемого смеха были отмечены у 15 испытуемых. С одним испытуемым случилась настоящая истерика: начав смеяться, он не мог остановиться, и нам пришлось приостановить эксперимент. Позже в беседе испытуемые всячески старались дать понять, что смеялись вовсе не потому, что им нравилось подвергать жертву ударам тока, что их смех не следует воспринимать как проявление садизма.

После проведения опыта мы просили испытуемых оценить по 14-балльной шкале, насколько нервозным и напряженным было их состояние в кульминационный момент.

Испытуемые могли выбрать оценку в диапазоне от «Не чувствовал никакого напряжения или нервозности» до «Был крайне напряжен и нервозен». Разумеется, такого рода самоотчеты не дают точной картины эмоциональных реакций, – в лучшем случае они помогают нам составить примерное представление о состоянии испытуемого. Однако, не переоценивая значения этих самоотчетов, мы тем не менее видим, что ответы испытуемых распределились во всем диапазоне оценок и что большинство испытуемых выбрали средние и максимальные оценки. Дальнейший анализ показал, что послушные испытуемые по сравнению с непослушными оценивают свое состояние на момент максимального напряжения как несколько более нервозное и напряженное.

Чем объясняется это напряжение? Во-первых, оно указывает на наличие конфликта. Если бы склонность подчиняться авторитету была единственной психологической силой, действующей в данной ситуации, то все испытуемые без напряжения выполнили бы задание до конца. Напряжение, как предполагают, является результатом одновременного присутствия двух или нескольких противоречащих друг другу тенденций реагирования (Miller, 1944). Если бы, напротив, единственным значимым фактором было сочувствие к жертве, то все испытуемые спокойно отказались бы подчиниться приказам экспериментатора. Однако мы получили и реакцию подчинения, и реакцию неподчинения, и обе эти реакции нередко сопровождались крайним эмоциональным напряжением. Противоречие между двумя взаимоисключающими, но одинаково сильными поведенческими диспозициями – глубоко укорененным запретом на причинение вреда другому человеку, с одной стороны, и склонностью подчиняться вышестоящему лицу, с другой, – становится источником внутреннего конфликта. Испытуемый практически сразу же оказывается перед дилеммой, глубоко динамической по своей природе, и крайнее эмоциональное напряжение свидетельствует о том, что эти две противоположно направленные тенденции одинаково прочны и сильны.

Психологическое напряжение также отражает степень внутреннего дискомфорта испытуемого в ситуации, в которой трудно проявить неповиновение. Обычно, когда человек испытывает беспокойство, тревогу, напряжение, он старается сделать что-нибудь, что избавило бы его от этого неприятного состояния. Другими словами, это внутреннее напряжение может выступать в роли побудительного мотива, заставляющего человека изменить свое поведение. Но в нашей ситуации многие испытуемые, даже испытывая крайне высокую степень напряжения, оказались не в состоянии совершить поступок, который принес бы им облегчение. Поэтому логично предположить наличие некоего конкурирующего побуждения или сдерживающего фактора, которые препятствуют проявлению непослушания. Этот сдерживающий фактор по своей силе должен превосходить переживаемый испытуемым стресс, – в противном случае испытуемый прекратил бы эксперимент. Любое свидетельство состояния высокой напряженности есть одновременно свидетельство силы тех факторов, которые удерживают испытуемого от акта неповиновения.

И наконец, напряженное состояние испытуемых можно считать доказательством подлинной эмоциональной вовлеченности в происходящее. Психически здоровые люди дрожат и потеют во время выполнения экспериментального задания только в том случае, если чувствуют, что оказались в очень трудном и неприятном положении.

При интерпретации результатов психофизического исследования или эксперимента, посвященного процессу научения у животных, мы, как правило, не задаемся вопросом, в стенах какого именно учреждения были получены эти результаты, обычно он возникает лишь в том случае, если исследование грешит техническими или процедурными ошибками.

Однако в случае с нашим исследованием дело обстоит иначе. Действенность приказов экспериментатора может существенно зависеть от авторитетности того учреждения, в стенах которого отдаются эти приказы. Вышеописанные эксперименты проводились в Йельском университете – учреждении, к которому в подавляющем большинстве наши испытуемые относились с уважением, а порой даже с трепетным почтением. После окончания эксперимента некоторые испытуемые признались нам, что место его проведения, безупречная репутация учебного заведения были для них гарантией добропорядочности и компетентности персонала, а многие испытуемые сказали, что отказались бы наказывать током ученика, если бы эксперимент проводился в другом месте.

Вопрос о контексте, в котором осуществляются властные полномочия, кажется нам чрезвычайно важным для интерпретации результатов нашего исследования; более того, любая теория, если она претендует на всестороннее объяснение феномена подчинения, должна обязательно учитывать данный фактор. В справедливости этого требования убедиться несложно. Достаточно вспомнить хотя бы о том, что в повседневной жизни мы подчиняемся требованиям других людей, как правило, лишь во вполне определенных ситуациях и в конкретных местах. Придя к цирюльнику, мы по первому требованию подставляем горло под лезвие, чего не сделаем в обувном магазине, где по просьбе продавца мы охотно снимаем туфли, хотя не станем разуваться в каком-то другом месте, например в банке. В лаборатории известного университета испытуемым, конечно, трудно было не выполнить требования, которые в другом месте были бы отвергнуты ими.

При исследовании феномена подчинения нужно всегда предполагать возможное влияние субъективного восприятия ситуации.

Для изучения этой проблемы было решено провести аналогичные эксперименты в другом месте. Мы перебрались в Бриджпорт и установили наше оборудование в одном из офисных зданий в центре города. Эксперименты полностью повторяли йельскую серию опытов, однако на сей раз испытуемые не знали о том, что они осуществляются в рамках университетского исследования.

Так же как и в йельском исследовании, приглашение участвовать в эксперименте рассылалось испытуемым по почте, – для этого были напечатаны новые бланки и конверты. По прибытии в лабораторию бриджпортские испытуемые тоже получали на руки по $4,50. Процентное соотношение разных возрастных и профессиональных групп было таким же, как и в йельской выборке.

Мы перебрались в Бриджпорт для того, чтобы исключить всякую возможность ассоциации нашего исследования с Йельским университетом, и эта цель была достигнута. Испытуемым говорили, что эксперименты проводит Бриджпортская ассоциация исследователей, но цели и задачи этой организации оставались неизвестными для них (название было придумано нами).

Трехкомнатный офис, в котором проводились эксперименты, находился в несколько обветшалом здании, расположенном в центре Бриджпорта. Мебели в лаборатории было мало, но она была вполне приличной и в целом производила благоприятное впечатление. Если испытуемые задавали вопросы о характере организации, им отвечали, что это частная фирма, которая выполняет промышленный заказ.

Некоторые испытуемые высказали сомнение относительно целей исследования. Вот как описывает один из испытуемых мысли, мучившие его во время эксперимента:

Может, мне уйти с этого проклятого теста? Вдруг он уже умер? Ну и болваны же мы, что ввязались в это дело. Кто знает, что это за контора. Тут нет мебели, голые стены, даже телефона нет. Если бы был телефон, можно было бы вызвать полицию или хотя бы навести справки об этой конторе. Да, хороший урок я получил сегодня. Откуда мне знать, правду ли говорит этот мистер Уильямс [экспериментатор]… Интересно, сколько вольт нужно получить, чтобы потерять сознание? [Испытуемый 2414]

А вот что рассказывает другой испытуемый:

У меня сразу возникли сомнения. Я засомневался в законности всего этого предприятия и своего участия в нем. Я подумал, что проводить такие эксперименты на людях жестоко, да и опасно в отсутствие врача. [Испытуемый 2440 V]

Мы не отметили сколько-нибудь выраженного снижения показателя общего психического напряжения в выборке бриджпортских испытуемых, но субъективная оценка переживаемой жертвой боли оказалась несколько выше аналогичного показателя, полученного в йельском исследовании.

Начиная эту серию экспериментов, мы рассуждали так. Если бриджпортские испытуемые окажутся менее послушными, чем испытуемые из Нью-Хейвена, значит, можно будет заключить, что высокий уровень подчинения йельских испытуемых тесно связан с авторитетом Йельского университета; если же и в этом исследовании большинство испытуемых проявят полное подчинение, нам придется искать другие объяснения.

Хотя показатель степени подчинения, полученный в бриджпортских экспериментах, оказался несколько ниже йельского, тем не менее он был достаточно высок. Значительная часть бриджпортских испытуемых до конца подчинилась приказам экспериментатора (48 % бриджпортских против 65 % йельских испытуемых дошли до крайней отметки).

Как объяснить эти результаты? Для того чтобы потенциально опасные или деструктивные приказы воспринимались исполнителем как законные, они должны быть включены в соответствующую институциональную структуру. Однако не подлежит сомнению, что у бриджпортских испытуемых не было оснований доверять организации, под флагом которой осуществлялось это исследование. Эксперименты проводила некая неизвестная фирма, не предоставившая им никаких официальных подтверждений своих полномочий. Фирма располагалась в обычном офисном здании, ее название было указано во внутреннем справочнике, но никаких других данных, которые подтверждали бы солидность и авторитетность этой фирмы, у испытуемых не было. Можно предположить, что та покладистость, которую мы проявляем в различного рода учреждениях, связана не столько с оценкой репутации учреждения, сколько с представлением о том, что оно ‘относится к определенной категории учреждений, и представление это у нас складывается на основании заявленных им функций. Кто-то предпочитает пользоваться услугами первоклассных банков, но огромное количество людей хранит свои деньги в мелких банках, не предъявляя особых требований к качеству обслуживания. Точно так же и бриджпортские испытуемые, возможно, просто не задумывались о том, что одна научная лаборатория может отличаться от другой.

Любопытно было бы продолжить исследования в этом направлении, постепенно сводя к минимуму фактор институциональной поддержки приказов экспериментатора. Может быть, удастся найти такой контекст, в котором подчинение сводится к нулю. Бриджпортский офис не обеспечил такого контекста: почти половина испытуемых до самого конца подчинялась приказам экспериментатора.

Можно вкратце рассказать о дополнительных экспериментах, проведенных в рамках йельской серии. В повседневной жизни подчинение и неподчинение часто проявляется в контексте группы. Результаты многочисленных психологических исследований, посвященных изучению группы, дают нам основания полагать, что групповые воздействия оказывают мощное влияние на реакции подчинения и неподчинения авторитету. Для исследования этих эффектов мы провели отдельную серию экспериментов, в которых непосвященный испытуемый выполнял то же самое задание, что и помощник экспериментатора. В одной из ситуаций два помощника в середине эксперимента отказались подчиниться экспериментатору. Девяносто процентов наивных испытуемых последовали примеру товарищей и восстали против экспериментатора. В другой ситуации подставные испытуемые послушно выполняли все требования экспериментатора, и это обстоятельство несколько укрепило власть экспериментатора. Согласно условиям третьего эксперимента, наивный испытуемый и помощник экспериментатора работали в паре, причем именно последний переключал тумблеры генератора. Мы хотели посмотреть, как проявит себя испытуемый в роли соучастника. Только трое из сорока испытуемых проявили в этой ситуации неподчинение. И наконец, в четвертой ситуации испытуемые имели возможность самостоятельно выбирать напряжение тока для наказания ученика. Подставные испытуемые каждый раз предлагали применить более сильный удар, и в этой ситуации одни испытуемые противостояли групповому давлению и настаивали на применении более слабого удара, а другие соглашались с группой.

Помимо данной серии экспериментов были проведены и другие. В одной из них испытуемыми были женщины, а в другой изучались эффекты двойственного, несанкционированного и противоречивого давления авторитета. И наконец, в последней серии экспериментов исследовалось, как влияют личные отношения между жертвой и испытуемым на подчинение испытуемого авторитету экспериментатора. Результаты этих экспериментов будут рассмотрены в других работах, иначе данный отчет растянется до размеров монографии.

Очевидно, что дальнейшее исследование феномена подчинения можно проводить в разных направлениях. Какие реакции жертвы в наибольшей степени способствуют неподчинению испытуемого? Может быть, пассивная реакция жертвы произведет на испытуемого более сильное впечатление, чем энергичные протесты? Какие условия вступления в систему авторитарно-иерархических отношений вызывают наибольшее подчинение? Изменится ли поведение испытуемого, если он будет действовать анонимно и в маске? Какие условия способствуют осознанию ответственности за собственные действия? Каждый из поставленных вопросов может стать темой отдельного исследования, и каждый может быть изучен в рамках общей экспериментальной процедуры.

Из всех полученных нами результатов особого внимания заслуживает тот факт, что во всех экспериментах испытуемые продемонстрировали высокий уровень подчинения. Нужно отметить, что требование причинить человеку боль с помощью электрического тока, несмотря на протесты «наказуемого», вызывало у испытуемых возмущение, а некоторые называли его глупым и бессмысленным. Однако, несмотря на высказываемое возмущение, многие испытуемые выполняли требования экспериментатора. Число послушных испытуемых превзошло все наши ожидания. Начиная исследование, мы предполагали, что большинство испытуемых не пойдут дальше отметки «Высокое напряжение». Но практика показала, что многие испытуемые готовы применить по приказу экспериментатора самые мощные разряды. Ясно, что для отдельных испытуемых этот эксперимент стал удобной возможностью для выплеска агрессивности. Но в отношении остальных эксперимент показывает, как глубоко укоренена в человеке склонность подчиняться авторитетам и как легко заставить человека подчиниться даже в том случае, если он понимает, что своим подчинением причиняет вред другому человеку. Но это еще не все. По ходу эксперимента испытуемый обнаруживает, что все больше втягивается в ситуацию, но никак не может выпутаться из нее.

Мы сделали попытку формализовать отклонение реальных результатов от прогнозируемых. Для этого была разработана следующая процедура. Группа специалистов получала детальное описание экспериментальной ситуации, после ознакомления с которым их просили предсказать поведение ста гипотетических испытуемых. Исходя из обозначений на контрольной панели электрогенератора, каждый эксперт должен был указать, какая доля испытуемых и в какой момент, по его мнению, откажется от дальнейшего участия в эксперименте. Эксперты давали свои прогнозы, не зная о реальных результатах исследования. Большинство из них недооценили уровень подчинения, продемонстрированный испытуемыми.

Психиатры прогнозировали, что большинство испытуемых не пойдут дальше десятой отметки (150 вольт; после этого удара ученик начинает требовать, чтобы его отпустили). Согласно предположениям экспертов, к двадцатому удару (300 вольт; жертва оказывается не в состоянии произнести ни звука) количество послушных испытуемых сократится до 3,73 % и только примерно 0,1 % испытуемых применят самый сильный удар. Однако, как показывает график, реальное поведение испытуемых оказалось совсем другим. Шестьдесят два процента испытуемых до конца выполняли приказы экспериментатора. Действительность обманула ожидания.

Почему прогноз психиатров оказался столь неточным, почему они недооценили силу тенденции к подчинению? Возможно, причина этого кроется в том, что они в своих прогнозах исходили из неадекватной концепции детерминации человеческого поведения. Эта концепция была сфокусирована исключительно на мотивах поведения, как если бы эти мотивы действовали в вакууме, вне связи с другими факторами. Сосредоточенность на мотивах абсолютно уместна в тех случаях, когда перед психиатром стоит задача высвобождения подавленных импульсов пациента, который лежит перед ним на кушетке, но поскольку в данном случае нас интересует поведение человека в определенной среде, необходимо учитывать особенности ситуации, в которой проявляются указанные мотивы. Любая ситуация оказывает определенное давление на индивида. Она вынуждает, а порой и прямо подталкивает его к тем или иным действиям. В определенных обстоятельствах поведение индивида обусловливается не его личностными особенностями, а особенностями ситуации, в которой он оказался.

Многие из тех, кто плохо знаком с нашими экспериментами, называют испытуемых, применивших самый сильный удар тока, садистами. Глупо было бы пытаться искать для этих людей какое-то одно всеобъемлющее определение. С таким же основанием мы, увидев человека, стремительно увлекаемого бурным потоком, могли бы сказать, что он быстро плавает. Всегда нужно учитывать контекст поведения. Входя в лабораторию, испытуемый вовлекается в ситуацию, имеющую свою логику развития. В данном случае проблема состоит в том, как выпутаться из ситуации, которая принимает совершенно безобразный оборот.

То, что задача высвобождения оказывается столь трудной, свидетельствует о мощности сил, удерживающих испытуемого у контрольной панели генератора. Следует ли трактовать эти силы как личные мотивы или же они являются результатом возникшей социальной структуры и влияний ситуационного поля?

Мне представляется, что для полного понимания поведения испытуемого необходимо учитывать оба момента. Человек приходит в лабораторию, обладая определенными личностными и поведенческими тенденциями, имея свое отношение к авторитетам и агрессии, но попадает в социальную структуру, которая не менее реальна и объективна, чем его личностные диспозиции. С точки зрения теории личности можно поставить следующие вопросы. Какие личностные механизмы позволяют человеку переложить ответственность за свои поступки на авторитетное лицо? Что за ‘ мотивы скрываются за реакциями подчинения и неподчинения? Приводит ли ориентированность на авторитет к сбоям системы «стыд – вина»? Какие когнитивные и эмоциональные механизмы защиты задействованы в послушном и непослушном поведении?

Однако мы не ставили своей задачей выяснить, какие именно мотивы заставляют испытуемого подчиняться приказам экспериментатора. Наши эксперименты были направлены на изучение ситуационных переменных, вызывающих подчинение. В одной из своих работ (Milgram, 1963) я обстоятельно анализировал те структурные характеристики экспериментальной ситуации, которые порождают высокий уровень подчинения, и нет нужды повторять сказанное. Экспериментальные вариации сами по себе говорят о том, что мы пытались исследовать эту структуру, систематически изменяя ее и регистрируя изменения в поведении испытуемого. Очевидно, что в одних ситуациях испытуемый более склонен подчиняться экспериментатору, чем в других. Однако этот факт еще не свидетельствует об ослаблении или усилении того или иного мотива. Возможно, в ситуациях, в которых отмечен высокий уровень подчинения, действуют своего рода пусковые механизмы, актуализируя в каждом испытуемом его самые сильные и при этом, быть может, наиболее индивидуально окрашенные мотивы. Можно также предположить, что эти ситуации просто задействуют большее количество мотивов, причем более разнообразных. Но какие бы мотивы ни стояли за поступком (а мы вряд ли когда-нибудь сможем говорить об этом вполне определенно), каждый поступок можно изучать как прямую функцию ситуации, в которой он совершается. Наше исследование характеризуется именно таким подходом: все поведенческие проявления мы соотносили с последовательно изменяемыми характеристиками ситуационного поля. В результате подобных исследований может оформиться убедительная теория ситуации, столь необходимая для социальной психологии. Эта теория, во-первых, выработает адекватный язык для описания ситуаций, во-вторых, разработает типологию ситуаций и, наконец, объяснит, каким образом конкретные характеристики той или иной ситуации приобретают психологическое качество.