Текст книги "Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал"

В Лондоне Комитет главных обвинителей приступил к составлению окончательного списка подсудимых. На заседании 23 августа обвинители согласились, что 28 августа список нужно будет сообщить прессе, так что к 1 сентября его успеют опубликовать (1 сентября было крайним сроком, на котором Сталин настоял в Потсдаме)[257]257
  ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 6. Л. 203–204 // СССР и Нюрнбергский процесс. С. 234–236.


[Закрыть]. Никитченко все еще не получил известий из Москвы. 27 августа Берия наконец сообщил Молотову, что пять заключенных нацистов могут быть выданы международному трибуналу. Он также составил список из еще девяти военачальников, которые сидели в советских тюрьмах и, по мнению НКВД, могли быть включены в список подсудимых. Среди них были генерал-лейтенант Вилли Мозер, гроссадмирал Эрих Редер и обергруппенфюрер СС Фридрих Йекельн (руководивший массовыми убийствами евреев в Украине и в других частях СССР). Затем Берия выставил условие для включения любых заключенных в состав подсудимых – соответствующий надзор со стороны НКВД. Если советское руководство желало, чтобы этих людей судили за пределами СССР, в этом должен был непосредственно участвовать аппарат госбезопасности. Берия предложил создать специальную комиссию под руководством Вышинского, куда вошли бы представители НКВД, Наркомата обороны, Смерша, Военной прокуратуры и других силовых структур, продемонстрировав мощь советского аппарата безопасности в полной мере[258]258
  АВПРФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 20. Д. 210. Л. 4–10. В составленный НКВД список потенциальных подсудимых вошли также Мартин Мучман, Йохан-Георг Рихерт, Вильгельм Роберт Оксманн, Ханс Юлиус Траут, Фридрих Густав Бернхардт и Гюнтер Вальтер Кламмт.


[Закрыть].

Ил. 10. Подписание Лондонского соглашения и Устава МВТ. 8 августа 1945 года. Сидят за столом слева направо: Арон Трайнин, Иона Никитченко, Уильям Джоуитт, Роберт Джексон и Робер Фалько. Источник: Американский мемориальный музей Холокоста. Предоставлено Джозефом Итоном

Сталин одобрил предложение Берии о надзорной комиссии и приказал Никитченко добиться, чтобы в список подсудимых включили новых нацистских руководителей[259]259
  Там же.


[Закрыть]. Никитченко получил инструкции из Москвы уже после того, как Комитет главных обвинителей подписал финальную версию списка. Если учесть дефицит времени, он неплохо справился с задачей: Редер и Фриче были добавлены в список, опубликованный 30 августа. Западные обвинители заверили Никитченко, что остальные подсудимые из советских тюрем предстанут перед судом во втором процессе, который детально обсудят позже[260]260
  Taylor T. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 89–90.


[Закрыть].

Двадцать четыре подсудимых представляли собой разношерстную публику. Среди них были виднейшие нацистские руководители, такие как Геринг, Гесс, Риббентроп и Кейтель, и ключевые представители крупных организаций и отраслей промышленности, поддерживавших НСДАП, такие как Густав Крупп (чья семья владела промышленным концерном «Крупп АГ») и бывший президент Рейхсбанка Яльмар Шахт. Лондонская «Таймс» отметила с одобрением: «По этому первому списку, куда вошли представители экономических и финансовых структур германской военной машины и высшие офицеры Генерального штаба, видно, насколько широкой и всеохватной была сеть». В этой статье также предсказывалось, что процесс не займет много времени[261]261
  Trial of Major War Criminals: Goering Heads First List of 24 // Times. 1945. August 30. P. 4.


[Закрыть]. Теперь советская сторона ускорила подготовку к процессу. Вечером 31 августа Никитченко вылетел из Нюрнберга сначала в Берлин, а потом в Москву. Он представил Вышинскому полный отчет о переговорах в Черч-Хаусе и доложил о намеченных временны́х рамках процесса[262]262
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 9. Л. 1–6.


[Закрыть]. 3 сентября Молотов, до того выслушав краткий отчет Вышинского, проинформировал Сталина, что к середине сентября четыре страны-обвинителя должны закончить подготовку обвинительного заключения, а собственно процесс начнется в конце октября. Сталин тем временем без огласки принимал ключевые решения, касающиеся МВТ. Вскоре ему предстояло удивить всех сообщением, что главным советским обвинителем будет не Никитченко, а прокурор Украинской ССР Роман Руденко[263]263
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1463. Л. 105; АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 4. Л. 1.


[Закрыть].

* * *

Советские газеты позитивно освещали исход лондонских переговоров. Трайнин написал статью в «Известия», где объявил, что четыре делегации объединились в желании нанести «быстрый и меткий удар» по нацистским военным преступникам и потому организовали международный трибунал. Правосудие скоро восторжествует[264]264
  Трайнин А. Международный военный трибунал // Известия. 1945. 11 августа. С. 4.


[Закрыть]. На первый взгляд, он был прав: советские, американские, французские и британские юристы преодолели значительные правовые и политические разногласия, чтобы прийти к Лондонскому соглашению и Уставу МВТ. Они нашли общую почву и общий язык – хотя, как отмечал Джонсон, сохранявший крайний скептицизм в отношении СССР, разные делегации иногда понимали смысл согласованных терминов совершенно по-разному. Этим разногласиям, например о смысле правосудия и о сути беспристрастного процесса, в последующие месяцы предстояло порождать конфликты между бывшими союзниками. В то же время совершенно разный опыт военных лет – у стран, испытавших и не испытавших нацистскую оккупацию, у сотрудничавших с нацистами и не сотрудничавших – обострял эти конфликты и влиял на все аспекты процессов, начиная с составления основополагающего документа МВТ – Обвинительного заключения.

Глава 3
Обратный отсчет до обвинительного заключения

14 сентября 1945 года Роман Руденко, прокурор Украинской ССР, вылетел из Москвы в Лондон. За девять дней до того Сталин лично выбрал Руденко, которому было всего тридцать восемь лет, на должность главного советского обвинителя в Нюрнбергском трибунале. Это стало главным назначением в его жизни.

Выбор Руденко выглядел вполне логичным. С девятнадцати лет он был преданным членом партии и в 1930-х годах продемонстрировал свое политическое рвение, выступив обвинителем в нескольких советских показательных процессах в Донбассе и отправив десятки невиновных на смерть или в трудовые лагеря[265]265
  Звягинцев А. Руденко. М.: Молодая гвардия, 2008. С. 64–65. См. также: Kuromiya H. Freedom and Terror in the Donbas: A Ukrainian-Russian Borderland, 1870s–1990s. Cambridge: Cambridge University Press, 1998.


[Закрыть]. Позже он впечатлил Сталина, выступив главным обвинителем на показательном процессе шестнадцати лидеров польского подпольного государства – сети организаций антинацистского Сопротивления, лояльных лондонскому правительству Польши в изгнании. Этот процесс прошел в Москве в июне 1945 года перед обширной аудиторией, в том числе западными дипломатами и журналистами, и перевернул реальность с ног на голову. Подсудимые – похищенные сотрудниками НКВД и подвергнутые пыткам – признались в сотрудничестве с нацистской Германией. Этот процесс способствовал укреплению советского контроля над Польшей и, с точки зрения Сталина, прошел блестяще[266]266
  Звягинцев А., Орлов Ю. Прокуроры двух эпох: Андрей Вышинский и Роман Руденко. М.: Олма Пресс, 2001. С. 212–213; Birstein V. J. SMERSH: Stalin’s Secret Weapon. P. 375.


[Закрыть].

Руденко был талантливым оратором и хорошо разбирался в нюансах работы советской юстиции, но имел лишь неполное среднее образование. После седьмого класса он бросил школу, пошел работать на сахарный завод и вступил в местную партийную организацию. После того как Руденко выступил на донбасских процессах, партия направила его за дипломом на двухгодичные юридические курсы. Во время войны Никита Хрущёв (в то время первый секретарь ЦК Коммунистической партии Украинской ССР) продвинул Руденко на пост республиканского прокурора[267]267
  Birstein V. J. SMERSH. P. 375; Lenoe M. E. The Kirov Murder and Soviet History. New Haven: Yale University Press, 2010. P. 559.


[Закрыть]. Но был ли Руденко готов к роли главного советского обвинителя в международном процессе с высокими политическими ставками? Как и большинство советских функционеров, он не бывал за границей. Он слабо разбирался в международной политике. Более того, Руденко даже не знал границ своего неведения – а он не знал многого, даже о недавней истории его собственной страны. Из-за этого СССР оказался в слабой позиции еще до начала слушаний в Нюрнберге, когда в Лондоне шли переговоры об Обвинительном заключении – документе, задавшем рамки всего процесса.

Назначение Руденко главным советским обвинителем застало западные державы врасплох. Ведь Кремль уже подтвердил, что эту должность займет Иона Никитченко. После того как 31 августа Никитченко уехал из Нюрнберга, советский дипломат в Лондоне Николай Иванов неоднократно повторял, что вскоре тот вернется с помощниками и собранными доказательствами[268]268
  LOC-RHJ. B. 95. F. 4. Robert H. Jackson (RHJ) Diary, September 13, 1945.


[Закрыть]. Лишь накануне приезда Руденко американцы узнали о замене[269]269
  Taylor T. The Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 100.


[Закрыть]. Роберт Джексон огорчился, узнав, что советская сторона заменила Никитченко «бог знает кем и бог знает почему». Он успел привыкнуть к Никитченко, а теперь нужно было с нуля налаживать отношения с новым человеком[270]270
  LOC-RHJ. B. 95. F. 4. RHJ Diary, September 16, 1945.


[Закрыть].

То, что Никитченко не стал главным советским обвинителем, удивило Джексона, но его новая должность – советского судьи – привела в полный шок. Никитченко открыто и недвусмысленно говорил о виновности подсудимых. После такого назначения точно поднимется крик о «правосудии победителей». Для советских руководителей это было вообще не важно; они даже не рассматривали идею, что судья должен быть незаинтересованной стороной, незнакомой с обстоятельствами дела, как еще летом на Лондонской конференции Никитченко ясно дал понять. С советской точки зрения Никитченко, который ранее председательствовал на Московских процессах и знал, чего Сталин ждет от международного трибунала (скорого суда и скорого наказания), идеально подходил на эту должность.

Ил. 11. Роман Руденко, главный советский обвинитель в МВТ. Около 1945–1946 годов. Источник: Государственный архив Российской Федерации. Ф. 10140. Оп. 2. Д. 153. Л. 2. Фотограф: Виктор Тёмин

Сталин держал западные страны в неведении об этой замене, пока Руденко не вылетел в Лондон. Он назначил Руденко и Никитченко на их новые должности 5 сентября – в тот самый день, когда поставил Андрея Вышинского во главе секретной Комиссии по руководству подготовкой обвинительных материалов (КРПОМ; полностью она называлась Комиссией по руководству подготовкой обвинительных материалов и работой советских представителей в Международном военном трибунале в Нюрнберге)[271]271
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1053. Л. 52.


[Закрыть]. Еще весной 1945 года американский федеральный судья Сэмюэл Розенман в беседе с Джексоном предположил, что советская сторона может выбрать главным обвинителем Вышинского, учитывая его общеизвестные успехи в роли обвинителя на «знаменитых советских процессах»[272]272
  LOC-RHJ. B. 95. F. 5. RHJ Diary, April 27, 1945.


[Закрыть]. Вышинский официально не участвовал в работе МВТ, но его закулисное влияние на работу советских участников проявлялось и в большом, и в малом.

Сталин создал КРПОМ в ответ на предложение главы НКВД Берии о том, чтобы органы госбезопасности надзирали за подсудимыми и свидетелями, отправляемыми из СССР в Германию. Вышинский немедленно начал расширять роль этой комиссии. Она должна была помогать в составлении уголовного дела против бывших нацистских вождей: проверять доказательства, проводить свои собственные расследования и допрашивать свидетелей. Также она должна была следить за советскими сотрудниками за рубежом. Но в первую очередь – делать все возможное для защиты советских интересов и охраны советских тайн.

В соответствии с пожеланиями Берии в состав комиссии вошел самый цвет высшего руководства органов госбезопасности: Богдан Кобулов, заместитель главы НКГБ, Виктор Абакумов, руководитель Смерша, и Сергей Круглов, заместитель главы НКВД. Другие члены были выбраны Вышинским как специалисты по международному праву или лица, знакомые с доказательствами нацистских преступлений: прокурор СССР Константин Горшенин, Арон Трайнин, члены Чрезвычайной государственной комиссии Дмитрий Кудрявцев и Павел Богоявленский и председатель Верховного Суда СССР Иван Голяков. Комиссия отчитывалась непосредственно перед Берией, Молотовым, Георгием Маленковым и Анастасом Микояном – «четверкой Политбюро». (Политбюро, высший властный орган партии, включало около дюжины членов; эти четверо входили в сталинский ближний круг.) Сталин, разумеется, имел решающий голос во всех вопросах[273]273
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1053. Л. 52; Оп. 163. Д. 1463. Л. 104–105 // СССР и Нюрнбергский процесс. Неизвестные и малоизвестные страницы истории: документы / Под ред. Н. С. Лебедевой. М.: МФД, 2012. С. 238. В советских телеграммах иногда применялась краткая формула «четверка Политбюро».


[Закрыть]. У других союзнических держав тоже были комитеты и комиссии, занимавшиеся разными аспектами Нюрнбергского процесса, – и помимо них УСС также активно участвовало в сборе доказательств для американского обвинения, – но такая степень централизации и контроля существовала только в Советском Союзе.

* * *

Телфорд Тейлор, один из американских помощников обвинителя, впоследствии вспоминал, как Руденко появился в понедельник 17 сентября в коричневой униформе дипломатической службы с погонами генерал-лейтенанта. Невысокий, коренастый и бледный, Руденко казался смущенным и на первый взгляд не производил внушительного впечатления[274]274
  Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 100–101.


[Закрыть]. Его сопровождали заместитель главного обвинителя Юрий Покровский, Николай Иванов и их переводчица из НКИД Елена Дмитриева. Сорокатрехлетний Покровский сражался в царской армии, во время Гражданской войны принял сторону большевиков, затем служил в Красной армии военным прокурором. Он приятно удивил Дэвида Максуэлл-Файфа своим старосветским шармом и любезностью[275]275
  Maxwell Fyfe D. P. Political Adventure: The Memoirs of the Earl of Kilmuir. P. 102.


[Закрыть]. Руденко же, напротив, показался ему жестким и неприятным.

Западные обвинители ждали советских коллег с нетерпением. Они были готовы приступить к обсуждению формы Обвинительного заключения. Еще в августе, до подписания Лондонского соглашения и Устава МВТ, Джексон, Никитченко, Максуэлл-Файф и Фалько поделили между собой работу по подготовке этого документа. Они договорились, что британцы возглавят комитет, который напишет пункт обвинения о «преступлениях против мира» (предполагалось, что это будет Раздел I). Советские и французские представители должны были руководить работой над пунктами обвинения, касающимися «военных преступлений» и «преступлений против человечности» (Разделы II и III), привлекая доказательства соответственно с Восточного и Западного фронтов. Американцы должны были в общих чертах набросать раздел, посвященный нацистским организациям, и выработать общую терминологию Обвинительного заключения в части, посвященной общему нацистскому заговору. В то время Билл Уитни, оперативник УСС и один из помощников Джексона в Лондоне, рапортовал в Вашингтон, что русские в отношении этого плана «готовы сотрудничать в высшей степени»[276]276
  LOC-RHJ. B. 107. F. 1. Outgoing Cable, August 14, 1945. Предполагалось, что в каждый комитет войдут представители всех четырех делегаций. На самом деле советские и французские представители мало участвовали в комитетах, руководимых американцами и британцами.


[Закрыть]. После этого первоначального обсуждения американцы и британцы совместными усилиями написали черновую редакцию раздела о «преступлениях против мира», расширив ее за счет детального рассказа о нацистском заговоре с целью ведения агрессивной войны против Европы[277]277
  Подробнее см.: Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 78–115.


[Закрыть].

Теперь, когда наконец к работе подключился советский главный обвинитель, Комитет главных обвинителей приступил к изучению англо-американского черновика. Руденко нужно было многое наверстать. Тейлор позже писал, что первое заседание «прошло негладко»: Руденко и французский главный обвинитель Франсуа де Ментон не участвовали в долгих обсуждениях, на которых вырабатывались Лондонское соглашение и Нюрнбергский устав. Де Ментон высказал возражения, относящиеся к обвинению в агрессивной войне, а Руденко принес на заседание гору отчетов Чрезвычайной государственной комиссии, все на русском, – но ему сказали, что советской делегации придется перевести все материалы на немецкий, чтобы их можно было включить в Обвинительное заключение. Он сразу понял, что это невозможно. Руденко покинул совещание в глубоком потрясении: советской делегации остро не хватало людей, особенно переводчиков. Вечером он телеграфировал Вышинскому, запрашивая больше доказательных материалов, а также прося срочно прислать помощников, переводчиков, стенографистов и машинисток[278]278
  Ibid. P. 100–101; АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 9. Л. 10–13.


[Закрыть].

На другой день, 18 сентября, переговоры пошли гораздо быстрее. После их завершения вечером Руденко рапортовал Вышинскому, что британские, американские и советские обвинители прочли англо-американский черновик Раздела I и «одобрительно» отозвались о возможности принять его как отправную точку работы над окончательной редакцией. Он добавил, что не стал возражать, потому что текст более или менее соответствует советским пожеланиям[279]279
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 10. Л. 10–11.


[Закрыть]. Руденко продемонстрировал поразительную политическую наивность. Он не прочел этот документ, поскольку тот не был переведен с английского, а английского он не знал. Руденко не привык обладать каким-либо реальным авторитетом; его захватило течение беседы, и он рассудил, что поправки всегда можно будет внести потом.

Руденко послал Вышинскому английский оригинал (десятки страниц) и объяснил, что перевести его на русский, по его словам, не удалось «по техническим причинам». Он снова запросил больше доказательств, в том числе данные об убийствах советских мирных жителей. Он также предостерег Вышинского, что требования трибунала к доказательствам будут гораздо строже, чем ожидает советское руководство в Москве. Нужны документы-первоисточники о военных преступлениях, сокращенные пересказы и газетные статьи с рассказами о зверствах не подойдут. Руденко добавил, что этот вопрос не терпит отлагательств, потому что вскоре подгруппа обвинителей начнет отбирать доказательства немецких зверств, совершенных на территории СССР[280]280
  Там же.


[Закрыть].

У Вышинского и его комиссии в Москве появилось немного времени, чтобы ознакомиться с материалами, присланными Руденко из Лондона. Комитет главных обвинителей сделал перерыв как минимум на неделю, потому что американцам надо было слетать в Нюрнберг, а французам в Париж[281]281
  Там же.


[Закрыть]. Тейлор впоследствии вспоминал, что в тот момент американцам не терпелось переместиться в Нюрнберг – Джексон уже занимался организацией там комнаты документов для хранения и систематизации доказательств. Джексон вылетел в Нюрнберг в тот самый день, когда Руденко прибыл в Лондон, поэтому они не встретились друг с другом. Сидни Олдерман, заместитель американского главного обвинителя, тоже вылетел в Нюрнберг 20 сентября с большей частью американского персонала. В Лондоне остались только Тейлор и его помощники. Максуэлл-Файф и де Ментон тоже вскоре направились в Нюрнберг. Только что приехавший Руденко сказал своим западным коллегам, что пробудет в Лондоне еще как минимум две недели[282]282
  Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 101. Об отъезде Джексона в Нюрнберг см.: LOC-RHJ. B. 95. F. 4. RHJ Diary, September 13, 1945. Официально должность Олдермана называлась «младший военный обвинитель».


[Закрыть]. Он и Покровский еще не получили из Москвы разрешения выехать в Германию, ждали указаний и тем временем изучали все доказательства, что имелись у них на руках в Лондоне.

Руденко и Покровский попали в неловкое положение, хотя и не по своей вине. Москву давно предупредили, что работа в Нюрнберге скоро начнется. За неделю до прилета Руденко в Лондон Иванов предупредил советское руководство, что приезд сотрудников в Англию и Германию больше нельзя откладывать. Он докладывал, что подготовка началась всерьез и поэтому советским представителям необходимо засесть за работу над Обвинительным заключением в Лондоне и в то же время изучить доказательства, собранные американцами в Нюрнберге. Американцы продвигались в работе уверенно. Они уже организовали в Нюрнберге команду для перевода важнейших документов с немецкого на английский и сообщили Иванову, что. если советскому обвинению нужны русские переводы, Москве придется срочно направить в Нюрнберг «не менее десяти человек, знающих немецкий и английский языки»[283]283
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 9. Л. 14–16.


[Закрыть].

Проблема перевода застала всех врасплох. Устав Нюрнбергского трибунала требовал, чтобы все официальные документы предоставлялись «на русском, английском и французском языках и на языке подсудимого». Выглядело вполне резонно – но оказалось невыполнимым. У Джексона было на тот момент около дюжины сотрудников, переводивших для него документы, но ему все равно катастрофически не хватало времени разобраться с нарастающей лавиной доказательств. Он отмечал в дневнике, что «значительное накопление» непереведенных материалов приводит к «нагромождению»[284]284
  LOC-RHJ. B. 95. F. 4. RHJ Diary, September 18 to October 5, 1945. См. также: Tusa A., Tusa J. The Nuremberg Trial. P. 105; Gaiba F. The Origins of Simultaneous Translation: The Nuremberg Trial. Ottawa: University of Ottawa Press, 1998. P. 41–42.


[Закрыть]. Это было слабо сказано. Приходилось сражаться с миллионами страниц документов.

На прежних переговорах в Лондоне стороны не определили, кого назначить ответственным за переводы. Никто не ожидал, что доказательных материалов будет так много. Лишь недавно Военное министерство США известило Джексона, что Госдепартамент не смог набрать достаточного числа квалифицированных переводчиков со знанием русского, французского и немецкого и что другим странам-союзникам придется прислать больше своих сотрудников для восполнения дефицита[285]285
  Gaiba F. Origins of Simultaneous Translation. P. 41–42.


[Закрыть]. Теперь советские представители начали понимать, что им самим придется полностью переводить свои собственные документы на немецкий, французский и английский, а документы других стран – на русский. В самом начале партийное руководство утвердило командировку за границу лишь двум устным переводчикам, полагая, что они смогут заодно переводить и документы[286]286
  ГАРФ. Ф. 8131. Оп. 37. Д. 2219. Л. 19; АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 4. Л. 2.


[Закрыть].

Вышинский осознал всю серьезность ситуации лишь 18 сентября, когда Руденко сообщил, что не может получить русского перевода первой части Обвинительного заключения. Он немедленно проинформировал партийных руководителей, что в Лондоне срочно необходимы как минимум восемь переводчиков со знанием английского, французского и немецкого, а в ходе процесса в Нюрнберге понадобятся как минимум шесть[287]287
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 4. Л. 3.


[Закрыть]. В СССР было непросто найти квалифицированных специалистов, владеющих иностранными языками, особенно после антинемецкой кампании военного времени – когда человека могли арестовать и расстрелять просто из-за того, что кто-нибудь подслушал, как тот говорит по-немецки. Еще труднее было уговорить НКВД выпустить людей со знанием иностранных языков за границу. Способность таких людей общаться с внешним миром – именно то, что требовалось для работы на международной арене, – делала их в то же самое время крайне подозрительными в глазах советского аппарата госбезопасности.

21 сентября Вышинский послал Руденко небольшую порцию захваченных немецких документов в русском переводе, в том числе важные меморандумы Альфреда Розенберга (бывшего рейхсминистра восточных оккупированных территорий) о колонизации Кавказа и подробный доклад нацистской полиции безопасности (зипо) об уничтожении евреев на территории Белоруссии, Латвии, Литвы, Эстонии и Ленинградской области с октября 1941 по январь 1942 года[288]288
  ГАРФ. Ф. 8131. Оп. 38. Д. 238. Л. 13–15.


[Закрыть]. Эти документы, разоблачавшие нацистский план захвата «жизненного пространства» и описывавшие массовые убийства мирных жителей, были захвачены Красной армией. Вышинский пообещал присылать и другие доказательные материалы по мере их перевода на русский. Они создадут неопровержимую картину преступлений нацистов. Руденко, со своей стороны, послал Вышинскому черновик разделов Обвинительного заключения, касающихся военных преступлений и преступлений против человечности: двадцать три страницы, лишь частично переведенные на русский[289]289
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 10. Л. 12–35.


[Закрыть].

* * *

Политика Обвинительного заключения была политикой истории. Четыре страны-союзника понимали, что, составляя обвинения против нацистской элиты и организаций, обвинители в то же время формируют свою версию событий для будущих поколений. Советские руководители хорошо поднаторели в способности формировать свою версию истории посредством судебных процессов – но теперь в режиссерской роли выступали не они. Лишь изучив англо-американский текст раздела о «преступлениях против мира», присланный Руденко, они впервые осознали, что в Обвинительном заключении могут фигурировать ссылки на международные соглашения конца 1930-х годов – уже в виде части нарратива о возвышении нацистов и о начале войны. Именно этого всячески стремились избежать Сталин и Молотов. Что начнется в Нюрнберге, если германо-советский Пакт о ненападении 1939 года – пакт Молотова – Риббентропа – станет предметом анализа и диспутов? Все знали, что сталинское обещание нейтралитета развязало руки Гитлеру для нападения на Польшу.

Разумеется, не только СССР подписывал договоры с Гитлером. В сентябре 1938 года Франция и Британия подписали Мюнхенское соглашение, отвернувшись от Чехословакии и сдав нацистам Судетскую область с целью предотвращения войны. Но здесь имелись важные различия. В отличие от СССР Британией и Францией управляли новые лидеры, не связанные с политикой своих предшественников: Клемент Эттли и Шарль де Голль были решительными противниками политики умиротворения. Кроме того, в пакте Молотова – Риббентропа имелась солидная, скрытая от публики часть. Пакт включал в себя секретные протоколы, в соответствии с которыми Сталин и Гитлер договорились разделить между собой Восточную Европу. В 1939–1940 годах СССР захватил восточную часть Польши, балтийские государства (Латвию, Литву и Эстонию), часть Финляндии и Бессарабию. Секретные протоколы продемонстрировали бы, что это делалось с благословения Гитлера.

С учетом этих соображений первые критические замечания Москвы на раздел о преступлениях против мира, сделанные Правовым отделом НКИД, были на удивление мягкими. 20 сентября Правовой отдел известил Руденко, что в тексте есть «фактические ошибки», например позитивная характеристика Мюнхенского соглашения, якобы направленного на предотвращение войны, и утверждение, что международные обязательства царской России связывают и Советский Союз. Правовой отдел также критиковал утверждение, что осуществление нацистским руководством «тотального контроля» над экономикой Германии доказывает его злонамеренный заговор с целью установления в Германии системы тотальной власти[290]290
  Там же. Л. 37–39.


[Закрыть]. Ведь в этом можно было усмотреть завуалированную критику СССР, где экономика тоже контролировалась государством.

Карта 3. Раздел Польши между Германией и СССР. Август – сентябрь 1939 года

Через три дня Вышинский и его комиссия, завершив анализ, послали Руденко гораздо более суровую оценку и призвали серьезно переработать текст. Вышинский требовал внести не менее пятнадцати поправок в раздел о «преступлениях против мира», в основном по части интерпретаций истории. Комиссия требовала удалить все места, где упоминалось, что Гитлер и его клика «заставили» Германию секретно перевооружиться и спланировать войны против других стран, потому что так создается впечатление, будто германское правительство не ответственно за преступления нацистов. Еще больше возражений встретило описание нацистского заговора для ведения агрессивной войны, где германо-советский Пакт о ненападении характеризовался как косвенная причина нацистского вторжения в Польшу. Вышинский приказал Руденко настаивать на переделке этих фрагментов в таком духе, чтобы Пакт ни в коем случае не интерпретировался как «трамплин для нападения на Польшу», по его выражению. Он также распорядился, чтобы Руденко прислал «окончательную редакцию этого пункта… на предварительное согласование», прежде чем подписываться под ним[291]291
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 10. Л. 40–43, 71–72.


[Закрыть].

Эти поправки были существенны, но они не шли в сравнение с радикальной переделкой, которой Вышинский требовал подвергнуть разделы о военных преступлениях и преступлениях против человечности на Восточном фронте – советская делегация ранее составила их черновые варианты при некотором участии Тейлора. Комиссия сочла, что «вся эта часть» документа неудовлетворительна, и решила следующим самолетом отправить в Лондон новую русскую версию для перевода на английский. Этот новый текст содержал множество заимствований из отчетов Чрезвычайной государственной комиссии; в нем перечислялись многочисленные зверства нацистов в отношении мирных жителей и военнопленных во время германской оккупации СССР. В списке упоминались депортации советских граждан в Германию на принудительные работы и убийство «немцами» 925 польских офицеров в Катынском лесу под Смоленском[292]292
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 10. Л. 40–43, 71–72. Вышинский рекомендовал привлечь к переводу Сергея Голунского, который находился в то время в Лондоне. Русскоязычная версия этой части Обвинительного заключения о военных преступлениях и преступлениях против человечности: ГАРФ. Ф. 8131. Оп. 38. Д. 238. Л. 94–141. Катынь упоминается на л. 135.


[Закрыть].

Добавить Катынь в Обвинительное заключение было со стороны СССР смелым и, возможно, опрометчивым ходом. С самого открытия массовых захоронений в апреле 1943 года советская и немецкая стороны публично обвиняли друг друга в этом массовом убийстве. В январе 1944 года советские руководители организовали экскурсию в Катынский лес для восемнадцати западных корреспондентов и Кэтлин Гарриман (двадцатипятилетней дочери американского посла), чтобы ознакомить публику с результатами работы комиссии Бурденко[293]293
  Cockett R. B. «In Wartime Every Objective Reporter Should Be Shot». The Experience of British Press Correspondents in Moscow, 1941–1945 // Journal of Contemporary History. 1988. Vol. 23. № 4. P. 515–530.


[Закрыть]. После поездки в вагоне-люкс с обилием кушаний, вина, водки и сигарет корреспонденты посетили массовые захоронения и изучили предметы, якобы извлеченные из могил. Они встретились с Николаем Бурденко, Алексеем Толстым, митрополитом Николаем, советскими судмедэкспертами и некоторыми людьми, представленными как свидетели. Освещение поездки в иностранной прессе было благосклонно к Москве и вполне оправдало ее ожидания. На следующем этапе Сталин и Вышинский собирались провести процесс по Катынскому делу в контролируемой СССР Польской Республике[294]294
  АВПРФ. Ф. 0122. Оп. 27a. П. 206. Д. 3. Л. 59–60 // СССР и Нюрнбергский процесс. С. 227–229.


[Закрыть]. Но теперь они решили вместо этого использовать шанс, предоставленный МВТ, и свалить это преступление на немцев, используя одну из самых публичных на тот момент сцен мира. Хотя Германия и СССР два года использовали одну цифру – 10 тысяч убитых, КРПОМ решила остановиться на более консервативной оценке в 925 тел – именно столько их значилось в отчете Бурденко[295]295
  Об этом количестве см.: The Burdenko Commission Report, January 24, 1944, Moscow // Katyn: A Crime Without Punishment. P. 319–326 (оригинал отчета см.: Сообщение Специальной Комиссии // Правда. 1944. 26 января. С. 1. – Примеч. пер.).


[Закрыть].

Вышинский привык к советским показательным процессам и не представлял, насколько опасную игру он ведет. Он действовал, будучи уверен, что судьи из стран-союзников в Нюрнберге займутся исключительно преступлениями европейских стран Оси, и полагал, что свидетельства Чрезвычайной государственной комиссии и других официальных комиссий по военным преступлениям будут считаться неоспоримыми, а потому не станут подвергаться сомнениям. Вышинский приказал Руденко немедленно сообщать о реакции других главных обвинителей на предложенные поправки[296]296
  АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 10. Л. 43.


[Закрыть].

Джексон тоже остался недоволен текстом Обвинительного заключения. Пока Руденко вынужденно пребывал в Лондоне, Джексон общался в Нюрнберге с Максуэлл-Файфом и де Ментоном. 22 сентября, непосредственно перед тем, как Максуэлл-Файф на несколько дней вернулся в Лондон, Джексон вручил ему версию, радикально отличающуюся от обсуждавшейся ранее.

Без ведома других обвинителей Джексон в свои редкие свободные минуты занимался тем, что переписывал первую половину англо-американского черновика. В приливе вдохновения он вынес обвинение в заговоре в особый раздел под номером I и выстроил вокруг него вообще все дело. В новой редакции Раздела I подсудимые обвинялись в том, что они участвовали в составлении или исполнении общего плана или заговора «с целью совершения преступлений против мира, военных преступлений и преступлений против человечности, как их определяет Устав Нюрнбергского трибунала». Их объявляли «лично ответственными за их собственные действия и за все действия, совершенные любыми лицами в рамках осуществления этого плана или заговора». Согласно новой идее Джексона, преступления нацистов против мира, военные преступления и преступления против человечности (теперь вынесенные в Разделы II, III и IV) коренились в более общем заговоре. И кто бы ни представлял суду Раздел I – а Джексон намеревался взять эту роль на себя, – он также имел бы теперь возможность ссылаться на все остальные разделы[297]297
  Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 102.


[Закрыть].

Джексон внес эти изменения, как он признался в личной беседе своему помощнику Роберту Стори, с явной целью «удержать контроль над основной частью уголовного дела в американских руках». Джексон рассчитывал выстроить такой сценарий, при котором британцы, французы и советские представители документировали бы свидетельства о конкретных нацистских преступлениях (нарушениях договоров, зверствах и т. д.), а американское обвинение задавало бы общие рамки процесса[298]298
  Taylor Т. Anatomy of the Nuremberg Trials. P. 99; Tusa А., Tusa J. Nuremberg Trial. P. 103.


[Закрыть]. Он все еще верил, что МВТ может сыграть основополагающую роль в будущем развитии международного права. Джексон признавал символическое значение суда четырех держав, но не желал доверять другим сторонам принципиальные аргументы обвинения.