Текст книги "Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939"

Однако: есть жизнь и после Достоевского. И жизнь после Лизы. После учебы на медицинском факультете Шарлотта Вольф становится врачом в Кассе медицинского страхования и занимается женщинами в бедных районах на севере Берлина, сопровождает беременность, помогает с контрацепцией, а вскоре занимается и психологической поддержкой. Она живет с Катериной, высокой, красивой врачом-физиотерапевтом со светлыми волосами, в комфортной квартире в новом доме на улице Зюдвесткорсо в Вильмерсдорфе. Вечерами, после службы, Шарлотта Вольф пишет стихи, полные провокационной двусмысленности, в них часто речь идет о ее тоске по мифической Лизе, Катерина стоит в соседней комнате за мольбертом и пишет то, о чем тоскует ее сердце. А поздним вечером они вместе идут гулять. «Меня возбуждал эротический климат Берлина, – пишет Шарлотта Вольф, – он дарил мне ощущение, что я живу каждой частичкой своего тела». Хотя именно эта сексуализация всей берлинской жизни на рубеже десятилетия казалась Шарлотте Вольф странной. Она любит лесбийские бары, любит женщин, но она хочет, чтобы телесная сторона отношений вернулась «на подобающее ей место в спектре любовных чувств». Она полагает, что по стихам Бертольта Брехта, Георга Тракля или Альфреда Лихтенштейна мы видим: «секс как таковой – смертельный приговор для фантазии и эмоций, в отличие от эротики, которая непрерывно создает их». Да, говорит она, нужно переполнять мозг эротическими образами, они породят любовь, желания и томления, которые и являются подлинной материей поэзии.

* * *

Еще кое-что о Шарлотте Вольф, молодом враче со старой и мудрой душой. Она сказала о любви очень нежные и верные слова – а еще о том, что происходит с людьми, лишенными любви. «Разочарование, – пишет она, – порождает ранимость, которая действует, как ночь на некоторые растения – закрывает их цветы».

* * *

Дитрих Бонхёффер любит Августина больше, чем любого своего современника. Тот в четвертом веке написал в своей «Исповеди»: «…и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе». Из этих слов Бонхёффер выводит теорию современности. «Беспокойство – вот ключевое слово», – провозглашает Бонхёффер своим прихожанам в Барселоне. «Беспокойство – это тот признак, что отличает человека от животного. Беспокойство – это та сила, что творит историю и культуру, беспокойство – корень всего духовного». Это то беспокойство, которое происходит из поисков в направлении «вечного». Впрочем, кажется, это беспокойство проистекает также из поисков неженатого мужчины. Бонхёфферу двадцать три года. Он пока еще никого по-настоящему не любил, кроме Бога. Ему очень нравится Герман Тумм, молодой учитель немецкой школы в Барселоне. Они вместе ходят на корриду, при возможности – в оперу, потом вместе шляются по барам и только в полчетвертого добираются до кровати, как любитель исповедей Бонхёффер сообщает из жаркой Барселоны своим родителям в тенистый Груневальд. А когда Бонхёффер возвращается в Германию, стремительно защищает докторскую диссертацию и в двадцать четыре года становится профессором теологии, Герман Тумм с такой же скоростью заключает помолвку. В апреле 1930 года Бонхёффер возвращается в Барселону на его свадьбу – неизвестно, какое у него было при этом настроение. Но в городе его сразу оглушили ароматы сирени, свежая клубника на каждом углу, он с наслаждением надевает новый летний костюм, который он пошил себе в Берлине. После свадьбы, на которой Герман Тумм говорит «да» другой, Бонхёффер на неделю сбегает в Тосса-де-Мар на каталонское побережье. Родителям он пишет, что ему нужно отдохнуть «от свадебных событий». В печали он едет первым классом на курорт, купается, ест устриц, пьет вино, совершает прогулки, даже когда над ним сгущаются тучи, он становится всё более загорелым и беспокойным. И в каком же направлении теперь ему двигаться? Этого он пока не знает. Дитрих Бонхёффер, он же «Монах у моря»[40]40
  «Der Mönch am Meer» – картина немецкого художника Каспара Давида Фридриха.


[Закрыть].

* * *

Легендарный теннисист Готфрид фон Крамм скажет потом, что годы на рубеже десятилетий были лучшими в его жизни. В конце 1930 года Крамм с молодой невестой Лизой въезжают в первую общую квартиру на Дернбург-Штрассе, 35, на западе Берлина. Днем Готфрид до изнеможения тренируется на кортах клуба «Рот-Вайс», потом они с Лизой купаются в озерах западной части города, а вечерами отправляются в загулы по барам Шёнеберга и Шарлоттенбурга, проводят там целые ночи – с неизменной элегантностью. Вскоре оба начинают внебрачные отношения, Лиза с Густавом Йенеке, партнером мужа по игре в парах, а Готфрид, среди прочих, с Манассе Хербстом – в Берлине «теннисному барону» гораздо проще демонстрировать бисексуальность, чем в родной Нижней Саксонии. Крамм и Манассе Хербст ходят по соответствующим заведениям, чаще всего они бывают в «Силуэте» на Гайсберг-Штрассе, куда заглядывают также Кристофер Ишервуд и Магнус Хиршфельд. Помимо Манассе, Крамм встречается со своим другом юности Юргеном Эрнстом фон Веделем, тем самым, который когда-то приходил к невесте, чтобы вместе с ней восхищаться фотографиями атлетического тела Крамма. Лиза фон Крамм смотрит на похождения мужа с любовью и пониманием, себе она тоже многое позволяет, не только с мужчинами, но и с женщинами, в ее близкий круг входят Рут фон Морген и Марианна Бреслауэр. Но любой, кто прочитает письма этой пары тех лет, назовет брак Краммов счастливым. Национал-социалисты пока еще не интересуются жизненными перипетиями и любовной жизнью элегантного теннисного барона Германии.

* * *

Симона де Бовуар страдает от постоянного отсутствия Жан-Поля Сартра больше, чем он. У него всё хорошо, когда он чувствует себя любимым, днем он отбывает монотонную воинскую повинность в казарме и предвкушает, как потом закурит свою трубку и будет размышлять на большие философские темы. Вечерами он часто встречается с Симоной де Бовуар, они оба постоянно ездят между Парижем и Сен-Сир-сюр-Мер, потом еще и казармой в Туре, но времени постоянно не хватает, они в основном здороваются и прощаются на вокзалах. Вечный транзит. Они часто едят вместе, но почти никогда не спят друг с другом, потому что в казарму ей нельзя, а снимать днем номер в гостинице она стесняется. К своему собственному удивлению Симона де Бовуар замечает, что страдает от этого сильнее всего: «Я была вынуждена признать то, что пыталась скрывать с юности: мое вожделение сильнее моей воли». Кстати, по пакту с Сартром она поклялась говорить ему обо всём, что ее угнетает. Но о неудовлетворенном либидо она умалчивает. Постепенно она осознаёт, что это уже опасно – она думает только о нем, он заслонил для нее весь мир, она хочет читать только то, что читает он, ненавидеть то, что ненавидит он, любить то, что любит он. Она чувствует, что начинает терять самого главного человека в своей жизни – себя.

* * *

Двадцать восьмого ноября 1930 года Альма Малер-Верфель пишет о своем супруге Франце после семнадцати месяцев брака: «Пусть сам занимается своими гадостями. И зачем я вышла замуж? Безумие какое-то». Потом спускается на кухню в их венской квартире и достает вторую бутылку травяного ликера, первая давно пуста. Она смотрит на свой портрет, написанный Оскаром Кокошкой в 1913 году, когда он был так безумно и прекрасно увлечен ею. Она любит, когда мужчины сходят по ней с ума, это ее наркотик. А Кокошка недавно прислал ей открытку. Может быть, стоит встретиться с ним?

Как когда-то Кокошку, теперь она заставляет Верфеля создавать «шедевры». Верфель должен вечно благодарить ее, так пишет Альма в своем дневнике, в котором всё больше алкогольного бреда и антисемитизма: «И снова я становлюсь для него стимулом к работе – благодаря своему дерзкому, здоровому арийству. Темная еврейка давно превратила бы его в абстракцию. У него есть такая тенденция». Вопрос только в том, насколько помогало душе Верфеля то, что она сделала его таким конкретным.

* * *

В декабре 1930 года Лиза Маттиас в последний раз приехала к Курту Тухольскому в Швецию, в его дом в Хиндосе. Он в Швеции не терял времени даром и превратил страстное первое лето с Лотхен в литературу. Прологом книги Тухольский сделал свою шуточную переписку с издателем Эрнстом Ровольтом – издатель просит у Тухольского еще одну «короткую летнюю историю любви», вроде «Райнсберга», на что писатель отвечает: «Любовь, в нынешние-то времена? Вы что, кого-то любите? Да кто сейчас любит?»

Когда Лиза Маттиас читает это на красном диване в голубом доме в Хиндосе, в той самой Швеции, где она год назад верила в то, что нашла большую любовь, у нее встает ком в горле. Маттиас и без того в унынии. В Берлине она только что похоронила свою влюбленность в Петера Зуркампа, который женился на другой. А в доме Тухольского она повсюду находит заколки Гертруды Майер, его учительницы шведского. Поэтому ей трудно сосредоточиться на этом романе о себе самой. А то, что она читает, приводит ее в ужас: «И это была книга о нашей любви – на меня дыхнуло обжигающим холодом. Там не было ни частички истинного чувства, ни следа нежности, никакой любви. Мне казалось, что я падаю в пропасть». Через два дня она уезжает. Ее любовь тоже не пережила литературной обработки. «Любовь, в нынешние-то времена? Да кто сейчас любит?» – у нее никак не выходят из головы эти слова Тухольского из книги во время бесконечной поездки на автомобиле из Хиндоса в Берлин, мимо берез, мимо бескрайних полей, озер, мимо красных домиков, вдоль моря, мимо елей… Лиза Маттиас едет и едет, потом переправа на пароме в Травемюнде, и она едет дальше мимо пологих холмов Мекленбурга домой, в Берлин, тихо плача.

* * *

«Обыватель-извращенец», – записывает внимательный граф Гарри Кесслер в своем дневнике после первой встречи с Арнольтом Бронненом. В конце двадцатых годов это был самый популярный драматург Веймарской республики, человек с подавленной агрессией и каркающим голосом, близкий друг Бертольта Брехта и Эрнста Юнгера, редактор на радио, упрямец с редкими светлыми волосами, жутко несимпатичный. Он фотографируется в шелковой пижаме и с догом на парковке перед теннисным клубом «Блау-Вайс» на западе Берлина для журнала Die Dame, а 1 октября на террасе этого клуба Йозеф Геббельс знакомит его с двадцатиоднолетней Ольгой Шкариной-Прове-Фёрстер. Кажется, что этой русской, пребывающей в непрерывном экстазе, секс нужен так же срочно, как беспорядки и агитация. Возникает треугольник отношений: хромой фанатик Геббельс, неуклюжий дылда Броннен и юная femme fatale с острой депрессией почти каждый день видятся втроем. Броннен об Ольге: «Насчет любви она только смеялась. Но были определенные физические предпосылки, побуждавшие ее очень часто и очень поверхностно вступать в эротическую игру. Она ничем не рисковала, потому что была бесплодна».

Броннен и Ольга обручаются. До тебя я спала только с двадцатью восемью мужчинами, говорит Ольга, честно-честно. На празднование помолвки в квартире Броннена, на которое пришли даже Грета и Эрнст Юнгер, сама невеста является около полуночи, под руку с Йозефом Геббельсом, и говорит в оправдание, что ей нужно было погладить брюки «доктору», как она называет Геббельса, обладателя ученой степени. Она говорит об этом весело и без малейшего смущения. Семнадцатого октября 1930 года Ольга и Арнольт вместе с Эрнстом и Фридрихом Георгом Юнгерами, а также при участии тридцати штурмовиков СА срывают выступление Томаса Манна в Берлине, в котором тот предупреждает об опасности национал-социализма. А 1 декабря они разбрасывают пищащих белых мышей на премьере антивоенного фильма «На Западном фронте без перемен» по роману Ремарка в театре на Ноллендорфплац. Когда полиция отпускает их после предварительного заключения, Ольга не идет домой со своим женихом, а уходит с Геббельсом. Она говорит, что это «акт любви». На 17 декабря запланирована свадьба Ольги и Арнольта Броннена, но Броннен должен сначала пообещать Геббельсу, что замужество не помешает Ольге работать в НСДАП[41]41
  Национал-социалистическая немецкая рабочая партия – политическая партия в Германии, существовавшая с 1920 по 1945 год, с января 1933 года – правящая, а с июля 1933 года до мая 1945 года – единственная законная партия в нацистской Германии.


[Закрыть], тогда Геббельс согласен на этот брак.

Свадьбу празднуют в ресторане клуба «Блау-Вайс», там, где десять недель назад их познакомил Геббельс. Последний приходит на праздник уже после полуночи и дарит Ольге огромный букет красных роз. А когда новобрачные собираются покинуть торжество и уединиться на первую ночь, звонит телефон. Геббельс безапелляционно требует от Ольги явиться к нему. А как же Броннен? Отбракованный муж, этот «потерянный сын», он берет на себя роль своего умершего отца: «Я занялся моей бедной старой мамой, и было так хорошо побыть с ней вдвоем». Ольга возвращается к нему только следующей ночью.

Броннену есть за что благодарить свою мать. За два дня до свадьбы она показала в суде, что отцом Арнольта был не ее муж-еврей, а пастор, который их венчал. Она пишет сыну: «У тебя есть все основания чувствовать себя христианином, сын мой». У самой известной пьесы Броннена подходящее название – «Отцеубийство».

Впрочем, ни Геббельс, ни Броннен не догадываются, что Ольга Фёрстер с 1929 года работает на русскую спецслужбу НКВД в качестве агента 229. Нет одной правды. Есть только версии.

* * *

«Я хочу видеть вещи голыми, понятными», – говорит Отто Дикс. В своей дрезденской мастерской он часто видит голой модель Кете Кёниг и начинает роман с ней. А дома, в благополучном районе на юге Дрездена, на Байройтер-Штрассе, 32, он ест деликатесы со своей терпкой женой Мартой. В ее родительском доме играли Шопена. Но Дикс, сын пролетария с руками мясника, любит что-нибудь попроще и пожестче. У Марты не получается сделать из него джентльмена, даже когда Дикс становится профессором. И его начинает мотать между двумя сферами – семейным счастьем с хорошо темперированным сексом у себя дома и горячей страстью к Кете с откровенным саксонским акцентом в мастерской. Продолжение следует.

* * *

Когда Симона де Бовуар замечает, что Жан-Поль Сартр снова общается с Симоной Жоливе, той самой куртизанкой, что когда-то подарила ему в Париже ночник из красного нижнего белья, ее охватывает острая ревность. Но Жан-Поль Сартр лаконично отвечает в письме, что по их договору запрещены любые формы ревности. Он уверен, что силой воли можно контролировать все эмоции, что нельзя «позволять себе часок взгрустнуть» – это всего лишь леность ума.

* * *

В девять часов вечера 7 апреля 1931 года вдоволь погрустивший Вальтер Беньямин принимает пилюлю с гашишем. Он просит своего двоюродного брата, врача Эгона Виссинга, записывать его галлюцинации. И теперь мы знаем, что с ним происходило после приема наркотика: «Картина, появляющаяся без контролируемого контекста: рыбачья сеть. Сеть, накрывающая весь мир перед концом света». Через несколько недель, уже в трезвом рассудке, но с грозным концом света перед глазами, он подбивает баланс своей жизни в качестве мужчины с Юлой Кон, женой Дорой и Асей Лацис: «В итоге три больших любовных переживания моей жизни определяют ее, мою жизнь, не только в отношении ее хода, периодизации, но и в отношении переживающего субъекта. За свою жизнь я узнал трех разных женщин и трех разных мужчин во мне. Написать историю моей жизни значило бы описать возникновение и распад этих трех мужчин». Его подруга Шарлотта Вольф однажды сформулировала это по-другому, очень благожелательно, но метко: «Вальтер напоминал мне Райнера Марию Рильке, для которого тоска по возлюбленной была важнее, чем ее присутствие».

* * *

Элизабет фон Хеннингс в 1931 году окончательно расстается с Богиславом фон Шлейхером, 4 мая 1931 года она разводится с ним, чтобы 28 июля 1931 года выйти замуж за его двоюродного брата – Курта фон Шлейхера[42]42
  Рейхсканцлер Германии с декабря 1932 по январь 1933 года и последний глава правительства Веймарской республики.


[Закрыть]. У этого развода будут фатальные последствия. Пауль фон Гинденбург[43]43
  Пауль фон Гинденбург – президент Германии с 1925 по 1934 год. Первый и единственный в истории Германии человек, избранный главой государства на прямых всенародных выборах.


[Закрыть] долгое время прислушивался к советам Курта фон Шлейхера, который ежедневно предостерегал от прихода к власти НСДАП. Но нацисты проникли в адвокатскую контору в Шарлоттенбурге, выкрали все документы о разводе жены Шлейхера и доложили Гинденбургу о пикантных подробностях. Тот убежден в святости брака, и сомнения в добропорядочности Элизабет фон Шлейхер бросают тень на ее нового мужа.

* * *

Весной 1931 года Курцио Малапарте ждет в Париже выхода своей книги «Техника государственного переворота». Вообще-то он наполовину немец и его зовут Курт Эрих Зуккерт, но после того, как на Первой мировой войне немецкие отравляющие газы чуть не уничтожили ему легкие, он окончательно выбрал солнечную итальянскую сторону, на которой и родился в 1898 году, и поменял имя. Несмотря на катастрофическую войну, Малапарте остался футуристом, но таким футуристом, который верит в дурные перспективы – поэтому он Malaparte, в отличие от Наполеона Bonaparte. Он недолго продержался на посту главного редактора туринской газеты La Stampa, куда его устроил Джованни Аньелли. Ночь за ночью он писал свою «Технику государственного переворота», а рукопись предпочел увезти в Париж, потому что боялся гнева Муссолини и его опричников.

И вот ему тридцать один год, он без работы и уже почти без гражданства, он сидит в уличных кафе Латинского квартала, в Париже он видит танец Жозефины Бейкер, молчаливого Джеймса Джойса, Пикассо с его окружением, видит всех этих немцев – писателей, журналистов, фланеров, которые так любят Париж, потому что они гораздо больше нравятся сами себе, когда выпивают в Париже первый бокал вина и гуляют вдоль Сены в мягком свете добрых фонарей. Малапарте изучает их пристально и безжалостно. Он – дамский угодник, причем очень терпеливый. Он часами сидит в засаде, как лев, в тени фасада «Кафе дю Дом», слева, последний столик у могучего платана. Там он культивирует свой образ загадочного итальянского аристократа, заказывает только черный кофе и абсент, своим сверлящим взглядом он буквально раздевает людей на террасе, а своим слухом впитывает их разговоры. Здесь, в Париже начала тридцатых годов, когда этот город наконец-то не переживает никаких исторических катаклизмов и дышит полной грудью, магически притягивая и немцев, и американцев, именно здесь расположился этот элегантный германоитальянец, стремящийся понять фашизм – на террасах кафе, в библиотеках, в газетных статьях. И написать об эстетике государственного переворота так, как будто это исключительно вопрос формы. Его книга выходит весной 1931 года только на французском, и в ней он пророчит, что Гитлер придет к власти не в форме переворота, а в результате парламентского компромисса, станет «диктатором по недоразумению», как он это называет. Немцы, с которыми он обсуждает этот свой тезис на теплых парижских террасах, считают его сумасшедшим. Они не понимают, что его книга – о защите свободы. И не понимают, что Малапарте разглядел в отношении Гитлера к немцам проблему половой дезориентации: «На самом деле у Гитлера очень женственный характер: в его уме, его амбициях, даже в его воле нет ничего мужского. Как и все диктаторы, Гитлер любит только тех, кого может презирать. Германии достался Гитлер – диктатор с душой мстительной женщины»[44]44
  Цит. по: Малапарте К. Техника государственного переворота / Пер. Н. Кулиш. М.: Аграф, 1998.


[Закрыть]. В Париже и немцы, и французы только качают головами, читая такие строки. Им всем кажется, что Германия заслуживает другую женщину, а не ту, что увидел в своих кошмарных фантазиях этот странный итальянец.

* * *

На открытии бара для мужчин «Pan-Palais» на Шиффбауэрдамм («пятьдесят настольных телефонов, оркестр для танцев и исключительно солидные цены») Густаф Грюндгенс появляется со своим новым другом Карлом Форхтом, бывшим любовником Клауса Манна. Грюндгенс сегодня пришел в смокинге, Форхт – в вечернем платье. Сейчас они вместе живут в квартире Грюндгенса на Бредтшнайдер-Штрассе, 12, вместе с овчаркой Грюндгенса и его слугой Вилли, который терпеливо проверяет, как Грюндгенс выучил свои роли, пока Форхт принимает душ или долго спит по утрам.

* * *

После открытия «Pan-Palais» Магнус Хиршфельд, руководитель берлинского института сексологии, отправляется с лекциями в мировое турне, он хочет просвещать людей относительно гомосексуализма и «промежуточных стадий сексуальности», как он это называет. Он выступает с лекциями и проводит исследования в России, в Америке и в Азии. В Шанхае он в 1931 году знакомится с двадцатитрехлетним студентом-медиком Ли Сиу Тхоном и влюбляется в ослепительно-красивого китайца с изысканными манерами. С этого момента Ли Сиу Тхон ни на один день не расстанется с Хиршфельдом. А сам Хиршфельд, еще с двадцатых годов объект ненависти национал-социалистов, после своего путешествия больше никогда не вернется в Германию.

* * *

Эрих Мария Ремарк в 1931 году больше всех любит Рут Альбу. Она актриса, начитанная красавица девятнадцати лет, а еще жена сына Артура Шницлера. Но она на всех парусах уходит к Ремарку, ведь он «был любовью всей моей жизни, – как она потом скажет, – я думала, что уже никогда не смогу любить кого-то другого». Для Ремарка же эта любовь имеет далеко идущие последствия – она приводит его к искусству. И в Аскону[45]45
  Ascona (итал.) – городок и коммуна в Швейцарии, в кантоне Тичино, на озере Лаго-Маджоре.


[Закрыть]. То есть к двум главным новым увлечениям. Рут Альбу знакомит его с арт-дилером Вальтером Файльхенфельдтом, через которого он за очень короткое время приобретает большую коллекцию французского искусства: картины Дега, Сезанна, Тулуз-Лотрека и Ренуара, произведения величайших художников заклятого врага, причем на деньги от продажи романа, описывающего те бедствия, которые принесла французам война. Для Рут Альбу было нелегко сблизиться с Ремарком, потому что немыслимый успех книги превратил его в пугливого отшельника. После развода с Юттой Цамбоной в 1930 году он съехал с общей квартиры и поселился в просторном номере гостиницы «Majestic», где, как пишет Альбу, кутается «в свое одиночество, как в элегантный кашемировый свитер». И, к сожалению, всё больше пьет, даже когда ездит поработать в родной Оснабрюк с единственным попутчиком – своей собакой Билли. Но Рут Альбу удается освободить Ремарка от депрессии и снобизма. Как? С помощью своей беззаботности. И с помощью поездки в Тичино в конце теплого, сияющего августа 1931 года. Ремарк напуган запретом «На Западном фронте без перемен» и погромами СА в кинотеатрах, он ищет возможности элегантно смыться из Германии. В Порто-Ронко в Тичино, на берегу Лаго-Маджоре в нескольких километрах от Асконы, то есть на самом южном краешке Швейцарии, Ремарк и Альбу удачно находят виллу своей мечты «Casa Monte Tabor». Ярким летним днем они просто свернули на своей «лянче» с автострады, ведущей в Италию, вниз к озеру. Там они видят сначала Монте-Верита[46]46
  Monte Verità (итал.) – небольшой холм в Асконе. В конце XIX века учительница музыки Ида Хофман и сын магната из Антверпена Генри Эдековен с друзьями купили этот холм и основали колонию для тех, кто стремится к истине. Отсюда название Монте-Верита – гора истины. Позднее здесь жили приверженцы Карла Дифенбаха, одного из основателей движения «Лебенсреформ», предтечи хиппи.


[Закрыть], легендарный холм свободного танца и свободных мыслей, а потом тот самый дом с заколоченными окнами, таинственный, прямо у озера. Они спрашивают людей на площади, спрашивают цирюльника, и вот они уже знают, кто продает дом. Они едут к продавцу, и в тот же вечер Ремарк со швейцарским маклером скрепляют рукопожатием сделку. Божий промысел. Раньше вилла принадлежала художнику Арнольду Бёклину – и вид отсюда на два острова Бриссаго вдохновил его на написание легендарной картины «Остров мертвых». Именно здесь Эрих Мария Ремарк хочет начать наслаждаться жизнью – за 80 000 франков брутто. Он просит двух своих женщин, бывшую жену Ютту Цамбону и новую возлюбленную Рут Альбу, привести дом в пригодное для проживания состояние, и они покупают белье и мебель, пока Ремарк едет в Берлин и идет в банк. Осенью 1931 года еще можно без особых проблем перевести все свои средства с немецкого счета на швейцарский – в этом ему помогает третья подруга, его администратор и бывшая любовница Бригитта Нойнер. Приятно видеть, что все женщины подолгу сохраняли с этим человеком хорошие отношения.

* * *

Теперь Пикассо культивирует двойную жизнь на высшем уровне. Он продал очень много картин и сложил все деньги в дальнем чулане своей квартиры, так что биржевой крах его не беспокоит. Пикассо даже извлекает из него пользу, он покупает у обанкротившегося владельца роскошный, просторный замок Буажелу в Нормандии – три этажа, бесконечные анфилады, зеленые ставни на окнах. А еще великолепный парк, в котором он может предаваться своей новой страсти – скульптурам. Но самое главное – ему больше не нужно, как раньше, каждое лето тащить в Париж весь свой урожай, все холсты, краски, блокноты. В этом дворце можно всё оставлять – а хозяин только иногда ездит в Париж к жене и ребенку. На неделе он делает хозяйкой дворца свою возлюбленную Марию-Терезу Вальтер. Только раз в две недели, когда Ольга и Пауло приезжают к папе во дворец и устраиваются семейные выходные с гостями, крюшоном и костром, его муза отбывает на пару дней в Париж, к маме и сестрам. Хорошая постановка лучше, чем верность. В принципе, все объекты и скульптуры, созданные в Буажелу, – это образы Марии-Терезы. Ее стройное, статуеподобное тело, ее римский профиль вдохновляют Пикассо на великое множество абстрактных и конкретных тел, которые он расставляет по всему парку. Да что там, именно ее тень, увиденная им когда-то на пляже в Динаре, вдохновила его на создание всех этих скульптур. Эта тень нужна ему и сейчас. Когда летом 1930 и 1931 годов он едет с Ольгой и сыном на Ривьеру, в Жуан-ле-Пен, Мария-Тереза живет в пансионе на соседней улице и загорает, пока не позовет ее господин, ее мастер. Она очень хорошо умеет ждать. Она знает, что ее время придет. Сегодня утром Пикассо написал ей: «Я вижу тебя перед собой, мой прекрасный пейзаж, и я не устаю наблюдать за тобой, распростертой на песке, моя дорогая, я люблю тебя».

* * *

В 1931 году Эрих Кестнер пишет новый роман. Он должен был называться «Путь к волкам» и описывать нравы Берлина, но издательство заупрямилось из-за названия и из-за некоторых описаний упадка нравов. В итоге роман вышел под названием «Фабиан». С подзаголовком – «История одного моралиста». На самом деле это история самого Кестнера: всё на своих местах – герой, не оправившийся от первой любви и болезненно привязанный к матери, забывает отца и бесцельно странствует по кроватям, по неистовому, безличному, мчащемуся вперед Берлину, этому современному «Содому и Гоморре». Это точный диагноз эмоциям этого времени, напитанный глубоким отчаянием и злободневными шутками. Пресса в восторге, выходят хвалебные рецензии ведущих критиков и авторов – Германа Кестена, Альфреда Канторовица, Ганса Фаллады, Германа Гессе. (К слову, в эти годы не было более точного литературного критика, чем Гессе, а еще отметим в скобках, что можно только подивиться качеству упомянутых рецензий – и тому, как Веймарская республика на примере «Фабиана» болезненно осознаёт свой скорый конец. Мы видим это в блестящих статьях тех авторов-евреев, которых через считаные месяцы навсегда изгонят из Германии.) Но у Кестнера не получается наслаждаться успехом своего бестселлера. В результате бурных любовных похождений он подхватил триппер. Как следствие – его сексуальная жизнь вынужденно останавливается с июля по декабрь 1931 года. Каждую неделю он ходит к Эрнсту Кону, врачу-венерологу. Тот применяет препараты из серебра, сульфонамиды и даже экспериментирует с электрическим током. Малоприятные процедуры. «Мне хочется разрубить комод», – пишет он матери. Она – единственная женщина, которой он рассказывает о своей болезни. В письмах он вдается во все анатомические подробности. А остальным – ни слова. Гневные тирады его главного героя, «моралиста» Фабиана, который красноречиво возмущается упадком нравов в столице, приобрели бы странный смысл, если бы стало известно, что у автора книги триппер.

* * *

В 1931 году выходит продолжение «На Западном фронте без перемен» Эриха Марии Ремарка. В нем рассказывается о невзгодах солдат, вернувшихся с войны, – им казалось, что в Германии всё осталось нетронутым, но на самом деле всё изменилось. Ремарк утверждает, что только женщины могли тогда восстановить психическое здоровье мужчин – но не захотели. Потому что чувствовали, что история приготовила для них новые задачи. А еще потому, что им надоело жертвовать собой и восторгаться «героями», которых они считали нарциссами или слабаками. А еще они обнаружили, что могут со всем справляться сами. В романе «Возвращение» Ремарк показывает, что после подобной войны уже нет пути назад.

В такой неприятной ситуации многие пытались найти спасение в браке, пользуясь обручальным кольцом как спасательным кругом. Маргарет Голдсмит пишет в 1931 году в своей книге «Пейшенс проходит» о мужчинах, разрушенных войной, голодавших и теперь переедающих, которые в двадцатые годы в Берлине на танцах уже после первого танца, не дожидаясь, пока затихнет музыка, предлагали женщинам выйти за них замуж, хотя сами только что узнали, как их зовут. Их потерянность порождала невероятную настойчивость, а из предчувствия, что за миновавшей войной может сразу начаться следующая, вытекало чувство, что нельзя терять времени. Эрих Мария Ремарк описывает это в «Возвращении»: «А жениться он хотел потому, что после войны не мог найти себя, потому что он боялся самого себя и своих воспоминаний, потому что он искал какой-нибудь опоры».

* * *

Да, Эрих Мария Ремарк тогда очень хорошо смотрелся бы рядом с Марлен Дитрих, но она всё еще в Голливуде. У нее там и своих проблем хватает. В мае 1931 года она вернулась в Америку, уже с дочерью Марией, и ее не волнует, что из-за этого побледнеет ее образ femme fatale, в котором ее представляют голливудские киностудии. Контракт со студией Paramount даже требует от нее никогда не афишировать себя как мать.

Возможно, Марлен Дитрих надеется, что ее соперница Риза фон Штернберг, которая всё еще борется за любовь мужа, оставит ее в покое, если проклятая Лола-Лола будет появляться на студии с дочерью. Йозеф фон Штернберг встречает свою пассию сюрпризом: он подыскал для нее идеальный дом, на лучшей улице в Беверли-Хиллз, Норт-Роксбери-Драйв, 882, с роскошной обстановкой и высоким забором, защищающим от посторонних взглядов. С мая 1931 года Марлен Дитрих, ее экономка и шестилетняя Мария живут в этом доме. И вместе с ними, как правило, Йозеф фон Штернберг. Ночью перед виллой стоят бок о бок их «роллс-ройсы» – его глубоко-синий и ее серый. В этом мае Марлен Дитрих дарит Штернбергу свою фотографию из «Голубого ангела». С обратной стороны – подпись зелеными чернилами: «Моему создателю от его создания». В ответ он дарит ей свою фотографию – пальто из верблюжьей шерсти, гамаши, посох, подкрученные усы, острый взгляд и надпись: «Моей Марлен, кто я без тебя?»

Май и июнь 1931 года – время безоблачного счастья для обоих. Днем они вместе снимают кино, вечером вместе готовят ужин – создатель, создание и дочь создания.

Отец этой дочери Руди после отъезда матери перебрался со своей возлюбленной Тамарой в Париж, Штернберг устроил его там на работу в европейском подразделении «Парамаунта». Руди даже хочет продать их любимую квартиру на Кайзер-Аллее, 54 (сейчас это Бундес-Аллее), но Марлен Дитрих против, ей категорически не нравится, когда другие что-то решают за нее. Более того: Руди срочно нужен ей в Голливуде. Как средство пропаганды. Потому что Риза фон Штернберг не желает терпеть, чтобы ее муж поддерживал чуть ли не семейные отношения с Дитрих, и подает на него в суд за дискредитацию – и на Дитрих тоже. «Парамаунт» тревожится, им не нужна плохая пресса, им нужна безупречная звезда и режиссер, сосредоточенный на работе.