Текст книги "Лавандовое поле надежды"

Теперь надо было снять номер в какой-нибудь гостинице. Лизетта постаралась найти не слишком дешевую, чтобы не бросаться в глаза, но и не слишком дорогую. Своей мишенью девушка выбрала вокзал Виктория, потому что хорошо знала его окрестности, поэтому располагавшаяся неподалеку небольшая гостиница «Империал» показалась ей самым подходящим местом. Там останавливались проезжие, кто прибывал в город поздним поездом или уезжал рано утром. Через вращающиеся двери гостиницы проходили толпы самой разношерстной публики. Усталый консьерж едва ли обратит особое внимание на одинокую молодую женщину.

Лизетта собиралась выдавать себя за Сару Бодри, сценаристку из Би-би-си, приехавшую, чтобы взять интервью у рядовых жителей Лондона для серии радиопередач. На Би-би-си работала Харриет; у Лизетты еще оставался старый пропуск подруги. При помощи ловкости рук девушка переделала этот пропуск на себя сейчас. Если повезет, он даст ей чуть большую свободу передвижений среди бдительных привокзальных охранников. Однако когда Лизетта попала на привокзальную площадь, все еще не заживившую шрамы от прежних бомбежек, ее вдруг осенила новая идея. Стоя у телефонной будки и притворяясь, будто кого-то ждет, Лизетта осматривалась по сторонам и прикидывала практические аспекты своего плана, как вдруг услышала болтовню кого-то из местных служителей с продавцом газет. Судя по всему, все поезда, как приходящие, так и отбывающие, сильно задерживались.

– Листья на пути нападали? – с лукавой усмешкой поинтересовался газетчик, протягивая своему собеседнику свежий выпуск.

– Если б только листья, – отозвался тот. – Нет, черт возьми, вся сигнальная система полетела, от самого Клафама. Ничего никуда не пойдет, пока не исправят.

Служащий в форме отвернулся, сунув газету под мышку и раскуривая сигарету, а в голове у Лизетты новый план уже успел вытеснить старый. Зачем мелочиться с одним-единственным направлением? Теоретически, если подложить бомбу в сигнальную будку на таком крупном узле, как станция Клафам, можно вывести из строя сразу большую часть железнодорожной сети – движение в обе стороны по южному, восточному и западному направлениям. Встанут все поезда разом. Воцарится полный хаос!

Новая мысль чуточку опьяняла, точно шампанское. У Лизетты даже голова закружилась. До сих пор она так зацикливалась на точной формулировке задания – «выберите один из трех вокзалов», – что и не думала о чем-то большем. А не о том ли твердили им наставники во время обучения подрывному делу, не то ли постоянно подчеркивали? Мыслите масштабно! Отнеситесь к задаче творчески! Не поддавайтесь на удочку очевидного!

План начал обрастать практическими подробностями. Надо сменить легенду и притвориться кем-то, имеющим отношение к железной дороге. Форма для этого вовсе не обязательна. Она может быть консультантом, приглашенным специалистом. Но по какой части? Купив в ближайшем кафе пирожное, Лизетта прошлась по платформе в поисках свободной скамейки и села, обдумывая план атаки. Над головой, на ажурной решетке ворковали голуби. Их хлопотливое мельтешение напоминало девушке: время не ждет, драгоценные минуты утекают. На всю задачу ей отвели три дня, а сейчас был уже второй день, причем близился полдень.

Первые три пути рядом с платформой пустовали. Тучи над головой вдруг расступились, и в просвет хлынули солнечные лучи. Лизетта невольно улыбнулась. Солнце сильно влияет на настроение британцев. Они ужасно озабочены погодой, вечно томятся по лету, готовы часами беседовать о ненастных деньках.

Внимание девушки привлекло какое-то движение на рельсах. Через пути уверенно и по-хозяйски поскакала крыса, за ней вторая. Лизетта заинтересованно встрепенулась. А может, представиться консультантом, пишущим о проблеме крыс, которые грызут провода, угрожая тем самым работе сигнальной системы? Сказать, что она из отдела здравоохранения, а еще лучше – из «Бритиш рейл» и ей надо посмотреть сигнальное помещение и оценить масштаб повреждений. Подобраться бы туда, в самое подходящее место, чтобы заложить фальшивую бомбу.

Лизетте доводилось слышать об успешных операциях, проведенных даже на более шатких исходных данных. Однако время играло против нее. Девушка снова вспомнила о бедной Харриет – отец когда-то выписал ей бесплатный сезонный билет на железнодорожные поездки. Все документы и бумаги подруги до сих пор хранились в квартирке на Экклстон-роуд. Если удастся раздобыть этот билет…

Бросив остатки пирожного крысам – заслужили! – она помчалась домой. Сердце в груди стучало как бешеное – отчасти от страха, отчасти от азарта и предвкушения. Лизетта строго напомнила себе, что девяносто процентов успешной операции – это спокойствие и уверенность в себе. Трясущимися руками она нашла проездной и бросилась обратно в гостиницу, где первым делом сделала то, что делает всякий истинный британец в час испытаний: заварила чаю. В обычной процедуре было что-то неимоверно уютное: вскипятить воду, нагреть заварочный чайник, насыпать туда заварки, залить бурлящим кипятком. Три минуты ожидания, пока чай настаивается – а потом налить в чашку янтарную жидкость, добавить молока и сахара, размешать… Словом, ритуал как минимум на десять минут. И к концу этого ритуала, глядя на дымящуюся чашку, пить из которой совершенно не хотелось, Лизетта с радостью осознала, что пульс у нее стучит медленнее. Нет, она все еще волновалась, но теперь чувствовала, что сумела взять себя в руки, и паника ей уже не грозит. Она повторила про себя мантру, которую им внушали во время тренировок: безоговорочно верь в свою роль. Смотри людям в глаза. Говори быстро, уверенно и не бойся, если придется с кем-то поспорить. Выполни то, что надо выполнить, а потом уходи – и не оглядывайся.

Это она может.

Нет, не может – а сможет, сделает! Лизетта решительным шагом вышла из гостиницы и отправилась искать автобус в сторону Клафама.

10

Сидя за столом служебного кабинета на Бейкер-стрит, Морис Бакмастер посмотрел на папку личного дела перед собой и тихонько вздохнул. На плечи ему давил весь груз ответственности главы Французского отдела управления специальных операций. Из папки на него глядела фотография молодой брюнетки, серьезное выражение лица которой ни в коей мере не скрывало юной прелести черт. Большинство новобранцев на фотографиях изображали хотя бы слабое подобие улыбки, но только не эта девушка. Взгляд ее словно заглядывал в самую душу. Бакмастеру даже стало слегка неуютно.

Казалось, девушка бросает ему вызов, побуждает согласиться на предлагаемую операцию – невероятно опасную и для самого опытного сотрудника, не говоря уж о такой девчонке… бывшей официантке. Морис напомнил себе, что практически все его агенты-женщины, вне зависимости от того, откуда пришли и чем занимались прежде, были достаточно грозной силой. Он мысленно снял шляпу перед Джепсоном – у капитана настоящий талант выискивать женщин с неисчерпаемыми запасами отваги и изобретательности. Большинство из них всегда ухитрялись оставаться на шаг впереди гестапо, доносчиков и французских полицаев, побеждали голод, болезни, несчастные случаи и прочие превратности судьбы.

Бакмастер вновь вздохнул. Способен ли он послать этого хрупкого эльфа на самую опасную операцию из всех, что до сих пор задумывало и проводило УСО?

Пробное задание эта девушка исполнила с такой дерзостью и решительностью, что у них с Верой до сих пор не находилось слов. Назначая ей задание, они хотели проверить, способна ли она действовать самостоятельно в большом городе, хватит ли ей выносливости и смекалки. Лизетте Форестер предлагалось разрушить систему безопасности железной дороги по какому-нибудь одному направлению, а она выбрала мишенью всю сигнальную систему на станции Клафам – затея куда как более отчаянная, но и несравненно более эффективная. Подобная диверсия могла привести к хаосу на всей южной железнодорожной сети.

Лизетта блестяще сыграла свою роль. Уговорила дежурного по станции пропустить ее на пути, где добрых два часа дотошно проверяла состояние проводов, пока не подобралась к сигнальной будке. К тому моменту сопровождающие уже утратили к ней всяческий интерес, и девушке удалось незаметно подсунуть в будку муляж взрывного устройства. Затем она хладнокровно заверила служащих, что с проводкой на станции полный порядок, поблагодарила за сотрудничество, пешком пересекла мост и затерялась в суматохе и толкотне Лондона. Все прошло без сучка без задоринки. Теперь никто не мог сомневаться в том, что она годится в тайные агенты.

Такие отвага и дерзость вызывали у Бакмастера чуть ли не зависть. Он нередко мечтал вернуться на активную службу. Увы, ему это было строго-настрого запрещено. Весной сорок первого года, когда его подразделение отступило из Дюнкерка, Бакмастера перевели в Британию и направили во французское отделение УСО, где на его плечи легла нелегкая задача: создать организацию, способную проводить диверсии, тесно сотрудничать с набирающим силу движением Сопротивления и разработать эффективную систему для обмена секретной информацией между Лондоном и Францией. У Бакмастера вполне хватало опыта для подобной работы, но он оказался совершенно не готов к тому, чтобы снова и снова посылать дюжины смельчаков на одинокую и опасную работу – посылать, зная, что половина из них назад не вернется.

Минувший год был особенно тяжелым для УСО. За каждый клочок полезной информации приходилось расплачиваться ворохом дурных новостей. Ряды разведчиков таяли. Удручающе много отважных мужчин и женщин стали жертвами предателей или просто были раскрыты сотрудниками абвера и гестапо. Эти агенты – его люди, его ответственность – теперь томились в застенках, страдали от голода, умирали медленной и мучительной смертью. А пленные немецкие генералы жили в роскошном особняке на Трент-парк, ни в чем не зная отказа – красивая обстановка, почтительная прислуга, приличная еда… даже горячий чай. Бакмастер покосился на свою чашку, которую поставила рядом Вера Аткинс.

Эта самая группа пленных генералов и стала причиной сегодняшней встречи. Прежде чем дать добро на предлагаемую операцию, необходимо прояснить детали. Все слишком уж неопределенно, все зависит от слишком многих факторов – а ведь, утверди он план, прекрасной юной женщине со скорбным взглядом останется рассчитывать лишь на себя саму.

Бакмастер откинулся на спинку стула, обводя взглядом остальных присутствующих. Его помощник, Боддингтон, должно быть, уловил беспокойство шефа. Подвинув очки чуть выше на нос, Боддингтон прокашлялся и глянул на капитана Джепсона.

– Уж слишком она юна для такого задания, – заметил он, высказывая вслух общие опасения.

– Большинство агентов-женщин молоды, – откликнулся Джепсон. – Однако вы же не станете отрицать, ее нельзя не заметить. Мы на это и рассчитывали, и поверьте, в девушке есть то, что заставляет мужчин терять головы. Из нее выйдет превосходный оперативный работник. Она – одна из самых умных рекрутов, которых я встречал, а тренеры в один голос отмечают ее устойчивость к боли и высоким нагрузкам. Однако для операции, которую вы задумали, все эти качества практически не понадобятся. Тут необходимо то, что Жаворонок продемонстрировала нам с первого же дня.

– Ее французскость, – закончил Бакмастер.

– Именно, сэр, – согласился капитан. – Семнадцать лет жизни во Франции. Что тут скажешь? Она француженка до мозга костей, хотя и старается это скрыть.

Бакмастер кивнул.

– А теперь вы скажете, что на самом-то деле еще более ценным сотрудником ее делают немецкие корни.

Он и не пытался скрыть сарказм.

Джепсон сухо улыбнулся.

– Нет, полковник. Я скажу, что ее наполовину немецкое происхождение, немецкое свидетельство о рождении и великолепное владение языком позволяют нашему плану звучать… ну, хотя бы отчасти реалистично.

– Никем другим в такой ситуации мы рисковать просто не можем, – вставил Боддингтон.

– Вся ее легенда – чистая правда, – гнул свое Джепсон. – Я не то чтобы поддерживаю операцию, сэр. Это по части Бурне-Паттерсона. – Он бросил взгляд на главу оперативного отдела. – Но мне кажется, возможность уникальная. У этой молодой особы есть все шансы забраться под шкуру врага.

– Благодарю, капитан Джепсон. Мы вас поняли.

– Сэр, – Джепсон поднялся, кивнул Боддингтону и Бурне-Паттерсону, затем посмотрел на Бакмастера и замялся, словно хотел прибавить что-то еще. Но, так ничего и не сказав, развернулся и вышел.

Бакмастер несколько секунд молчал, постукивая пальцами и обдумывая услышанное, потом перевел взгляд на Боддингтона.

– Итак, перескажите вкратце, что нам известно.

Боддингтон сверился с пометками в блокноте.

– Записи из особняка на Трент-парк таят в себе много интересного. Немецкие генералы поразительно откровенны в речах – им и в голову не приходит, что мы слышим каждое слово. Несколько недель назад у них зашел разговор об этом типе, Маркусе Килиане. Всех подробностей мы не знаем, но его отец был героем прусской войны. Он родом из богатой баварской семьи, аристократ, голубая кровь и все такое.

– Возраст? – осведомился Бакмастер.

Боддингтон перелистнул страницу.

– Точно неизвестно, сэр, вероятно, слегка за сорок – довольно молод для полковника.

– Не понимаю, что в нем такого значительного, – заметил Бакмастер. – Поясните, пожалуйста.

– Насколько мы можем судить, полковник Килиан в каком-то отношении воплощает понятия вермахта о жизненном успехе – ведь сам Гитлер обратил на него внимание.

– Должно быть, потому, что у парня есть все то, чего нет у самого Гитлера, – хмуро буркнул Бакмастер.

– Так точно, – согласился Боддингтон. – Первым наставником Килиана был фон Тресков. Оба они выходцы из одной среды. Служа под его началом, Килиан и привлек к себе внимание Гитлера. Очевидно, Килиан был против войны и считал, что Германии в ней ни за что не выиграть, особенно если американцев убедят примкнуть к союзникам. Мы знаем, что фон Хольтиц зашел в подобных убеждениях настолько далеко, что даже сообщил силам политического Сопротивления о готовящемся немецком вторжении во Францию, – но только недавно нам стало известно, что скорее всего посредником между фон Хольтицем и подпольем стал именно Килиан. Несмотря на аристократическое происхождение, в нем есть простая жилка.

– Простая жилка?

– Да, сэр. Умение ладить с обыкновенными людьми. Как командир он неизменно добивался успеха, даже когда остальные подразделения начали уступать Красной армии.

– И вы хотите сказать, что сейчас этот отважный и прославленный герой вермахта впал в немилость?

– Так точно, сэр. Он, среди немногих прочих, отказался подчиниться прошлогоднему приказу Гитлера: немедленно расстреливать всех офицеров из числа пленных красноармейцев. Большинство немецких военачальников исполняют приказ, потому что боятся обвинения в измене. Однако некоторые, как фон Тресков и Килиан, отказались. – Боддингтон оторвал взгляд от заметок. – Судя по всему, Килиан проявил неповиновение и в других областях. Например, наотрез отказался приказывать своим людям казнить женщин и детей – ни при каких обстоятельствах. Он имел очень могущественных покровителей в лице фон Трескова, Канариса и даже фон Хольтица. Тем не менее его отозвали из действующей армии и определили на кабинетную службу в абвере. Для прирожденного солдата вроде Килиана это наверняка тяжкий удар.

Боддингтон вздохнул.

– Как бы там ни было, сейчас он лишь один из винтиков аппарата разведки. Судя по отчетам, работает Килиан чертовски хорошо – но, надо полагать, сохнет от скуки в медвежьем углу, вдали и от Берлина, и от военных действий.

– Ясно. – Бакмастер положил руки на стол по сторонам от фотографии Жаворонка. – Каким образом он попал под бдительное око нашего Французского отдела?

– Видите ли, сэр, – начал Боддингтон, – Килиана поместили под крылышко контр-адмирала Канариса, который, как нам стало известно, втайне недоволен нацистским режимом. Наши подразделения сумели извлечь кое-какую пользу из информации, которую он «случайно обронил» так, чтобы та попала в политическую сеть Сопротивления.

– Хотите сказать, Килиан обрел родственную душу?

– Немало найдется таких, кому не нравится путь, каким Гитлер ведет Германию. И хотя Килиан не возражает против самой войны – он верный солдат, – нам кажется, он настроен резко против нацистской идеи. Он мог бы стать одним из тех, кто поможет нам уничтожить систему изнутри.

Бакмастер вспомнил, что на одиннадцать часов у него назначена встреча. Осталось всего десять минут.

– Канарис забирает Килиана из ссылки и везет в Германию и Париж… Информация точная?

– Наш агент, Просперо, это подтвердил, сэр.

Бакмастер повернулся к Бурне-Паттерсону, автору смелого замысла.

– Так мы просто-напросто бросаем эту молодую особу на пути Килиана… и что потом? Ждем, что получится?

Глава оперативного отдела заморгал.

– Не спорю, затея дерзкая и не похожая на обычные наши секретные операции. Однако попробовать стоит. Этот человек, если мы правильно понимаем, изнывает от обиды и недовольства. Кроме того, Париж не такая уж горячая точка, так что у него будет уйма свободного времени. И он холост и одинок. – Бурне-Паттерсон пожал плечами. – Полагаю, таким образом нам удастся получить выход на Канариса и фон Трескова… возможно, через абвер в гестапо. Кто знает, быть может, мы сумеем поспособствовать устранению Гитлера, если дойдет до того. А роль Жаворонка будет состоять в том, чтобы держать нас в курсе. Если повезет, она даже сможет работать посредником между Берлином и Лондоном.

– Если, если, если… – проворчал Бакмастер. Все промолчали. – Боддингтон?

– Я согласен с капитаном Джепсоном. Жаворонок наполовину немка, наполовину француженка. Плюс красавица. Все, что нам остается, – создать благоприятную ситуацию.

– А кто будет осуществлять ее поддержку? Кто сумеет быть достаточно близко? Не стоит рассчитывать, что она тайком протащит во французскую штаб-квартиру рейха радиопередатчик!

Боддингтон натянуто улыбнулся, хотя было видно, что ему не смешно.

– Конечно, сэр. Но у Роже возникла пара занятных идей.

Под кодовым именем Роже скрывался Фрэнсис Каммаэртс, один из самых успешных британских агентов во Франции, создавший внушительную сеть бойцов Сопротивления по всему югу Франции, от Гренобля до Ниццы. Когда у Роже возникали идеи, Лондон обычно к ним прислушивался.

– Первая идея состоит в том, чтобы Жаворонок пользовался рацией Просперо. Рискованно, но может сработать. Вторая идея предполагает задействовать одного из маки, известного нам под прозвищем Фосиль. Он провезет Жаворонка с юга Франции в Париж и поможет ей там устроиться, слиться с толпой.

– Понятно, – кивнул Бакмастер. Фосиль, то есть серп; об этом отважном бойце Сопротивления он слышал немало хорошего.

– По всем отзывам, он крепкий орешек, – продолжал Бурне-Паттерсон, – и блестящий сотрудник. Любит рискованные затеи, однако зря на рожон не лезет. Был бы идеальным напарником для нашей девочки. Только вот согласится ли? Ведь тогда ему придется покинуть юг и вместе с ней двинуться на север.

Бакмастер задумался.

– Он один из лучших контрабандистов во всем Сопротивлении; если кто и сможет безопасно переправить девушку с юга на север, то именно он. Роже готов ее встретить?

Похоже, операции был дан зеленый свет.

– Да, сэр. Роже действует в окрестностях Люберона. Потребуется специальный рейс в Прованс. Жаворонок вылетает через три дня. Как раз будет полнолуние, погоду обещают хорошую – условия для выброски идеальны. Роже встречается с ней на следующий вечер, потом ее заберет Фосиль. Под Парижем она свяжется с Просперо. А затем остается ждать, пока она придумает, как подобраться к Килиану.

– И даже тогда все в воле Божьей, – закончил за него Бакмастер. Задержав дыхание, он обвел взором выжидающие лица коллег, посмотрел на часы и лишь затем выдохнул. – Хорошо, я согласен. Попробовать надо. Наш Жаворонок выпорхнет из гнезда в конце недели. Позаботьтесь, чтобы у нее была возможность повидаться с родней в Фарнборо.

Лизетта грела пальцы о фарфоровую чашку со сладким кофе с молоком. Бабушка, как водится, завела бесконечные причитания: какая же Лизетта худенькая, не след ей жить одной, да и одета она слишком легко, не по погоде, а вон ведь какой противный английский дождь зарядил…

Лизетта с улыбкой поцеловала ее в щеку.

– Зато ты обо мне всегда заботишься.

– Если ты не заметила, мы сейчас в Фарнборо, – пророкотал дедушка. Сидя за столом на тесной кухне, он макал в чай диетический сухарик. Когда дедушка и бабушка поженились, им было всего по двадцать. Юная француженка работала гувернанткой в богатой английской семье. Она быстро переняла английский образ жизни и теперь, как казалось Лизетте, порой бывала большей англичанкой, чем ее муж. Чай и тот полюбила.

– По-английски, пожалуйста, – напомнил дедушка.

Они сидели на кухне маленького живописного коттеджа в Хэмпшире, где Лизетту обступали воспоминания. Именно тут, даже стоя точно так же, как сейчас – прислонившись к раковине, – Лизетта услышала весть о гибели родителей. Она приехала к бабушке с дедушкой на выходные. Встали с утра пораньше, собираясь на пикник к расположенному неподалеку Френшам-понд. Прихлебывая горячий чай, они с бабушкой слушали, как дедушка рассказывает очередную смешную историю из своего детства. Юмор у него был своеобразный, и бабушка нередко упускала суть шутки.

Супруги постоянно пилили и изводили друг друга, но при этом жить друг без друга не могли. Если бабушки не было дольше десяти минут, дедушка отправлялся ее искать, а она никогда ничего не решала, не посоветовавшись с ним. Они во всем были полнейшими противоположностями, от манеры одеваться – бабушка всегда отличалась неземной элегантностью – до музыкальных вкусов и кулинарных пристрастий. Дедушка до сих пор пытался обучить жену правилам крикета и извиняться, даже если тебе отдавили ногу. Так они счастливо перебранивались почти шестьдесят лет невянущей любви.

Лежа в крохотной спаленке на чердаке, Лизетта до глубокой ночи слышала тихие голоса внизу и, засыпая, радовалась басовитому рокотанию дедушкиного смеха и звонкому молодому смеху бабушки. Она точно знала: все их ссоры и разногласия – лишь игра. Девушка нередко задумывалась – а удастся ли ей найти человека, с которым захочется провести всю жизнь?

Но тем утром, когда в коттедже объявилась полиция, никто не смеялся. Лизетте было уже почти восемнадцать – вполне достаточно, чтобы узнать страшные вести вместе со всеми, хотя бабушке и хотелось бы ее оградить.

Дедушка, еще в пижаме и халате, открыл дверь и, пригласив инспектора с помощником, провел их на кухню. Инспектор не успел и рта открыть, а Лизетта с бабушкой уже прижались друг к другу. Только плохие новости могут прийти в такой ранний час, когда люди еще протирают заспанные глаза.

Новости и в самом деле оказались ужасными.

Даже теперь, через столько лет, глядя, как бабушка с улыбкой готовит ланч, Лизетта вспоминала тот надрывный горестный крик, скорее вой – поток отчаянных причитаний на французском языке. Лизетта снова чувствовала, как крепко сжимали ее в объятиях бабушка с дедушкой, как все втроем они стояли, застыв островком горя, пока полицейские, смущенно запинаясь, объясняли, что ее родители попали в автокатастрофу.

Несчастье случилось всего несколько часов назад, подробности были еще неизвестны, но никто из членов семьи и не хотел знать никаких подробностей. Вопросы, недоумение, гнев, отчаяние… все это пришло потом. Бабушка с дедушкой никогда уже не стали прежними. Их единственное дитя погибло, жизнь Сильвии оборвалась в канун долгожданного воссоединения семьи. Бабушка погрузилась в черную меланхолию, через несколько месяцев уже грозившую безумием, а дедушка старался держать чувства в узде, отчаянно цепляясь за повседневную рутину. Он занимался садом и готовил, наводил чистоту и ежедневно выходил за продуктами, стараясь ни с кем не встречаться… словом, делал все, что было в его силах, и все ради своих «двух девочек». Лизетте в школе дали месячный отпуск по семейным обстоятельствам. За этот месяц голова дедушки покрылась серебристой белизной.

Помогая друг другу, они кое-как преодолели эти первые жуткие недели беспросветной скорби, и хотя Лизетта осознавала, что никто из них никогда не станет прежним, теперь, восемь лет спустя, к ним хотя бы отчасти вернулась способность радоваться и веселиться, и они могли вспоминать родителей без слез.

Мучительно было знать, что на этот раз она сама причиняет бабушке с дедушкой новую боль.

– Почему тебе нельзя нам рассказывать? – с мукой в голосе допытывался дедушка.

– Я работаю на военное министерство. Там все помешаны на секретности. Я подписала бумаги о неразглашении. Если нарушу, меня посадят в тюрьму.

Дедушка презрительно фыркнул.

– Думают, мы сразу все расскажем наци?

Лизетта вздохнула.

– Нет, дедушка. Просто никто не должен рассказывать о своей работе. Это общее правило, для всех. Мера предосторожности. Не только для меня.

– Значит, уезжаешь? – переспросила бабушка. От волнения французский акцент у нее всегда становился заметнее.

– Совсем недалеко, в Шотландию, – солгала Лизетта.

– А почему туда? – спросил дедушка, допивая чай.

– В дальних закоулках Британии ведется много разнообразной работы, о которой большинство из нас понятия не имеет. В том числе и я. Я пока знать не знаю, какую роль мне отведут. Полагаю, стану радисткой. Я в этом деле себя хорошо проявила.

– Джон, – укоризненно вмешалась бабушка. В ее устах имя мужа звучало скорее как французское Жан. – Надо радоваться, что девочка уезжает из Лондона, подальше от бомбежек! – Она погладила внучку по щеке. – Я так счастлива, дорогая, что ты будешь там в безопасности.

Лизетта слабо улыбнулась. Кофе в горле мгновенно стал кислым. Знали б они!

– Да, пожалуй, это к лучшему, – согласился дедушка. – Как поедешь в отпуск, прихвати мне бутылочку доброго шотландского виски.

Лизетта кивнула. Сейчас она сама себя ненавидела.

– Конечно. Запиши название, что именно ты хочешь, а уж я тебе разыщу.

Бабушка взяла у нее пустую чашку.

– Пойдем, милая. Я нашла кое-какую одежду твоей мамы, давай вместе посмотрим, как и что.

Лизетта нахмурилась.

– Не строй гримас, морщины останутся!.. Идем, твой дедушка достал с чердака старый сундук, а там полно всяких подростковых дневников, старых фотографий, какие-то Сильвины куклы, другие детские вещи. Тебе понравится. Я и не думала, что у нас это все сохранилось.

Лизетта посмотрела на часы.

– Я уезжаю на поезде в 4.09.

– Еще уйма времени, – заверила ее бабушка.

Драгоценные часы пролетели как единый миг, и вскоре Лизетта опять стояла на платформе в Фарнборо. Дедушка всунул ей в руки плитку шоколада и какой-то конверт.

– Это про виски, – чуть смущенно пояснил он. – Если найдешь, конечно.

Лизетта взяла конверт, надеясь, что дедушка не видит, как ей стыдно.

– Много остановок до Ватерлоо? – поинтересовался дедушка.

Лизетта понимала, что он просто цепляется за любую тему для разговора, старается отвлечь их от скорого прощания.

– Вроде бы нет. Кажется, только Уокинг и Клафам. Буду в Лондоне примерно в четверть шестого.

– А когда уезжаешь в Шотландию?

– Завтра. – Мысли о предстоящей ночной выброске с парашютом над Францией снова выдвинулись на передний план.

– Может, скажешь все-таки, где ты там будешь в Шотландии? – не унимался дедушка. – Вдруг нам потребуется с тобой связаться?

– Не могу. Я попрошу кого-нибудь вам позвонить, чтобы вы знали, куда обращаться в случае чего. Мне передадут, если я вам понадоблюсь. – Уже слышался шум поезда, вот-вот станут видны клубы пара. Лизетта продолжала отчаянно болтать, стремясь заполнить эти последние минуты, удержаться от слез – но, главное, не дать заплакать дедушке с бабушкой. – Наверняка меня сперва на какие-нибудь курсы пошлют. Я еще такой новичок.

– Хорошо, когда можешь приносить пользу, – с легкой завистью в голосе произнес дедушка.

– Все мы должны вносить свою лепту, – торжественно сказала бабушка. – Мы гордимся тобой, милая. Когда все закончится, приезжай, проведи с нами толком хоть один отпуск. Устроим пикник на Френшам-понд. Мы ведь так туда и не выбрались.

Уж лучше бы она этого не говорила! Не застучи по рельсам колеса, все трое неминуемо бы расклеились!

– Вот и поезд! – Лизетта проговорила это торопливо и, пожалуй, излишне бодро.

– До свидания, моя милая, милая девочка! – Бабушка обняла ее. Лизетте потребовалась вся сила воли, чтобы не заплакать. Она стискивала бабушку в объятиях чуть крепче и чуть дольше, чем собиралась. Но обратил на это внимание дедушка.

– Можешь и меня так обнять. – Лизетта поняла: он догадывается, что она что-то скрывает. – Иди сюда! – он обхватил ее длинными руками и прижал к себе. От дедушкиного пальто пахло дегтярным мылом. – Береги себя, слышишь? – его голос дрогнул. – И поскорее к нам возвращайся.

Лизетта не могла даже ответить – мешал комок в горле. Как будто они договорились: бабушке ничего не рассказывать. Она сжала его руку – да так, что костяшки пальцев побелели.

– Вы уж приглядывайте друг за другом, – сказала она, роясь в сумочке в поисках билета, хотя отлично знала, что он в кармане.

Поезд со скрежетом остановился у платформы. Дедушка открыл массивную дверь.

Лизетта торопливо шагнула внутрь. На счастье, УСО обеспечило ей билет в первом классе, можно будет посидеть в тишине и одиночестве. Девушка украдкой вытерла глаза, глубоко вздохнула, бросила пальто на сиденье и высунулась в окно, чувствуя, что более или менее овладела собой.

– Я вас люблю! – крикнула она, когда двери по всей платформе начали захлопываться.

Протяжный свисток паровоза заглушил ответ.

Поезд дернулся, заскрежетали колеса. Лизетта высунулась в окошко сильнее. Дедушка держал ее за одну руку, бабушка – за другую. Поезд начал набирать ход, отнимая у них внучку…

– Au revoir! – закричала бабушка вслед.

– Au revoir, – отозвалась Лизетта, посылая им воздушные поцелуи и гадая, увидит ли родных вновь.

Когда чуть позже она открыла дедушкин конверт, внутри не оказалось ни слова о виски и никаких денег. Он написал лишь, что если она не вернется из Франции целой и невредимой, он сам за ней отправится и отыщет, где бы она ни была. И Лизетта ему верила.