Текст книги "Голос горячего сердца"

Глава 7. Руан – город смерти

Северная Франция, ноябрь-декабрь 1430

Его светлость граф Ричард де Бошан, лорд Уорвик немного нервничал, когда шёл по коридорам замка Буврёй в апартаменты его высокопреосвященства кардинала Винчестерского. А казалось бы – какие основания для беспокойства? Напротив, радоваться впору. Девчонка наконец-то выкуплена, находится на пути в Руан, её везут кружным путём, через крупные населённые пункты, где стоят английские гарнизоны, чтобы сбить с толку тех, кто, возможно, хотел бы её перехватить по дороге. С того момента, когда её вывезли из Арраса, за её каретой следует полсотни английских всадников. Прямо не перевозка пленных, а солидная войсковая операция. А что будет, когда она окажется в Руане и все узнают о её местонахождении? М-да, вот и проблема, неотделимая от радостных новостей…

– Добрый день, ваше высокопреосвященство! Крепкого здоровья вам!

– Здравствуйте, граф. Прошу садиться. У вас что-нибудь срочное?

– Да, ваше высокопреосвященство. У меня возник следующий вопрос. Не кажется ли вам, что Руан недостаточно безопасен для проведения суда над нашей пленной? Не лучше ли отвезти её в Лондон? Тауэр надёжнее Буврёя. Французские судьи вполне могут заседать и там, у нас ведь единое королевство.

– Королевство-то единое. Но вы понимаете, граф, что предлагаете? Вы слышали рассказы тех, кто видел эту девчонку, общался с ней? Знаете, какое впечатление она производит на окружающих? Её все сходу принимают за святую! Не только французы, но и англичане! Если мы посадим её в Тауэр, весь парламент наверняка захочет поглазеть на неё, короновавшую ублюдка Карла. И что получится? Назавтра же Палата Общин выразит протест против жестокого обращения с арестованной! Послезавтра потребуют её освобождения! Да и Палате Лордов я не доверяю. Будет счастье, если мы отделаемся тем, что отпустим её живую, здоровую домой, под честное слово. Здесь же, во Франции, мы сможем с ней сделать всё, что захотим, и нам никто не помешает.

– Да, но…

– Граф, поймите: Лондон – не Руан, и инквизиторов там жалуют гораздо меньше. По менее серьёзной причине вспыхнул бунт, из-за которого королю Джону пришлось подписать Билль о Правах. Если вы полагаете, что у нас слишком мало сил в Руане, поговорите с моим племянником, Бедфордом, убедите его набрать в Англии ещё солдат.

– Вы полагаете, ваше высокопреосвященство, что её колдовской дурман так действенен для окружающих?

– Я полагаю… боюсь, что она и вправду святая. Но пусть это беспокоит тех, кто вынесет ей смертный приговор и приведёт его в исполнение. Ни к тому, ни к другому Англия не должна быть причастна. Ни своими людьми, ни территорией.

* * *

– Жаннетт, любимая! Как я рад, что мы снова вместе и ты на меня больше не сердишься! Пожалуйста, стань моей женой! Ты выйдешь за меня замуж?!

Солнце клонилось к закату, было тепло, пахло свежескошенным сеном и парным молоком, вокруг стрекотали кузнечики. Эдмон подошёл совсем близко, его ладонь нежно легла на руку Жанны, она ощущала его горячее дыхание… Девушка отвернулась в смущении… ну нельзя же сразу ответить на такой вопрос – «да».

– Жаннетт! Ты прекраснее всех на свете! Я так люблю тебя! Умоляю, будь моей женой! Твои родители дали согласие!

«Это правда, они согласны. Да и я, в общем-то… Эдмон, как обжигает твоё дыхание… твоя рука… И я вовсе не против того, чтобы ты меня обнял покрепче. Эдмон, я уже почти согласна быть твоей женой… ты станешь графом Лилий – правда, здорово? У меня только одна просьба. Эдмон, не уходи никуда, пожалуйста, и не отпускай меня от себя. Пусть этот сон, в котором мы вместе, продолжается как можно дольше. Я не хочу просыпаться. Я боюсь. Я очень боюсь просыпаться. Ведь наяву меня англичане везут навстречу смерти. Эдмон, мне так не хочется умирать… Оставайся со мной, не отпускай, не позволяй проснуться.»

– Эй ты, ведьма! Приехали! Просыпайся, выходи!

Жестокая явь ураганом ворвалась в сон, отнимая Жанну у объятий Эдмона. «Вот и опять – вместо Эдмона со мной рядом смертельные враги. Куда это меня привезли?» Снаружи моросил холодный ноябрьский дождь. Ближайший офицер накрыл девушку плащом:

– Не бойся, застудиться тебе не позволим! Ещё и согреем! Костром – очень скоро!

Что это за место? Сумрачная крепость, каменные стены вокруг. Лё Кротуа? Жанна подвинулась к выходу и неловкими движениями опустила скованные ноги наземь. Покачнулась, но бдительные английские офицеры тотчас же подхватили, не дали упасть. Кругом вражеские солдаты, их десятки, сотни. Вот теперь и пришла пора вспомнить обещание, данное умиравшей мадмуазель де Линьи. Сделать всё, чтобы остаться в живых. Хорошо бы ещё знать – как?

Четверо солдат подхватили Жанну за руки и за плечи, повели, скорее поволокли внутрь ближайшей башни. Спереди и сзади шли ещё англичане – освещали дорогу факелами, зорко следили, чтобы никто не пришёл на помощь девушке. Гулкие шаги десятков ног по каменным плитам пола. Лязг дверных замков и собственных оков, унылый скрип открываемых дверей, ведущих в чрево ада. Винтовые лестницы вниз – одна, другая, третья… И снова двери, длинные извилистые коридоры, и опять лестницы… Тьма, которую свет факелов не разгоняет, а только делает зловещей… Из-за поворота метнулась крыса…

Шедший впереди солдат остановился у одной из дверей. Вынул ключ, повернул в замке. Не без труда толкнул внутрь тяжёлую дверь, которая уныло лязгнула. Руки врагов затащили девушку внутрь чёрного склепа. Один из стражников принёс из коридора факел, немедленно осветивший тёмно-оранжевые, в свете неровного пламени, каменные стены, к одной из которых намертво прикреплена железная кровать. Над кроватью из стены выглядывало большое, толстое ржавое кольцо.

– Вот и пришли! Располагайся!

Один из солдат, следовавших позади, подошёл к Жанне, в его руках оказалась пара кандалов, тотчас надетых на запястья девушки. Она закрыла глаза. Что-то холодное, жёсткое, металлическое прикоснулось к её шее, охватило, сзади щёлкнул замок. Затем её цепи прикрепили к кольцу над кроватью:

– Лучше сразу ложись на кровать! Прогуливаться всё равно не сможешь!

«Да, в самом деле, лучше прилечь на кровать, на тюфяк, а то тяжело слишком.»

Кто-то из солдат поставил факел в нишу в двух ярдах от изголовья Жанны, и англичане с топотом покинули каземат. Гулко ударила закрываемая дверь, послышались звуки шагов с лестницы. Затем откуда-то сверху раздался гогот. Жанна подняла глаза: вместо потолка каземат был закрыт сверху огромной железной решёткой, и на неё встали теперь часовые, тени от которых сразу запрыгали по камере узницы. Да, верно, так несравненно легче надзирать за пленницей.

Сколько придётся пробыть здесь вот так, под ногами английских солдат – до утра? Несколько дней? Неделю? Куда повезут потом? На смерть… Не надо думать об этом. Лучше укрыться дырявым одеялом – не так от холода, который почти не ощущается здесь, несмотря на зиму, как от хищных взглядов тех, наверху. «Отныне и до последней твоей минуты ты, ведьма, собственность Англии, и каждый твой миг будет наполнен болью и мучениями. А страшнее всего будут твои самые последние минуты.» Нет, мессиры, пока я могу хоть во сне быть с теми, кого помню, кто мне дорог, я не собственность Англии. Постараюсь уснуть. Эдмон, я возвращаюсь к тебе. Ты меня не покинул? Эдмон, пожалуйста, не оставляй меня, будь рядом – сколько получится. Обними меня… пожалуйста…

* * *

– Милорд! У меня небольшая просьба, связанная с предстоящим процессом. – Кошон выглядел озабоченным, несмотря на похвалы, которые ему щедро расточали англичане с момента приезда из Арраса, где он оставил Жанну на попечение местного коменданта.

– Да, епископ. На сей раз вы молодец, всё сделали правильно. Чего вы хотите?

– Милорд, процесс ведь начнётся не сразу с того момента, когда девчонка будет доставлена в Руан и передана в ваше распоряжение. Мне кажется правильным её… как бы это сказать… немного наказать, ведь она мятежница. И только позже, когда её передадут в руки матери пресвятой церкви, несколько смягчить условия её содержания. Я надеюсь, это побудит её не запираться на допросах, а сотрудничать с трибуналом.

– Хорошая мысль. Это нетрудно сделать. Для начала её посадят в клетку, где прикуют накоротко к прутьям. Она не сможет ни стоять, ни лежать в полный рост, а значит, и спать. Через три дня она, только чтобы получить час-другой сна, подпишет любые признания. А позже переведём её в одну из комнат, под охрану солдат, и там она останется до казни. Зайдите сегодня же к кузнецу, пусть сделает железную клетку. Длина, высота – по четыре фута, ширина – два.

– Очень хорошо, милорд. Не сомневаюсь, это подействует. Это всё, зачем я шёл к вам.

– Эй, епископ, подождите уходить. Вы же видели её. Строго между нами. Она что, правда – похожа на… святую? Или всё-таки на ведьму?

– Милорд. Более всего она похожа на ребёнка, который заблудился и попал в дремучий лес. Слабый, наивный, испуганный ребёнок. Ребёнок, который видит подбирающихся волков. Однако мы не можем позволить себе ни пожалеть её, ни сделать скидку на неопытность и наивность. Она нам мешает как никто другой – значит, она умрёт. Умрёт так мучительно, как вы этого пожелаете. Но, конечно, мне бы хотелось оформить это соответственно законам и традициям матери Церкви.

* * *

В одной из деревень, расположенных невдалеке от замка, где заточили Жанну, в это время находился большой французский отряд. Его командиры были озабочены сбором подати с местных жителей. Их ничуть не смущало, что совсем недавно в этих местах прошли сборщики налогов именем короля Генриха Английского. Заплатили королю-злодею – так теперь раскошельтесь на своего законного, любимого, доброго, коронованного монарха Карла.

Толстый лейтенант, возглавлявший отряд, добродушно потягивал вино в местном трактире, обнимаясь с двумя красотками, когда к нему подошёл взволнованный кадет:

– Ваша милость! Местные жители рассказывают – в Лё Кротуа приехал большой английский кортеж! С ним пленная девушка в мужской одежде! По всей вероятности, это Дева Жанна!

Лейтенант лениво обернулся, едва сдерживая зевок:

– А, да? Хорошо как. Значит, из Арраса солдаты уехали. Вот и нагрянем туда послезавтра.

– Ваша светлость! А Лё Кротуа – как же? Мы не попытаемся освободить Деву?

– Ты что предлагаешь – брать крепость штурмом? Вот ещё. Англичан там полно. Хочешь голову сложить – иди туда со своими друзьями, сам и погибай, а других в эту дурацкую затею не втягивай. И вообще, ты должен выполнять мои приказания, а не придумывать глупости. Явимся в Аррас, посмотрим, что там интересного, познакомимся поближе с местными жителями, соберём с них подать именем короля Франции… хе-хе. Если хочешь, можешь выяснить у них – кто обижал Деву, пока она там была, тут же повесим мерзавцев, если это не годоны. Ты пробовал здешнее вино? Ну и кислятина. А говорят, другого нет, вот ужас почище всех годонов.

* * *

Как холодна дверца кареты. Зимний ветер завывает снаружи. Вот-вот Рождество… праздник. Когда-то в Домреми на Рождество взрослые угощали детей сладостями – вареньем, леденцами. Подарки раздавали, разные истории рассказывали – иногда смешные, иногда страшные. Одевались во всякие забавные наряды, маски… Не хочется думать о страшном. Впрочем, и о смешном тоже. Не хочется думать – ни о чём вообще. Рождество… зачем оно – сейчас? Хочется прижаться к тёплому сиденью… и пусть даже английские офицеры справа и слева греют. Уже не противно. За время этого путешествия они стали совсем привычны… как кандалы. Наверное, скоро приедем. Куда? В Руан? Там меня и оставят – или повезут дальше? В Англию?

– Эй, ведьма! Добро пожаловать в славный город Руан! Хочешь полюбоваться на своих нормандских друзей? Смотри внимательно! Эй, кучер, помедленнее, дай Деве Жанне насладиться видом Рыночной Площади весёлого города Руана!

Тот офицер, который сидел впереди, сдвинул занавеску с окна дверцы справа от Жанны. Девушка затрепетала, когда морозный воздух коснулся её лица. В тот же миг её укрыли медвежьей шкурой:

– Не мёрзни, гляди внимательнее!

Жанна повернула голову и присмотрелась, куда ей указывали. Городской пейзаж неуверенно проступал сквозь вечерний полумрак, но то, что увидела пленница, невозможно было спутать ни с чем. Да и запах…

Мимо окна замедлившей ход кареты двигались виселицы, похожие на букву Т. Одна за другой. Виселицы с казнёнными людьми. На каждой виселице – несколько человек со связанными за спиной руками, раскачиваемые порывами студёного декабрьского ветра. Мужчины… и женщины. Вон совсем обнажённое женское тело облеплено снегом – словно игрушка для пурги. Мальчик… не старше десяти лет. Вернее – был не старше десяти. За что его казнили? Кому он помешал?

Ряды виселиц кончились. А это что? Частокол? Какой странный частокол. Зачем он здесь – неужели годоны ждут нападения? О, если бы… Что такое на колах? О Господи… да это же человеческие головы. Будто ненастоящие – отрубленные человеческие головы покорно висят на кольях и смотрят на проезжающих… вон там одна свалилась… Над ними кружат вороны… А вон – человек сидит на высоком колу… женщина. Кажется, она просто присела отдохнуть, так странно выбрав место… шевелится под порывами ветра, и белый снег тихо обнимает её. И вновь – ряды виселиц с телами казнённых. Опять чудовищный частокол. Что же происходит здесь, в этом Руане? Может быть, это – ад? А если нет – неужели ад страшнее?

Англичане, кем вы собираетесь править? Страной мертвецов?

Зачем мне это показывают? Завтра и моя голова будет надета на один из кольев? Или я буду болтаться в петле на виселице? Что же, стану одной из многих – не так страшно. Хуже смотреть на всё это. Или меня посадят на кол? Они всё время говорят про костёр. Меня сожгут на костре – среди виселиц и кольев с отрубленными человеческими головами?

А ведь я могла, сразу после Патэ, привести сюда свою армию – и эти люди остались бы живы…

Господи! Неужели я короновала Карла ради того, чтобы Рыночная Площадь в Руане была уставлена виселицами и кольями со страшными наконечниками?

* * *

Его величество король Генрих Английский возвращался с прогулки по окрестностям Руана, размышляя о том, какие подарки он будет раздавать завтра на Рождество городским детям. Когда королевская карета въехала в ворота замка Буврёй, мальчик пожелал выйти наружу и пройтись. Ветер унялся, лёгкий мороз приятно пощипывал щёки, снег весело скрипел под сапожками. Хорошая страна – Франция…

Стук многочисленных конских копыт, фырканье лошадей и звук подъезжающей кареты заставили юного короля обернуться. Через ворота въезжала карета в сопровождении большого числа солдат. Странно! Кого они так охраняют? Какая важная персона? Генрих величественно подошёл к ближайшему офицеру:

– Здравствуйте, сэр! Кого везёте?

Офицер спрыгнул с лошади и отсалютовал, с удовольствием глядя на венценосного мальчика:

– Ваше величество, в карете ведьма! Та самая, за которой мы так долго охотились! Рождественский подарок, хе-хе!

«А, ведьму привезли, наконец?! Вот и отлично. Не стоило, конечно, так охранять её, слишком много чести, хватило бы несколько монахов со святой водой, и пусть ведьма воет от бессилия. Дядя Джон рассказывал, что поймали ведьму наши верные подданные бургундцы, которые почему-то потребовали за неё выкуп, заломив поистине королевскую цену. Вот это уже не очень верноподданнически. Будем надеяться, что ведьма того стоит. Во всяком случае, избавили королевство от напасти, ради этого денег не жалко. Посмотрим теперь на эту страшную ведьму.»

Дверца кареты открылась, оттуда спустились офицеры. Трое офицеров. Они помогли выбраться наружу какой-то девочке в мужской одежде. Сразу накинули на неё тёплую шубу. «Это правильно, незачем студить девочку. Странно, зачем было держать её в одной карете с ведьмой, это ведь опасно. А почему девочка закована в цепи? Она провинилась? Её накажут? Надо помиловать её по случаю праздника. Она же не помогала ведьме? Нет, конечно, по ней видно.»

– А ведьма-то где?

– Вот она, ваше величество! Прямо перед вами!

«Что? Вот эта худенькая, грустная, дрожащая от холода девочка… ведьма? Эта девочка отравляла реки, околдовывала людей и вызывала ураганы? Не может быть… С такими, как она, король Артур не мог воевать! Таких, как она, он спасал – от чудовищ! Ведь я не чудовище?!

Вот эту девочку сожгут на костре?»

– Послушайте! Это невозможно! Она не может быть ведьмой! Это ошибка! Её надо отпустить! Немедленно!

– Какой ужас! Ведьма околдовывает короля Англии и Франции! Наводит на него порчу, колдовской дурман! Эй, слуги! Уведите скорее его величество в покои! Мы совершили ошибку, нельзя было допускать, чтобы король оставался перед глазами этой злобной ведьмы. Несчастный ребёнок! Бедный околдованный король Генрих!

Глава 8. Правосудие во славу Господа

Руан, замок Буврёй, январь – май 1431

Больно…

Словно облако боли накрыло Жанну с того момента, когда её доставили в Буврёй. Боль и клетка. Клетка, в которой она встретила Рождество, Новый Год и свой девятнадцатый день рожденья. Боль в онемевших ногах, которые невозможно было разогнуть из-за малых размеров клетки… боль в руках, вывернутых за спину и прикованных к прутьям клетки… боль в плечах из-за дыбы… боль в спине – после жестоких ударов свинцовым кнутом. Правда, вопреки надеждам Уорвика, Жанна почти всё время дремала, несмотря на неудобную позу – вероятно, просто оттого, что невыносимо устала. Однако ощущение боли не оставляло её и в зыбком сне.

Наверное, не стоило дерзко отвечать Бедфорду, когда он стал кричать, называя меня ведьмой, наводящей порчу на детей. Но во мне всё кипело после того, что я увидела на Рыночной Площади и соседних улицах. Когда меня притащили в комнату пыток, я сразу пожалела, что не сдержалась – едва увидела эти страшилища в красных балахонах, их жаровни, крюки, дыбу…

Потом, после кнута, уже не было сил реагировать, когда меня затолкнули в эту клетку, приковали, а хихикающие стражники принялись тыкать в бок пикой через прутья. В конце концов они увлеклись, ткнули слишком сильно, полилась кровь, и в этот момент вошёл Уорвик. Он дико заорал на стражников, вызвал лекаря, тот остановил кровотечение. Но боль осталась. Простите, мадмуазель де Линьи, вы так много для меня сделали, а я, кажется, нарушу данное вам обещание. У меня просто нет больше сил бороться за жизнь. Если бы меня сейчас повели на плаху, я бы, наверное, обрадовалась. Всё лучше, чем костёр… или клетка.

– Жанна! Здравствуйте!

«Кто это? Голову повернуть… тоже больно. Кажется, он это понял, зашёл с другой стороны клетки.»

– Как вы себя чувствуете?

– Здравствуйте, сударь. Простите, я вас не помню.

– Это вы простите, Жанна. Я должен был сразу представиться. Моё имя – сэр Джон Фастольф.

– А-а… Вспоминаю. Мы с вами едва не встретились при Патэ.

– Да, верно. Я чуть не оказался у вас в плену. А теперь вы в том же положении, в котором я мог оказаться два года назад.

– Поверьте, сударь, я бы вас не посадила в клетку. Не приковала цепями. Не избила бы кнутом. Не угрожала бы казнить, сжечь на костре. «И говорить больно. Надо – короткими фразами. А лучше помолчать.»

– Простите, я имел в виду другое. Поверьте, я сожалею о том, как с вами обращаются. Будь на то моя воля, этого бы с вами не случилось.

«Сэр Фастольф, если вы так добры, почему вместе с Тальботом морили голодом Орлеан? Только потому, что не видели этих людей вблизи? А если бы вы взяли город – как поступили бы с ним? Так же, как покойный король Генрих с Руаном – на три дня во власть солдат? И почему ваша доброта молчит о том, чего вы не могли не видеть на Старой Площади? Но уж Бог с вами. Наверное, я слишком много требую.»

– Да. Верю.

– Жанна! Вчера у вас были Уорвик, Жан Люксембургский и Стаффорд. Зачем вы им сказали, что англичанам не завоевать Францию, будь у нас хоть сто тысяч солдат? Вы понимаете, что только злите их этим?

«Сэр Джон, мне трудно говорить. Оставили бы вы меня в покое, а?»

– Понимаю. Я не смогла иначе.

«Сэр Джон, мне стыдно признаться, но когда Стаффорд бросился на меня с кинжалом, я вдруг очень захотела, чтобы он сделал это. Когда его остановил Уорвик, я едва не заплакала от обиды. Не следовало мне идти на войну, слишком я боюсь боли.»

Джон Фастольф взялся руками за прутья клетки:

– Жанна! Ты на грани страшной смерти! Ты – мой враг, военный противник, но… ты всего лишь ребёнок, маленькая девочка – очень смелая, красивая, умная и, к сожалению, обладающая чересчур горячим сердцем. Ты любишь Францию – а она того не заслуживает. Жанна, я прихожу в ужас при мысли, что тебя могут казнить… от оков тебя освободит не кузнец, а палач… костёр…

– Что же. Постараюсь умереть так, чтобы себя не стыдиться. Сэр Джон… простите, мне больно говорить.

– Это ты извини меня, Жанна. Прости, что я не могу нарушить свою присягу.

Джон Фастольф обошёл клетку, опустился на колени, поцеловал прикованные руки Жанны, а затем резким движением поднялся, отсалютовал мечом и быстрым шагом покинул камеру.

* * *

Его величество король Генрих Английский пребывал в задумчивости, когда в дверь постучали.

– Да! Войдите!

На пороге появился регент Франции, герцог Джон Бедфорд. Он радостно улыбался маленькому королю:

– Ваше величество! Пожалуйста, подпишите этот указ! – и Бедфорд протянул мальчику большой лист гербовой бумаги. Его величество с интересом уставился на документ, подошёл к столу и потянулся за гусиным пером:

– Что за указ, милорд?

– Ваше распоряжение о передаче военнопленной, которую наши враги именуют Девой Жанной, в руки Святой Инквизиции, для предания суду!

Юный король вздрогнул:

– Я не подпишу этого, сэр. Я видел Деву Жанну. Она абсолютно невиновна. Она… Если бы вы и другие мои министры слушались моих приказов, она давно свободна.

Бедфорд заулыбался ещё более радостно:

– Об этом и речь, ваше величество! Мы не можем освободить её просто так, за неё уплачены деньги из казны. Чтобы их собрать, пришлось ввести в Нормандии дополнительную подать. А теперь представьте, что получится, если мы просто отпустим Деву Жанну домой? Выходит, мы выбросили на ветер деньги налогоплательщиков?! Что скажет парламент? Заплатить за себя выкуп Дева Жанна не в состоянии. Самозваный король Карл и мятежники-арманьяки бросили её в беде. Однако если мы её передадим Церкви, проблема решится! Ведь для того мы и купили Деву Жанну – убедиться, что она не ведьма! Святая Инквизиция подтвердит, что девушка невиновна, и мы спокойно отпустим её домой!

Джон Бедфорд перевёл дух после блистательной речи. Мальчик заколебался. Что-то подсказывало ему, что не всё так просто. Вместе с тем, речь министра убедительна. По крайней мере, Деву Жанну больше не называют ведьмой. Это хороший признак.

– Коли так… хорошо, я подписываю этот документ.

Герцог Джон Бедфорд почтительно, но с ликующим сердцем взял указ с подписью государя. Кто мог предположить, что заполучить эту бумагу окажется так трудно? Но теперь это позади. С этого момента, костёр для мятежницы – вопрос нескольких дней.

* * *

Господин Жерар Пти был очень недоволен жителями Домреми. Он обошёл всю деревню, а улик против еретички Девы Жанны так и не собрал.

Сколько себя помнил господин Жерар Пти, предварительное расследование для суда Святой Инквизиции было делом лёгким и интересным. Поездка в новые, незнакомые места, небольшое общение с людьми – и готово. Собираешь улики против мужчины – выясни, кто из женщин на него в обиде, кому из соседей он перешёл дорогу, кто его должник. Расследуешь преступление девицы – узнай, кто из парней получил у неё от ворот поворот, кому из её соседок пришлось проливать горькие слёзы по поводу уведённого любимого.

Потом, на заседании трибунала, скорбным голосом зачитываешь перепуганной подозреваемой показания свидетелей и говоришь: смотрите, девушка, как вас ненавидят завистники и недоброжелатели! На основании этих показаний нам ничего не стоит отправить вас на костёр! Но мы понимаем, что ваши недруги могли преувеличить. Признайте свою вину, покайтесь, назовите сообщников, которые вас подстрекали против Господа Бога. Вот эти самые, давшие против вас показания, чем не сообщники? Разумеется, сделали они это в намерении погубить вашу душу и тело. Так что признайтесь, дайте показания против тех, кто донёс на вас, тогда получите небольшое наказание – несколько лет церковной тюрьмы, порку, клеймо, ещё какой-нибудь пустяк.

И всё! Дело в шляпе! Признание, показания – приговор – приведение приговора в исполнение – новые аресты. Нет ничего легче и приятнее. Но здесь, в этом захолустье…

Ох уж эти жители Домреми. Все как один уверяют, что чище, благочестивее и благороднее ребёнка, чем Дева Жанна, свет не видел. Как сговорились! Никто из парней не сердится на неудачу ухаживания за ней. Ни один батрак не жаждет отомстить её родителям. Ни одна неудачливая соперница не завидует её красоте. Её сверстники рассказывают, как она помогала больным и бедным, выхаживала раненых птичек и зверюшек. Нашли о чём говорить с представителем Святой Инквизиции…

Господин Жерар Пти горестно вздохнул. «Если бы у моей сестры была такая репутация…»

* * *

Старый Жак Дарк угрюмо осматривал свой дом. Когда-то большое гнездо уважаемого селянина. А теперь… нет, конечно, почёта и уважения с тех пор прибавилось, да так, что больше разве что у короля. Но где вы, дети? Только Жак остался с родителями, да и тот болеет. Видно, не дождаться от него внучат. А другие…

Катрин умерла – по крайней мере, так сказал её муж, то есть вдовец. Странно как-то объяснил, путанно, вроде как случилось это при родах, что-то уж больно рано, если вспомнить, когда они поженились. Или Катрин до замужества… того? Но тогда зять не стал бы церемониться, сразу и пожаловался бы. В общем, много непонятного, но не хочется углубляться в эту мутную историю. Умерла так умерла, что поделать.

Жан и Пьер на войне, на службе у государя. Это святое дело, тем более что они теперь важные господа, графы Лилий. А графиня Лилий… Жаннетт, доченька, хоть ты и не сердилась на своего непонятливого, неотёсанного отца, не забыть мне страшных слов, которые я сказал тебе в день, когда ты ушла в Вокулёр. И всё время гложет мысль – а вдруг из-за них-то, слов этих поганых, стряслась с тобой беда? Придержал бы тогда язык старый глупый Жак – может, девочка давно бы вернулась с почётом, глядишь, вышла замуж, уже внучатами бы порадовала. И ведь женихи-то есть для нашей невесты. Эдмон… какой он, оказывается, смелый парень. Ушёл её вызволять. Поль-то поумнее оказался, чем его старый приятель Жак, своего Эдмона благословил на святое дело. Да не он один, все родители, чьи сыновья ушли выручать Жаннетт, благословили их. И Жак так же должен был поступить. Ах, дочка Жаннетт…

Плохо как всё обернулось. Пристав этот приезжал – видно, быть беде. Уж если инквизиция за Жаннетт взялась… из когтей этих мало кому удаётся уйти подобру-поздорову. Один раз, в Пуатье, оправдалась она перед ними, так они недовольны, всё перерешили теперь по-иному. К тому же дочка сейчас пленница англичан, они и не скрывают, что погибели её хотят. Что же станется с нею? Неужели важные господа, люди Церкви, хотят её казнить? А казнят они так люто, что хуже некуда – костёр. Жаннетт, девочка миленькая, что бы такое сделать, чтоб тебя беда миновала…

* * *

Епископ Пьер Кошон недовольно перелистывал материалы, привезённые Жераром Пти, который тихо и почтительно сидел напротив. Результаты предварительного расследования преступлений девицы Жанны из Домреми. А преступления-то где? О них ни слова. Кошон не выдержал, отбросил бесполезные бумаги в сторону и со злостью уставился на господина Пти:

– И это всё, что вы мне привезли? Кому нужна эта писанина?! Мы же не канонизировать её собрались! Вы с кем в Домреми разговаривали?

– Со всеми, ваше преосвященство. Вся деревня на её стороне.

– И деревенский священник?

– Да, ваше преосвященство, он тоже. Все как один! Такую бы репутацию моей сестре…

«Утопить бы твою сестру вместе с её братцем. Дармоед, бездельник.»

– Я не понимаю, зачем вы ездили, если ничего не нашли?

– Как это – ничего? Нашёл. Доказано, что девица Жанна чиста перед пресвятой матерью католической Церковью…

– И я должен сообщить это англичанам? Или вы на себя возьмёте эту миссию?

– Почему я? Ваше преосвященство, вы же мне поручали, вот я вам и отчитываюсь! И… ваше преосвященство, поездка потребовала от меня кое-каких затрат…

– А мне-то что? Я ваши поездки оплачивать не собираюсь. Мало ли кто куда ездит.

– Ваше преосвященство! Как же так?! Вы обещали мне!

– Что я обещал? Я говорил, что если вы привезёте нужные материалы, вам заплатят за труды… англичане. Думаете, они хоть денье дадут за эту чепуху? Да они вас повесят как сообщника ведьмы!

– Ваше преосвященство! Помилуйте! Я человек небогатый! Я честно старался! Я не виноват, что она такая…

– Какая это – такая? Что вы хотите сказать? Может, вы её в святые запишете? Убирайтесь с глаз моих – и считайте, что легко отделались! Прочь из Руана! Ещё раз увижу вас – прикажу утопить! Вон!

Мессир Жерар Пти резко побледнел, отскочил к дверям, судорожно откланялся разъярённому епископу и на негнущихся ногах, пошатываясь, побрёл по коридору к выходу.

* * *

Милорд граф Уорвик задумчиво рассматривал молодого руанского священника, которого ему порекомендовал епископ Кошон. Никола Луазелер. Человек, которому епископ доверяет очень деликатные вещи. Во время допросов подсудимой он, спрятавшись за занавеской за спинами секретарей, будет вести собственный протокол, который потом сопоставит с тем, что записали люди секретаря суда Маншона. Если разница будет значительна – тем хуже для писцов. А может, и для Маншона, тут церемониться не приходится.

Однако самое главное – этого Луазелера проведут сегодня же в камеру к девчонке, чтобы он представился ей другом и арманьяком, расспросил обо всём, чего недостаёт в деле… а там, в сущности, нет ничего. Тем временем, в отдушине рядом с камерой будут находиться Кошон, Маншон… да кто угодно. Надо же, как приходится добывать сведения для материалов предварительного расследования, которые инквизиция обычно получает простым опросом соседей и знакомых подсудимых.

– Епископ, я не понимаю. Разве инквизиция не может применить к девчонке… э-э… обычные средства ведения допроса?

– Ваша светлость, это не так просто. Мы даже не знаем, о чём её спрашивать, каких признаний добиваться. Что толку, если палач заставит её сознаться в том, чего она заведомо не делала? Арманьяки просто посмеются над нашим приговором. А с помощью Луазелера и судебных заседаний мы наберём какой-то обвинительный материал. И вот тогда я смогу отдать команду палачу.