Текст книги "Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал"

Малярия Руденко стала в Нюрнберге предметом пересудов. Тем утром Трибунал провел свое третье публичное слушание, теперь перед небольшой группой корреспондентов. Максуэлл-Файф и Покровский выступили за то, чтобы судить Бормана in absentia. Судьи согласились[444]444
  APYULS. Preliminary Hearing, Saturday, November 17, 1945, NTP. Vol. 2l. http://avalon.law.yale.edu/imt/11-17-45.asp (дата обращения 12 января 2023 года).


[Закрыть]. В середине дня Трибунал ушел на закрытое совещание, и Никитченко вновь безуспешно попытался поднять вопрос об Альфриде Круппе. Он изложил несколько оснований для отсрочки процесса: четыре страны-обвинителя еще не согласовали своих вступительных речей; психиатрическая комиссия еще не вынесла заключения о Гессе; адвокат Бормана еще не назначен, и ему потребуется время на подготовку; Руденко нужно время на выздоровление. Чуть не в последний момент он успел добавить, что отсрочка даст время на подготовку адвокату Альфрида Круппа. Западные судьи были непоколебимы. Процесс должен был начаться через три дня[445]445
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 8. Л. 69–70. Краснушкин, Сепп и Куршаков уже выдали свое заключение: они нашли, что «потеря памяти» Гесса вызвана не психической болезнью, а «истерической амнезией», которая, скорее всего, пройдет после начала процесса (NARA. RG 260. AG 773.2. B. 111. F. 12. «Протокол обследования Рудольфа Гесса», 17 ноября 1945 года).


[Закрыть].

Незадолго до полуночи с 16 на 17 ноября Никитченко сообщил Вышинскому, что утром Трибунал официально рассмотрит ходатайство Покровского об отсрочке. Никитченко ожидал отказа и предположил: возможно, ему придется объявить, что в отсутствие Руденко советская сторона не сможет участвовать в открытии процессов 20 ноября. Вышинский немедленно ответил, что Никитченко не следует такого говорить. Он должен быстро сообщить в Москву решение Трибунала и ждать дальнейших указаний[446]446
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 8. Л. 69–70.


[Закрыть].

Пока Никитченко интриговал, добиваясь отсрочки, в Москву поступали новые дурные известия о ситуации в Нюрнберге. Они исходили от Секретного отдела ТАСС – подразделения новостного агентства, занимавшегося разведкой для партии. 12 ноября советские руководители командировали в Нюрнберг для проверки готовности советской делегации юриста Аркадия Полторака, фотографа Халдея и еще несколько корреспондентов ТАСС. Эти корреспонденты подготовили отчет, который затем Секретный отдел ТАСС переслал Сталину, «четверке Политбюро», Вышинскому и другим руководителям[447]447
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 99. Л. 13–20. Полторак был юристом и писателем и впоследствии написал мемуары о Нюрнбергском процессе.


[Закрыть].

Из этого отчета советские руководители впервые узнали, что реально происходит на месте событий в Нюрнберге. Корреспонденты ТАСС сообщали, что американские власти в Нюрнберге приняли их «любезно, однако сдержанно»; их обеспечили продовольствием и жильем, но предостерегли, чтобы не ходили по городу без сопровождения. Судя по увиденному, почти все было готово к открытию МВТ. Дворец юстиции отремонтировали, и там уже работали 450 человек американского персонала. Пресс-лагерь разместили на окраине города в замке Фаберов; там же располагалось и небольшое здание для советских корреспондентов. Американские власти изумлялись тому, что Москва не занимается организационной и снабженческой подготовкой к процессу. Из стран-обвинителей только СССР ничем не снабжал пресс-лагерь, и потому в его читальне нельзя было найти газет и журналов на русском языке. Аналогично, в библиотеке, устроенной во Дворце юстиции, не было книг по советскому праву[448]448
  Там же.


[Закрыть].

Насколько корреспонденты ТАСС смогли познакомиться с доказательными материалами, те в равной степени впечатлили и встревожили их. Американцы захватили три немецких архива (Министерства иностранных дел, Верховного командования армии и Рейхсминистерства оккупированных восточных территорий). Их содержимое было распределено по разделам Обвинительного заключения. Среди этих материалов были документы с подробным изложением подготовки Германии к вторжению в СССР и меморандумы, уличающие Германию, Финляндию и Румынию в тайном сговоре для этого нападения. Были и документы, доказывающие, что нацистские вожди отдавали прямые приказы убивать советских мирных жителей и что немецкие солдаты под предлогом «войны с русскими партизанами» расстреливали всех, кого хотели. Эти и другие документы в ходе процесса потрясут мировое общественное мнение. Но большинство документов на немецком языке, советские обвинители плохо в них разбираются, и это повод для озабоченности[449]449
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 99. Л. 13–15.


[Закрыть].

Корреспонденты ТАСС также сообщили тревожные сведения о допросах подсудимых и свидетелей в нюрнбергской тюрьме – иллюстрация того, насколько выиграли американцы от решения проводить процесс в американской зоне оккупации. Еще до прибытия советских обвинителей в Нюрнберг британцы и французы согласились поручить все допросы американским следователям; другие делегации должны были подавать свои вопросы в письменном виде через американских обвинителей. После долгих переговоров советским следователям было разрешено проводить собственные допросы, но только в присутствии американского наблюдателя с его стенографистом.

Тем временем сами американцы допросили всех подсудимых и около 200 свидетелей, в том числе несколько фельдмаршалов и генералов. Корреспонденты отметили, что этим допросам не хватало жесткости; большинство подсудимых полностью отрицали вину или настаивали, что были вынуждены исполнять приказы Гитлера. Допросчики не пытались опровергнуть эти заявления подсудимых. По словам корреспондентов ТАСС, некоторые подсудимые и свидетели даже заверяли на этих допросах, что война Германии против СССР была «превентивной» (то же сообщал и Кобулов). Свидетели генерал Вальтер Варлимонт и фельдмаршал Вальтер фон Браухич, два заключенных военачальника высшего ранга, заняли эту позицию и утверждали, что видели доказательства существования советских планов нападения на Германию. Корреспонденты добавляли, что, судя по протоколам допросов, американские и британские следователи «охотно и беспрепятственно» допускали «многословные выступления» на эту тему[450]450
  Там же. Л. 15–17.


[Закрыть].

За эту неделю в Нюрнберге корреспонденты ТАСС убедились, что защита попытается использовать суд для организации антисоветской пропагандистской кампании. Они также предсказывали, что обвиняемые и их защитники попытаются оправдать немецкие зверства против советских военнопленных и мирных жителей, утверждая, что с немцами в советском плену обращались не лучше. Непонятно было, как американцы и британцы отреагируют на такие попытки. Корреспонденты особенно опасались британцев и предполагали, что те не хотят привлекать к суду промышленников вроде Альфрида Круппа из-за экономической заинтересованности в крупных предприятиях Германии[451]451
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 99. Л. 18–19.


[Закрыть]. Словом, доклад ТАСС укрепил Москву в ее страхе перед неготовностью советской делегации – и перед двойной угрозой со стороны защиты и англо-американского альянса. Отсрочка процессов стала еще желаннее.

* * *

Пока доклад ТАСС ходил по рукам в Москве, западные обвинители советовались со своими правительствами по поводу болезни главного советского обвинителя. Они были вполне уверены, что Покровский лжет или что, по словам одного британского чиновника, малярия Руденко – «дипломатическая болезнь»[452]452
  Цит. по: Tusa А., Tusa J. Nuremberg Trial. P. 144.


[Закрыть]. Но все равно надо было как-то реагировать.

18 ноября британские, французские и американские почетные караулы в полной униформе упражнялись перед Дворцом юстиции. За этим представлением наблюдали съехавшиеся со всего мира журналисты и фотографы и гадали, начнутся ли процессы в назначенный срок[453]453
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 8. Л. 63; Allies’ Prosecutors Will Confer Today // New York Times. 1945. November 19. P. 6.


[Закрыть]. Внутри Дворца юстиции тоже кипела суета. Группа французских, британских и советских психиатров, не дождавшись американских коллег, освидетельствовала Штрайхера. Они сочли его психически здоровым (хотя и страдавшим, по их словам, «невротической одержимостью» евреями), и Трибунал утвердил заключение врачей. Трибунал также поручил Ниву найти защитника Борману[454]454
  Taylor T. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 144, 150; Neave A. On Trial at Nuremberg. P. 95.


[Закрыть].

Тем утром Покровский сообщил Руденко, что на его ходатайство об отсрочке поступили ответы французского и британского обвинителей, но не американского. Дюбост сказал, что хочет поддержать советскую позицию, но не будет выражать поддержку в письменной форме. Британцы и слышать не хотели об отсрочке. Они заверили Покровского, что Руденко не будет нужен в Нюрнберге еще почти месяц: вступительные речи Джексона, Шоукросса и Франсуа де Ментона займут в совокупности три-четыре недели. Покровский спросил Руденко, объявить ли ему, что советская делегация не сможет участвовать в открытии Нюрнбергского процесса в случае, если отсрочку не дадут. Он попросил ответить побыстрее, отметив, что планирует созвать совещание Комитета главных обвинителей на следующее утро[455]455
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 8. Л. 68.


[Закрыть].

Опять вмешался Вышинский. Он указал Покровскому «никаких заявлений до того, как будет нам сообщено решение Трибунала, не делать». Вышинский также поручил ему точно установить, сколько времени собираются потратить главные обвинители на свои вступительные речи. Казалось нелепым, что речи американцев, британцев и французов затянутся на три-четыре недели. Ранее говорилось, что каждая займет пару часов. Может, Покровский чего-то не понял? Каждая вступительная речь действительно продлится несколько дней?[456]456
  Там же.


[Закрыть]

Тем вечером Покровский сообщил Вышинскому больше информации. Да, вначале Комитет главных обвинителей решил, что вступительная речь каждого главного обвинителя займет два-три часа. Но дня четыре назад обвинители сочли, что времени потребуется гораздо больше. Покровский заявил, что уже известил Руденко о новом графике, который будет таков: сначала Джексон расскажет об «общем плане заговора», что займет два-три дня. Затем его помощники представят документы, на которые он ссылался. Следом Шоукросс выступит с речью о преступлениях против мира, которая займет целый день; затем британцы представят свои документы. Французы выступят третьими. Руденко будет последним, через три-четыре недели[457]457
  ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 391. Л. 57.


[Закрыть].

Покровский добавил, что вступительные речи будут опираться на документальные свидетельства, и разъяснил, что Джексон планирует выбирать утверждения из одного-двух абзацев Обвинительного заключения и подкреплять их «бесспорными документами». Он предложил аналогично детализировать вступительную речь Руденко, и порекомендовал включить в нее исторические сведения – например, факты нарушения Германией международных договоров. Покровский добавил, что западные обвинители считают целесообразным собрать небольшое количество свидетелей где-нибудь недалеко от Нюрнберга, например в Берлине или Париже; этих свидетелей можно будет быстро доставить в суд, если защита попытается оспорить достоверность каких-либо документов[458]458
  ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 391. Л. 58.


[Закрыть].

Наконец, Покровский попытался умерить страх Москвы перед тем, что подсудимые превратят Нюрнберг в площадку для нацистской пропаганды. Он отметил, что все обвинители хотят отнять у подсудимых возможность вовлекать суд в споры о действиях правительств союзников. Он объяснил, что именно поэтому обвинители сочли желательным поделиться друг с другом «списком вопросов, которые не должны обсуждаться на суде». Затем Покровский сообщил Вышинскому факт, по его мнению, доказывавший, что обвинители хотят в рамках этого процесса заниматься только делами подсудимых. Розенберг ходатайствовал о вызове свидетелей советских депортаций населения из Латвии, Литвы и Эстонии, но Комитет главных обвинителей ему отказал на том основании, что МВТ созван только для суда над европейскими странами Оси[459]459
  Там же.


[Закрыть]. Покровский не принял во внимание, что судьи могут иметь иное мнение.

Эти новые сведения не очень убедили Вышинского в том, что советская сторона готова к процессу. Теперь выяснилось, что Руденко предстоит еще больше поработать над вступительной речью. Кроме того, КРПОМ должна была решить, как ответить на просьбу Джексона составить список запретных тем. Получив отчет Покровского, Вышинский менее чем через тридцать минут отослал ответ. Он поручил Покровскому продолжать настаивать на отсрочке. Если большинство обвинителей проголосует против советского ходатайства об отсрочке, Покровский должен будет объявить, что ему не разрешено участвовать в процессе без Руденко и что он обязан сообщить в Москву об отказе принять его предложение. Затем, на случай если Покровский не уловит намека, Вышинский открытым текстом проговорил: Покровский должен будет пригрозить отказом участвовать в открытии процесса, но не отказываться. Вышинский добавил, что Никитченко должен следовать той же инструкции[460]460
  Там же. Л. 59.


[Закрыть].

Утром 19 ноября, всего за двадцать четыре часа до начала слушаний, Комитет главных обвинителей собрался по просьбе Покровского и Дюбоста. Помощник американского обвинителя Тейлор впоследствии вспоминал, что это совещание было особенно «напряженным и конфликтным». Дюбост отказался удалять Круппа из уголовного дела. Он представил отдельное Обвинительное заключение против Альфрида Круппа и попросил других обвинителей вместе с ним подать этот документ в Трибунал. Он также предложил подать ходатайство, чтобы дело Альфрида объединили с делом остальных обвиняемых и судили всех одновременно. Покровский поднял вопрос о болезни советского главного обвинителя и указал на то, что включение Альфрида в список подсудимых не вызовет задержки сверх той, что потребуется для выздоровления Руденко. Шоукросс выступил против любой отсрочки; но чтобы потрафить французам, он предложил публично объявить, что британцы планируют выдвинуть обвинение против Альфрида и других промышленников и судить их вторым международным трибуналом[461]461
  Taylor T. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 158–162.


[Закрыть]. Джексон отверг и предложение Дюбоста, и просьбу Покровского дождаться Руденко. Он заявил, что американский народ «крайне отрицательно» отреагирует на отсрочку в последнюю минуту и обвинит обвинителей и судей в организационной немощи[462]462
  АВПРФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 20. Д. 208. Л. 36–37.


[Закрыть].

В середине дня Трибунал вызвал обвинителей на закрытое совещание. Когда из комнаты удалили всех, кроме судей, обвинителей и переводчиков, Лоуренс поставил на обсуждение вопрос о болезни Руденко. Никитченко высказался за отсрочку, а затем слово взяли обвинители. Дюбост (который все еще надеялся выждать удобный момент, чтобы включить Альфрида в список подсудимых) заявил, что будет несправедливо продолжать без Руденко. Если русские не смогут участвовать в открытии слушаний, то не будут участвовать и французы. Шоукросс объявил, что его правительство все еще выступает против отсрочки процесса, но он не станет протестовать против советского предложения, если оно будет обнародовано и если советское правительство возьмет на себя полную ответственность за эту задержку[463]463
  LOC-RHJ. B. 95. F. 4. Robert H. Jackson (RHJ) Diary, November 19, 1945; Taylor T. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 161.


[Закрыть].

Покровский, который подозрительно отсутствовал в начале совещания, ворвался в комнату посреди этой дискуссии. Он объявил, что только что разговаривал по телефону с Москвой и узнал, что будет достаточно пятидневной отсрочки. Благодаря некоему «новому изумительному целебному средству» Руденко идет на поправку. Ему нужно только три дня отлежаться, и через пять дней он будет в Нюрнберге. (Джексон написал в дневнике, что Покровский сообщил эти новости «без малейшей улыбки»[464]464
  LOC-RHJ. B. 95. F. 4. RHJ Diary, November 19, 1945.


[Закрыть].) Покровский повторил, что Руденко не назначил никого на замену себе и просит всех дождаться его возвращения. Джексон был по-прежнему непримирим. Он пообещал публично выступить против советской просьбы об отсрочке и заметил, что в этой ситуации не может взять на себя обязанность «представлять или защищать русские интересы». Трое западных судей – Лоуренс, Биддл и французский судья де Вабр – высказались против советского ходатайства. Лоуренс раздраженно спросил Покровского, почему бы советскому правительству просто не назначить того на замену Руденко. Покровский пообещал еще раз созвониться с Москвой[465]465
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 8. Л. 74; Taylor T. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 160–161.


[Закрыть].

Тейлор впоследствии рассуждал в мемуарах, что либо Руденко был действительно болен и хотел присутствовать на открытии слушаний, либо советская делегация «сговорилась с Дюбостом устроить задержку как предлог» для включения Альфрида Круппа в список подсудимых. Он считал невероятным, чтобы нехватка времени действительно хоть в какой-то степени была причиной советских попыток оттянуть процесс[466]466
  Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 162–163.


[Закрыть]. Однако Тейлор ошибался. Именно нехватка времени была главной причиной: никто и вообразить не мог, что советская делегация настолько отстала от других. Для подготовки одной только вступительной речи советского обвинителя предстояло выполнить гигантский объем работы. Французам тоже многое нужно было сделать, но их не тормозила бюрократия в советском стиле. В сравнении с ними американцы и британцы были вполне готовы.

Вернувшись с закрытого совещания Трибунала, Покровский и Никитченко быстро известили Вышинского о событиях дня. Покровский пересказал подробности споров обвинителей и высказал мнение, что подписывать второпях подготовленное обвинение против Круппа будет не в интересах Советского Союза. Никитченко согласился: он пересказал Вышинскому приватные разговоры членов Трибунала и заключил, что попытка отсрочить процесс провалена[467]467
  АВПРФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 20. Д. 208. Л. 36–37.


[Закрыть].

Ко второй половине дня 19 ноября стало ясно, что Нюрнбергский процесс начнется в назначенный срок – с советским участием или без него. Советские руководители призвали своих представителей в Нюрнберге отказаться от тактики проволочек. В конце дня Покровский известил Трибунал, что ему доверены полномочия представлять советское обвинение, пока не приедет Руденко. Итак, он больше не будет протестовать против открытия слушаний 20 ноября, если только будут соблюдены определенные условия. Главное из них: подсудимых не должны допрашивать в суде, а их защитники не должны выступать, пока не приедет Руденко. Судьи согласились[468]468
  Там же. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 8. Л. 79; LOC-RHJ. B. 95. F. 4. RHJ Diary, November 19, 1945; Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 161–163.


[Закрыть]. Вечером 19 ноября Семёнов доложил Вышинскому, что согласие СССР начать процесс на следующий день было воспринято всеми «с большим удовлетворением»[469]469
  АВПРФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 20. Д. 208. Л. 38.


[Закрыть]. Вышинский передал это известие вверх по командной цепочке. Начали строить планы командировки Руденко и других советских сотрудников из Москвы в Германию. А Вышинскому было над чем подумать и помимо неготовности советской делегации. Джексон запросил список табуированных тем, и Вышинскому приходилось гадать, что конкретно знали западные обвинители и судьи о советско-германском сотрудничестве. Он и другие члены КРПОМ также должны были решить, какой информацией поделиться не только с Джексоном, но и с Руденко и другими членами советской делегации. Это были непростые вопросы.

Перед самым началом Нюрнбергского процесса ситуация для СССР была острой. Советский Союз вышел из войны великой державой, но его важнейшие представители почти не имели опыта в международных делах, и это было заметно. Сначала в Лондоне, потом в Берлине и далее в Нюрнберге их действия иногда выливались в комедию ошибок с переводчиками-дилетантами, исчезновением и фальшивой болезнью. Западные делегации отлично видели все проблемы советских коллег. Увидит ли их и защита? Можно ли рассчитывать, что судьи удержат слушания в рамках суда над преступлениями европейских стран Оси? Все обвинители – советские, американские, британские и французские – напряглись в ожидании.

Часть II. Обвинение

Глава 5
Начало процесса

Советскому кинорежиссеру Кармену было нелегко добраться до Нюрнберга. Утром 20 ноября он прибыл на Центральный аэродром в Москве и сел в маленький самолет, куда скоро набилось больше двадцати писателей, журналистов, художников и операторов. Самолет взлетел в ясное небо и направился в оккупированный советскими войсками Берлин. Там офицеры из Советской военной администрации в Германии встретили пассажиров и отвезли на ночлег в Карлсхорст[470]470
  РГАЛИ. Ф. 2989. Оп. 1. Д. 190. Л. 1–3.


[Закрыть].

По дороге к месту ночлега Кармен и его попутчики осмотрели Берлин. Он был мрачен – гораздо мрачнее Москвы, где радость победы облегчала работу по восстановлению. Прохожие еле волочили ноги по проспектам и выглядели сломленными и изможденными[471]471
  Там же. См. также: РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 2. Д. 243. Л. 1.


[Закрыть].

На следующий день рано утром Кармен и другие сели в самолет до Нюрнберга. Теперь погода была пасмурная, и пассажиры страдали от изнурительной болтанки. Некоторые корреспонденты пытались успокоить нервы, листая немецкую ежедневную газету «Тэглихе рундшау», где была статья о первом дне процесса. Кармен рассчитывал прибыть во Дворец юстиции пораньше, чтобы застать большую часть слушаний того дня. Но самолет несколько раз обогнул затянутый туманом Нюрнберг и повернул обратно в Берлин[472]472
  РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 2. Д. 243. Л. 1–2; Ф. 2989. Оп. 1. Д. 190. Л. 1. Газета «Тэглихе рундшау» издавалась советскими властями.


[Закрыть].

Несостоявшаяся посадка в Нюрнберге, казалось, стояла в общем ряду происшествий, имевших место у советской стороны в последнюю пару месяцев. Международный трибунал должен был стать для Советского Союза триумфом и воздаянием за пережитые невзгоды, страдания и жертвы его народа. Но он вылился в организационный кошмар. Советские руководители бились за отсрочку слушаний, а сами затягивали отправку в Нюрнберг важнейших сотрудников. Их прибытие задержала вдобавок и скверная погода, которая только укрепила у советской стороны ощущение, что ее обходят.

Кармен был не только хроникером событий – он был активным и полностью вовлеченным в них участником. Его уважали и за художественный талант, и за бесстрашие. Его хроники и документальные фильмы об испанской гражданской войне, в том числе «Мадрид в огне» 1937 года, принесли ему мировую славу[473]473
  Он снял этот фильм вместе с Борисом Макасеевым (Beevor A. The Battle for Spain: The Spanish Civil War 1936–1939. New York: Penguin, 2006. P. 249).


[Закрыть]. Последние годы он провел прикомандированным к частям Красной армии, снимая на пленку обширные разрушения, оставленные нацистскими оккупантами в Советском Союзе. Кармен побывал везде. В феврале 1943 года он заснял сдачу в плен и допрос немецкого фельдмаршала Фридриха Паулюса в Сталинграде. В июле 1944 года, засняв освобождение советскими войсками лагеря смерти Майданек в польском городе Люблин, он отправился с Красной армией далее на запад. В апреле 1945 года он задокументировал взятие Берлина и капитуляцию нацистов. А теперь Сталин направил его в Нюрнберг заснять для потомков окончательный приговор нацистскому режиму[474]474
  РГАЛИ. Ф. 2989. Оп. 1. Д. 190. Л. 31–33; Славин К. Роман Кармен: «Играю с огнем!» М.: Союз кино, 1989; Кармен Р. Но пасаран! М.: Советская Россия, 1972; Роман Кармен в воспоминаниях современников / Под ред. А. Л. Виноградовой. М.: Искусство, 1983.


[Закрыть].

Кармена сопровождали некоторые из известнейших писателей и художников СССР, которым поручили освещать Нюрнбергский процесс для советской и зарубежной публики. Это были видавшие виды люди и талантливые пропагандисты. Они вплотную видели расстрельные рвы Бабьего Яра и концлагеря; они ходили по руинам разбомбленных городов, наполненных смрадом гниющих трупов. Это придало их работам глубинную мощь. Всеволод Вишневский дебютировал как драматург сразу после большевистской революции, поставив представление «Суд над кронштадтскими мятежниками». Он остался в своем родном Ленинграде во время нацистской блокады, писал статьи для «Правды» и почти ежедневно выступал по радио для отчаявшихся жителей города. Весной 1945 года он тоже дошел с Красной армией до Берлина[475]475
  Биографию Вишневского см. во введении к его архивному фонду: РГАЛИ. Ф. 1038. Вишневский написал «Суд над кронштадтскими мятежниками» в 1921 году (Wood E. Performing Justice: Agitation Trials in Early Soviet Russia. Ithaca: Cornell University Press, 2005. P. 52–55). См. также: Trofimov L. Soviet Reporters at the Nuremberg Trial: Agenda, Attitudes, and Encounters, 1945–46 // Cahiers d’histoire. 2010. Vol. 28. № 2. P. 45–70. Среди присутствовавших были карикатуристы Михаил Куприянов, Порфирий Крылов и Николай Соколов (известные как Кукрыниксы). О Кукрыниксах см.: Windows on the War: Soviet TASS Posters at Home and Abroad, 1941–1945 / Eds P. K. Zegers, D. Druick. Chicago: Art Institute of Chicago, 2011.


[Закрыть]. Еще одним пассажиром был Борис Ефимов, проведший годы войны на фронте в роли художника-корреспондента красноармейской газеты «Красная звезда». Он иллюстрировал листовки, которые сбрасывали с советских боевых самолетов над оккупированными территориями[476]476
  Efimov B. Forced Laughter: An Exhibition of 105 Cartoons by Boris Efimov. Prague: Galerie Nova sin, 2005; Ефимов Б. Десять десятилетий: О том, что видел, пережил, запомнил. М.: Вагриус, 2000.


[Закрыть].

На следующий день погода прояснилась, и Кармена с его попутчиками наконец перевезли из Берлина в Нюрнберг (одних – самолетом, других – автомобилем). Кармен решил лететь, и на этот раз все прошло хорошо. Некий американский полковник из военной администрации США зарегистрировал новоприбывших и отвез в замок Фаберов.

Этот замок располагался в Штайне, городе в восьми километрах от Нюрнберга, и был огромным готическим зданием с высокими сводами и угловыми башнями. Ранее в нем жила аристократическая баварская семья фабрикантов, чьи заводы производили карандаши, а теперь разместился пресс-лагерь. Кармен обратил внимание на изящную мраморную лестницу и гигантскую библиотеку. Пресс-лагерь был снабжен офисами, гостиными, комнатами для машинисток и другими удобствами для более чем трехсот корреспондентов, освещавших процесс. Полковник показал советским журналистам бар и буфет, объяснил, как записаться на завтраки и ужины, а затем проводил в жилые помещения. Это был дом на замковой территории, служивший ранее, как он буднично упомянул, штаб-квартирой местного отделения НСДАП. Американцы в ожидании советских жильцов прозвали этот дом «русским дворцом». Все было вычищено и покрашено, но помещения были тесны: корреспондентам пришлось поселиться по три-четыре человека в комнате. Усталые путешественники оставили багаж и немедленно отправились во Дворец юстиции. Он располагался в двадцати минутах езды через кварталы, по большей части разрушенные до основания[477]477
  РГАЛИ. Ф. 2989. Оп. 1. Д. 190. Л. 2–6; Ф. 1038. Оп. 2. Д. 243. Л. 2–3. О пресс-лагере см. также: Polevoi B. The Final Reckoning: Nuremberg Diaries. Moscow: Progress Publishers, 1978. P. 69–70 (см. рус. оригинал: Полевой Б. Н. В конце концов. Нюрнбергские дневники. М.: Советская Россия, 1969. – Примеч. пер.).


[Закрыть].

Ил. 17. Замок Фаберов – место размещения пресс-лагеря, в Штайне к юго-западу от Нюрнберга. 1946 год. Источник: Офис Главного советника США. Фотограф: Чарльз Александр. Предоставлено Библиотекой и музеем Гарри С. Трумэна

К тому времени МВТ давно работал. Он открылся 20 ноября, в тот самый день, когда делегация советской прессы вылетела из Москвы. Председатель трибунала Лоуренс открыл слушания короткой речью на английском, синхронно переведенной на немецкий, французский и русский языки. Он объявил, что начинающийся процесс будет «уникальным в истории мировой юриспруденции», и призвал всех участников «исполнять свои обязанности без страха и пристрастия, согласно священным принципам закона и правосудия»[478]478
  APYULS. 1st Day, Tuesday, November 20, 1945, Nuremberg Trial Proceedings (NTP). Vol. 2. http://avalon.law.yale.edu/imt/11-20-45.asp (дата обращения 12 января 2023 года). См. также: Tusa A., Tusa J. The Nuremberg Trial. P. 147–150.


[Закрыть]. Эти благородные слова были хорошо приняты.

Остаток первого дня в суде зачитывали Обвинительное заключение. Максуэлл-Файф, американский заместитель главного обвинителя Олдерман и несколько младших членов французской и советской делегаций прошлись по четырем главным разделам – заговор, преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности – и вкратце сослались на доказательные материалы[479]479
  APYULS, 1st Day, Tuesday, November 20, 1945. Nuremberg Trial Proceedings (NTP). Vol. 2.


[Закрыть].

Подсудимые, которые ранее уже познакомились с Обвинительным заключением в письменной форме, наблюдали за этим со своих мест на скамье. Среди них не было главных представителей верхушки режима (Гитлер, Геббельс и Генрих Гиммлер покончили с собой в последние дни войны), но все же здесь собрали людей, обративших мир в руины. Теперь они сидели здесь согласно прежним своим рангам в нацистской иерархии и без своих мундиров и наград выглядели маленькими, старыми, заурядными людьми. В первом ряду сидели Герман Геринг, Рудольф Гесс, Иоахим фон Риббентроп, Вильгельм Кейтель, Альфред Розенберг, Ханс Франк, Вильгельм Фрик, Юлиус Штрайхер, Вальтер Функ и Яльмар Шахт. За ними располагались Карл Дёниц, Эрих Редер, Бальдур фон Ширах, Фриц Заукель, Альфред Йодль, Франц фон Папен, Артур Зейсс-Инкварт, Альберт Шпеер, Константин фон Нейрат и Ханс Фриче. Оставалось неизвестным местонахождение Мартина Бормана, поэтому его судили in absentia. Бывший начальник РСХА Эрнст фон Кальтенбруннер на первом заседании отсутствовал из-за болезни. Одни подсудимые казались апатичными, другие выдавали признаки напряжения, но остальные выглядели гораздо спокойнее, чем им полагалось быть[480]480
  О подсудимых см.: Poltorak A. The Nuremberg Epilogue. P. 44–61 (на рус.: Полторак А. И. Нюрнбергский эпилог. М.: Воениздат, 1965. – Примеч. пер.). Об открытии слушаний: Заславский Д. Германский фашизм перед судом народов // Правда. 1945. 22 ноября (перепечатано в книге: Суд истории. Репортажи с Нюрнбергского процесса / Под ред. В. Величко, Г. Н. Александрова. М.: Издательство политической литературы, 1966. С. 13–17.


[Закрыть].

Ил. 18. Обвиняемые, сидящие на скамье подсудимых в соответствии с их положением в нацистском руководстве. 1945–1946 годы. Первый ряд, слева направо: Герман Геринг, Рудольф Гесс, Иоахим фон Риббентроп, Вильгельм Кейтель, Эрнст фон Кальтенбруннер, Альфред Розенберг, Ханс Франк, Вильгельм Фрик, Юлиус Штрайхер, Вальтер Функ и Яльмар Шахт. Второй ряд: Карл Дёниц, Эрих Редер, Бальдур фон Ширах, Фриц Заукель, Альфред Йодль, Франц фон Папен, Артур Зейсс-Инкварт, Альберт Шпеер, Константин фон Нейрат и Ханс Фриче. Мартин Борман был судим in absentia. Источник: Американский мемориальный музей Холокоста. Фотограф: Чарльз Александр. Предоставлено Джеральдом (Джердом) Швабом

Из-за провала тактики проволочек главные представители советского обвинения отсутствовали в первый день слушаний. Руденко все еще был в Москве и поправлялся после своего приступа «малярии». В суде его замещали Покровский и Александров. В первый вечер Покровский послал Вышинскому телеграмму, чья краткость несла некоторое облегчение: «Первый день процесса закончен. Прочитан обвинительный акт. Никаких инцидентов не было»[481]481
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 8. Л. 77.


[Закрыть].

На самом деле один инцидент произошел, но не публично в зале суда. Защитник Геринга Отто Штамер, 71-летний судья и известный сторонник нацистов, подал в Трибунал ходатайство на четырех страницах. Он жаловался, что судьи представляют страны-победители и потому не могут быть беспристрастными. В этом ходатайстве он также оспорил правовой базис процесса, утверждая, что ни пакт Бриана – Келлога 1928 года, ни какой-либо иной международный договор довоенных лет не устанавливал уголовной ответственности за ведение «несправедливой войны», и выдвинул встречное обвинение в создании правовых норм ex post facto (с обратной силой)[482]482
  ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 8. Л. 10–13. См. также: Taylor T. The Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 166. Некоторые западные юристы разделяли это мнение. О Штамере см.: Persico J. E. Nuremberg: Infamy on Trial. New York: Penguin Books, 1994. P. 94.


[Закрыть]. На другой день Покровский послал в Москву короткое извещение о ходатайстве Штамера и объяснил, что тот просит привлечь экспертов по международному праву для оценки полномочий Трибунала судить такие дела[483]483
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 7. Л. 1.


[Закрыть]. Это было только началом борьбы защиты против МВТ.

Второй день слушаний начался с индивидуальных ответов подсудимых на выдвинутые против них обвинения. Все ответили «не виновен», а некоторые попытались воспользоваться случаем и сыграть на публику, вслед за Штамером оспорив правовой базис процесса. Геринг, всем известный как «наци № 2», попытался произнести заготовленную речь, отрицавшую юрисдикцию Трибунала, но судья Лоуренс прервал его. (Однако речь Геринга все-таки потом просочилась в прессу.) Йодль, кадровый военный, который участвовал в планировании и ведении большинства кампаний Германии во время войны, заявил: «За все, что я совершил или был вынужден совершить, моя совесть чиста перед Богом, историей и моим народом». Гесс, бывший заместитель Гитлера, с дико выпученными глазами на осунувшемся лице, просто проревел: «Nein!» Когда Лоуренс отметил, что это будет записано как «невиновен», по залу прокатился смех. Лоуренс строго приказал публике – корреспондентам, почетным гостям, дипломатам, солдатам и немногочисленным немцам – соблюдать порядок[484]484
  Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 166–167; APYULS. 2nd Day, Wednesday, November 21, 1945, NTP. Vol. 2. http://avalon.law.yale.edu/imt/11-21-45.asp (дата обращения 12 января 2023 года); Goering’s Statement // New York Times. 1945. November 22. P. 3.


[Закрыть].

Когда присяги были принесены, Джексон встал и прошагал на трибуну в привычной и уверенной манере опытного судебного юриста. Этого момента он ждал и к нему подготовился. Он поклонился судьям, оглядел зал и произнес вступительную речь от имени обвинения. Он начал: «Честь открывать первый в истории процесс по преступлениям против всеобщего мира налагает тяжелую ответственность… Тот факт, что четыре Великие Державы… удержали руку возмездия и добровольно предали своих пленных врагов законному суду, является одним из самых выдающихся примеров той дани, которую власть платит разуму». Напрямую возражая на обвинения в правосудии победителей, Джексон объявил, что огромный размах нацистской агрессии почти не оставил в мире «подлинно нейтральных государств». Победители будут судить побежденных, но постараются присудить им «справедливую и должную кару», зная, что и сами предстанут перед судом истории[485]485
  APYULS. 2nd Day, Wednesday, November 21, 1945, NTP. Vol. 2; Tusa А., Tusa J. Nuremberg Trial. P. 150–158; Gerhart E. C. America’s Advocate: Robert H. Jackson. P. 22–23 (цит. по рус. пер.: Нюрнбергский процесс. Сборник материалов в 8 т. Т. 1. М.: Юридическая литература, 1987. С. 390, 393. – Примеч. пер.).


[Закрыть].

Большую часть речи Джексон посвятил обвинению в заговоре (Раздел I), а также связал его с остальными тремя разделами. Он пообещал: обвинение докажет, что подсудимые объединились для исполнения общего плана, осуществимого только путем завоевательной войны. Все их действия, от «захвата германского государства» до физического уничтожения оппонентов и врагов, дурного обращения с военнопленными и жителями захваченных стран, по его словам, были частью этого заговора[486]486
  APYULS. 2nd Day, Wednesday, November 21, 1945, NTP. Vol. 2.


[Закрыть].

Джексон зачитал судьям отрывки из захваченных немецких документов, включая рапорты айнзацгрупп СС – мобильных эскадронов смерти, истребивших миллионы евреев, цыган и других советских граждан. В одном октябрьском отчете 1941 года айнзацгруппа А хвасталась, что успешно подстрекала «местные антисемитские силы» к еврейским погромам в Латвии, Литве и Эстонии, а затем направила против евреев собственные команды палачей. Всего за несколько недель в Латвии и Литве было убито более 105 тысяч евреев. В другом отчете говорилось о том, как «мужчин, женщин и детей запирают в амбары и сжигают заживо». Эти и другие зверства не просто бесчеловечные действия, а часть нацистского плана по уничтожению евреев; плана, за который несет личную ответственность каждый подсудимый независимо от его роли в заговоре, – обвинял Джексон. Он «не установил ни одного случая, когда какой-либо из подсудимых выступал против самой политики или стремился отменить или хотя бы изменить ее»[487]487
  APYULS. 2nd Day, Wednesday, November 21, 1945, NTP. Vol. 2 (цит. по: Нюрнбергский процесс. Т. 1. С. 417, 420. – Примеч. пер.).


[Закрыть]. Подсудимые в основном сохраняли спокойствие, но чем дальше говорил Джексон, тем более встревоженными они казались.