Текст книги "Лицо ее закройте"

– Четыре, пять, девять, десять, один фунт один шиллинг. Всего один фунт шестнадцать шиллингов и два пенса, мэм, – пропел он.

Миссис Макси расплатилась.

5

Тем временем Дэлглиш допрашивал в кабинете Джонни Уилкокса, неряшливого двенадцатилетнего коротышку. Он появился в Мартингейле со словами, что его прислал викарий к инспектору по очень важному делу. Дэлглиш принял его с подчеркнутой учтивостью, предложил сесть поудобнее и все подробно рассказать. Мальчик говорил ясно и связно, Дэлглишу такого интригующего показания еще не довелось услышать.

Оказывается, Джонни со своими соучениками из воскресной школы должен был помогать разливать чай и мыть посуду. К этому поручению он отнесся так, как всегда относятся мальчишки к домашним делам, – как к чему-то унизительному и, откровенно говоря, не очень-то веселому. Правда, потом обещали накормить до отвала остатками с праздничного стола; эти чаепития пользовались всегда популярностью: в прошлом году прискакали несколько охотников помочь и поесть на дармовщину, разделив жалкую добычу с теми, кто потел целый день, только помощь их никому уже не была нужна.

Джонни Уилкокс долго там не отсвечивал – как только пришло достаточно ребят, чтобы он мог незаметно улизнуть, он прихватил два рыбных сандвича, три шоколадных батончика, парочку тартинок с повидлом и отправился на сеновал конюшни Боукока, зная, что сам-то Боукок занят – устроил катание на пони.

Джонни сидел себе мирно на сеновале конюшни – жевал гостинцы и читал комикс, сколько времени он там просидел, он сказать не может, помнит только, что остался один батончик, и вдруг услышал шаги и голоса. Значит, не ему одному захотелось тут посидеть тихо-спокойно. Вот пожалуйста, еще двое явились. Он не стал ждать, полезут они наверх или нет, сразу же припрятался – занырнул за большую кипу сена в углу, прихватив с собой шоколадку. Не то чтобы он сдрейфил. Джонни привык все неприятности – и если поркой пахнет, и если в постель рано отправляют – избегать очень просто: он загодя прятался. И на этот раз осторожничал не напрасно. Кто-то лез на сеновал, потом он услышал, как отодвинули дверцу люка. Он притаился и заскучал – всей радости, что шоколадку жевал, старался, чтоб ее хватило, пока незваные гости не отчалят. Их было всего двое, голову на отсечение мог дать, а одной из них была Салли Джапп. Он заметил, как на солнце ее волосы вспыхнули, когда она появилась в люке, но он отполз побыстрее назад, пока она целиком не появилась. Можете не сомневаться, Джонни Салли знал отлично, так что ошибки не было – это ее он и видел и слышал на сеновале в субботу днем. Но мужчину не разглядел и по голосу не признал. А выглядывать из-за кипы сена опасно было: чуть пошевельнешься, шум страшенный может получиться, так что Джонни сидел тихо-тихо. Сеновал был забит, и их голоса почти не слышны были, к тому же не привык он прислушиваться к скучной и непонятной трепотне взрослых, так что и не подумал вникнуть, про что те болтали. В одном Дэлглиш может не сомневаться – они ссорились, но тихо, о каких-то сорока фунтах говорили, а Салли Джапп под конец сказала, чтобы он взял себя в руки, «следил за светом», и все тогда будет в порядке. Джонни добавил, что говорили-то они долго, но тихо и быстро. Запомнил только эти несколько фраз. Сказать, сколько времени они втроем провели на сеновале, тоже не мог. Ему казалось, целую вечность, у него прямо все тело одеревенело, измаялся от скуки, пока наконец услышал стук дверцы: девушка со своим спутником выбрались с сеновала. Салли – впереди, за ней мужчина. Джонни не выглядывал, пока не услышал их шагов на лесенке. Потом выглянул и заметил руку в кожаной перчатке, задвигавшую люк. Подождал еще несколько минут, потом бегом вернулся в сад на праздник, там его отсутствия никто не заметил. Вот и весь рассказ Джонни Уилкокса о его приключениях в субботу днем; злило, что от Джонни могло быть гораздо больше пользы, повернись все иначе. Будь Джонни чуть отважнее, он разглядел бы мужчину. Будь он постарше или девчонкой, он увидел бы эту тайную встречу в куда более интригующем свете и наверняка бы прислушался к разговору и запомнил побольше, а так отнесся к ней как к помехе, отвлекшей его от вкусной еды. А из этих обрывков трудно пытаться строить какую-нибудь версию. Похоже, он честный парнишка, ему можно доверять, но очень уж легко соглашается, что, может, и ошибся. Ему показалось, что Салли говорила о «свете», но не исключено, что ему это действительно показалось. Ведь он не очень-то прислушивался, с другой стороны, те говорили очень тихо. Ни минуты не сомневался, что это была Салли, а также в том, что свидание было неприятное. Насчет времени, когда он вышел из конюшни, тоже не был уверен. Чай начался где-то около половины четвертого и продолжался до тех пор, пока все не напились и не наелись. Джонни считал, что сбежал он от миссис Коуп в половине пятого. Сколько прятался в конюшне – не помнил. Ему показалось, очень долго. Пришлось Дэлглишу довольствоваться вот такими показаниями. Что касается самого свидания, то очень похоже на шантаж, и скорее всего было назначено второе свидание. Но тот факт, что Джонни не узнал мужчину по голосу, вроде бы дает основания считать, что это был не Стивен Макси или кто-то из местных, мальчишка ведь почти всех местных прекрасно знает. И это по крайней мере подтверждает версию о том, что в событиях участвовал еще какой-то мужчина. Если Салли шантажировала этого человека и он был на церковном празднике, тогда у Макси не такая мрачная перспектива. Дэлглиш поблагодарил Джонни, предупредил его, что тот не должен никому ничего рассказывать, и отпустил искать утешения в исповеди священнику, а сам стал обдумывать новые показания.

Глава шестая

1

Дознание было назначено на три часа во вторник, Макси чуть ли не с нетерпением ждали его, в любом случае никуда от него не деться, так хоть поможет скоротать тягостные часы. Прямо как перед грозой, когда не продохнуть и на сердце давит, а ливень все никак не начинается. Молчаливый сговор, что в Мартингейле никто не мог стать убийцей, мешал трезво обсудить причины гибели Салли. Все боялись сказать лишнее или не тому человеку. Иногда Деборе хотелось, чтобы домочадцы собрались и хотя бы обсудили, как быть дальше. Но когда Стивен нерешительно высказал вслух то же самое соображение, ее охватил ужас. Ну зачем Стивен говорит о Салли?!

Феликс Герн был другим. С ним практически все можно было обсуждать. Он не боялся умереть, не боялся вообще смерти и не считал неприличным болтать – как ни в чем не бывало, даже весело – об убийстве Салли Джапп. Поначалу Дебора принимала участие в этих разговорах, хорохорясь и бравируя. Позднее она поняла, что юмор слабая попытка подавить страх. И вот во вторник, перед ленчем, она шла вдоль розовых кустов рядом с Феликсом, а тот нес околесицу, подбивая и ее последовать его примеру, выдумывал хладнокровно и весело всякие версии убийства.

– Нет, серьезно, Дебора. Если бы я писал книгу, я бы сделал героем деревенского парня. Дерека Пуллена, к примеру.

– Это не он. Как хочешь, но у него не было мотива ее убивать.

– Мотив ищут в самую последнюю очередь. И найти его всегда можно. Может, убитая шантажировала его. Может, заставляла жениться на себе, а он не хотел. Сказала, что ждет второго ребенка. Это, конечно, вранье, но он-то не знает. У них была самая обыкновенная связь. Я бы сделал его тихим, впечатлительным юношей. Такие на все способны. В книгах, по крайней мере.

– Но она не хотела, чтобы он женился на ней. Она могла выйти замуж за Стивена. Зачем ей Дерек Пуллен, если у нее Стивен?

– Ты рассуждаешь, позволь мне заметить, как сестра, ослепленная любовью к брату. Ну давай предлагай свой вариант. Кого предложишь?

– Пусть это будет папа.

– Ты имеешь в виду прикованного к постели старика?

– Да. Только он не прикован. Пусть все будет как в страшных гиньольных историях. Старик не хочет, чтобы его сын женился на коварной шлюхе, он пробирается наверх, ступенька за ступенькой, и душит ее своим старым школьным галстуком.

Феликс выслушивает эту версию и отвергает ее.

– Почему бы не придумать таинственного незнакомца с именем как у кинематографического кота? Кто он? Откуда пришел? Может, он отец ребенка?

– Не думаю.

– Нет, отец. Он повстречался с ней, когда она была еще невинной девочкой, только что начала свою трудовую жизнь. Не будем детально описывать этот душераздирающий эпизод, но представь себе его удивление и ужас, когда он снова повстречался с ней, с девочкой, которую он обесчестил, в доме своей невесты. И ребенок там же!

– У него есть невеста?

– Конечно. Милая вдовушка, которую он решил подцепить. И вот бедная обесчещенная девушка грозит вывести его на чистую воду, и ему приходится заставить ее замолчать навсегда. Я изобразил его циничным, мерзким типом, так что никто не станет слезы лить, когда его поймают.

– Не находишь, что получится мерзкая историйка? Пусть убийцей будет смотрительница приюта Святой Марии. Психологический детектив с эпиграфами из знаменитых авторов к каждой главе и сплошной Фрейд.

– Если хочешь Фрейда, делаю ставку на дядю убитой. Тут уж простор для всякой психологической чепухи. Так вот, он жестокий, бездарный человек, который, прознав про ребенка, выгнал ее из дому. Но, как все пуритане в романах, он и сам мерзавец. Крутил роман с девчонкой, с которой познакомился на репетициях хора, а теперь она со своим ребенком оказалась в том же приюте, что и будущая жертва. Скоро Салли узнает правду о своем негодяе-дяде и начинает шантажировать его, требуя тридцать шиллингов в неделю за то, что будет молчать. Понятное дело, не мог он рисковать. Слишком добропорядочный он джентльмен.

– А что Салли делала с тридцатью шиллингами?

– Открыла счет в банке на имя ребенка. В конце концов все это обнаружится.

– Если бы так. Но ты забыл о будущей невестке жертвы. Там-то найти мотив совсем ничего не стоит.

– Она не убийца, – тут же перебил Феликс.

– Черт тебя дери, Феликс! Кто просит тебя быть тактичным?

– Я твердо знаю, ты не убивала Салли Джапп. Ты хочешь, просто так, шутки ради, чтобы я следил за тобой, отмечал все подозрительное и странное.

– Я ведь ненавидела ее, Феликс. В самом деле ненавидела.

– Ну и что? Да, ненавидела. Это твои личные трудности. Но держи себя в руках, не выкладывай, что у тебя на душе, полиции. Без сомнения, они стоящие мужики и ведут себя прекрасно. Только вот воображение у них хреновое. Но сила их – в смекалке. Она – основа основ работы сыщика. Знают сами, что делать и как, не подбрасывай им мотив преступления. Пусть попотеют за денежки налогоплательщиков.

– Думаешь, Дэлглиш выйдет на убийцу? – помолчав, спросила Дебора.

– Дэлглиш, думаю, уже понял, кто убийца, – ответил спокойно Феликс. – А вот иметь достаточно доказательств, чтобы вынести обвинение, – дело другое. Сегодня днем, может, мы узнаем, что успела полиция и что они готовы сообщить нам. Дэлглишу, не исключено, доставляет радость держать нас в напряжении, но рано или поздно он раскроет свои карты.

Дознание обернулось и облегчением, и разочарованием. Коронер[17]17
  Следователь, производящий дознание в случаях насильственной или скоропостижной смерти.


[Закрыть] пришел без присяжных. Он оказался мужчиной с тихим голосом и лицом, напоминающим грустную морду сенбернара, который, казалось, по ошибке втянут в расследование. При этом он был опытным и не терял времени впустую. Деревенских пришло меньше, чем ожидали Макси. Может, они берегут свое время и энергию для более интересного мероприятия – для похорон. Но те, кто пришел, вели себя умнее, чем раньше. Коронер представил дело на первый взгляд до чрезвычайности простым. Свидетелем по опознанию жертвы была нервная, невыразительная, маленькая женщина, оказавшаяся теткой Салли. Выслушали показания Стивена Макси, он быстро сообщил фактические детали того, как был найден труп. Согласно медицинской экспертизе, смерть наступила вследствие повреждения блуждающего нерва, когда жертву душили руками, наступила очень быстро. В желудке обнаружено полтора грана кислоты барбитурата. Коронер задавал только вопросы, которые помогали установить факты. Полиция попросила отсрочки и получила ее. Никаких формальностей, почти дружеская обстановка. Свидетели пристроились на стульях, на которых обычно сидели детишки во время занятий воскресной школы, а коронер возвышался над собравшимися с кафедры учителя. На подоконниках стояли цветы в банках из-под повидла, а на стене висели картинки на холсте, на которых цветным карандашом был изображен путь христианина от крещения до похорон. В таком невинном и непривычном месте суд, со всеми формальностями, но без суеты, установил, что Сара Лилиан Джапп умерла насильственной смертью.

2

Теперь предстояло пережить похороны. На них – не то что на дознание – можно было не ходить, но миссис Макси первая приняла решение. Она не колебалась и сразу заявила о своем намерении присутствовать на похоронах. В обсуждение она особенно не вдавалась, но причины и так были ясны. Салли Джапп умерла в их доме, у них на работе. Ее родственники ни за что не простят ей, что умерла она так же необычно и дико, как и жила. Они не будут принимать участия в похоронах, их организует приют Святой Марии, он же оплатит все расходы. Но Макси пойдут не потому, что надо, чтобы хоть кто-то был, – это их долг. Если в твоем доме умирает человек, ты обязан присутствовать на похоронах. Миссис Макси ничего этого вслух не говорила, но дала сыну и дочери понять, и весьма однозначно, что этикет предписывает им присутствовать на похоронах, что гостеприимные хозяева должны, если несчастливо сложатся обстоятельства, проводить своих гостей и до могилы. Раздумывая о жизни в Мартингейле во время расследования, Дебора даже не представляла себе, сколь важную роль будут играть сравнительно незначительные правила этикета и соблюдение хорошего тона. Ей казалось странным, что все треволнения по поводу того, что ждет их в будущем, отступят, хотя бы на время, перед проблемой – посылать или нет от семьи Макси венок на похороны, а если посылать, какие слова соболезнования больше подойдут к случаю. И снова миссис Макси четко знала, как поступить: она просто спросила, пошлют ли они общий венок или Дебора пошлет лично от себя.

Стивена освободили от этих похоронных волнений. Полиция разрешила ему вернуться в больницу сразу после дознания, он не будет в Мартингейле раньше вечера будущей субботы, разве что ненадолго заедет. Никто и не хотел, чтобы он посылал венок лично от себя, только лишний повод для местных сплетниц. Он имел веские причины вернуться в Лондон, заняться работой. Даже Дэлглиш понимал, что нечего ему толочься в Мартингейле до бесконечности только ради того, чтоб быть под рукой у полицейских.

Хотя у Кэтрин были те же основания возвратиться в Лондон, она к ним не прибегла. У нее еще осталось семь дней от отпуска, и она с радостью поживет в Мартингейле. Она сообщила об этом главной медсестре – та отнеслась весьма сочувственно. Она понимала, что от нее будет хоть какая-то помощь миссис Макси. Безусловно, она сможет помочь. Ведь нужен постоянный уход за Саймоном Макси, расследование, которое ведет Дэлглиш, нарушает заведенный ритм в доме, да и Салли теперь нет.

Как только выяснилось, что мать поедет на похороны, Дебора, подавив в себе злобу и отвращение ко всему случившемуся, ограничилась лаконичным сообщением, что будет там. Ее не удивило, что Кэтрин выразила то же самое намерение, а вот решение Феликса поехать с ней оказалось полной неожиданностью и обрадовало ее.

– Вовсе это не обязательно, – сказала она раздраженно. – Не понимаю, к чему такой шум развели. Лично мне все это отвратно, если хочешь поехать, выставить себя на общее посмешище, поезжай, вход бесплатный.

Она выскочила из гостиной, через несколько минут вернулась и произнесла с обескураживающей церемонностью:

– Прости, Феликс, что я нагрубила тебе. Конечно, раз хочешь, поедем. Очень мило с твоей стороны, что ты надумал.

Феликс вдруг разозлился на Стивена. Конечно, у парня серьезные причины – работа не ждет, но до чего же противно: он молниеносно находит предлог улизнуть от ответственности и неприятностей, и всегда так. Дебора и его мать, конечно же, не замечают этого, а Кэтрин Бауэрз, глупая курица, готова все простить Стивену. Ни одна из них не переложит свои заботы или неприятности на плечи Стивена. Но сумей этот молодой человек, подумал Феликс, контролировать собственные донкихотские импульсы, ничего бы не случилось. Феликс, собираясь на похороны, был в бешенстве, но гнал от себя мысль, что его гнев вызван отчасти усталостью, отчасти завистью.

Еще один чудесный день выдался. Люди оделись по-летнему, девицы в сарафанах, более пригодных для пляжа, чем для кладбища. Многие прямо с пикников примчались, прослышав, что на церковном дворе их ждет увлекательное зрелище. Явились, нагруженные остатками недоеденных закусок, некоторые даже дожевывали бутерброды и апельсины. Но на краю могилы вели себя как полагается. Смерть вызывает во всех поголовно синдром рыданий, тех, кто нервно хихикал, очень скоро усмирили гневные взгляды праведников. Дебору злило не столько то, что эти люди так глупо себя ведут, сколько то, что они сюда заявились. Она кипела. Потом она даже рада была, что так нервы разыгрались, – не осталось сил ни горевать, ни смущаться.

Макси, Феликс Герн и Кэтрин Бауэрз стояли у разверстой могилы рядом с мисс Лидделл, стайка девушек из приюта Святой Марии сгрудилась позади них. Немного поодаль незнакомый священник из чужого прихода отпевал другого покойника. Небольшая группа людей в черном тесным кольцом окружила могилу, словно совершая некий таинственный ритуал, не предназначенный для любопытных глаз. На них никто не обращал внимания, и голос их священника тонул в шорохах, обрывках слов тех, кто провожал Салли. Потом люди в черном тихо пошли прочь. Они-то достойно похоронили своего покойника, подумала Дебора. И вот викарий Хинкс стал говорить прощальные слова. Он благоразумно обошел молчанием обстоятельства смерти Салли, сказал лишь, что пути провидения неисповедимы и покрыты тайной; это утверждение некоторые слушатели могли бы оспорить, присутствие здесь полиции предполагало, что по крайней мере часть этой тайны дело рук человеческих.

Миссис Макси проявляла живой интерес ко всей церемонии, ее громкое «аминь» звучало выразительной поддержкой каждой фразы молитвы, она ловко перелистывала страницы молитвенника и помогала двум приютским девицам найти нужное место, когда горе или смущение, переполнявшие их, мешали им справиться с молитвенником. К концу панихиды она подошла к могиле и постояла, глядя на гроб. Дебора скорее почувствовала, чем услышала ее вздох. По непроницаемому лицу ее матери никто не догадался бы, что означал сей вздох, потом она повернулась к собравшимся. Натянула перчатки и наклонилась прочитать одну из траурных открыток, а потом подошла снова к дочери.

– Какая чудовищная публика! Можно подумать, что им нечем больше заняться. Но бедняжка любила представления, ей бы понравились эти похороны. Что делает этот мальчик? Это твоя мама? Без сомнения, ваш малыш знает, что прыгать на могилах нехорошо. Приглядывайте за ним, раз приводите на церковный двор. Тут святая земля, а не школьный стадион. И вообще похороны не развлечение для детей.

Мать с ребенком затрусили следом за ними – две бледные испуганные мордочки, жидкие волосенки. Потом, затравленно взглянув назад, женщина оттолкнула мальчишку от себя. Яркое, крикливое цветное пятно расползлось, парни разобрали свои велосипеды, стоявшие в зарослях маргариток у церковной ограды, фотографы стали укладывать свои аппараты. Одна-две группки все еще ждали, перешептываясь и выжидая случая прошмыгнуть мимо венков. Церковный сторож завладевал правами наследства на апельсиновые шкурки и бумажные пакеты, бормоча себе что-то под нос. Могила Салли горела всеми цветами радуги. Красные, голубые, золотистые тона полыхали над сложенным холмиком дерном и деревянными подпорками, словно пестрое лоскутное стеганое одеяло, и запах жирной земли мешался с запахом цветов.

3

– Это тетка Салли? – спросила Дебора.

Худая нервная женщина с некогда рыжими волосами разговаривала с мисс Лидделл. Они направлялись вместе к церковным воротам.

– Конечно, это та же самая женщина, которая давала показания при опознании трупа Салли.

– Если это ее тетка, давай отвезем ее домой. Автобусы днем ходят с большими интервалами.

– Верная мысль, заодно поболтаешь с ней, – ответил Феликс с пониманием.

Дебора предложила это исходя исключительно из лучших побуждений, хотела подвезти женщину, чтобы та не ждала на солнцепеке. Но практическая выгода от этого предложения теперь стала очевидной.

– Пускай мисс Лидделл представит тебя ей, Феликс. А я подгоню машину. Заодно узнаешь, где Салли работала до того, как забеременела, кто отец Джимми и так ли уж любил Салли ее дядя.

– За две-три минуты светского разговора вряд ли получится.

– Мы должны по дороге все у нее выведать. Попытайся, Феликс.

Дебора промчалась на всех парах мимо матери и Кэтрин, не нарушив, правда, этикета и предоставив Феликсу поле деятельности. Женщина и мисс Лидделл вышли на дорогу и остановились попрощаться. Издалека казалось, что они выполняют какой-то ритуальный танец. Сначала приблизились друг к другу обменяться рукопожатиями, потом отскочили в разные стороны. Потом мисс Лидделл повернулась было спиной, но снова качнулась к своей собеседнице, чтобы еще кое-что сообщить, и фигурки опять сошлись.

Пока Феликс приближался к ним, они повернулись к нему, и он увидел, как зашевелились губы у мисс Лидделл. Он присоединился к ним, неизбежные представления были сделаны. Худая рука в дешевенькой черной перчатке на секунду робко дотронулась до его руки и тотчас же опустилась. Даже по этому вялому молниеносному прикосновению Феликс понял, что она вся дрожит. Беспокойные серые глаза косили в сторону, пока он говорил.

– Миссис Рискоу и я хотели бы вас подвезти домой, – сказал он мягко. – Автобус придется долго ждать, а мы с удовольствием проедемся.

Ему и вправду хотелось проехаться. Она мялась. Мисс Лидделл явно решила, что неприлично отклонять это, хоть и весьма неожиданное, предложение, его спокойно можно принять, она уговаривала тетку Салли согласиться, тут и Дебора подкатила на «рено» Феликса; вопрос был решен. Деборе представили тетку Салли как миссис Виктор Проктор, ее удобно устроили рядом с Деборой на переднем сиденье, никто и слова сказать не успел. Феликс сел сзади, конечно, ему претила вся эта затея, но он предвкушал удовольствие, которое получит, наблюдая Дебору в действии. «Подметки на ходу рвет», – подумал он, когда машина полетела с холма вниз. Интересно, далеко ли им ехать и предупредила ли Дебора мамашу, что они задержатся?

– Я приблизительно знаю, где вы живете, – услышал он ее слова. – Это на выезде из Кэннингбери, верно? Мы проезжаем мимо, когда едем из Лондона. Но вы мне покажете дорогу. Очень мило с вашей стороны, что вы согласились, чтобы мы подвезли вас домой. Похороны – ужасная вещь.

Слова произвели совершенно неожиданный эффект. Миссис Проктор вдруг заплакала – не шумно, чуть заметно, почти не изменившись в лице. Казалось, она просто не смогла удержать слезы, они текли ручьями по щекам и капали на ее сложенные руки. Она заговорила тихо, но четко, гул мотора не заглушал ее голоса. А слезы беззвучно и неизбывно текли по щекам.

– Не надо было мне приезжать. Мистер Проктор рассердится, если узнает. Но он до моего приезда не вернется, а Берил в школе, так что он не узнает. Узнает – рассердится. Сама себе она такую постель приготовила, пусть и лежит там. Вот что он говорит, и винить его нельзя. Ведь он столько для нее сделал! Мы никогда не различали Салли и Берил. Никогда. Я буду повторять это до самой смерти. Не понимаю, за что нам такое горе.

Эти беспрерывные причитания несчастной злили Феликса своей бессмысленностью. Он и не знал, что Прокторы отказались от Салли, как только она забеременела, и, конечно же, теперь не хотят быть причастными к ее смерти. Он наклонился вперед, чтобы лучше слышать, Дебора что-то сказала, словно пытаясь подбодрить миссис Проктор. Феликс не уловил, что именно. Теперь она их заговорит, слишком долго все держала в себе, толку, правда, от этого будет мало.

– Мы ее воспитывали как полагается. Никто нас не упрекнет. А приходилось туго. Ее занятия в школе оплачивал муниципалитет, но ведь мы должны были ее кормить. Она была трудной девочкой. Я иногда думала, оттого это, что ее контузило, да и мистер Проктор другим был. Мы ведь тогда все вместе жили. У нас был домик в Стоук-Ньюингтоне. Бомбили нечасто, мы чувствовали там себя в безопасности в бомбоубежище Андерсона[18]18
  Семейное бомбоубежище; такие сооружались во время Второй мировой войны, по имени Дж. Андерсона, министра внутренних дел.


[Закрыть]. Снарядом убило Лил и Джорджа. Ничего не помню, что было, как меня откопали. Они мне долго потом о Лил не говорили. Нас спасли, но Лил была уже мертвой, а Джордж умер в госпитале. Нам еще повезло. Во всяком случае, я считаю, что повезло. Мистер Проктор долго еще мучился, инвалидом остался. Но все говорили, что нам повезло.

«Как и мне, – подумал с горечью Феликс. – Я тоже везучий».

– А потом вы взяли Салли, вы ее воспитывали, – подсказала Дебора.

– Больше некому было. Моя мама взять ее не могла. Стара уже была. Я считала, что Лил одобрила бы наше решение, но от таких мыслей любить ребенка больше ведь не станешь. Она, конечно, не была обаятельным ребенком. Не то что Берил. Когда Берил родилась, Салли исполнилось десять лет, не на пользу ей пошло, что она так долго одна росла. Но мы к девочкам одинаково относились. Что у одной было, то и у другой – уроки музыки и прочее. И вот теперь такое. Полицейские к нам наведывались после ее смерти. Они были в штатском, но ведь сразу ясно, кто к тебе заявился. И соседи догадались. Начали расспрашивать, кто он, а нам откуда знать.

– Кто убийца? – недоверчиво спросила Дебора.

– Да нет. Кто отец. Наверно, думают, что он и убил. Но мы ничего сами не знаем.

– Небось расспрашивали, где вы были той ночью.

Первый раз миссис Проктор заметила, что плачет. Начала копаться в сумочке, вытирать щеки. Она потеряла, видно, уже интерес к разговору. Непохоже, чтоб она такие слезы по Салли лила, думал Феликс. Может, это в ней всколыхнулись воспоминания о Лил, Джордже, беззащитном младенце, который остался сиротой, – оттого и слезы? Или же просто усталость и неудачная судьба? Точно услышав его вопрос, она сказала:

– Не знаю, отчего я плачу. Слезами мертвого не вернешь. Наверно, отпевание так на меня подействовало. Мы тот гимн и Лил пели: «Царь любви – мой пастырь». Но он не для них, по-моему. Вы про полицейских спрашивали? Вас они тоже небось помучили. И к нам приходили. Я им сказала, что была в ту ночь дома с Берил. Они спросили, ездили ли мы на церковный праздник в Чадфлит. Я ответила, что ничего о нем не знала. Потому и не ездили. И Салли давно не видели, не хотели приходить к людям, у кого она работает, и все вынюхивать. Я прекрасно помню этот день. Действительно странный день выдался. Мисс Лидделл утром позвонила мистеру Проктору, она не звонила с тех пор, как Салли на новую работу пошла. Трубку взяла Берил, у нее даже настроение испортилось. Решила, что-то случилось с Салли, раз мисс Лидделл звонит. А той, видите ли, сказать надо было, что у Салли все распрекрасно. Странно как-то. Она ведь знала, что нам и слушать-то про нее не хочется.

Сообщение это, судя по всему, и Дебору удивило, потому что она спросила:

– Мисс Лидделл раньше звонила вам, рассказывала, как у Салли обстоят дела?

– Нет. Ни разу с тех пор, как Салли переехала в Мартингейл. Она нам только тогда позвонила, поставила нас в известность. Больше не припомню. Может, она и писала Проктору, но не думаю. Наверно, считала, что раз Проктор опекун, она должна сообщить нам, что Салли уехала из приюта. Но он раньше опекуном был, а как ей стукнуло двадцать один год и она стала самостоятельной, нас уже не касается, куда она уехала. Ей до нас никогда дела не было, ни до кого, даже до Берил. Я решила пойти на похороны, потому что нехорошо выглядело бы, если никто из родственников не пришел бы проститься, пусть Проктор сердится. Хотя он прав. Мертвому не поможешь, если хоронить придешь, я только зря расстроилась. И сколько народу собралось! Делать, что ли, людям нечего.

– Значит, мистер Проктор не видел Салли с тех пор, как она уехала от вас? – выясняла Дебора.

– Нет. Да и зачем бы ему ее видеть?

– Полагаю, полиция спрашивала его, где он был в ту ночь, когда ее убили. Они всегда спрашивают. Конечно, это простая формальность.

Дебора могла не беспокоиться, что ее вопросы бестактны.

– Они чудно допрашивают. Говорят с тобой так, будто ты что-то знаешь. Задавали вопросы насчет Салли, ждала ли она от кого-нибудь наследства, с кем дружила. Словно она важная птица. Позвали Берил, спросили насчет звонка мисс Лидделл. Даже спросили у Проктора, что он делал в ночь, когда Салли умерла. Не скоро мы ту ночку забудем. У него авария с велосипедом случилась. Его дома до двенадцати ночи не было, явился в ужасном виде, губа распухла, велосипед весь покорежен. И часы потерял, очень мы расстроились – они ему от отца достались, настоящие золотые. Он всегда говорил, они очень дорогие. Поверьте мне, мы ту ночь ох как не скоро забудем.

Миссис Проктор совсем справилась со слезами и переживаниями после похорон и тараторила безумолчно – так случается с людьми, которые больше привыкли слушать, чем говорить. Дебора легко и уверенно вела машину. Руки лежали на руле, а синие глаза не отрываясь следили за дорогой, но Феликс почти не сомневался, что мыслями она далеко. Она сочувственно хмыкала, слушая рассказ миссис Проктор, потом подытожила:

– Какая нервотрепка для вас обоих! Вы, наверно, переволновались, что он так поздно вернулся. Как же это случилось?

– Он съезжал с холма где-то на пути в Финчуорти. Где именно, не знаю. На большой скорости спускался, а кто-то бросил осколок стекла на дорогу. Переднюю шину, конечно, прокололо, он потерял равновесие и упал в канаву. Он мог насмерть разбиться или покалечиться, я ему сказала, а если б так получилось, один Господь знает, сколько бы он там пролежал, дорога-то совсем в тех местах пустынная. Часами будешь валяться, ни одна душа не появится. Проктор не любит кататься по людным дорогам, да оно и понятно. Пока один не останешься, покоя не жди.

– А он любит кататься на велосипеде? – спросила Дебора.

– Безумно. И всегда любил. Конечно, теперь он далеко не ездит. С войны, когда в бомбежку попал. А уж в молодости – накатался! Но поблизости по-прежнему любит покататься, мы его в субботу дома и не видим.