Текст книги "Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши"

Итак, через девять месяцев после свадьбы Жак и беременная Нелли прибыли в Америку с десятилетней Дороти. Шел сентябрь 1913 года; Жаку предстояло составить представление о нью-йоркском бизнесе, прежде чем весной они все вернутся в Европу. После недолгого пребывания в Plaza семья переехала в арендованный дом номер 131 по Восточной семьдесят первой улице. Нелли ценила близость со своими старыми друзьями, а для Жака была приятной двадцатиминутная прогулка по восточной стороне Центрального парка до магазина на Пятой авеню. Он начал с того, что в ноябре организовал еще одну выставку на индийскую тематику.

Это был счастливый период. Первая дочь Жака и Нелли, Жаклин, родилась всего через несколько недель после их приезда – в начале октября. Альфред не мог скрыть своего разочарования в еще одной девочке; прошло уже тринадцать лет с тех пор, как у него родилась первая внучка, и до сих пор нет внуков, продолжащих имя Картье. Но Жаку было все равно. С момента рождения он обожал свою маленькую дочку – тезку. По мере взросления Жаклин становилась трудноуправляемой и упрямой, часто доводя мать до отчаяния. Жак проявлял чудеса терпения. Когда жена приходила в ярость, он спокойно выслушивал ее точку зрения, затем обсуждал проблему. Он был единственным, кто действительно понимал ее, и дочь обожала его.

К марту семья настолько привыкла к жизни в Америке, что собиралась принять предложение Пьера остаться там подольше. Сначала Нелли хотела вернуться во Францию, чтобы быть ближе к больному отцу, но после того, как в феврале он скончался, она больше не чувствовала тяги к дому. Нелли нашла неподалеку дом, выставленный на продажу, – на северной стороне шестьдесят девятой улицы, к западу от Мэдисон-авеню. Жак уже собирался подписать бумаги, но его остановило письмо из Франции. Война выглядела все более вероятной. Братья советовали им как можно быстрее вернуться во Францию.

От тиар до траншей

Из трех братьев Картье Жак был единственным, кто сражался на фронте. Пока Пьер разъезжал со своим командиром по Шербуру, а Луи водил дружбу с правительством в Бордо, Жак был офицером кавалерии. Братья были в ярости из-за того, что он рисковал жизнью: «Иди и подай заявление в Лозанну на работу, не связанную непосредственно с войной!» – приказал Луи, но Жак отказался, считая своим долгом быть плечом к плечу с соотечественниками. Это был один из немногих случаев, когда он не ставил желания братьев выше собственных. Даже когда его давний клиент и друг, премьер-министр Асквит, написал ему с Даунинг-стрит, предлагая место в Англии, он отказался из соображений патриотизма. На Пьера это не произвело впечатления: «Луи рассказал мне о предложении, которое ты получил от мистера Асквита занять любое место в английской военной кампании. Ты, кажется, отверг его, не приняв во внимание множество преимуществ, главное – твое здоровье. Я понимаю и восхищаюсь твоим патриотизмом – однако, учитывая твое здоровье и обязанности в отношении семьи, думаю, тебе следует пересмотреть свое решение».

Пьер был не единственным, кто беспокоился о здоровье Жака. За несколько недель, предшествовавших войне, Нелли заметила, что муж худеет, сильно кашляет и выглядит измученным. Жак все скрывал. Он не хотел, чтобы жена волновалась, особенно в таком состоянии. В августе 1914 года, за несколько дней до того, как он присоединился к своему полку в Люсоне, Нелли поделилась с ним подозрениями, что, возможно, снова беременна. Это было горько-сладкое известие: радость ожидания еще одного ребенка смешивалась со страхом за будущее. Поэтому Жак продемонстрировал храбрость, несмотря на боль в груди, достал армейскую форму и поцеловал Нелли, Дороти и маленькую Жаклин на прощанье – с обещаниями писать и заверениями, что скоро они увидятся.

Но он так и не добрался до фронта. Как только прибыл в западный город Люсон, начал кашлять кровью. Врач импровизированного армейского госпиталя заподозрил туберкулез. Болезнь была заразной и зачастую смертельной; Жака, возможно, придется поместить в карантин. Вероятно, он уже некоторое время был носителем болезни – возможно, после поездки в Индию. Он никогда не смог бы получить справку о непригодности для участия в боевых действиях, поскольку проверка солдат на туберкулез в Первую мировую войну опиралась на осмотр грудной клетки, а не на рентген, который стали использовать позже. Болезнь оставалась незамеченной в тысячах людей, которые, сами того не ведая, ее распространяли.

Жак был готов отдать свою жизнь в бою, но никак не собирался умирать в карантинном отделении армейского госпиталя. Он написал частному врачу в Женеву, доктору Андре, описывая свои симптомы и прося совета, как выздороветь как можно быстрее. Врач ответил, что Жак должен немедленно отправиться в горы Швейцарии, где персонал больницы обучен диагностике и лечению легочных заболеваний, а высота над уровнем моря помогает дышать.

Так через месяц после отъезда из Парижа по призыву в армию Жак оказался в госпитале в Арозе, Швейцария. И только в этот момент он написал жене, чтобы сообщить эту новость. Из ее ежедневных писем он знал, что она борется: «Я должна попытаться избавиться от черной полосы. О Жак, дорогой мой, как я считаю дни!.. Не прошло и месяца, как ты все еще был со мной… Ты не думаешь о том, что могло бы быть?»

Не желая усугублять ее бремя, он старался сохранять бодрость в письмах, признавая, что находится в Арозе из-за заболевания легких, но преуменьшая серьезность положения. С братьями Жак был более откровенен, признав, что ему «грустно». «Бедный старина Жак! – ответил Луи. – Муки, которые ты претерпел из-за своего патриотизма!» Но Жак не нуждался в сочувствии. Он хотел вылечиться и вернуться на фронт. Пьер писал ему со смесью нежности и раздражения. Он не мог понять, как младший брат рисковал жизнью, когда его ждало семейное дело: «Ты ошибаешься, когда говоришь, что не являешься незаменимым в Доме. Ты самый молодой и не имеешь права отказываться от работы, для которой предназначен. Теперь ты должен сосредоточиться на восстановлении. У нас впереди много прекрасных дней, чтобы жить вместе. Даже после того, как рабочая жизнь закончится, останутся дни для того, чтобы наслаждаться Средиземным морем и игрой в гольф! Жак, я рассчитываю на тебя и нуждаюсь в тебе – со всей моей братской любовью».

В начале 1915 года Жак начал пятый месяц лечения в Швейцарии. Никто, кроме близких родственников, не знал, что он там. Туберкулез был своего рода клеймом, и братья не хотели слухов о том, что молодой мсье Картье борется за жизнь. Тем временем Нелли, находившаяся более чем в тысяче километров оттуда, в относительной безопасности загородного дома, построенного ее отцом в приморском городке Ульгейт, вступила в последнюю стадию беременности. Врачи советовали отдохнуть, и Нелли не понимала, почему бы им не сделать это вместе. Она предложила присоединиться к Жаку в Арозе и родить ребенка там. Здесь безопаснее, чем во Франции, рассуждала она, а ей невыносимо находиться в разлуке со своим «Мсье дорогушей». Жак согласился. Братья, опасавшиеся, что визит Нелли помешает его выздоровлению, были против.

Луи, в свойственной ему сдержанной и интеллигентной манере, писал Нелли и Жаку, используя разные тактики, чтобы попытаться отговорить каждого из них от выполнения «плана Арозы». «Я рад, что ты поправляешься, – писал он из Бордо, – но не проси Нелли приехать в Швейцарию… Для нее было бы гораздо лучше остаться в Ульгейте, откуда она могла бы сбежать, если понадобится… Я знаю, как тяжело быть разлученным с семьей, но не искушай судьбу: Нелли в безопасности лишь там, где она сейчас».

Луи взывал к здравому смыслу Нелли, говоря, что если бы она действительно любила мужа, то дала бы ему спокойно выздороветь: «Я постоянно общаюсь с Жаком… ему лучше, но он еще далек от исцеления. Не забывайте, что хотя он и благороден, его положение необычно, поэтому мы просим его не играть с Богом. Я знаю тебя, Нелли, ты умна и уравновешенна; ты поймешь, как серьезно нужно относиться к здоровью Жака и к вашей безопасности».

В конце концов Нелли вызвали на семейный совет с Альфредом и Луи в Париже, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Она стояла на своем и в конце концов получила их благословение на поездку к Жаку, при одном условии. Семья боялась, что сплетники, услышав о том, что Жак проводит время в Швейцарии с женой, могут подумать, что он уклоняется от участия в военных действиях. Поэтому он должен получить официальное письменное подтверждение очевидного: «что ты не в состоянии вернуться в армию и не был в состоянии путешествовать во время мобилизации». Выполнив это условие, Луи помог Нелли организовать поездку через охваченную войной Францию в Швейцарию. Жак забронировал ей номер в отеле «Александра» в Арозе; именно здесь, в начале марта 1915 года, всего через несколько недель после приезда, она родила их второго ребенка, Алису. «Все еще жду внука, уже 15 лет!» – разочарованно телеграфировал Альфред.

В бой

Жак недолго наслаждался новорожденной дочерью и близостью семьи. Достаточно окрепший, чтобы выписаться из клиники, он телеграфировал командиру, что скоро сможет присоединиться к полку в Эльзасе.

Было решено, что Нелли и дети отправятся в прибрежную деревушку Сен-Жан-де-Люз на юго-западе Франции, где, надеялся Жак, качество жизни во время войны будет лучше, чем в больших городах. Когда супруги снова расстались, Эльма сочувственно написала Нелли: «За это [чувство долга] я люблю его еще больше, но сочувствую тебе, Нелли, из-за твоего одиночества; жаль, что не могу быть рядом, чтобы обнять тебя и выразить сочувствие».

Как оказалось, время Жака на фронте было недолгим. Всего через несколько дней после того, как он занял место в окопах под Верденом в марте 1915 года, его полк подвергся ужасной атаке: горчичный газ сопровождался разрывом вражеских снарядов. Жак был одним из выживших, но его и без того слабые легкие с трудом справлялись, и он не мог продолжать сражаться. Его отправили в армейский госпиталь в Люсоне, где врач опасался возобновления туберкулеза и приказал ему отдыхать. Пройдет целых три месяца, прежде чем он будет признан достаточно здоровым, чтобы вернуться в полк.

Прикованный к больничной койке во второй раз за время войны, Жак вкладывал в работу те немногие силы, что оставались. Он писал тем, кто отвечал за филиалы на Нью-Бонд-стрит и Пятой авеню, спрашивая о новостях. «Дела идут очень плохо, – последовал ответ от продавца из-за Атлантики. – В Нью-Йорке все жалуются. Люди приходят только ради ремонта украшений». Многие письма, которые он получал, были от Пьера, который неоднократно подчеркивал, как сильно он нуждался в помощи младшего брата после войны: «У меня нет никаких секретов от тебя – ты знаешь, как работает парижский дом, американский должен быть продолжением. Развитие Cartier в Америке будет твоей работой, ты понимаешь огромную важность завоевания этой страны. Это вопрос жизни и смерти для нас».

Из Лондона Артур Фрейзер сообщил ему о делах в Мейфэре: «После объявления войны все пошло наперекосяк, но теперь – гладко». В результате мобилизации Cartier на Нью-Бонд-стрит потерял много людей, оказавшихся как во французской, так и в английской армиях, и продажи ювелирных изделий были бы в полном застое, «если бы не американцы, застрявшие в Лондоне в ожидании отправки домой». С тех пор многие уехали, и дела шли неважно. Клиенты почти ничего не покупали, те, кто покупал до войны в рассрочку, еще не расплатились. Нэнси Астор, известная своими «сокровищами Али-Бабы», попросила Cartier вставить исторический 55,23-каратный бриллиант «Санси» в тиару всего за год до начала войны. Это был крупный и престижный заказ (шестьдесят пять лет спустя бриллиант «Санси» был продан Лувру за миллион долларов), но далеко не единственный. «Когда она была разодета в пух и прах для какого-нибудь торжества, – вспоминала горничная, – то поворачивалась ко мне и спрашивала: «Как я выгляжу, Роза?» – Быстрый, как вспышка, ответ пришел ко мне: «Cartier, миледи!» И все же, к сожалению, как объяснил Фрейзер Жаку, банк не пожелал обналичить последний крупный чек миссис Астор в условиях экономической неопределенности. Жак предложил отправить чек в Америку в надежде, что там он будет оплачен.

Иногда Жак писал клиентам напрямую. Марго Асквит, жена премьер-министра, была одной из немногих, кто ответил: «Спасибо за вашу любезную телеграмму. К сожалению, один из моих сыновей нездоров, и я живу в постоянном страхе, что другого убьют во Фландрии. Вы должны подумать о каком-нибудь красивом простом ордене или медали в память об этой ужасной войне, которые мужчины и женщины могли бы носить на цепочках для часов». Она закончила это письмо постскриптумом: «Я благодарна Вам за корректировку моего счета. Мне очень тяжело, и это помогло».

До того, как в 1908 году премьер-министром стал Г. Х. Асквит, его семья жила в огромном доме на Кавендиш-сквер, где было четырнадцать слуг. В течение следующих двух десятилетий, вовсе не из-за Марго и ее трат, их финансовое положение ухудшилось настолько, что она была вынуждена заложить свой жемчуг. Позже все наладится, но она никогда не забудет доброту, которую Жак проявил к ней в трудные времена; с годами они станут близкими друзьями.

К июню 1915 года Жак достаточно оправился, чтобы выйти из больничной палаты и осмотреть город: «Ты взволновал Эльму длинным письмом о вашей жизни в Люсоне, мы любим слушать об этом», – писал Пьер. В следующем месяце он получил «чистую» справку о состоянии здоровья, которую так долго ждал, и вернулся в полк. Драгуны, все еще находившиеся в Эльзасе на Западном фронте, были ответственны за опасную работу по захвату траншей Бернхаупта и сопротивлению атакам противника на близлежащий город Бельфор.

Жарким летом Жак занял свое место на передовой, а к осени полк переместился в Шампань, чтобы сыграть свою роль в лесной битве при Тру Брико. Хотя они проявили похвальное мужество, и Жак получил Военный крест за храбрость в бою, прорвать оборону врага так и не удалось.

В течение следующего года Жак прошел подготовку на атлантическом побережье и сражался в Люсоне, Лотарингии и Вердене. Но его мысли были заняты и бизнесом. Проезжая через Реймс и осматривая большой собор, который теперь лежал в руинах после того, как взрывы и пожар уничтожили его в 1914 году, он писал старшему брату: «Дорогой Луи, я думаю, тебе следует послать кого-нибудь в Реймс, чтобы купить все витражи собора. Кроме маленьких осколков, которые могли бы содержать узнаваемый сюжет: голова ангела или святого – эти кусочки имеют прекрасные цвета и могли бы стать привлекательными украшениями, которые американцы хватали бы после войны. Архиепископ или священник могут продать их напрямую. Кусочки стекла можно было бы вставить в украшения – поскольку это особый случай, не думаю, что нам придется беспокоиться о том, что они слишком просты. А ты как думаешь?» Эта идея повторного использования красивых символических предметов (иногда совершенно не связанных с драгоценностями) останется особенностью творческого почерка Cartier. Осколки витражного стекла попадут в ювелирные изделия, сделанные в 1920-х годах.

Летом 1916 года Жак был произведен в лейтенанты и командовал отрядом из двадцати всадников и нескольких автомобилей. После четырехмесячного отпуска в 1917-м, во время которого было отпраздновано его тридцатидвухлетие с семьей в Сен-Жан-де-Люз, он вернулся на Западный фронт еще на год. А затем, в мае 1918 года, к большому облегчению семьи, Жак оставил фронт, получив престижную должность военного преподавателя в Сомюре. Знаменитая городская школа верховой езды была преобразована американцами в Сомюрскую полевую артиллерийскую школу. Жак, свободно владевший английским, опытный в бою и искусный в верховой езде, был назначен армейским инструктором по верховой езде для американских солдат. Это было относительно безопасное и удобное место для жизни, и Нелли с детьми присоединились к нему.

Жак с дочерьми в Сомюре, 1918 год. Нелли – на заднем плане

Воссоединившись в доме, который Нелли снимала на Лиможской набережной в Сомюре, семья была снова счастлива. А для Жака обучение американской армии оказалось неожиданно полезным. «Мы говорили, – писали ему Пьер и Эльма, – что даже если бы ты последовал своему первому призванию – церкви, оно не принесло бы тебе столько пользы и интереса, сколько ты нашел в «гражданской» жизни». В свободное время Жак без устали играл со своими девочками, которые представляли себе, что они его капитаны в армии. Палки, собранные в саду, стали воображаемым оружием. Иногда он просто сидел с Нелли в тени маленькой армейской палатки в тишине. Она вязала, он изучал армейские бумаги или читал. Война еще не закончилась, но худшее было позади. После травм последних нескольких лет пребывание в Сомюре было периодом спокойного отдыха.

Новая глава

Жарким июльским днем 1919 года недавно демобилизованный Жак с тревогой ждал в саду семейного дома Сен-Жан-де-Люз. Наверху рожала его жена. Очень скоро он узнает, родили ли они единственного наследника Картье по мужской линии или еще одну дочь. В любом случае, он счастлив. Месяцем ранее был подписан Версальский мирный договор, ознаменовавший формальное окончание войны. Выйти из нее живым было благословением, и он считал, что обязан этим своим соотечественникам.

Из разговоров с Жан-Жаком Картье

Мой отец рисовал картину в саду Кампосены, когда я родился. Медсестра выбежала из комнаты матери, чтобы сказать ему, что я появился на свет, но он попросил разрешения еще несколько минут посидеть у мольберта, прежде чем подняться наверх. Свет, видите ли, вот-вот должен был измениться, и он хотел поймать его. В конце концов, я был третьим ребенком, и он уже знал, чего ожидать… Я даже не представляю, какое впечатление это произвело на мою мать! Но понимаю, что нужно было поймать свет. Я думаю, что поступил бы точно так же.

Жак и Нелли назвали сына Жан-Жаком. Посыпались телеграммы. Луи был в восторге: «Наконец-то мальчик! – писал Пьер из Парижа. – Эльма, отец и я в восторге от ваших новостей – передай Нелли мою любовь, надо бы написать новости в светской колонке». Даже конкурирующие фирмы вроде Van Cleef & Arpels прислали письменные поздравления Жаку и Нелли с новым наследником, продолжающим династию Cartier.

Двумя неделями ранее Жак с одобрения братьев поручил мистеру Фрейзеру, ныне управляющему лондонским отделением, подать заявку на создание отдельной британской компании Cartier. До тех пор салон Cartier в Мэйфэре был частью более крупной парижской фирмы, но летом 1919 года Cartier Ltd. был создан «для того, чтобы взять на себя работу ювелиров, золотых и серебряных дел мастеров, а также часовщиков, которую теперь ведут Луи Жозеф Картье и Пьер-Камиль Картье на 175/6 Нью-Бонд-стрит».

Опыт Жака за последние несколько лет изменил его – как лично, так и в глазах семьи. Через Индию, Персидский залив, Париж, Лондон и Нью-Йорк он доказал, что может крепко стоять на ногах: собирая выгодных клиентов, поставляя высококачественные драгоценные камни и управляя эффективной командой. Его поездки за границу дали ему уверенность в собственном творческом потенциале. Даже Луи, известный своей требовательностью, вынужден был признать, что великолепные идеи младшего брата, вдохновленные Индией, были продуктивными. А потом началась война. Хотя Луи и Пьер агитировали Жака избегать фронта, они были счастливы сообщить клиентам, что их младший брат награжден престижным Военным крестом за храбрость. Репутация была важна; репутация Жака была безупречна.

И все же, несмотря на его успехи, и после лоббирования создания Cartier Ltd. должно было пройти некоторое время, прежде чем Жак получит такую же долю в семейной фирме, как братья. В 1919 году лондонский бизнес, хотя и был официально отделен от парижского, по-прежнему контролировался и принадлежал Луи и Пьеру; Жак был лишь одним из пяти директоров. Эта ситуация в конечном счете окажется несостоятельной на фоне растущих способностей Жака и чувства несправедливости, которое испытывала его жена по поводу того, что муж недостаточно оценен; пока же он был доволен. И рад оказаться дома – в безопасности, воссоединившись с любовью своей жизни и детьми. Но мысли были заняты другим: Пьер хотел, чтобы брат вернулся в Америку. Пришло время следующего этапа.