Текст книги "Лицо ее закройте"

5

Полчаса спустя Саймон Макси умер. Кончилось его многолетнее полуживое прозябание. Чувства его и разум угасли еще три года назад. Последний вздох лишь механически отсек его от мира, который когда-то он знал и любил. Теперь не в его силах было встретить смерть мужественно и достойно, но он умер тихо, без шума и суеты.

Подле него были его жена и дети, священник прочитал должные молитвы, словно они могли быть услышаны и в них мог принять участие этот оцепеневший человек на постели. Марту не позвали. Потом ей скажут, что обошлись без нее. Просто они понимали, что не смогут выдержать ее душераздирающие рыдания. Этот смертный одр – лишь последняя точка в медленном процессе умирания. Родные стояли вокруг кровати с побелевшими лицами и пытались скорбеть, предаваясь воспоминаниям и горю, но мысли их были заняты другой смертью и думали они о восьми часах вечера.

Потом они собрались в гостиной, за исключением миссис Макси, которую то ли совершенно не интересовало появление мужа Салли, то ли она решила вдруг отстраниться от этого убийства и всего, что связано с ним. Она только распорядилась не сообщать Дэлглишу о смерти мужа, а потом пошла проводить мистера Хинкса.

Стивен разлил собравшимся напитки и сказал:

– Все очень просто. Конечно, я успел узнать пока самые главные подробности. Спешил к отцу. Когда я ушел, Дэлглиш остался с Ритчи, и думаю, он-то выудил все, что хотел. Да, они были женаты. Познакомились, когда Салли работала в Лондоне, а за месяц до того, как он поехал в Венесуэлу на какую-то стройку, тайно обвенчались.

– Но почему она ничего не сказала нам? – спросила Кэтрин. – Почему держала все в тайне?

– Очевидно, если бы у него на фирме узнали о его браке, он не получил бы этой работы. Им нужен был холостяк. Зарплата была хорошей, они смогли бы потом построить себе дом. Салли непременно хотела, чтобы они поженились до его отъезда. Ритчи думает, это оттого, что ей хотелось досадить тетке и дяде. Ей никогда не было у них хорошо. Решено было, что она останется с ними жить и будет продолжать работать. Она собиралась скопить к его возвращению пятьдесят фунтов. Потом, когда она поняла, что ждет ребенка, она все равно решила выполнить условия их договора. Бог ее знает почему, но это не удивило Ритчи. Он сказал, что это очень похоже на Салли.

– Жаль, что он не знал до своего отъезда, беременна она или нет, – сказал сухо Феликс.

– Может, и знал, – парировал Стивен. – А может, спросил, а она солгала. Я не интересовался интимной стороной их жизни. Мне-то какое до этого дело? Я говорил с человеком, который, вернувшись на родину, узнал, что его жену убили в этом доме и остался ребенок, о существовании которого он даже не подозревал. Не хотел бы я снова пережить те минуты. Вряд ли уместно упрекать его в том, что он не был достаточно предусмотрителен. И нам следовало быть более предусмотрительными.

Он залпом выпил виски. Рука, державшая стакан, дрожала. Не дожидаясь, пока кто-нибудь заговорит, он продолжал:

– Дэлглиш вел себя с ним удивительно деликатно. Я мог бы проникнуться к нему добрыми чувствами после этой беседы, если бы он не явился к нам в дом в такой роли. Он забрал Ритчи с собой. Они поехали в приют Святой Марии посмотреть ребенка, а потом рассчитывают снять для Ритчи номер в гостинице «Охотники за луной». – Он замолчал и снова налил себе виски. Потом продолжал: – Конечно, это многое объясняет. Салли сказала священнику в четверг, что у Джимми скоро будет отец.

– Но ведь она помолвилась с тобой! – воскликнула Кэтрин. – Она приняла твое предложение!

– Собственно, она не сказала, что выйдет за меня замуж. Салли обожала тайны, из-за этой тайны я оказался в дураках. Не думаю, чтобы она сообщила кому-нибудь о нашей с ней помолвке. Это мы сами все так решили. Она любила Ритчи и продолжала его любить. Знала, что он скоро вернется. Как жалобно он заверял меня, что они горячо любили друг друга! Он плакал и пытался всучить мне ее письма. Я не хотел читать их. Только небесам известно, до чего я себе и без того противен! Господи, это было ужасно! Стоило мне взять одно, как пришлось прочитать все. Он вытаскивал их из сумки и совал мне в руки, а слезы градом текли по щекам. Они были трогательными, сентиментальными, наивными. Но полными жизни, их питали подлинные чувства!

«Неудивительно, что ты разнюнился, – подумал Феликс. – Ты-то сам никогда не испытывал подлинных чувств».

Кэтрин Бауэрз сказала рассудительно:

– Не стоит тебе себя клеймить. Ничего подобного не случилось бы, если бы Салли сказала, что она замужем. Притворяться в таких вещах – беду на себя накликать. Он, верно, посылал ей письма через посредника.

– Да, через Дерека Пуллена. Он их запечатывал во второй конверт, на котором значился адрес Пуллена. А тот отдавал их Салли во время встреч, о которых они заранее уславливались. Она никогда не говорила ему, что они от мужа. Не знаю, какую уж там легенду она сочинила, но, наверно, красивую. Пуллен дал клятву хранить все в тайне и, насколько мне известно, не нарушил ее. Салли везло на простачков.

– Ей нравилось разыгрывать людей, – сказал Феликс. – Но иногда они оказываются опасными игрушками. Очевидно, один из одураченных ею простаков решил, что игра зашла слишком далеко. Не ты ли это, часом, Макси?

Феликс сказал это вызывающе оскорбительным тоном, и Стивен шагнул к нему. Но прежде чем он успел ответить, у парадных дверей зазвонил колокольчик, а каминные часы пробили восемь.

Глава девятая

1

Решили собраться в кабинете. Кто-то расставил стулья полукругом подле массивного стола, кто-то налил воды в графин и поставил справа от Дэлглиша. Дэлглиш сидел за столом, позади него – Мартин, и наблюдал, как входят в кабинет подозреваемые. Элеонора Макси выглядела самой собранной. Выбрала стул, на который падал свет, и села, отрешенная и спокойная, глядя на луг и деревья вдали. Казалось, тяжелые испытания позади. Стивен Макси вошел размашистой походкой, бросил на Дэлглиша взгляд, полный презрения и вызова, и сел подле матери. Феликс Герн и Дебора вошли вместе, но, не взглянув друг на друга, сели порознь. Дэлглиш понял, что их отношения несколько изменились после неудачно разыгранного прошлой ночью спектакля. Странно, что Герн позволил втянуть себя в такой явный обман. Поглядывая на темный синяк на шее девушки, лишь наполовину скрытый вязаным шарфиком, еще больше он удивлялся тому, с какой силой Герну пришлось душить Дебору. Самой последней появилась Кэтрин Бауэрз. Она вспыхнула под взглядами сидевших и поспешила к свободному стулу, словно взволнованный студент, опоздавший на лекцию. Когда Дэлглиш открывал свою папку, он услышал медленные удары колокола. В его первый приезд в Мартингейл тоже звонили колокола. Звонили и когда он вел допросы, то была музыка убийства. Теперь это, похоже, был поминальный звон, и Дэлглиш, ни о чем не догадываясь, подумал: кто бы это мог умереть в деревне, по ком звонят колокола, по Салли они так не звонили.

Он оторвался от бумаг, голос его звучал спокойно:

– Одна из самых необычных особенностей этого убийства в том, что оно явно кем-то замышлялось. Но совершенно непреднамеренно. Об этом свидетельствуют медицинские показания. Жертву не душили долго и медленно. Имеется несколько классических симптомов асфиксии. Была применена сила, раздавили верхний хрящ гортани. Но все же смерть наступила в результате защемления блуждающего нерва, наступила внезапно. Она могла наступить, даже если бы убийца применил меньшую силу. Учитывая эти факты, мы должны сделать вывод, что совершено единичное непреднамеренное нападение. То же подтверждают действия убийцы. Когда кто-то намеревается убить свою жертву, он обычно пользуется веревкой, или шарфом, или чулком. Возможны и другие варианты, но мои рассуждения вам понятны. Считаное число людей могут быть уверены в своей способности убить голыми руками. В этой комнате лишь один человек, который может быть уверен в этом, но не думаю, чтобы он стал действовать подобным образом. Существуют более эффективные способы убийства без оружия, и он знает их.

Феликс Герн пробурчал еле слышно:

– Но то было в другой стране. К тому же девка умерла[27]27
  Слова Вараввы из трагедии «Мальтийский еврей» К. Марло (1564–1593), IV акт.


[Закрыть].

Может, Дэлглиш и услышал эту цитату или почувствовал, как слегка напряглись собравшиеся, чтобы подавить в себе желание взглянуть на Герна, но виду не подал и тихо продолжал:

– По контрасту с этим явно импульсивным поступком мы имеем доказательство предпринятой попытки подбросить девушке наркотики, чтобы она потеряла сознание. Это, вероятно, было сделано для того, чтобы потом легче было проникнуть в ее спальню, не разбудив ее, и убить во сне. Я отклоняю версию двух отдельных, не имеющих отношения одна к другой попыток покушения на нее в одну и ту же ночь. Ни у кого из сидящих в этой комнате не было причин любить Салли, а у некоторых были причины даже ненавидеть ее. Но трудно поверить, что два человека решили в одну и ту же ночь совершить убийство.

– Может, мы и ненавидели ее, – сказала тихо Дебора, – но не только мы.

– Еще этот Пуллен, – сказала Кэтрин. – Не убеждайте меня, что между ними ничего не было. – Кэтрин заметила, как Дебору передернуло от ее слов, но продолжала наступать: – А как насчет мисс Лидделл? Да каждая собака в деревне знает, что Салли прознала о каких-то ее мерзостях и грозилась обнародовать их. Если она способна была шантажировать одного, то почему бы ей не шантажировать и другого?!

Стивен Макси сухо сказал:

– Мне трудно представить себе, как старушка Лидделл карабкается по приставной лестнице или крадется по черному ходу, чтобы застать Салли одну. У нее духу бы не хватило. И трудно представить, чтобы она задумала задушить Салли голыми руками.

– Могла бы, – сказала Кэтрин, – если бы знала, что Салли под наркотиком.

– Но откуда ей было знать! – сказала Дебора. – И положить таблетки в кружку Салли она тоже не могла. Она уходила от нас с Эппсом, когда Салли шла с кружкой в спальню. А взяла она мою кружку, вспомните. До того мисс Лидделл была с мамой в этой комнате.

– Она взяла твою кружку точно так же, как она надела такое же платье, как у тебя, – сказала Кэтрин. – Но снотворное можно было положить в нее позже. Никто не собирался тебе давать наркотики.

– Позже нельзя было, – отрезала Дебора. – Как? Кто-нибудь должен был прокрасться с пузырьком моего отца, прикинуться, что зашел к ней поболтать, потом подождать, пока она наклонится к ребенку, и бросить таблетку-другую ей в какао. Чепуха какая-то.

Раздался спокойный голос Дэлглиша:

– Ни одна из версий не имеет смысла, если связывать таблетки и убийство. Да, как я уже сказал, считать, что некто решил задушить Салли Джапп в ту же ночь, когда некто другой решил отравить ее, значит полагаться на маловероятное совпадение. Но может быть другое объяснение. А что, если эти таблетки не единичный случай? Предположим, кто-то регулярно клал их в ночное питье Салли. Тот, кто знал, что только Салли пьет какао, и снотворное, соответственно, мог подложить в банку с какао. Тот, кто знал, где хранятся таблетки, и был в курсе, какая именно требуется доза. Тот, кто хотел подпортить репутацию Салли, чтобы ее уволили, кто мог пожаловаться: она, мол, вечно просыпает. Тот, кто, может, больше всех в доме страдал от Салли и с радостью хватался за любую возможность, пусть даже и не очень действенную, лишь бы обрести власть над девчонкой. В каком-то плане, как вы понимаете, это было равносильно убийству.

– Марта! – вырвалось у Кэтрин.

Макси молчали. Если они и поняли или догадались, о ком речь, никто из них и виду не подал. Элеонора Макси подумала об оплакивающей своего хозяина Марте, которую оставили на кухне, и ей стало не по себе. Марта поднялась, когда она вошла, и стояла на пороге, сложив толстые грубые руки на фартуке. Она не шелохнулась, когда миссис Макси сказала ей о случившемся. Слезы беззвучно катились по щекам, отчего еще горше за нее было. Она заговорила, прекрасно владея голосом, хотя слезы все текли по лицу и капали на руки. Без лишних слов и объяснений она сообщила о своем решении. Она хотела бы взять расчет в конце недели. У нее есть приятельница в Херфордшире, у которой она остановится на время. Миссис Макси не возражала и не уговаривала. Это было не в ее правилах. Теперь же, бросив на Дэлглиша внимательный взгляд, она попыталась разобраться в мотивах, которые побудили ее удалить Марту от смертного одра ее хозяина, и удивилась своему открытию: преданность, которую все в семье принимали на веру, оказалась более сложной, менее податливой и послушной, чем они могли предположить, и вот теперь как далеко зашло дело.

Заговорила Кэтрин. Она явно не понимала, что происходит, и следила за объяснениями Дэлглиша, будто бы он рассказывал занимательную, нетипичную историю преступления.

– Марта, конечно, в любую минуту могла взять снотворное. У вас в семье все возмутительно беспечно относились к лекарству мистера Макси. Но зачем ей надо было давать снотворное Салли именно в эту ночь? После эпизода за ужином миссис Макси следовало бы больше беспокоиться по иному поводу, нежели из-за того, что Салли не просыпается вовремя. Слишком поздно было избавляться от нее таким путем. И зачем Марте было прятать пузырек под колышек Деборы? Я-то всегда считала, что она предана вашей семье.

– И мы так считали, – сказала сухо Дебора.

– Она снова подбросила таблетки в какао прошлой ночью, потому что ничего не знала о помолвке, – сказал Дэлглиш. – Ее не было в столовой в те минуты, и никто не сказал ей. Она пошла в комнату к мистеру Макси, взяла снотворное, а потом в панике спрятала его, потому что решила, что это она убила Салли таблетками. Если вы все припомните, то поймете, что миссис Балтитафт единственная из домочадцев, кто не входил в комнату к Салли. Пока вы все стояли вокруг ее постели, ее единственным желанием было спрятать пузырек. Зря, конечно, она это сделала, но она была не в состоянии поступить разумно. Она выбежала в сад и закопала его на первом попавшемся газоне. Думаю, она хотела потом поменять тайник. Поэтому и пометила колышком, что валялся поблизости. Случайно он оказался вашим, миссис Рискоу. Потом она вернулась на кухню, выбросила остатки какао и бумагу из консервной банки в печь, вымыла банку и выкинула в мусорное ведро. Только она могла это сделать. Потом на кухню пришел мистер Герн проверить, как себя чувствует миссис Балтитафт, и предложить ей помощь. Так мне сам мистер Герн сказал. – Дэлглиш перевернул лист в папке и прочитал: – «Она была в трансе и все причитала, что Салли, верно, сама на себя руки наложила. Я растолковал ей, что с анатомической точки зрения это не представляется возможным, отчего она еще больше стала убиваться. Она как-то странно взглянула на меня и зарыдала в голос».

Дэлглиш посмотрел на собравшихся.

– Думаю, можно согласиться, – сказал он, – что миссис Балтитафт приняла это сообщение с облегчением. Я также подозреваю, что до того, как мисс Бауэрз пришла накормить ребенка, мистер Герн научил миссис Балтитафт, что говорить на допросе, которому ей предстояло подвергнуться. Миссис Балтитафт сказала мне, что она не призналась – ни ему, ни кому другому – в том, что давала Салли снотворное. Может быть, это и правда. Но из этого не следует, что господин Герн сам не догадался. Его цель была запутать все как можно больше, сбить полицию со следа. К концу расследования, когда он разыграл нападение на миссис Рискоу, он и сам принялся действовать, стремясь обмануть нас.

– Это я придумала, – тихо сказала Дебора. – Я попросила его. Заставила.

Герн, не обращая внимания на Дебору, сказал:

– Я, может, и догадывался о Марте. Но вроде бы она была вполне искренней. Ничего не сказала мне, а я не допытывался. Не моего это ума дело.

– Да, – с горечью констатировал Дэлглиш. – Не вашего это ума дело.

Он перестал контролировать себя, голос потерял свою бесстрастность, и они с изумлением смотрели на него, пораженные его гневом.

– Это ваша жизненная установка, не так ли? Не совать нос в чужие дела. Не проявлять пошлого любопытства. Если так случилось, что произошло убийство, будем относиться к нему, соблюдая правила хорошего тона. Даже ваши усилия помешать полиции были бы более плодотворными, если бы вы удосужились разузнать побольше друг от друга. Миссис Рискоу не пришлось бы уговаривать мистера Герна имитировать покушение на нее, пока ее брат находится в Лондоне, если бы братик сказал ей, что у него есть алиби. Дереку Пуллену не пришлось бы терзаться – надо ему или нет защищать убийцу, если бы господин Стивен Макси потрудился объяснить, что он делал в саду в субботу вечером. В конце концов мы добились признания от Пуллена, но нам пришлось попотеть.

– Пуллен вовсе не хотел выгородить меня, – сказал спокойно Стивен. – Просто он не мог нарушить джентльменский кодекс. Слышали бы вы, как он мне бубнил по телефону, что намеревается вести себя как верный товарищ. «Ваша тайна при мне, Макси, но почему бы и вам не вести себя благородно?!» Каков наглец!

– Я думаю, не мешало бы и нам узнать, зачем тебе понадобилась лестница, – поинтересовалась Дебора.

– Бога ради. Я взял ее у дома Боукока. Мы брали ее днем, доставали воздушный шар с вяза. Вы же знаете Боукока. Он бы назавтра с утра пораньше потащил ее сюда, а она тяжелая. Мне, видно, хотелось себя маленько поистязать, вот я и понес ее на плече. Я не знал, что встречу Пуллена, притаившегося в конюшне. Наверно, у него в привычке было там прятаться. И что Салли убьют, я тоже не знал, и что Пуллен со своими куриными мозгами додумается до того, что эти факты связаны между собой, и решит: я взял лестницу, забрался в комнату к Салли и убил ее. А зачем мне было забираться?! Я мог и в дверь войти. Да к тому же я нес лестницу в обратном направлении.

– Может, он решил, что ты хотел сделать так, чтобы подозрение пало на другое лицо, – предположила Дебора. – К примеру, на него.

Зазвучал ленивый голос Феликса:

– А вам не приходило в голову, Макси, что парень искренне мучается и не может найти выхода?

Стивен заерзал на стуле.

– Я не лишился из-за него сна, могу вас заверить. Он не имеет никакого права вторгаться в наши владения, и я сказал ему об этом. Не знаю, сколько времени он там караулил, должно быть, видел, как я брал лестницу. Потом вынырнул из тени как фурия и накинулся на меня – мол, я обманываю Салли. Он весьма странно понимает классовые барьеры. Любой бы мог сообразить, что за мной droit de sei gneur[28]28
  Право хозяина (фр.).


[Закрыть]. Я посоветовал ему не встревать в чужие дела, правда, не так вежливо, и тут он полез в драку. Я старался не отвечать, но потом все-таки врезал ему и сбил очки. Глупо получилось. Мы были совсем близко от дома, старались не шуметь. Шипели друг на друга, ползая в пыли в поисках очков. Он без них ничего не видит, и я решил проводить его до поворота на Нессингфорд-роуд. Он решил, что я выпроваживаю его из своего парка, но ему и так досталось, обижаться еще и на это не стоило. Когда мы стали прощаться, он заставил себя снова держаться приличествующих, по его разумению, манер. Он даже пытался пожать мне руку! Я не знал – то ли рассмеяться, то ли еще разок его стукнуть. Мне очень жаль, Деб, но он такой.

Впервые заговорила Элеонора Макси:

– Жаль, что ты нам раньше об этом не рассказал. Бедному парню не пришлось бы так страдать.

Казалось, они забыли о присутствии Дэлглиша, но вот вступил в разговор он:

– У Макси были основания молчать. Он понимал: для всех вас важно, чтобы полиция убедилась, что лестницу к окну Салли принести ничего не стоит. Он знал, когда приблизительно наступила смерть, и не боялся, что полиция выяснит, что лестницу до двадцати минут первого не отнесли к конюшне. А может даже, мы решим, что она была под окном всю ночь, это было бы и вовсе хорошо. По той же самой причине он не называл точного времени, когда он ушел от Боукока, и сказал неправду насчет того, когда он лег спать. Если Салли убил кто-то из находившихся под крышей этого дома в полночь, он боялся, что подозрение упадет на многих. Он понимал, что большинство преступлений раскрывается методом исключений. С другой стороны, я полагаю, он назвал верное время, когда он запер южную дверь. Это было приблизительно в двенадцать часов тридцать три минуты, а мы теперь знаем, что к двенадцати тридцати трем минутам прошло полчаса, как убили Салли Джапп. Она умерла до того, как Макси ушел от Боукока, и приблизительно в то время, как владелец деревенского магазина Уилсон встал с постели, чтобы закрыть скрипевшее окно, и увидел Дерека Пуллена. Тот, опустив низко голову, шел быстрым шагом по направлению к Мартингейлу. Пуллен, возможно, надеялся повидаться с Салли и узнать от нее, что произошло. Он успел дойти до конюшни, как там появился Макси с лестницей. А Салли Джапп была уже мертва.

– Значит, это не Пуллен? – спросила Кэтрин.

– Ну как он мог! – грубо обрезал ее Стивен. – Конечно же, не он; он в это время со мной беседовал, а после того, как мы расстались, он и до своей калитки-то неведомо как добрался – ничего не видел.

– А если Салли была убита до того, как Стивен вернулся от Боукока, значит, и Стивен не мог ее убить, – заключила Кэтрин.

Впервые, отметил Дэлглиш, кто-то из них заговорил о возможной вине или непричастности одного из членов их семьи.

– Откуда вы знаете, что к тому времени она была убита? – спросил Стивен. – Она была жива в десять часов тридцать минут, а утром – мертва.

– Не совсем так, – ответил Дэлглиш. – Два человека могут назвать более точное время. Один из них – убийца, но есть и второй, кто мог бы нам помочь.