Текст книги "Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал"

В конце своей речи Джексон разъяснил, почему обвинение решило трактовать «агрессивную войну» как уголовное наказуемое деяние. Эта часть дела как минимум создавала прецедент – и Джексон это понимал. Этот пункт обвинения был самым рискованным, но также и самым важным в его глазах. «Цивилизация… не ждет от вас, чтобы вы сделали войны невозможными, – сказал он судьям. – Она ожидает, чтобы ваши юридические действия отдали силы международного права… на службу делу мира»[488]488
  Там же (цит. по: Нюрнбергский процесс. Т. 1. С. 452. – Примеч. пер.).


[Закрыть].

В середине дня Покровский послал еще одно сообщение в Москву, кратко изложив события дня и похвалив «ораторское мастерство» Джексона. Он был искренне впечатлен доводами Джексона о важности беспристрастного суда и прямо цитировал его речь: «Подать этим подсудимым отравленный кубок – значит, поднести его и к своим губам». Покровский предложил широко осветить речь в советской прессе[489]489
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 8. Л. 83.


[Закрыть]. В «Правде» и «Известиях» перепечатали пространные выдержки[490]490
  Речь главного обвинителя от США Джексона // Правда. 1945. 24 ноября. С. 4; Речь главного обвинителя от США Джексона // Известия. 1945. 24 ноября. С. 4.


[Закрыть].

В тот же день, когда Джексон произнес свою речь, Семёнов написал Вышинскому о проблемах снабжения, которые все еще досаждали советской делегации в Нюрнберге. Он отметил: жилья не хватает, но американские власти говорят, что «работают над этим». (Проблема жилья касалась всех делегаций: сотни машинисток, стенографов, переводчиков и корреспондентов со всего мира ютились в тесных квартирах, порой до десяти человек в комнате, и в некоторых домах, где их поселили, отсутствовали ванные комнаты и души.) Семёнов жаловался и на безвкусную еду, которой снабжали американцы. Он просил Вышинского выслать следующим рейсом в Нюрнберг советские продукты. Столовые в пресс-лагере выдавали американские офицерские пайки, но советским людям трудно было привыкнуть к овсянке на воде и тостам из белого хлеба. Жалобы на американскую пищу скоро стали постоянной темой; это был вопрос вкуса и национальной гордости[491]491
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 8. Л. 81–82. О пище см.: РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 2. Д. 243. Л. 3. О жилье см. также: Trofimov L. Soviet Reporters at the Nuremberg Trial; Feigel L. The Bitter Taste of Victory: Life, Love and Art in the Ruins of the Reich. London: Bloomsbury, 2016.


[Закрыть].

Более серьезной проблемой была ненадежность линий связи между Нюрнбергом и Москвой, из-за которой и раньше случались задержки сообщений в обоих направлениях. Семёнов предупреждал Вышинского, что, если не решить этот вопрос, советская делегация может остаться в опасной изоляции. Наконец, остро требовались шифровальщики и дешифровщики. Семёнов подчеркнул, что это особенно важно в связи с будущим приездом в Нюрнберг Вышинского и остальных членов «комиссии под Вашим председательством по руководству работой советской части Международного Военного Трибунала»[492]492
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 8. Л. 81–82.


[Закрыть].

На самом деле советская сторона все еще не закончила свои приготовления к слушаниям. Еще не успели ни полностью сформировать делегацию для поездки в Нюрнберг, ни проверить шифровальщиков для отправки за границу. Только утром 21 ноября Сталин окончательно утвердил состав комиссии во главе с Вышинским, прибытия которой дожидался Семёнов: Комиссии по руководству работой советских представителей в Международном трибунале в Нюрнберге и Коллегии главных обвинителей (далее – комиссии Вышинского)[493]493
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 9. Л. 33. Другой экземпляр: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 37. Л. 158.


[Закрыть].

Этой комиссии было поручено втайне руководить всеми аспектами деятельности советских участников МВТ. Ее члены были крупными фигурами в сферах права, госбезопасности и пропаганды. Трайнин и Маньковский должны были консультировать советскую делегацию по вопросам международного права, а заместитель заведующего отделом Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Лев Кузьмин – курировать работу советской прессы. Богдан Кобулов, заместитель главы НКГБ, должен был заниматься проблемами безопасности, а прокурор СССР Константин Горшенин – кадровыми вопросами. (Кобулов, Горшенин и Трайнин были членами КРПОМ[494]494
  Там же.


[Закрыть].)

Комиссия Вышинского состояла из сторожевых псов и вспомогательного персонала. У других делегаций не было ничего подобного. Эта комиссия должна была негласно помогать советской делегации, а также постоянно держать советских руководителей в курсе процесса и передавать им на рассмотрение все предложения касательно регламента, доказательных материалов, свидетелей и прочего[495]495
  Там же.


[Закрыть].

Сталину было мало одной секретной комиссии для Нюрнбергского процесса. Превыше всего он ставил централизованный контроль и учредил вторую, негласную комиссию внутри Политбюро – Комиссию Политбюро по Нюрнбергскому процессу. Она была реальной преемницей КРПОМ. В ее рядах также состояли Вышинский, Горшенин и Кобулов; другими членами были самые высокопоставленные представители советской госбезопасности и юстиции. Эта комиссия унаследовала от КРПОМ задачу отбора и проверки свидетелей советского обвинения. По крайней мере два ее члена – заместитель наркома внутренних дел Сергей Круглов и глава Смерша Виктор Абакумов – должны были проверять, чтобы потенциальные свидетели были полностью лояльны Советскому Союзу и не путались в показаниях под давлением[496]496
  ГАРФ. Ф. 8131. Оп. 38. Д. 238. Л. 158–159. Полностью она называлась Комиссией Политбюро ЦК ВКП(б) по подготовке проведения Нюрнбергского процесса. КРПОМ была официально распущена, когда начались слушания.


[Закрыть].

Комиссия Политбюро отчитывалась непосредственно Молотову, который советовался с Берией, Маленковым и Микояном (остальными членами «четверки Политбюро») и в конечном счете, разумеется, со Сталиным[497]497
  В начале 1946 года в эту группу включили Андрея Жданова.


[Закрыть]. Обмен информацией был затруднен, потому что первые два месяца слушаний Сталин все еще поправлял здоровье в Сочи на Черном море. Он придерживался обычного рабочего распорядка – вставал поздно и затем работал до глубокой ночи. Он поддерживал контакт с «четверкой Политбюро» по высокочастотной телеграфной линии, через фельдъегерскую почту или реже по телефону[498]498
  Pechatnov V. O. «The Allies Are Pressing on You to Break Your Will…»: Foreign Policy Correspondence between Stalin and Molotov and Other Politburo Members, September 1945 – December 1946.


[Закрыть].

Особенность сталинской системы – доведенная до крайности вертикаль управления – продолжала оказывать влияние на работу советских представителей в МВТ. Американские, британские и французские делегации тоже регулярно связывались со своими правительствами, но пользовались гораздо большей автономией, чем советские представители в Нюрнберге. Советский режим требовал высокоцентрализованного принятия решений и зависел от секретных каналов связи в неизмеримо большей степени, чем Джексон с его рутинными отчетами Трумэну и текущими совещаниями с УСС.

К 22 ноября, третьему дню слушаний, малярия Руденко потеряла актуальность. Он вылетел из Москвы в Нюрнберг в компании Горшенина, Трайнина и еще нескольких людей из ближнего круга Вышинского. В их числе был и Марк Рагинский, только что включенный в состав советской группы обвинителей[499]499
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 4. Л. 12.


[Закрыть]. Рагинский, как и Руденко, Никитченко и почти все реально ответственные советские представители, доказал Вышинскому свое рвение на показательных процессах 1930-х годов. В качестве следователя он не слишком обременял себя формальностями, что помогло поставить точку в судьбе сталинских врагов[500]500
  Vaksberg A. Stalin’s Prosecutor: The Life of Andrei Vyshinsky / Transl. J. Butler. New York: Grove Weidenfeld, 1991. P. 101 (см. на рус.: Ваксберг А. И. Царица доказательств: Вышинский и его жертвы. М.: Книга и бизнес, 1992. – Примеч. пер.).


[Закрыть].

Прошлое советских обвинителей и судей создавало проблему для Джексона и других. Все они знали, какой пародией на правосудие были Московские процессы 1936–1938 годов. Американцы особенно болезненно воспринимали обвинения в «суде победителей» со стороны защиты. Пока Руденко и его коллеги ехали в Нюрнберг, помощники обвинителей в своих речах старались абсолютно ясно довести до общего сведения, что этот процесс никоим образом и ни в коей мере не будет спектаклем. МВТ будет строго следовать установленным процедурам и придерживаться принципа верховенства права, как его понимают в американском контексте: подсудимые будут считаться невиновными, пока не докажут их вину[501]501
  APYULS. 3rd Day, Thursday, November 22, 1945, NTP. Vol. 2. http://avalon.law.yale.edu/imt/11-22-45.asp (дата обращения 12 января 2023 года).


[Закрыть]. Процесс еще только начался, а советские и американские планы уже близились к столкновению.

* * *

В тот же день, 22 ноября, приехал в Нюрнберг и Кармен со своей кинокамерой «Аймо». День был пасмурный, темные тучи низко нависали над Дворцом юстиции[502]502
  РГАЛИ. Ф. 2989. Оп. 1. Д. 190. Л. 4–6.


[Закрыть]. Войдя в здание суда, наполненное суетой, Кармен не сразу разобрался в ситуации. Он удивлялся «бесконечным комнатам» в здании – комнатам для документов, телеграфным и даже киномонтажным. Меры безопасности были строгие. В каждом проходе и у каждой двери Кармен видел американского солдата: «он безразлично кидает это слово „пасс“, и, пока вы ему не предъявите пропуск, он вас не пропустит»[503]503
  Там же.


[Закрыть]. Кармен получил пропуск и пошел прямо в зал суда, отыскивая лучшие точки для съемки. Он увидел, что в стене зала суда проделано несколько окон и фотографы с операторами разместились за ними в соседних комнатах. Он увидел также, что отдел для прессы (где сидели около 250 человек) и галерея для посетителей (где помещалось еще 130) переполнены. Другим советским корреспондентам было труднее получить допуск в зал суда. Эренбург в конце концов отчаялся добыть пропуск, позаимствовал его у одного из коллег и нахально прошел мимо охранников[504]504
  Rubenstein J. Tangled Loyalties: The Life and Times of Ilya Ehrenburg. New York: Basic Books, 1996. P. 229–230.


[Закрыть].

Пока советские корреспонденты обустраивались, американские обвинители продолжали представлять свидетельства против нацистов в суде. К понедельнику 26 ноября, когда приехал журналист Борис Полевой, большинство других корреспондентов уже успели выработать привычки. Полевой, который только что освещал послевоенные выборы в Болгарии, скоро понял невыгоду своего положения. Другие советские журналисты уже перезнакомились и начали привыкать к обстановке процесса, которую Полевой нашел «необычной, сложной». Советские корреспонденты к тому времени поделились на «два племени» – «курафеев» и «халдеев». «Курафеи» (то есть «корифеи») были самыми известными художниками и писателями Советского Союза, числом около дюжины; к ним принадлежали Кармен, Вишневский и Эренбург. Вторая группа, куда входили военные репортеры со всего СССР, получила прозвище по имени самого знаменитого своего представителя, фотографа Евгения Халдея[505]505
  Polevoi B. Final Reckoning. P. 69–70.


[Закрыть]. Пока представители двух этих групп приноравливались друг к другу, стало очевидным, что «курафеи» ощущали свое преимущество и считали, что свое прозвище вполне заслужили.

Советские представители обнаружили, что условия проживания в Нюрнберге гораздо суровее, чем они ожидали. К моменту приезда Полевого «курафеи» уехали из пресс-лагеря и поселились вместе с некоторыми советскими юристами в центре города, в некогда роскошном «Гранд-отеле», который американские строители спешили отремонтировать. В отеле было 270 номеров, ночной клуб, танцевальный зал и два банкетных зала, но в крыше зияли большие дыры, а местами отсутствовали участки пола. «Халдеи» договорились сделать своим местом жительства «Русский дворец» пресс-лагеря и пригласили Полевого поселиться у них. В этом здании плохо работала печь, и от ее дыма у всех болела голова. Жильцам приходилось настежь открывать окна на ночь, чтобы проветрить комнаты. У Кармена, Эренбурга, Ефимова и остальных, отселившихся в «Гранд-отель», были хотя бы работающее отопление и горячая вода[506]506
  ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 407. Л. 1–2.


[Закрыть]. Их новое жилье было комфортнее – всего по два жильца в номере, – но далеко не роскошным. Эренбург впоследствии вспоминал, что в его номер на втором этаже приходилось взбираться «местами по лестнице, местами по незакрепленным доскам», потому что лестницу все еще ремонтировали[507]507
  Ehrenburg I. Post-War Years: 1945–54. Cleveland: World, 1967. P. 33.


[Закрыть].

В первые дни в Нюрнберге Кармен вырабатывал то, что вскоре стало у него ежедневным ритуалом. Каждое утро он ставил камеру во Дворце юстиции и наблюдал, как зал суда оживает. Американские охранники вводили подсудимых и затем раздвигали тяжелые зеленые портьеры, чтобы впустить немного дневного света. Подсудимые свободно болтали между собой на скамьях, а при появлении адвокатов вставали их поприветствовать. Постепенно зал наполнялся. Перед тем как в 10 утра входили судьи, портьеры закрывались и включалось электрическое освещение. Драматург Вишневский писал в своем дневнике, что создавалось «оживление, как перед премьерой»[508]508
  РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 2. Д. 243. Л. 10.


[Закрыть].

Все советские корреспонденты приспосабливались к ритмам процесса. Днем они слушали, как американские обвинители излагают детали нацистского заговора. Например, 23 ноября помощник американского обвинителя Томас Додд представил документальные свидетельства участия Геринга, бывшего председателя Рейхсбанка Шахта и других подсудимых в перевооружении Германии и развитии ее военной экономики. Другие члены команды Джексона подробно рассказывали, какими средствами нацистские заговорщики установили политический режим, который американцы по-прежнему называли «тоталитарным контролем над Германией», уделяя особое внимание реформе образования и организации гитлерюгенда[509]509
  Там же. Л. 3–9. См. также: APYULS. 4th Day, Friday, November 23, 1945, NTP. Vol. 2. http://avalon.law.yale.edu/imt/11-23-45.asp (дата обращения 12 января 2023 года).


[Закрыть]. Корреспонденты деловито строчили заметки, а затем отсылали очерки в свои газеты через Ассошиэйтед пресс (АП), Юнайтед пресс интернэшнл (ЮПИ) и другие западные телеграфные агентства или по советской армейской телеграфной линии. В обеденный перерыв, всегда в час дня, все направлялись в столовую при суде. Эренбург впоследствии вспоминал, как все они брали подносы и «проходили мимо десяти американских солдат, которые, как опытные жонглеры, разливали супы, кофе и раскидывали по тарелкам картофель и куски хлеба[510]510
  Ehrenburg I. Post-War Years. P. 33.


[Закрыть]. Вишневскому это напомнило фильмы Чарли Чаплина[511]511
  РГАСПИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 109. Л. 84.


[Закрыть].

Ил. 19. Столовая во Дворце юстиции напомнила советскому корреспонденту Всеволоду Вишневскому фильм Чарли Чаплина. 1945 год. Источник: Офис Главного советника США. Фотограф: Чарльз Александр. Предоставлено Библиотекой и музеем Гарри С. Трумэна

Послеобеденная сессия суда обычно заканчивалась в 5 вечера (по субботам раньше), и у большинства участников оставалось много свободного времени. По вечерам Нюрнберг превращался в город послевоенного разгула (по крайней мере, с советской точки зрения). Ночной клуб «Гранд-отеля» наполнялся юристами, журналистами и военными, жаждущими забыться после депрессивной работы в суде. Эренбург впоследствии вспоминал, как люди собирались в компании и заказывали коктейли, а «женщина в очень коротком платье пела американские песни (с немецким акцентом)»[512]512
  Ehrenburg I. Post-War Years. P. 33.


[Закрыть]. Вишневский писал в дневнике о немецких эстрадных номерах с акробатами[513]513
  РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 2. Д. 243. Л. 9.


[Закрыть].

«Халдеи» нашли себе собственную забегаловку недалеко от пресс-лагеря. Полевой впоследствии вспоминал, как репортеры со всего света собирались в баре у «веселого белозубого американца»: «Он разливает напитки и сбивает коктейли так ловко, что бутылки, фужеры, рюмки будто живут в его быстрых руках». Полевой был очарован названиями напитков: «„Черная кошка“, „Манхеттен“, „Креолка“, „Кровавая Мэри“ и дальше в том же роде». Советские корреспонденты предпочитали водку и пили, ни с чем не смешивая. Они с любопытством и удивлением наблюдали, как осторожно западные журналисты обращаются с джином и виски: «разбавляя водой и сдабривая ледком»[514]514
  Polevoi B. Final Reckoning. P. 75.


[Закрыть].

Советских корреспондентов ошеломляла непринужденность жизни в американской зоне. С их точки зрения, американские офицеры во Дворце юстиции вели себя слишком неофициально, а подсудимым слишком многое позволялось. Вишневский с неодобрением отметил, что Кейтель на скамье подсудимых пожирает шоколад; он оскорбился и тем, что люди «посвистывают» и «жуют резинку» во время разговора о «крови русского народа»[515]515
  РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 2. Д. 243. Л. 7.


[Закрыть]. В советском суде такое было непредставимо. Советские корреспонденты также с огорчением обнаружили, что многие нанятые для журналистов водители – немцы[516]516
  РГАСПИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 109. Л. 84–85 об.


[Закрыть].

«Да, очень чужой <…> мир», – писал Вишневский главному редактору «Правды» Петру Поспелову о своей первой неделе в Нюрнберге. Люди «пучат глаза, когда я… объясняю им про Ленинград, Сталинград… На лицах их и душах их почти нет следов борьбы России». Вишневский считал, что суд нужно было проводить сразу после капитуляции Германии. Он отметил, что теперь американцы заняты своими собственными делами и больше думают «о безработице, о Китае, об Эйзенхауэре» и тех, кто «приехал на родину», чем о судьбе нацистских военных преступников. Британцы же думают о последних футбольных матчах. Даже местные жители безразличны: «повесят, расстреляют, загонят на каторгу – уже не интересно»[517]517
  Там же.


[Закрыть].

Одни жители Нюрнберга не интересовались процессом, а другие были открыто враждебны. Для большинства населения жизнь была каждодневной борьбой. Из разговоров с немцами, которые жили в наскоро сооруженных убежищах и готовили еду на самодельных очагах прямо на улице, американский писатель Джон Дос Пассос понял, что для многих жителей происходившее во Дворце юстиции было лишь очередной демонстрацией силы союзных держав[518]518
  Обсуждается в кн.: Feigel L. Bitter Taste of Victory. P. 146.


[Закрыть]. Вишневский считал, что местное население особенно враждебно к советским людям, и в письме Поспелову жаловался, что местные газеты публикуют всякого рода статьи, оскорбительные для СССР[519]519
  РГАСПИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 109. Л. 84–85 об.


[Закрыть]. Он был шокирован попустительством американских властей в этой ситуации и записал в дневнике, что Джексон отмахнулся от его жалоб на прессу, объяснив, что пресса должна раскручивать такие сюжеты, чтобы заработать денег[520]520
  РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 2. Д. 243. Л. 8.


[Закрыть].

Другим постоянным фактором в жизни советской делегации была слежка и доносительство. Советские власти организовали в Нюрнберге не одну, а несколько сетей информаторов, которые уже строчили в Москву рапорты о ходе судебных процессов, о жизни в американской зоне, об иностранцах, с которыми знакомились, и, разумеется, друг о друге. Информаторы были неоднородной группой и представляли разные советские организации и агентства. Следователи НКВД посылали рапорты непосредственно Берии в Москву. Информаторы, работавшие на Секретный отдел ТАСС, имели прямой провод к Сталину и Молотову; они собирали статьи западных газет об СССР и о процессе, докладывали о местных условиях и изучали поведение советских коллег. Другие члены советского пресс-корпуса информировали своих редакторов и главу Совинформбюро, заместителя наркома иностранных дел Соломона Лозовского. Наконец, некоторые члены Комиссии Вышинского, советского пресс-корпуса и советской делегации регулярно отсылали рапорты Маленкову, Молотову и Вышинскому.

Советские представители занимались информированием друг о друге не меньше, чем информированием о процессе. Такой уровень слежки был типичным для сталинского СССР, где НКВД содержал обширную сеть информаторов, а школьников побуждали доносить на своих родителей[521]521
  О советском доносительстве см., например: Heinzen J. W. Informers and the State under Late Socialism: Informant Networks and Crimes against «Socialist Property», 1940–1953 // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2007. Vol. 8. № 4. P. 789–815; Kozlov V. I. Denunciation and Its Functions in Soviet Governance: A Study of Denunciations and Their Bureaucratic Handling from Soviet Police Archives, 1944–1953 // Journal of Modern History. 1996. Vol. 68. № 4. P. 867–898. О практике доносительства школьников на родителей см.: Kelly C. Comrade Pavlik: The Rise and Fall of a Soviet Boy Hero. London: Granta Books, 2005.


[Закрыть]. Но тем самым в маленьком нюрнбергском сообществе создалась необычная ситуация: члены советской делегации жили вплотную друг к другу, каждый день вращались среди иностранцев и имели массу возможностей попасть в неприятности. Купить одежду или гигиенические средства на нюрнбергском черном рынке, станцевать джиттербаг в танцевальном зале «Гранд-отеля», пофлиртовать с западными людьми – все это могло повлечь за собой рапорт в Москву.

Кругом кишели интриги. Советские сотрудники видели, что за ними следят, но редко знали точно, кто и за кем шпионит. Некоторые пришли к убеждению, что за ними по пятам ходят британские и американские разведчики. Возможно, они были правы: агенты Корпуса контрразведки армии США действительно наблюдали за советской делегацией. Опять-таки, тем же занимался и НКВД[522]522
  РГАСПИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 109. Л. 84 об.; Trofimov L. Soviet Reporters at the Nuremberg Trial. P. 67.


[Закрыть].

* * *

В воскресенье 25 ноября Вышинский приехал в Нюрнберг на неделю. Его присутствие заставило особенно напрячься советскую делегацию. Вышинского боялись и уважали как посланца Сталина и главу одной из двух секретных комиссий, руководивших советскими участниками процесса. Советские обвинители, судьи и вспомогательный персонал – все они знали, что их послали в Нюрнберг выполнять его приказы и что их судьба находится в его руках. Даже западных обвинителей взбудоражил приезд Вышинского. По словам Телфорда Тейлора, американская делегация воспринимала Вышинского как «зловещую фигуру» из-за его роли в Московских процессах[523]523
  Taylor T. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 211.


[Закрыть]. Все смотрели на него с любопытством. В чем конкретно его задача? Как он себя поведет?

Вышинский приехал в Нюрнберг прежде всего обеспечить, чтобы Руденко успешно отразил попытку МВТ приобщить к делу крайне деликатную информацию о советско-германском Пакте о ненападении. Разумеется, об этом постоянно беспокоились и раньше. Инициатором данного конкретного запроса был Альфред Зайдль, защитник Ханса Франка и бывший член НСДАП, заявивший, что «откопал» кое-какие документы о секретных протоколах к пакту и хочет представить их суду. Ходили слухи, что члены американской делегации, включая Джексона, готовы поддержать запрос Зайдля[524]524
  Vaksberg A. Stalin’s Prosecutor. P. 259.


[Закрыть].

Именно такую ситуацию предвидел Берия, когда настаивал, чтобы НКВД курировал процесс. Вполне возможно, опасался он, защита представит секретные протоколы, в которых Гитлер и Сталин договаривались о завоевании и разделе Польши, разграничении сфер влияния в Финляндии, Латвии, Литве, Эстонии и Бессарабии, чтобы доказать, что Советский Союз совершил преступления против мира. Вышинский должен был обеспечить, чтобы информация о них не проникла в зал суда. Он быстро и незаметно приступил к работе, знакомясь с повседневной работой судей, следователей и обвинителей и встречаясь с главными членами советской делегации[525]525
  АВПРФ. Ф. 059. Оп. 25. П. 58. Д. 339. Л. 3–14 // СССР и германский вопрос, 1941–1949: документы из Архива внешней политики Российской Федерации. М.: Международные отношения, 2000. Т. 2. С. 750–751 (примеч. 140). См. также редакционное предисловие в этом томе, особенно с. 84.


[Закрыть].

Для западных наблюдателей роль Вышинского в МВТ так и не выяснилась – а именно этого и хотел Сталин. Вышинский официально не был членом советской делегации; во Дворец юстиции он приехал как почетный гость. Когда партия назначила Нюрнберг местом пребывания комиссии Вышинского, было указано, что сам Вышинский будет туда приезжать только по необходимости[526]526
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 9. Л. 33.


[Закрыть]. Поездка в Нюрнберг отвлекла Вышинского от других важных поручений Сталина и Молотова. Когда начался процесс, он активно участвовал в попытке советских властей организовать коммунистическое правительство в Румынии[527]527
  Vaksberg A. Stalin’s Prosecutor. P. 255–258.


[Закрыть]. Он также курировал организацию по всему СССР военных трибуналов для суда над немецкими военными, совершавшими зверства во время нацистской оккупации[528]528
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 37. Л. 159–160.


[Закрыть]. Но секретные протоколы были важнее: другие обязанности Вышинского могли подождать.

В понедельник 26 ноября, на следующий день после приезда Вышинского, американские обвинители предъявили доказательства заговора с целью ведения агрессивной войны. Олдерман зачитал отрывки из захваченных нацистских документов, таких как меморандум Хоссбаха – протокол совещания в рейхсканцелярии 5 ноября 1937 года, на котором Гитлер рассказал своим генералам о намерении завоевать Европу. Олдерман также процитировал отрывки из плана «Барбаросса», показав, что нацистские лидеры составили детальный план нападения на СССР за месяцы до реального вторжения, прикрываясь пактом о ненападении для маскировки своих намерений[529]529
  APYULS. 5th Day, Monday, November 26, 1945, NTP. Vol. 2. http://avalon.law.yale.edu/imt/11-26-45.asp (дата обращения 12 января 2023 года); Tusa А., Tusa J. Nuremberg Trial. P. 159.


[Закрыть].

Вечером того же дня Покровский сообщил в Москву, что Олдерман ознакомил публику с документами, представляющими «несомненный интерес» и относящимися к «развязыванию войны» против Польши в сентябре 1939 года[530]530
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 7. Л. 2–4.


[Закрыть]. Полевой и остальные советские корреспонденты тоже были впечатлены. Представленные Олдерманом документы о гитлеровских планах вторжения в Советский Союз их не удивили, но подробности оказались откровением. Полевой отмечал, что советских журналистов впервые «вводили в самую кухню нацистского дьявола, показывали, как на тайных заседаниях Гитлера и его сообщников принимались планы онемечивания Советского Союза, как далеко шли эти чудовищные планы»[531]531
  Polevoi В. Final Reckoning. P. 127. Выделено в оригинале. Реакция Вишневского: РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 2. Д. 243. Л. 13–14.


[Закрыть].

Пока американцы предъявляли свои доказательства, немецкие адвокаты выстраивали защиту. Покровский предупредил Москву, что адвокат Риббентропа Фриц Заутер вызвал несколько свидетелей, которые могли дать «вполне ясный и вразумительный ответ» на вопросы о внешней политике Германии при Гитлере. В их число входили Андор Хенке, бывший младший статс-секретарь германского МИД, и Фридрих Гаус, бывший глава его Правового департамента[532]532
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 7. Л. 2–4. Они также просили разрешения вызвать посла Эмиля фон Ринтелена.


[Закрыть]. Советской стороне было из-за чего встревожиться. Оба этих свидетеля могли дать показания о встречах Риббентропа с Молотовым в 1939 и 1940 годах. Их нельзя было пускать на свидетельскую трибуну.

Во время перерыва в суде Вышинский провел первое заседание своей комиссии на месте, в Нюрнберге. Присутствовали члены комиссии (Трайнин, Горшенин, Маньковский, Кобулов и Кузьмин), а также Никитченко и Волчков, Руденко и Покровский и группа помощников обвинителя, в том числе Александров, Рагинский и Лев Шейнин. Шейнин, начальник Следственного отдела Прокуратуры СССР, сотрудничал с Вышинским на Московских процессах в качестве следователя по особо важным делам и, как и прочие, знал его методы работы[533]533
  ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 391. Л. 43–46. Шейнин также работал специальным корреспондентом в составе пресс-корпуса. О его карьере см.: Fitzpatrick S. Tear Off the Masks! Identity and Imposture in Twentieth-Century Russia. Princeton: Princeton University Press, 2005. P. 21.


[Закрыть]. Но здесь, конечно, была совсем иная ситуация. В роли партнеров в международном предприятии советские обвинители и судьи часто пасовали, не в состоянии контролировать меняющуюся ситуацию.

Вышинский, например, устал от оправданий Руденко и Никитченко. Пришло время противостоять американцам и британцам. Говоря о подсудимых, Вышинский велел Руденко и Никитченко обеспечить, чтобы Гесс остался в списке. Советские руководители считали Гесса особенно коварным врагом; кроме того, они опасались, что британцы пытаются прикрыть его – возможно, чтобы защитить самих себя от тщательного расследования. Ранее в этом месяце группа врачей и психиатров освидетельствовала Гесса и не пришла к единому мнению, симулирует ли он амнезию. Вышинский велел Руденко договориться с западными обвинителями, что Гесс находится в здравом уме и может предстать перед судом. В случае разногласий он и Никитченко должны будут потребовать, чтобы Трибунал привлек дополнительных медиков для экспертизы[534]534
  ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 391. Л. 44–45; Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 151.


[Закрыть].

Вышинский затронул и вопрос вступительной речи Руденко, который становился все неотложнее. Москва по-прежнему намеревалась использовать Нюрнберг для закрепления роли СССР как великой европейской и мировой державы. Вышинский видел, что американцы стремятся к лидерству в послевоенном мире и не намерены делить сцену ни с кем. Всего неделю назад он узнал, что другие главные обвинители будут произносить долгие вступительные речи. Речь Руденко в подготовленной на тот момент редакции должна была длиться всего два часа, тогда как речь, произнесенная Джексоном, и те речи, что готовили британцы и французы, занимали от четырех до восьми часов. Это, очевидно, никуда не годилось. Вышинский теперь считал, что речь Руденко необходимо существенно растянуть и «насытить», по его словам, документальными доказательствами. Он разделил собравшихся на четыре группы. Каждая должна была подготовить раздел речи по назначенной ей теме: военные преступления и преступления против человечности; фашистская идеология; агрессия против Чехословакии, Польши и Югославии; и агрессия против СССР[535]535
  ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 391. Л. 43–44. О длительности речей см. л. 57–58.


[Закрыть].

Вышинский опасался, что к тому моменту, как Руденко должен будет произнести свою вступительную речь, ему ничего не останется сказать. Ранее этой осенью Руденко поддержал Джексона, когда тот сделал обвинение в заговоре ключевым в этом деле. С тех пор Джексон запрашивал у Руденко оригиналы всех советских документов, настаивая, что они необходимы для доказательства нацистского заговора[536]536
  ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 7. Л. 81.


[Закрыть]. Уже на первой неделе суда американские обвинители зачитывали неиссякаемые свидетельства о преступлениях, совершенных в отношении советских людей. Вышинский приказал Руденко выступить против Джексона и потребовать, чтобы американские обвинители оставили все документы, касающиеся СССР, советскому обвинению[537]537
  Там же. Д. 391. Л. 45–46.


[Закрыть]. Вышинский не собирался позволить украсть у себя оружие.

Вышинский дождался конца первого заседания комиссии, чтобы поднять самый деликатный вопрос из всех: просьбу Джексона от 9 ноября, чтобы британские, французские и советские главные обвинители написали секретные меморандумы, подробно излагающие суть потенциальных военных преступлений их собственных стран, в предвидении возможных контратак со стороны защиты[538]538
  Там же.


[Закрыть]. Еще в Москве советские руководители по-своему отреагировали на запрос Джексона. Не признавая за собой никаких грехов, они составили список «запретных тем», которые не хотели выносить на обсуждение в зале суда. Теперь Вышинский представил его на обсуждение собравшимся.

Неудивительно, что этот сверхсекретный список – напечатанный в Москве на одном-единственном листе бумаги – содержал ряд пунктов о советско-германских отношениях: «отношение СССР к Версальскому миру»; «советско-германский пакт о ненападении 1939 года и все вопросы, имеющие к нему какое-либо отношение»; «посещение Молотовым Берлина, посещение Риббентропом Москвы»; и «советско-германское соглашение об обмене немецкого населения Литвы, Латвии и Эстонии с Германией». В списке были и более общие темы, относящиеся к советской внешней политике: «вопросы о проливах [Босфор и Дарданеллы], о якобы территориальных притязаниях СССР»; «Балканский вопрос»; и «советско-польские отношения» (особенно касающиеся «Западной Украины и Западной Белоруссии»). За рамками остались и любые вопросы, «связанные с общественно-политическим строем СССР» и «советскими прибалтийскими республиками»[539]539
  ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 391. Л. 47. Также: Зоря Ю. «Прокурорская дипломатия» Вышинского // Инквизитор. Сталинский прокурор Вышинский / Под ред. О. Е. Кутафина. М.: Республика, 1992. С. 268–288; Zorya Yu., Lebedeva N. The Year 1939 in the Nuremberg Files // International Affairs (Moscow). 1989. № 10. P. 117–129.


[Закрыть].

Немного обсудив угрозы со стороны немецкой защиты, члены комиссии Вышинского изучили список. Вышинский велел Руденко достичь устной договоренности с другими обвинителями «не касаться ряда вопросов, чтобы СССР, США, Англия и Франция и другие Объединенные Нации не стали предметом критики со стороны подсудимых». Для верности он также поручил Руденко и Никитченко заблаговременно изучить сотни документов, которые другие страны-обвинители планируют представить Трибуналу: нужно будет выявить любые документы, касающиеся тем из московского списка или как-то иначе нарушающие советские интересы[540]540
  ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 391. Л. 45–46.


[Закрыть]. Вышинский остановился в шаге от полного удовлетворения просьбы Джексона: он не разрешил Руденко делиться физическим экземпляром списка ни с кем из западных обвинителей. Он сам не получил на это разрешения от Сталина и Молотова. Вышинский также понимал, что, как только копия пойдет по рукам, советская сторона потеряет возможность защищаться путем правдоподобного отрицания.

Визит Вышинского стал событием даже для тех, кто не был осведомлен о его непосредственном участии в процессе и видел в нем лишь высокопоставленного советского чиновника. Джексон устроил в «Гранд-отеле» ужин в его честь. Тейлор впоследствии вспоминал, что там присутствовали все «крупные фигуры», кроме британцев, занятых другими мероприятиями. Ужин состоялся почти сразу после заседания комиссии Вышинского; Вышинский и Горшенин приехали прямо с обсуждения советской делегацией Джексона и его мотивов. Один раз в тот вечер Вышинский встал и предложил тост за подсудимых: «Скатертью им дорога из суда на кладбище!» Все осушили бокалы прежде, чем закончили переводить, и американские судьи в шоке услышали, что только что выпили за смерть обвиняемых[541]541
  Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 211–212.


[Закрыть]. Наверное, единственный раз советские представители не возражали против слишком медленного перевода с русского на английский. Вышинский явно наслаждался моментом[542]542
  Vaskberg А. Stalin’s Prosecutor. P. 261.


[Закрыть].

В оставшиеся дни недели ежедневные слушания чередовались с частными вечеринками. В зале суда Олдерман зачитывал документы о нацистском заговоре с целью завоевания Австрии, Польши и Чехословакии. Вышинский сидел рядом с Горшениным, злобно разглядывая обвиняемых. Вишневский отметил в дневнике, что Геринг, Риббентроп и другие «напряженно» смотрели в ответ на Вышинского[543]543
  РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 2. Д. 243. Л. 16.


[Закрыть]. По вечерам продолжались гулянья. Несмотря на послевоенный дефицит, в Нюрнберге почему-то было полно выпивки. Особенно изобиловали французские коньяки и ликеры, но появлялись и скотч, виски или водка – смотря кто угощал[544]544
  Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 210–211.


[Закрыть]. Британцы дали в честь русских гостей ужин с традиционным шотландским блюдом хаггис и приветствовали их звуками волынки, на которой играл музыкант шотландской гвардии. Вышинский, Горшенин, Руденко, Александров и Покровский присутствовали и, казалось, получали удовольствие и от музыки, и от угощения[545]545
  Там же; ChAC. The Papers of Lord Kilmuir. KLMR Acc 1485. Sir David Maxwell Fyfe to Sylvia Maxwell Fyfe, December 4, 1945.


[Закрыть]. (После американского офицерского рациона им явно оказался в радость и хаггис, приготовленный из бараньей требухи.) Другим вечером принимал гостей Руденко. Тейлор впоследствии вспоминал, что «пили водку, произнося тосты не меньше двадцати пяти раз»[546]546
  Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 211–212.


[Закрыть]. Британский судья-заместитель Норман Биркетт был впечатлен качеством водки, шампанского и коньяка у советской делегации, а также «горами снеди»[547]547
  Montgomery Hyde H. Norman Birkett. London: Hamish Hamilton, 1964. P. 500–501.


[Закрыть].