Текст книги "Голос горячего сердца"

– Что из этого? Мы же договорились: десять тысяч золотых, ни франком меньше. А может, вы хотите её в подарок?

– Как верный сын церкви, вы обязаны отдать её мне безвозмездно!

Граф начал злиться:

– Ваше преосвященство! А почему это я должен отдать её вам, а не архиепископу Реймсскому? Мы оба понимаем, что, как бы он ни относился к девчонке, назавтра же отпустит её на свободу. Так что не ссылайтесь на церковь. Или я получаю обещанный выкуп – или обращаюсь к арманьякам!

Кошон яростно засопел. «Не хватало ещё, чтобы сделка сорвалась. Ах, какая досада! Ведь девчонка здесь, рядом, внизу – в подвале…»

– Хорошо, граф. Я попрошу регента, чтобы деньги на выкуп прислали из Англии, как можно быстрее. Будьте здоровы.

Помрачневший епископ поднялся с места и направился было к выходу, но внезапная мысль побудила его остановиться:

– Послушайте, граф! Могу я хотя бы увидеть девчонку сейчас?

– Отчего же нет? За это я денег с вас не потребую. – И граф не без раздражения позвонил в колокольчик. Почти сразу на пороге появился слуга.

– Эй, вели стражникам привести сюда пленную, да побыстрее.

Отвесив поклон, слуга вышел из кабинета, и между двумя собеседниками повисла унылая тишина. Кошон размышлял, каково ему будет вернуться с пустыми руками в Руан, под мрачный взгляд Уорвика, а граф де Люксембург едва сдерживал тяжкие вздохи о выкупе, уплывшем за туманный горизонт.

Из коридора донеслись шаги, металлический лязг. Кошон напряжённо уставился на входную дверь. Она раскрылась, пропуская слугу, за которым следовала высокая, стройная черноволосая, черноглазая девушка с правильными чертами лица, длинными тонкими ногами и руками. Она была одета в облегающее чёрное платье пажа. Шла она с трудом, короткими шажками, так как была закована в тяжёлые цепи. За девушкой шли двое стражников с алебардами. Граф, мельком посмотрев на пленницу, перевёл взгляд на епископа. Тот сидел не шевелясь, сумрачно рассматривая девушку. Жанна остановилась у входа и теперь не двигалась, искоса посматривала на хозяина замка и его зловещего гостя. В комнате воцарилась тоскливая тишина. Наконец, Кошон произнёс:

– Вот ты, значит, какая, Орлеанская Дева. Пастушка, короновавшая ублюдка Карла. Так это ты пришла из шампанской деревни Домреми, сняла осаду с Орлеана, разбила при Жаржо и Патэ армии короля Генриха, едва не взяла Париж?! По тебе и не скажешь. Как ты смогла сделать всё это?

Жанна устало пожала плечами, ответила, не глядя на епископа:

– Сама не знаю. Вначале думала, что буду просто убеждать солдат верить в себя и идти в бой. А потом… как-то всё само вышло.

– Рассказывают, будто жители Орлеана и твои солдаты кричали «Да здравствует Орлеанская Дева» и ты их не останавливала, не призывала славить Бога. Это правда?

– Не моё дело – указывать солдатам, что следует кричать. Моё дело – вести их в бой против тех, кто несёт Франции страдания и опустошение.

– Вот как! Значит, ты ещё не навоевалась. И если граф де Люксембург вдруг решит тебя отпустить, ты снова выступишь против него?

Граф хмыкнул в кулак, но ничего не сказал. Жанна сделала вид, будто не заметила его реакцию:

– Если его светлость граф де Люксембург отпустит меня с условием, что я больше не стану сражаться, – уеду домой и с радостью вернусь к своей женской жизни. Если бы вы знали, мессир, как я соскучилась по своим косам, которые когда-то спадали мне до пояса…

– Так ты больше не хочешь на войну? А отчего же не переоденешься в женское платье?

– Потом что я в плену. Меня стерегут мужчины, и я закована. Если меня переведут под охрану женщин, я с радостью надену женское платье.

Кошон шумно вздохнул:

– Что же, Орлеанская Дева. Думаю, с Божьей помощью мы с тобой вскоре пообщаемся гораздо теснее. До встречи.

И, не глядя на графа Люксембургского, епископ поднялся из кресла и направился к выходу.

* * *

Святая Екатерина! Я не могу больше ждать. Нет, обращаются со мной неплохо – здесь, в Больё. Правда, комната жутковатая, каменный мешок. Да ещё вчерашний гость, церковный служитель. Какой-то очень важный. Аббат? А может, даже епископ? Как страшно смотрел он на меня… прямо как мой отец – на овцу, которую собирался зарезать. Но мне-то на что рассчитывать, ведь я пленница и есть… Правда, дʼОлон почти свободен, приносит вести снаружи. И вот как раз новости плохи. Говорят, Компьень может пасть. Святая Екатерина, ведь это не так? То, что я сделала – не напрасно? Иначе зачем же я здесь…

Святая Екатерина, я хочу попробовать бежать. Помоги мне, пожалуйста! Ведь я уже достаточно пробыла в плену – значит, прошла испытание, верно? Я уже придумала, как освободиться. Вот так.

Жанна внимательно осмотрела свою камеру. Вон там, в углу, можно встать так, чтобы снаружи, через отверстие в двери, не было видно. Сейчас никто снаружи не смотрит? Хорошо. Тихонько, чтобы не звенеть железками, пройти в угол… а теперь замереть… дышать как можно тише. Ой… сразу захотелось чихнуть. Нет, удержусь. Всё, прошло. Теперь – не двигаться, застыть, чтобы железо не звенело.

Томительно потянулось время… Ну! Где ты там, соглядатай?

Ага. Кажется, на глазок легла тень. Камера пуста, арестантка исчезла. Ведьма ведь, взяла – и улетела сквозь каменные стены. Ну же! Открывай, проверяй! Только бы не поднял тревогу. Надеюсь, не сделает этого, сначала посмотрит.

Снаружи – возня, негромкое бормотание… Звук ключа, вставляемого в замок… Открывает!

Послышался скрип двери, и в слабо освещённую камеру хлынул узкий поток света от факелов снаружи. Ну же, ещё, давай – заходи внутрь, проверяй, меня нет, я ведь с другой стороны двери, или нет, я улетела сквозь стены…

Обеспокоенный, недоумевающий надзиратель с ключами в руках осторожно зашёл внутрь, оглянулся по сторонам… ещё шаг…

Жанна быстрым движением дёрнулась к нему, цепь рванула за ноги, девушка потеряла равновесие, но уже в падении изо всех сил ударила тюремщика ручными кандалами по затылку. Бургундец охнул и осел на пол. Ключи! Быстрее! Унимая нервную дрожь нетерпения, Жанна проверила несколько небольших ключей. О, вот этот – подходит к замку. Она быстро освободила свои руки. Жаль, заклёпки на ножных кандалах снять нельзя, придётся так и идти… звенеть по дороге? Хоть бы чем-то подвязать цепь, чтобы можно было придерживать руками… а, вот верёвка на поясе незадачливого надзирателя – подходит. Жанна выскользнула наружу и заперла за собой дверь. Попробовать освободить наших? Знать бы ещё, где их держат… Так, теперь вспомнить, как сюда вели. Кажется, сейчас по коридору направо… да, верно, тут лестница винтовая… шаг за шагом наверх – осторожно, не звякнуть железом, прислушаться… ещё шаг… голоса стражников – но издали… Стоп – шаги! Стража? Вот здесь ниша – встать в неё, вжаться, придерживать цепь, не шевелиться… Солдаты проходят мимо… их шаги всё тише… Можно идти дальше? Где выход? Откуда шли стражники – справа? Туда, быстрее…

Спустя минуту или две Жанна была уже снаружи. Свобода?! Куда теперь идти? Если бы знать… Темно, вечер. Неудобно, зато и стража не видит, кто сейчас по двору разгуливает. Парк какой-то. Лучше туда, меньше риск, что заметят, можно спрятаться, осмотреться, найти выход, дорогу… Проклятая цепь, так мешает идти, а ведь следовало бы бегом…

– Эй! Кто там – в парке? А ну стой!

«Неужели заметили?»

– Эй! Все сюда! В замке посторонние! Стой! Не уйдёшь!

Весь замок Больё озарился светом мелькающих факелов, раздались возгласы, приближающийся топот множества ног. Жанна попыталась бежать, задела цепью какой-то сучок, споткнулась, упала на мягкую землю и зарыдала.

* * *

– Эдмон, куда это ты собрался с утра пораньше?

Юноша резко обернулся: позади стоял отец.

– Батюшка! Благословите меня. Мы – я и другие парни Домреми – уходим на запад. Простите, что только сейчас говорю вам, боялся – не отпустите. Батюшка, поймите, не могу я отсиживаться дома, когда Жаннетт в беде. Прошу вашего отцовского благословения!

И Эдмон опустился на колени перед отцом. Старый Поль погладил бороду, внимательно осмотрел сына. Зелёная кожаная куртка, такие же штаны, походная сумка, самодельный лук, колчан стрел… когда это он всё успел приготовить? А ведь, наверное, и стрелять учился… Ай да молодец, сын.

– Вот это верно, тут ты прав. Вызволять Жаннетт надо, ясно дело. Она спасла нас всех, всю страну, теперь наш черёд, и то грех мужикам отсиживаться, пока девчушка их работу делает. Так что же! Доброе дело затеяли вы, дети, лишь бы получилось. Благословляю тебя, сынок! Пусть лёгок будет ваш путь, пусть всё удастся, как задумано. Вернуться вам с победой… с Жаннетт. Даст Господь, передумает она, сменит гнев на милость, когда увидит, каков ты в деле. Может, ещё порадуете меня внучатами, понянчу я ваших с ней детишек.

И старый Поль осенил Эдмона крестным знамением – на дальнюю дорогу.

* * *

– Любезный мой племянник! Я вами очень недовольна!

Граф Жан Люксембургский удивлённо смотрел на свою престарелую тётушку, побагровевшую от ярости. Что это с ней такое?

– Вчера во дворе я видела, как ваши люди схватили девушку, которая находится здесь в плену, и принялись её избивать! Возмутительно! Девушка была закована в цепи! Неслыханная, отвратительная жестокость!

Ах, вот она о чём. Вчера девчонка пыталась сбежать, умудрилась обмануть сторожа, оглушила его, обошла внутреннюю охрану и улизнула наружу, в парк. К счастью, её вовремя заметили и схватили. Собирались проучить, намять бока, чтобы не обманывала – и тут на тебе, откуда ни возьмись появились жена и тётка. Заступились за девчонку, она отделалась несколькими тумаками.

– Дорогая тётушка! Зачем вам беспокоиться? С ней всё хорошо, стражник, который её ударил, уже наказан. Если бы она не напала на надзирателя, не попыталась убежать, всё было бы замечательно, с ней бы ничего не случилось. Не сегодня-завтра мы получим выкуп за неё и отпустим Деву Жанну восвояси.

– Не пытайтесь обмануть меня, сударь! Я знаю – вы ведёте переговоры с англичанами, собираетесь отдать им на расправу несчастное дитя! Я требую, чтобы её перевели в другое место! Я хочу, чтобы она жила рядом со мной! В Боревуаре! Пока французы не заплатят за неё выкуп! Слышите? Если вы этого не сделаете, я лишу вас наследства! Если бы я могла, сама бы её выкупила.

«Вот чертовщина. С чего это она так взъелась? Может, девчонка и её околдовала? Кто их знает, этих ведьм, на что они способны. Наследство мне бы очень не помешало. Правда, есть шанс получить от англичан гораздо больше, но разбрасываться деньгами не приходится. Да и ждать долго не понадобится, тётка больна, врачи говорят – долго она не протянет… особенно если будет бесноваться, вот как сейчас. А между прочим, перевести девчонку в Боревуар – неплохая мысль. Увезти её подальше на север, прочь от французских отрядов. А то дела под Компьенью идут не лучшим образом, того гляди – опять нам наваляют, как бы в Больё не ворвались.»

Граф де Люксембург широко улыбнулся:

– Милая тётушка! Вы совершенно напрасно беспокоились! Я сам намеревался перевести нашу юную гостью в Боревуар и предложить вам взять её под свою опеку!

* * *

– Ваше величество! К вам просится на аудиенцию молодой рыцарь!

Королева Иоланда скучающе зевнула:

– Кто такой? Как представился?

– Его зовут Жан Дарк, граф Лилий!

«Ах, вот как. Пришёл просить за сестрицу и брата, которых взяли бургундцы под Компьенью. Жаль, я не предупредила камердинера, что для него меня никогда нет дома.»

– Что же, коли так, проси.

И королева стоически приготовилась к мученической беседе.

У входа в кабинет послышались шаги, и вошёл брат Орлеанской Девы. Королева Иоланда расплылась в радушной улыбке:

– О, дорогой друг! Как я рада вас видеть! Жаль, что вы совсем позабыли обо мне!

– Ваше величество! Я пришёл к вам с просьбой и надеюсь, что вы не разгневаетесь на меня за неё!

– Что вы, что вы! Я буду искренне рада сделать всё, что в моих силах!

– Ваше величество! Прошу вашей помощи в деле освобождения сестры! Вы, разумеется, знаете, что она оказалась в плену у бургундцев. Как и мой брат Пьер, но его наша семья может выкупить сама. К сожалению, за сестру требуют совершенно невероятный выкуп, я таких денег даже не видел никогда. Ходят слухи, что если мы, французы, не выкупим её, Жанну продадут англичанам. Рассказывают, что годоны уже открыто говорят о том, что сожгут её на костре!

«О, пошло-поехало. А мне совершенно нельзя нервничать!»

– Дорогой друг, прежде всего, не надо волноваться. Англичане не приговорят к смерти военнопленную, капитана французской армии, графиню. Тысячи наших дворян и рыцарей прошли через английский плен, и ничего, живы-здоровы.

– Ваше величество! Жанну готовятся предать церковному суду! Инквизиция может приговорить и к костру!

– Это другое дело. Конечно, к войне это не имеет отношения. Но отчего вы волнуетесь? Вы полагаете, что пресвятая инквизиция может уличить вашу сестру в чём-то, влекущем столь тяжкое наказание?

– Нет, ваше величество. Но если в состав суда войдут люди, купленные англичанами, последствия для Жанны могут оказаться самыми страшными. Я пытался раздобыть материалы трибунала в Пуатье, который признал Жанну чистой перед церковью, но они бесследно исчезли!

– Недоразумение. Уверяю вас, если Жанна ни в чём не повинна, то служители пресвятой матери Церкви не станут оглядываться на англичан, а оправдают вашу сестру.

– Ваше величество! Если даже церковь оправдает Жанну, где уверенность в том, что её отпустят? Неужели нельзя заплатить выкуп, вернуть сестру во Францию? Или обменять её на кого-нибудь из пленных английских капитанов – к примеру, Тальбота! И пусть потом французская церковь проверяет её заново, если сочтёт нужным!

«Ох, как же ты мне надоел! Уже голова болит.»

– Хорошо… я попробую связаться с бургундцами насчёт выкупа. До свиданья.

Жан хотел было сказать ещё что-то, но королева уже отвернулась.

Едва только за братом Жанны Дарк закрылась дверь, королева Иоланда облегчённо вздохнула и позвонила в колокольчик, вызывая служанку, чтобы та принесла лёд – для головы, унять злосчастную мигрень, разыгравшуюся из-за этого глупого мальчишки и его непутёвой сестрицы.

* * *

– Здравствуйте, милое дитя! Нам бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя здесь как можно уютнее! Будьте не пленницей, а гостьей!

Жанна не без удивления слушала любезную речь. Перед ней были две женщины, одна пожилая, другая гораздо моложе, и обе ласково улыбались девушке. Их она видела лишь мельком, в тот вечер, когда неудачно пыталась бежать из Больё. Кто они такие?

– Мы сожалеем, что вам пришлось пострадать от нашего родственника Жана! Увы, он всего лишь грубый солдат, не знающий, как следует обращаться с молодыми девушками. Я – его тётка, мадмуазель де Линьи, а это – его законная супруга, и обе мы постараемся скрасить ваше заточение!

«Наверное, они искренни. Ведь тогда заступились за меня перед стражниками, не позволили бить, а в последующие дни и отношение ко мне стало лучше – наверное, благодаря им. Кандалы сняли, перевели в другую камеру, более светлую, а затем привезли сюда.»

– Сударыни, я так признательна вам… даже не знаю, как отблагодарить.

– О, не благодарите, дитя! Будет лучше, если вы примете от нас кое-что… вот – простыни, бельё, мыло, полотенца. Вы получите всё то, что должно быть у молодой девушки. Камин в вашей комнате будет гореть постоянно, я позабочусь об этом. Не хотите ли переодеться в женское платье?

– Простите, сударыня, я здесь в плену, и…

– Да, я вас понимаю! Вы правы! К сожалению, я не смогла убедить племянника убрать стражу. И всё же – надеюсь, пребывание в этом нашем замке не будет вам в тягость!

* * *

– Мне очень жаль, ваше преосвященство, но придётся немного подождать. По своим личным причинам я не могу пока передать вам девчонку. Однако вам нечего опасаеться. Кроме вас, никому нет до неё дела. Не только Карл Французский, но и арманьяки отступились от неё. Королева Иоланда предложила какие-то гроши, будто за пастушку. Мы объяснили, что наша цена – десять тысяч золотых ливров, она повозмущалась и отступилась. Так что получите вы своё сокровище из Домреми, не беспокойтесь!

Граф Жан Люксембургский закончил свою пылкую речь и не без опаски взглянул на Кошона. Надо же, вот беда. Уж и англичане приготовили выкуп, а приходится заставлять их ждать. И всё почему? Простая арифметика. Львиную долю денег придётся отдать герцогу Филиппу, а оставшихся немногим больше, чем то наследство, которое тётка грозится отнять, если девчонка будет передана англичанам. Конечно, если бы герцог потребовал, пришлось бы махнуть рукой на наследство, но он как будто и не возражает против того, чтобы пленница находилась в Боревуаре подольше. Видимо, у него какие-то свои игры, которые он не афиширует перед всеми, а делает вид, будто продажа девчонки задерживается из-за строптивого вассала.

Епископ Кошон со злостью уставился на Жана Люксембургского. Вот незадача! Что они, сговорились с герцогом? Не пытаются ли надуть? Не ведут ли тайные переговоры с ублюдком Карлом?

– Могу я всё-таки узнать, что мешает вам теперь же передать нам девчонку?

Жан Люксембургский смущённо почесал в затылке. Сказать, что ли, всё как есть? Ссориться-то неохота. Ну, ладно:

– Видите ли, моя тётка испытывает к ней странную симпатию… Не иначе как колдовство, хе-хе. И она не хочет, чтобы я отдал девчонку вам. Даже справлялась, не хватит ли у неё денег выкупить эту Деву Жанну. Но вы не волнуйтесь, моя тётка… – Граф осёкся: до таких-то откровений, касающихся тёткиного здоровья, доходить не следует.

Кошон сердито пожал плечами. «Вот, стало быть, как обстоит дело. Ну да, верно, он – наследник своей тётки, боится потерять денежки. Что же, причина уважительная, если только в ней дело. Но ведь тётка смертна… Говорят, она тяжело больна, и если вдруг окочурится, никто лишних вопросов задавать не станет… и в первую очередь – заботливый племянник.»

* * *

– Эй, ты! Ведьма! Иди – хозяйка зовёт тебя!

Хозяйкой солдаты, служившие в Боревуаре, называли вовсе не жену графа Люксембурга, а его тётку. Жанна, ещё не вполне оправившаяся после неудачной попытки бегства, когда оборвалась сделанная из простыни лестница, по которой она спускалась из окна, поднялась с постели, оделась и вышла в коридор. Там её поджидали четверо стражников; один шёл спереди, другой справа и ещё двое сзади. Жанна уже хорошо знала, где находятся комнаты мадмуазель де Линьи, и ей незачем было спрашивать дорогу.

Едва подойдя к спальне пожилой женщины, Жанна поняла, в чём дело. Мадмуазель де Линьи умирала. В воздухе стоял характерный старческий запах, перемешанный с испарениями лекарств, но… дело было не в этом. Словно кто-то уже начертал в воздухе слово «смерть».

– Мадмуазель де Линьи! Вы звали меня?

Старуха приоткрыла глаза, и её лицо содрогнулось в слабой улыбке:

– Жанна… девочка… ты пришла ко мне…

Она была совсем бледна, каждый вздох давался ей с трудом, воздух с шумными хрипами входил в её лёгкие.

– Девочка… я всегда мечтала иметь детей… дочку… я её представляла себе… будто она выросла… и ты, ты… совсем как она…

Старуха сделала паузу. Растерянная Жанна подумала, не следует ли ей выйти, но мадмуазель де Линьи вдруг цепко схватила её за левое запястье:

– Жанна… мой племянник… готов продать тебя… обещай мне…

– Что я должна пообещать, мадмуазель де Линьи?

– Пообещай… сделать всё… чтобы остаться живой…

Жанна смутилась. «Неужели дела мои так плохи, что нужно давать подобное обещание? Ведь я пока ещё не в руках годонов. Но не отказывать же умирающей женщине, которая была так добра ко мне.»

– Да, мадмуазель де Линьи, я обещаю вам это!

– Жанна… да хранит тебя Бог… прекрасное дитя…

Старуха вдруг отпустила руку девушки, отвернулась к стене и закашлялась. Изо рта её хлынула кровь. Жанна стояла в оторопи, не сознавая, что происходит вокруг, как вдруг её потянул за руку стражник:

– Эй, выходи прочь! Здесь тебе не место!

Жанна пришла в себя. Мадмуазель де Линьи была уже мертва, её глаза остекленели, над ней хлопотали две служанки. Девушка вышла вслед за солдатом.

– А ну, повернись! Руки назад!

И стражник прочно затянул ремни на её запястьях.

– Пошли! Тебя ждут!

Следуя за солдатом, Жанна прошла в комнату Жана Люксембургского. Там же находился и епископ, которого она видела прежде: Пьер Кошон – с тех пор Жанна узнала его имя. На столе перед ними лежала груда золотых монет, которую граф неспеша пересчитывал. Жанне стало не по себе: она сразу поняла, откуда взялись эти деньги, кому и за что, за кого они уплачены. «Как много золота… я и не видела никогда столько. Господи, неужели я стою такие деньги? И зачем англичанам платить за меня столько? Только ради того, чтобы убить? Вот тебе и пастушка из Домреми…»

Граф с усмешкой взглянул на девушку:

– Познакомься со своим новым владельцем. С этого момента ты собственность Англии. Тебе очень не повезло: ваши взяли верх под Компьенью, там погибло много наших солдат, а остальные струсили и разбежались, будто зайцы. Бросили всю артиллерию. – Жанна не смогла сдержать радостное восклицание. Усмешка сползла с физиономии графа, теперь он смотрел со злостью:

– Зря радуешься, девчонка. Победа Компьени – твоя смерть. Теперь нам нужны немалые деньги, чтобы собрать новое войско. Ты поможешь нам в этом. Ваше преосвященство, – обратился он к Кошону, – мои кавалеристы проводят вас до Арраса. Надеюсь, вас там встретят свои.

Кошон величественно кивнул, не глядя на пленницу. Граф сделал знак солдату, сопровождавшему Жанну. Тот развернулся, подтолкнул девушку к выходу. По-прежнему конвоируемая четырьмя солдатами, Жанна спустилась по лестнице и вышла на улицу, где стояли наготове десятки вооружённых бургундских воинов. Чуть поодаль Жанна увидела всадников с английским флажком.

Девушку подтолкнули к карете с занавешенными оконцами, посадили внутрь, спутали ремнями ноги, а рядом разместились бургундские офицеры с мечами наголо. Карета тронулась, увозя пленницу в неизвестность. Однако в этот самый миг Жанна забыла и зловещую сцену в комнате графа, и ужас от того, что её вот-вот передадут смертельным врагам, и даже радость от известия о победе Компьени. Погружённая в размышления, она даже не замечала, куда её везут.

Жанна была не в состоянии думать ни о чём, кроме мадмуазель де Линьи и её смерти. Удивительная женщина… Такая добрая, заботливая. Почему? Что ей было за дело до какой-то пленной девушки, защищавшей дело враждебной партии? Когда вся Франция отступилась от своей спасительницы, эта больная бургундская старуха боролась за неё до последнего вздоха. Замечательная женщина.

Святая.

Почему-то именно это слово прочно вошло в мысли, в память Жанны о мадмуазель де Линьи. А то, куда её везли бургундцы, не имело пока никакого значения.

* * *

– Эй, Эдмон! Из западных ворот замка показался отряд бургундцев! С ними какая-то карета!

Эдмон мгновенно вскочил с места. Этой вести он ожидал с того момента, когда, три дня назад, выяснилось со слов прислуги Боревуара, что Жерар проморгал англичан, которые с юго-западного направления привезли выкуп в замок. Жаль, не удалось перехватить его тогда. Но теперь пришла минута исправиться. В карете, разумеется, Жаннетт. Вот и пришёл час отбить её у врагов.

Нарастающий стук копыт. Вот и солдаты, добро пожаловать. Прицелиться очень тщательно. Первая же стрела летит точно в мишень – кучер пронзён насквозь, падает наземь. Лошади встают на дыбы, карета останавливается.

– Всем стрелять по охране!

Свист стрел, вылетающих из кустов вдоль дороги – ближайшие трое всадников падают наземь. Два десятка остальных, не дожидаясь, пока их постигнет та же участь, разворачиваются и уносятся прочь. Теперь быстрее к Жаннетт!

Эдмон, дрожа от возбуждения, подбежал к карете и открыл дверцу:

– Жаннетт, любовь моя! Ты свободна!

Однако вместо девушки его взору предстало чучело – мешок с песком и камнями.

А тем временем с южной стороны от Боревуара удалялся большой англо-бургундский отряд, сопровождавший две кареты. Одна из них увозила прочь Жанну под охраной бургундцев, а во второй находился Пьер Кошон.