Текст книги "Подавляй и властвуй. Как люди теряют человечность?"

Эванс: Требование информированного согласия оспаривается еще и на том основании, что в психологическом эксперименте мы в конечном счете имеем дело с чисто феноменологической ситуацией. Разве можно назвать «информированным» согласие, данное человеком заранее, когда он еще не представляет, что ему предстоит испытать? Ведь невозможно заранее рассказать ему, какие чувства или ощущения могут возникнуть у него по ходу эксперимента. Чувственный опыт, в том числе боль, плохо поддается вербализации, не так ли?

Милгрэм: Да, ваше замечание в известной мере справедливо. Тем более что до начала эксперимента исследователь зачастую не знает, как будут вести себя испытуемые. Реакции на подобного рода ситуации могут быть самые разные. Например, девяносто из ста испытуемых отреагируют совершенно спокойно, но остальные десять испытают чувство тревоги. Значит, мы должны решить, являются ли реакции стресса и тревоги предметом психологического исследования. Неужели мы действительно намерены исключить все отрицательные эмоции из психологического эксперимента? Наверное, нам предстоит сообща искать ответ на этот вопрос, но лично я отвечаю на него «нет». В то же время это не означает, что я выступаю за любые эксперименты.

Эванс: Скажите, вас удивила реакция, которую вызвали ваши опыты?

Милгрэм: Признаться, я был поражен обрушившейся на меня критикой. Я воспринимал свои эксперименты как поиск ответа на вполне правомерный вопрос: как далеко может зайти человек, если ему велят наказывать все более сильными ударами электрического тока другого человека? Мне казалось, что испытуемый в состоянии сам принять решение. Наверное, наивно было отталкиваться от столь шаткого предположения, начиная исследование.

Действительно, в своих экспериментах я использовал ряд технических иллюзий, что, однако, нельзя назвать жульничеством, которое подразумевает наличие каких-то корыстных мотивов. В конце концов, весь обман состоял в том, что «жертва» вовсе не подвергалась воздействию тока. Конечно, можно было бы последовать примеру тех исследователей, которые, изучая условную реакцию избегания травматического воздействия, подвергали людей довольно мощным ударам тока. Но я предпочел не делать этого, решив, что гуманнее будет создать лишь видимость применения подобных воздействий. Я убежден, что значительная доля критики, высказанной в мой адрес, была вызвана как раз самими результатами моего исследования. Если бы все мои испытуемые остановились на слабой или умеренной интенсивности тока, отказавшись от дальнейшего участия в эксперименте, то это открытие было бы весьма обнадеживающим и вряд ли кто-то стал бы протестовать. Мы с вами наблюдаем весьма любопытную тенденцию, когда нежелательный или неприятный результат пытаются объяснить злонамеренностью экспериментатора. Как человек и как профессионал, я был бы очень рад, если бы люди, принимавшие участие в моем эксперименте, остановились на слабой интенсивности тока.

Эванс: Вас удивило, что они зашли так далеко?

Милгрэм: Да. Но даже и в том случае, если бы они не были столь послушными, это не помешало бы мне продолжить исследование. Просто я попытался бы выявить факторы, способствующие росту или, наоборот, снижению тенденции к подчинению. Конечно, кое-кто может сказать, что полученные результаты противоречат первоначальному замыслу исследования, – ведь многие показатели оказались размытыми, поскольку среди испытуемых преобладали слишком послушные люди. Однако говорить так могут лишь те, кто не видел той колоколообразной кривой распределения реакций, которая наиболее соответствует типичному распределению показателей в экспериментальном исследовании.

Эванс: Не могли бы вы прокомментировать заявления, прозвучавшие со стороны отдельных критиков как в ваш адрес, так и в отношении работы доктора Зимбардо? Кое-кто, особенно журналисты, высказывались в том духе, что ни вы, ни Зимбардо, проводя свои интереснейшие, захватывающие, уникальные эксперименты, никак не ожидали, что они вызовут столь мощный общественный резонанс, и будто бы лишь после того, как поднялась шумиха по поводу этических аспектов этих исследований, вы, желая объясниться, попытались экстраполировать ваши вполне конкретные открытия на более широкий круг явлений.

Так, например, доктор Зимбардо в настоящее время активно выступает за проведение тюремной реформы, полагая, что своим экспериментом он доказал человечеству, насколько ужасны места лишения свободы. Вы, со своей стороны, поднимаете вопрос об опасности авторитаризма в контексте американской культуры. Об этом говорится в вашей книге «Подчинение авторитету» (Obedience to Authority). К сожалению, мы не можем сейчас выслушать комментарии доктора Зимбардо. А каково ваше мнение по этому поводу?

Милгрэм: Свою первую статью о феномене подчинения (Behavioral Study of Obedience) я написал до того, как мои эксперименты получили широкую огласку. Подчинение рассматривается в ней как проблема, имеющая общественное значение. Так что утверждение, будто моя попытка придать этому вопросу общественное звучание мотивировалась желанием оправдаться, некорректно. И, честно говоря, такое недоброжелательное отношение меня огорчает. Я считаю, что для успешного осуществления любого дела необходима определенная моральная поддержка со стороны общества. Подобного рода обвинения, как мне кажется, проистекают из неверия в чистоту помыслов исследователя, что совершенно несправедливо ни по отношению ко мне, ни по отношению к доктору Зимбардо.

Эванс: Возможно, были еще какие-то замечания подобного рода, задевшие вас, о которых мы не упомянули?

Милгрэм: Пожалуй, да, – это вопрос о допустимых пределах экспериментирования. Можно представать себе множество экспериментов, проводить которые просто нельзя. Я не против критики, в конце концов, она выполняет социально значимую функцию. Ученый хочет подвергнуть что-то исследованию. Общество в лице отдельных критиков устанавливает границы его исследовательской деятельности. В результате должно установиться определенное равновесие между научными и общечеловеческими ценностями, хотя, на мой взгляд, неверно думать, будто ученые ставят превыше всего свою науку. Во всяком случае, я к таким ученым не принадлежу. Можно придумать тысячу чрезвычайно полезных с точки зрения научного познания экспериментов, кот орые, однако, ты никогда не проведешь, потому что они идут вразрез с твоими нравственными принципами. Это не означает, что ты вовсе не думаешь о них. Можно представить, например, и такой эксперимент: новорожденных помещают на необитаемый остров и затем, если они выживают, наблюдают за их развитием на протяжении трех поколений. Такой эксперимент способен дать нам колоссальную информацию, но был бы чудовищно аморальным.

Эванс: Давайте теперь поговорим о другой, чрезвычайно увлекательной области ваших изысканий, о вашем исследовании психологии городской жизни. Как раз в то время, когда вы приступили к изучению подчинения и порождаемой им жестокости, предметом общественного внимания все чаще становились инциденты, подобные нашумевшей трагедии, произошедшей с Китти Дженовиз, – случаи, в которых мы наблюдаем еще одну разновидность пугающе жестокого отношения к ближнему. Если в ваших исследованиях речь идет о готовности человека сознательно причинить боль себе подобным, то здесь жестокостью оборачивается всего лишь безразличие. В исследовании Дарли и Латане (Latane, Da– rley, 1970), а также во многих работах более позднего времени была предпринята попытка понять природу этой, если можно так выразиться, безучастности и попутно поднимается вопрос: имеются ли вообще хоть какие-то основания для того, чтобы говорить о человеческом альтруизме? Результаты проведенных исследований дают нам некоторый повод для оптимизма. Мне кажется, что вы в своем анализе психологии городской жизни (Milgram, 1970b) любопытнейшим образом расширили и углубили некоторые интерпретации. Было бы интересно узнать, что именно побудило вас обратиться к данной проблематике.

Милгрэм: Прежде чем ответить на ваш вопрос, я, если позволите, обозначу некоторые взаимосвязи между проблемой равнодушия и проблемой власти.

Эванс: Да, разумеется.

Милгрэм: Результаты исследований, посвященных изучению феномена стороннего наблюдателя, в большей или меньшей степени демонстрируют одну общую закономерность. По мере усложнения социальной структуры общества возникают специальные организации, наделенные властными полномочиями в определенной сфере, такие, например, как полиция, и им передается вся полнота ответственности. Показательно, что в случае с Дженовиз свидетели трагедии полагали, что это не их дело, что этим должны заниматься специально уполномоченные люди, полицейские. Особый трагизм ситуации состоит в том, что никто из свидетелей даже не позвонил в полицию. Есть еще один момент, о котором заставляют задуматься некоторые эксперименты Латане и Дарли. Я имею в виду их эксперимент с задымлением. Было обнаружено, что группа людей менее склонна реагировать на аварийную ситуацию, нежели отдельный человек. Этот эксперимент показал также, сколь неэффективным может быть поведение людей в отсутствие авторитетного лица. Неструктурированная группа, в которой нет авторитетного лидера, может функционировать крайне неэффективно. Как видите, каждая из проблем имеет несколько аспектов. В определенных обстоятельствах власть и ее агенты чрезвычайно полезны. Уверяю вас, власти и авторитета как таковых вообще не существовало бы в человеческом обществе, если бы они не выполняли важные адаптивные функции.

Ситуация, при которой один приказывает другому причинить вред третьему, возникает снова и снова, являясь важной темой человеческих отношений. Она мощно выражена в библейском сюжете об Аврааме, которому Бог приказывает убить сына. Не случайно Кьеркегор, обращавший свою мысль к главным темам человеческого опыта, избрал библейскую историю об Аврааме и Исааке в качестве отправной точки для своих философских построений.

В основе войны лежит та же ситуация: некто наделенный властью приказывает человеку уничтожить врага. Наверное, любую форму организованной вражды можно рассматривать как одну из вариаций следующей триады: авторитетное лицо, облеченное властью – исполнитель (экзекутор) – жертва.

Здесь приводится описание недавно осуществленного в Йельском университете экспериментального исследования, в ходе которого изучалась одна из частных форм выражения данного конфликта.

В самом общем виде проблему можно сформулировать следующим образом: если X приказывает Y причинить вред Z, то при каких условиях Y выполнит приказ, а при каких откажется исполнить его. Если несколько сузить вопрос и сформулировать его как задачу лабораторного исследования, он будет звучать так: если экспериментатор велит испытуемому причинить вред другому человеку, то при каких условиях испытуемый выполнит его требование, а при каких откажется повиноваться? Лабораторную проблему не следует воспринимать как ослабление или смягчение общей проблемы выбора, скорее это одна из конкретных, частных форм ее проявления.

Целью данного исследования было изучение поведения человека в ситуации, могущей иметь самые серьезные и далеко идущие последствия для ее участников, ибо комфортная, щадящая обстановка не позволила бы задействовать ряд психологических факторов, которые обычно присутствуют в реальной жизни.

Такой подход означал, что мы готовы взять на себя обязательства по защите благополучия и человеческого достоинства участников нашего исследования. По условиям эксперимента наши испытуемые оказываются в очень неприятном и трудном положении, и поэтому мы должны были принять меры, которые гарантировали бы их безопасность на тот период, пока они находятся в лаборатории. Для выполнения этой задачи была разработана специальная реабилитационная процедура, и все наши испытуемые прошли ее.

Если Y выполняет приказ X, мы говорим, что он подчиняется Х если он не выполняет приказ Ху мы говорим, что он не подчиняется X. Понятия подчинение и неподчинение в том смысле, в каком они используются нами, описывают только действия испытуемого и не несут в себе психологического содержания, т. е. ни в коей мере не указывают ни на мотивы этого действия, на сопровождающие его переживания и т. д.

Разумеется, повседневное употребление понятия подчинение и его синонимов далеко не столь однозначно. Это понятие описывает поведение внутри широкого круга ситуаций и подразумевает разнообразные мотивы поведения. Мотивы ребенка, который подчиняется воле родителей, отличны от мотивов солдата, выполняющего приказ. Отличаются они и от супружеской клятвы любви, верности и послушания. Однако все эти слова – «подчинение», «послушание», «повиновение», «покорность» – в сущности, описывают одно и то же поведение: любой акт подчинения предполагает, что один человек делает то, что велит ему делать другой. Мы говорим, что Y подчиняется X, если он выполняет указание X. Кроме того, термин подчинение предполагает, что ситуация, в которой взаимодействуют X и Y, включает в себя тот или иной вид отношений субординации, то есть содержит элемент иерархии.

Испытуемого, выполнившего все приказы экспериментатора, мы будем называть послушным (или покорным) испытуемым; того же испытуемого, который в тот или иной момент отказался исполнить приказ экспериментатора, мы будем называть непослушным, или непокорным, испытуемым. Эти определения описывают вполне конкретные действия испытуемого во время проведения опыта и не обязательно отражают его личностную склонность к подчинению или неподчинению авторитету.

Во всех экспериментальных ситуациях нашими испытуемыми были мужчины в возрасте от 20 до 50 лет, проживающие в районах Нью-Хэйвена и Бриджпорта и имеющие различный образовательный и профессиональный статус. Для каждой экспериментальной ситуации, описанной в этом отчете, мы набирали по 40 новых испытуемых, причем каждая выборка была тщательно сбалансирована по возрастным и образовательно-профессиональным категориям. Процентный состав выборки по образовательно-профессиональному признаку был следующим: рабочие, квалифицированные и неквалифицированные, – 40 %; мелкие служащие, продавцы, предприниматели – 40 %; специалисты-профессионалы – 20 %. В каждую из перечисленных категорий вошли представители трех возрастных групп (испытуемые в возрасте 20–30 лет, 30–40 лет и 40–50 лет в соотношении 20, 40 и 40 % соответственно).

Нас интересует, в какой степени испытуемый готов подвергнуть другого человека наказанию током, если экспериментатор приказывает ему применять по отношению к «жертве» все более и более суровую меру воздействия. Акт наказания производится якобы в контексте исследования процесса обучения, под мнимым предлогом изучения влияния наказания на процесс запоминания. В каждой экспериментальной сессии помимо экспериментатора участвуют два человека: не посвященный в суть происходящего «наивный» испытуемый и «подставной» испытуемый («конфедерат»), помогающий экспериментатору. До начала опыта каждый испытуемый получает $4,50. Во вступительном слове экспериментатор говорит о том, как мало ученые знают о действенности наказания и о его влиянии на память, а затем сообщает испытуемым, что один из них будет «учителем», а другой – «учеником». Испытуемые тянут жребий, однако при этом наивному испытуемому всегда достается роль учителя, а подставному – роль ученика. Ученика отводят в смежную комнату и привязывают к «электрическому стулу».

Наивному испытуемому говорят, что он должен зачитать ученику ряд слов, образующих ассоциативные пары, и затем проверить, насколько хорошо ученик запомнил слова. Всякий раз, когда ученик ошибается, учитель должен наказать его ударом тока, нажав на тумблер электрогенератора. По условиям эксперимента, испытуемый должен постепенно наращивать интенсивность электрического разряда, увеличивая силу тока на одно значение с каждой ошибкой ученика. В соответствии с имеющимся планом ученик дает много неверных ответов, так что вскоре наивный испытуемый оказывается перед необходимостью применить самый сильный из предусмотренных ударов. Ученик реагирует на каждый последующий удар все более настойчивыми жалобами на боль И требованиями прекратить эксперимент. Однако экспериментатор жестко требует, чтобы испытуемый продолжал процедуру вопреки протестам ученика. Таким образом, испытуемый должен разрешить конфликт между двумя взаимоисключающими требованиями, поступающими из социального поля. Он может либо продолжить выполнение приказов экспериментатора и применять все более суровое наказание, либо, вняв мольбам ученика, отказаться от исполнения приказов. Наивный испытуемый подвергается синхронному воздействию двух разнонаправленных влияний, причем давление со стороны авторитетного лица вызывает все возрастающие протесты страдающей жертвы. Прежде чем приступить к рассмотрению результатов, необходимо прояснить некоторые технические моменты. При проведении опыта используется прибор, имитирующий генератор тока, на котором ясно обозначены 30 уровней напряжения в диапазоне от 15 до 450 вольт. (Каждому уровню соответствует один из 30 тумблеров, расположенных друг за другом в горизонтальной плоскости.) Для того чтобы убедить непосвященного испытуемого в исправности прибора, ему наносят пробный удар током напряжения 45 вольт. На панели генератора имеются также и надписи: самый низкий уровень напряжения обозначен словами «Слабый ток», а наиболее высокому соответствует обозначение «Опасно для жизни».

Каждый раз, нажимая на рычаг, испытуемый слышит записанные на пленку голосовые реакции жертвы; причем каждому уровню напряжения соответствует определенная реакция. После применения удара в 75 вольт ученик начинает стонать и жаловаться на боль. После разряда в 150 вольт он требует прекращения опыта. После удара в 180 вольт он кричит, что не может больше терпеть. При ударе в 300 вольт он отказывается отвечать на вопросы учителя, заявляя, что больше не участвует в эксперименте, и требует, чтобы его отпустили.

Комментируя эту реакцию ученика, экспериментатор говорит наивному испытуемому, что отсутствие ответа следует расценивать как неверный ответ и наказывать за это в соответствии с инструкцией, подкрепляя свое требование словами: «У вас нет выбора, вы должны продолжать». (Этот императив звучит всякий раз, когда наивный испытуемый пытается прервать эксперимент.) Если испытуемый отказывается нанести жертве следующий, еще более чувствительный удар, эксперимент считается законченным.

В количественном выражении оценка поведения испытуемого приравнивалась к интенсивности последнего, самого мощного, разряда. Оценки, которые могут получить испытуемые, лежат в диапазоне от нуля (для тех, кто сразу отказывается от использования электрошока) до 30 баллов (для тех, кто доходит до максимального уровня напряжения). Таким образом, беря за основу цену деления шкалы на панели электрогенератора, для каждого испытуемого (и для каждой экспериментальной ситуации) можно найти точный цифровой показатель, отражающий степень подчинения испытуемого.

Вышеизложенная лабораторная процедура предоставляет нам базовую структуру для изучения поведения испытуемого в условиях конфликтной ситуации. Повторюсь: это конфликт между приказами экспериментатора, который требует, чтобы* испытуемый продолжал истязать ученика, и требованиями жертвы, все более настойчиво просящей о прекращении эксперимента.

Принципиально важно систематически варьировать факторы, которые предположительно могут повлиять на степень подчинения испытуемого приказам экспериментатора; это необходимо для того, чтобы понять, какие условия повышают вероятность подчинения авторитету, а при каких условиях в человеке просыпается дух бунтарства.

Пилотажные эксперименты, предварявшие данное исследование, были проведены зимой 1960 года; они отличались от нынешних опытов лишь некоторыми деталями процедуры. Например, в одном из пилотных экспериментов испытуемого и жертву разделяло амальгамированное стекло, так что испытуемый мог видеть расплывчатый силуэт жертвы (Milgram, 1961).

Хотя интерпретация результатов носила преимущественно качественный характер, те эксперименты подсказали нам ряд важных особенностей экспериментальной ситуации. Первоначальная процедура не предполагала обратной связи от жертвы. Мы полагали, что вербальные и цифровые обозначения на контрольной панели электрогенератора станут достаточно мощным противовесом давлению экспериментатора. Однако этого не случилось. При отсутствии протестов со стороны ученика практически все испытуемые, подчиняясь требованию экспериментатора, беспечно нажимали на последние рычаги, словно не видя надписей под ними: «Очень высокое напряжение» и «Опасно для жизни». Это лишало нас адекватной основы для оценки тенденции подчинения. Необходимо было ввести какую-то дополнительную силу, которая укрепляла бы сопротивление испытуемого приказам экспериментатора. Имея определенный разброс критических значений силы тока, после которых испытуемые отказываются от продолжения эксперимента, мы могли бы говорить об индивидуальных различиях в степени сопротивляемости испытуемых.

Такой силой стали протесты жертвы. Сначала это были протесты в форме слабых возражений, однако этого оказалось недостаточно для того, чтобы уравновесить силу давления экспериментатора. Поэтому мы решили, что протесты жертвы должны быть более резкими и настойчивыми. К нашему ужасу, даже самые отчаянные протесты жертвы не помешали некоторым испытуемым применить к ней самое суровое наказание. Однако эти протесты все же вызвали определенный разброс критических значений и некоторое снижение среднего показателя покорности. Поэтому мы записали эти протесты на пленку, и они стали частью стандартизованной экспериментальной процедуры.

Вышеописанная ситуация не просто высветила трудности, возникающие при поиске адекватной экспериментальной процедуры, – она показала, что испытуемые будут гораздо более послушны, чем мы полагали. Кроме того, она помогла нам понять, насколько большое воздействие могут оказать протесты жертвы на поведение испытуемого.

Есть и другой момент, который привлек наше внимание в ходе пилотажных экспериментов. Испытуемые явно избегали смотреть на человека, которого они подвергали наказанию. Они смущенно отворачивались от него или смотрели в сторону. Один из испытуемых объяснил эту реакцию так: «Я не хочу видеть, к чему приводят мои действия». Вот что написали по этому поводу наблюдатели:

…испытуемые избегали смотреть на жертву, которую они могли видеть через стекло. Когда им указывали на это, они отвечали, что им неловко видеть страдания ученика. Однако нужно отметить, что, вопреки своему нежеланию смотреть на страдания жертвы, испытуемые все-таки продолжали подвергать ее воздействию тока.

Таким образом, у нас появились основания предположить, что одним из факторов регуляции поведения испытуемых может явиться присутствие жертвы и возможность наблюдать ее реакцию. Если испытуемый, подчиняясь приказам экспериментатора, избегает при этом смотреть на жертву, то, возможно, следует ожидать снижения показателя подчинения по мере сокращения физической и психологической дистанции между испытуемым и жертвой? На этот вопрос должна была ответить первая серия регулярных экспериментов.