Электронная библиотека » Фрэнк Маклинн » » онлайн чтение - страница 11


  • Текст добавлен: 11 ноября 2019, 14:00


Автор книги: Фрэнк Маклинн


Жанр: Историческая литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Шрифт:
- 100% +

В то же время он был решительно настроен на то, чтобы утверждать в жизни свой новый свод законов с тем, чтобы земные интересы преобладали над религиозными чувствами, чтобы так называемые светские, мирские помыслы ценились больше так называемых священных, духовных. Подразумевая, что Теб-Тенгри фактически совершил предательство, Чингисхан провозгласил новую правовую норму, предусматривавшую смертную казнь за любые контакты с иностранной державой без его соизволения{499}499
  SHC p. 182.


[Закрыть]
.

Еще одно замечание по поводу смерти Теб-Тенгри касается ее поразительного сходства с гибелью Джамухи, исключая, конечно, бескровное убийство шамана. Они оба обладали недюжинными способностями, перед обоими Чингисхан был в большом долгу и обоих безжалостно предал смерти, когда они стали для него бесполезны или начали представлять угрозу его гегемонии. Две смерти, произошедшие с временным разрывом в несколько лет, были страшным предупреждением для всех, кто посмел бы бросить вызов воле великого хана или его законам{500}500
  L. Hambis, ‘Un episode mal connu de I’histoire de Gengis-Khan/ Journal des Savants, Jan-March 1975 pp. 3–46.


[Закрыть]
.


Одним из самых значительных нововведений курултая 1206 года было утверждение свода законов – Великой Ясы. Она обновлялась курултаем 1218 года и последующими общегосударственными собраниями. Этот документ можно рассматривать с разных точек зрения. Отчасти это был воинский устав, отчасти систематизация традиционных обычаев и табу степи, отчасти собрание различных идей, заметок и суждений самого великого хана и отчасти иллюстрация искреннего желания обдумать и предугадать проблемы, с которыми империя может столкнуться уже в ближайшем будущем.

Каждый из этих аспектов нуждается в детализации. Самая благодатная сфера – нормы, ценности, мифы, идеи и специфические особенности, характеризующие кочевой образ жизни монголов. Взять, к примеру, обычай забоя животных. Монголы укладывали животное на спину, успокаивали или держали, не давая брыкаться, пока мясник разрезал грудную клетку и обрывал аорту, вызывая обильное внутреннее кровотечение{501}501
  Pelliot, Notes sur Marco Polo i pp. 77–78; Allsen, Culture and Conquest pp. 128–129; Meignan, Paris to Pekin (1885) pp. 354–355.


[Закрыть]
. Вся кровь затем выкачивалась и использовалась для приготовления колбасы. Монголы редко забивали животных летом, но если какое-то животное погибало, его тушу разрезали на полосы и высушивали. Даже зимой на еду обычно забивали овец, если только не надо было забить лошадь по случаю важной религиозной церемонии{502}502
  Amitai-Preiss & Morgan, Mongol Empire pp. 200–222.


[Закрыть]
. Любые грубые действия, совершенные в отношении лошади, сурово наказывались, в том числе и случайный удар уздой или поводьями, не говоря уже о ранении или краже. Конокрад был злейшим врагом, потому что лошадь часто спасала жизнь человеку: в крайней нужде монгол вскрывал вену на ноге лошади, пил кровь и заклеивал рану. Запрещалось опираться на кнут, которым вы погоняете лошадь, и касаться кнутом стрел, потому что он был таким же священным, как и сам конь.

Общее благоговейное отношение к животному миру распространялось и на птиц, особенно птенцов. Очевидно, действовал инстинкт самосохранения: убийство детенышей неизбежно приведет к вымиранию всего вида{503}503
  Ratchnevsky, ‘Die Rechtsverhaltnisse bei den Mongolen im 12–13 Jahrundert,’ Central Asiatic Journal 31 (1987) pp. 64–110 (at pp. 78–80).


[Закрыть]
. Другие табу касались стихий. Особенно священным был огонь. Запрещалось вонзать в него нож и даже касаться им огня, нельзя было рядом с ним и колоть дрова: это могло означать, что и огню «отрубают голову». Боги огня тогда могут в отместку наслать лесные пожары{504}504
  Dawson, Mongol Mission p. 12.


[Закрыть]
. Множество суеверий было связано с водой, видимо, в силу боязни гроз, часто случавшихся в Монголии и, вероятно, разрушительных, особенно когда они обрушивались на огромные стада в открытой степи{505}505
  JB i pp. 204–205; Jackson & Morgan, Rubruck p. 90; Dawson Mongol Mission p. 17.


[Закрыть]
. Страхом, который вызывался сверканием молний (монголы верили, что их извергало животное, наподобие дракона), следует, очевидно, объяснять запрет на купание в струящейся воде весной и летом. Не врожденным отвращением к гигиене, как думали некоторые западные визитеры, а боязнью оскорбить духов воды, которые могут вызвать грозы и наводнения; по этой же причине запрещалось мочиться в воду или проливать что-либо на землю{506}506
  Alinge, Mongolische Gesetze p. 43; Lech, Mongolische Weltreich p. 96; Silvestre de Sacy, Chrestomathie arabe ii pp. 161–162; d’Ohsson, Histoire ii p. 618. For the lightning dragon see RT i p. 82.


[Закрыть]
.

Табу, относившиеся к еде, тоже были связаны с опасениями навредить духам и демонам. Очень строго наказывалось выплевывание еды: нарушителя протаскивали через дыру в стене и казнили{507}507
  Dawson, Mongol Mission p. ix.


[Закрыть]
. Запрещалось наступать на порог юрты хана. Обычным наказанием была смертная казнь, но когда Карпини и его монахи ненароком нарушили табу в 1246 году, им просто вынесли предупреждение: чужеземцы могли и не знать обычаев степей{508}508
  ibid. pp. 54–56, 63, 194, 196; Jackson & Morgan, Rubruck p. 117; Heinrich Dorrie, ‘Drei Texte der Geschichte der Ungarn und der Mongolen,’ Nachtrichten der Akademie der Wissenschajten in Gottingen 6 (1956) pp. 125–202 (at p. 175); Skelton, Marston 8i Painter, Vinland Map pp. 90–91.


[Закрыть]
. В дверном косяке и пороге для монгола заключался таинственный смысл: образы божеств домашнего очага находились по обе стороны дверного проема{509}509
  Yule & Cordier, Ser Marco Polo i pp. 385–386; Yule, Cathay and the Way Thither ii p. 224.


[Закрыть]
.

Большинство запретов Чингисхан счел необходимым включить в свой новый кодекс, но главная его цель состояла в том, чтобы создать атмосферу органичной солидарности в нации и государстве, разрушить старые стереотипы культуры и мышления и сформировать новую универсальную идеологию. Он сам и вложил в свою Ясу главное противоречие, пытаясь одновременно и сохранить преемственность, и разрушить старые корни{510}510
  Darling, Social Justice pp. 103–106.


[Закрыть]
.

К сожалению, все, что касается Ясы, является предметом жесточайших научных дискуссий. Главная проблема заключается в том, что кодекс не сохранился в письменном виде, уцелели лишь отдельные фрагменты неясного происхождения. Это дает возможность некоторым скептикам в академическом сообществе сомневаться в том, что Яса существовала в письменном виде, и даже предполагать, что она вообще представляла собой лишь набор отдельных высказываний, максим и афоризмов Чингисхана, так сказать, obiter dicta[53]53
  Случайных замечаний (лат.).


[Закрыть]
{511}511
  See especially the four-part article by David Ayalon, ‘The Great Yasa of Chingiz Khan: A Re-examination,’ Studia Islamica 33 (1970) pp. 97–140; 34 (1971) pp. 151–180; 36 (1972) pp. 117–158; 38 (1973) pp. 107–156. He writes that there are ‘possibly insuperable difficulties in establishing the nature and contents of the Mongol yasa, its association with Chingiz Khan himself, or even whether it existed as a written coherent, enforceable code of laws’ (34 (1971) p. 172).


[Закрыть]
. Скепсис выражается в самых разных формах. Некоторые авторы указывают на то, что в писаных законах не было никакого смысла, так как монголы были поголовно неграмотные. Другие утверждают, что для Чингисхана было важно насаждать веру в существование такого кодекса, даже если его и не было в действительности, поскольку это предоставляло ему свободу действий в обнародовании законов, которые в другом варианте воспринимались бы как приказания и указы деспота{512}512
  D. O. Morgan, ‘The “Great Yasa” of Chingiz Khan and Mongol Law in the Ilkhanate,’ Bulletin of the School of Oriental and African Studies 49 (1986) pp. 163–176 (at pp. 169–170).


[Закрыть]
. Арабский ученый Ибн Баттута в то же время заверяет нас в том, что полный текст документа действительно существовал в исполнении на уйгурском языке{513}513
  Gibb, Ibn Battuta pp. 560–561; cf also Robert Irwin, ‘What the Partridge Told the Eagle: A Neglected Arabic Source on Chinggis Khan and the Early History of the Mongols,’ in Amitai-Preiss & Morgan, Mongol Empire pp. 5–11.


[Закрыть]
. Так называемая «Великая книга Ясы», возможно, была неким справочным пособием для императора и имперских юристов наряду с публичными указами, широко применявшимися и известными под названием «билики»{514}514
  Riasanovsky, Fundamental Principles p. 25.


[Закрыть]
. Имели хождение и «малые ясы» – сборники племенных и клановых обычаев, народных традиций и нравов. Они почитались, но если вступали в противоречие с Великой Ясой, то побеждали положения главного закона.

Если Великая Яса была действительно эзотерическим документом и, как и «Тайная история», была доступна только элите под предлогом того, что она священная или запретная, то возникает закономерный вопрос. Зачем кому-то понадобилось держать в неизвестности положения закона, которые в то же время надлежало соблюдать?{515}515
  Morgan, ‘Great Yasa’ p. 169.


[Закрыть]
Такая ситуация неизбежно порождает проблемы почти библейского толкования Ясы, явно обреченного на искажения. Кроме хорошо известного принципа, гласящего, что незнание закона не освобождает от ответственности, существует и другое правило, уходящее своими истоками в глубокую древность и утверждавшее, что не может быть тайных законов: lex non promulgata non obligat[54]54
  Закон не обязателен, если не обнародован (лат.).


[Закрыть]
. Однако, судя по многим свидетельствам, аргумент «таинственности», несмотря на оригинальность, явно страдает экзальтацией. Сторонники этой точки зрения любят ссылаться на то, что о Ясе совершенно не упоминает великий персидский историк Рашид ад-Дин, хотя ясно, что уже тогда кодекс был признанной частью правого мирового поля и не нуждался в разъяснениях. Кроме того, другой не менее авторитетный историк, Джувейни, уделяет документу большое внимание, и его свидетельства можно игнорировать только в том случае, если к нему злонамеренно применить аргументы ad hominem[55]55
  Предубеждение, очернительство (лат.).


[Закрыть]
{516}516
  Which is essentially what the arch-sceptic Ayalon does (Ayalon, ‘The Great Yasa’ (1971) p. 134; (1972) pp. 152–154). Even Morgan, who accepts part of Ayaloris argument, decisively parts company from him at this point (Morgan, ‘Great Yasa’ p. 166).


[Закрыть]
.

Для понимания значимости Великой Ясы правильнее было бы сопоставить ее с другими знаменитыми правовыми кодексами в истории человечества. Можно найти, например, определенное сходство системы Чингисхана с известным вавилонским кодексом законов Хаммурапи, обычно датирующимся XVIII веком до нашей эры, не только в драконовских мерах наказания («око за око» у Хаммурапи), но и в положениях, касающихся семьи, наследства, отцовства, развода, сексуальных связей, коммерческих контрактов. В кодексе Хаммурапи выражено намного больше симпатии к труженику и потребителю (особые статуты о заработках погонщиков волов и хирургов и наказания для «шабашников»), чем в Ясе{517}517
  Driver & Miles, Babylonian Laws; Darling, Social Justice pp. 15–32 (esp pp. 21–22).


[Закрыть]
.

Другой пример правого кодекса древности являют законы Моисеевы, законы чистоты, личной гигиены, чистой и нечистой еды, жертвенности и жертвоприношений, моральные предписания об убийстве, воровстве, браке, разводах, прелюбодеянии, собственности, наследовании и т. п.{518}518
  Van Seters, Pentateuch, esp. pp. 190–210.


[Закрыть]
Эти темы отражены и в Ясе, как и другие созвучия с Пятикнижием. Сюжет зарабатывания выкупа невесты, пережитый Чингисханом в молодости в семье унгиратов, необъяснимо повторяет библейскую историю об Иакове, семь лет служившим Лавану за Лию и семь лет – за Рахиль. Оба кодекса осуждают скотоложство и содомию{519}519
  Exodus 12.


[Закрыть]
.

Можно сравнить Ясу и с другими знаменитыми кодексами, действовавшими в краях, далеких от мира Чингисхана. Кодекс Юстиниана VI века, в сущности, был компендиумом действующего римского права, включая публичное, частное и обычное право, все имперские распоряжения, начиная со времен Адриана, и все комментарии сведущих юристов. Здесь была более сложная и утонченная среда, чем мир степей Чингисхана, но и в этой среде опальных ересей и язычества господствовал менталитет надзора и контроля{520}520
  Blume, Justinian Code (2009).


[Закрыть]
. Некоторые аналитики утверждают, что даже кодекс Наполеона не свободен от монголизма, к примеру, в явных инквизиторских склонностях уголовного законодательства и в отсутствии прецедентного права, из-за чего невозможно реализовать на практике теоретическое различие между исполнительной и законодательной властью{521}521
  Holtman, Napoleonic Revolution.


[Закрыть]
. Естественно, в империи Чингисхана и мысли не возникало о возможности законодательного оспаривания решений исполнительной власти, но и сегодня можно услышать заявления консервативных критиков о том, что Верховный суд в Соединенных Штатах узурпирует функции, обыкновенно принадлежащие исполнительной власти. А некоторые циники во всеуслышание заявляют, что Яса Чингисхана была либеральнее кодекса Наполеона, так как французский император лишил женщин прав на развод.

Все сходства и расхождения становятся понятнее при более внимательном рассмотрении содержания Ясы. Вряд ли стоит удивляться тому, что в военизированном обществе, какое и существовало в монгольской империи, значительная часть кодекса посвящена военным вопросам: мобилизации армии, проведения военных кампаний, поддержания отношений с иностранными державами. За неисполнение долга и неподчинение хану полагалась смертная казнь, и даже те, кто совершал явные и объяснимые ошибки, могли понести такое же наказание, если у хана от бешенства закипала кровь{522}522
  Lech, Mongolische Weltreich p. 96.


[Закрыть]
. Командиры минганов могли контактировать друг с другом только через хана, и если они нарушали предписанные им правила, то им надлежало распластаться ниц перед гонцами императора, посланными, чтобы вызвать их для объяснений. В каждом таком случае Чингисхан посылал самого негодящего гонца, чтобы усилить унижение{523}523
  Riasanovsky, Fundamental Principles pp. 84–85.


[Закрыть]
. Все командующие обязывались раз в год являться на доклад и инструктаж, и Чингисхан постановил: те, кто не услышат его слов, исчезнут «подобно камню, падающему в глубокую воду, или стреле, улетающей в камыш, поскольку такие люди не подходят для командования войском»{524}524
  Riasanovsky, Fundamental Principles p. 86.


[Закрыть]
. Привлекательность воинской службы обеспечивалась специальным указом, предписывавшим лицам мужского пола, не занятым ратным делом, трудиться безвозмездно на государство, но и участь воина была нелегкой. Кочевнику-солдату надлежало прибыть по первому зову с оружием, в латах и в первоклассной боевой готовности или подвергнуться штрафованию; если его не оказывалось на месте сбора, то призывника заменяли его жена или любая другая женщина из семьи. Если воин начинал заниматься грабежом до приказа командира, его казнили. Если он не поднимал оружие, оброненное солдатом, шедшим впереди, с ним поступали таким же образом{525}525
  G. Vernadsky, ‘The Scope and Content of Chingis Khan’s Yasa,’ Harvard Journal of Asiatic Studies (1938) pp. 337–360 (at pp. 350–351).


[Закрыть]
. Если в битве погибало слишком много монголов, то уцелевших воинов чаще всего ожидала казнь за то, что они не дрались в полную силу. Чингисхан поднимал боевой дух воинов тем, что перед битвой держал их на полуголодном рационе и загружал тяжелой работой; они рвались в бой, подобно стае разъяренных одичавших собак, жаждущих после победы насладиться грабежом, едой и отдыхом{526}526
  G. Vernadsky, ‘The Scope and Content of Chingis Khan’s Yasa,’ Harvard Journal of Asiatic Studies (1938) p. 350; Lech, Mongolische Weltreich p. 125.


[Закрыть]
. Как и у спартанцев, суровый военный режим подразумевал жесточайшую дисциплину и понимание того, что ты должен вернуться из битвы либо со щитом, либо на щите{527}527
  Silvestre de Sacy, Chrestomathie arabe ii p. 161.


[Закрыть]
.

Охота была одним из методов военной учебы в мирное время, и для звериных облав тоже существовали строгие правила поведения. Воины, упускавшие зверя из окружения, наказывались битьем палками во время прохождения через строй. Запрещалось убивать оленей, антилоп, зайцев, диких ослов и пернатую дичь зимой с октября до марта{528}528
  Riasanovsky, Fundamental Principles pp. 83–85.


[Закрыть]
.

В Ясе очень скудно представлено частное право, поскольку эти проблемы решались на основе племенных обычаев. К публичному праву, помимо военных дел, следует отнести вопросы, связанные с налогообложением, административным устройством, статусом хана и его семьи. В сфере налогообложения особыми привилегиями пользовались религиозные общины и иноземные купцы. Историки всегда отмечают уважительное отношение Чингисхана ко всем верованиям, однако он руководствовался чисто прагматическими мотивами: в религии он видел инструмент социального контроля, продления жизни и даже бессмертия. В любом случае, освобождение жрецов, лам, имамов, проповедников и священников разных вероисповеданий от воинской повинности и налогов представляется исключительно великодушным. Лекарям и ремесленникам тоже даровались поблажки, но не такие тотальные, как духовенству{529}529
  Ayalon argues that the exemption for religious leaders was not in the original Yasa – with the implication that Genghis’s meeting with Chang Chun (see Chapter 13) may have been a crucial influence (Ayalon, ‘Great Yasa’ (197t) p. 121).


[Закрыть]
. Исходя из практической целесообразности, он создавал необычайно благоприятные условия для купцов и даже прощал им некоторые нарушения закона. Жестко регулировались случаи утраты собственности и присвоения животных, отбившихся от стада. Чингисхан опасался, что купцы могут понести убытки от воровства и угона скота, а это, в свою очередь, станет причиной новых раздоров и вендетт{530}530
  Alinge, Mongolische Gesetze p. 67; Dawson, Mongol Mission p. 15.


[Закрыть]
. Высказывались догадки, что многие положения Ясы, благосклонные к купцам, были добавлены после 1218 года или скорее всего около 1222 года после завоевания Хорезма, породившего лавину купцов и богатых путешественников, хлынувших в империю Чингисхана. В той степени, в какой Pax Mongolica («Монгольский мир») уже существовал (о чем мы будем вести разговор позднее), этот протекционизм играл существенную роль{531}531
  Spuler, Goldene Horde p. 362; Spuler, Mongolen in Iran p. 373; Vladimirtsov, Genghis Khan p. 63.


[Закрыть]
.

Такое же допущение применимо и к положению о смертной казни для всех, кто не оплачивал штраф или банкротился в третий раз; оно является более поздним дополнением, принятым, возможно, после завоевания цзиньцев Китая в 1234 году{532}532
  Riasanovsky, Fundamental Principles pp. 184–185.


[Закрыть]
. Кодексы предсовременности за банкротство в большинстве своем предусматривали тюремное заключение, поэтому высшая мера наказания за деяние, обычно не относящееся к категории уголовных преступлений, может вызывать недоумение; но и в данном случае мы видим свидетельство того, что Чингисхан стремился поддерживать порядок в жизни купеческого класса. Рабы были важной частью товарного ассортимента внешней торговли; поэтому, согласно одному из установлений, под страхом смертной казни надлежало возвращать беглого раба. По законам Чингисхана, смертной казнью карались даже проступки, которые, согласно традиционным обычаям степей, считались мисдиминорами[56]56
  Нетяжкие преступления, не затрагивающие интересов правителя, которые не карались смертной казнью или конфискацией имущества. – Прим. ред.


[Закрыть]
: бандитизм, разбой, внутриплеменные конфликты{533}533
  JR ii p. 1079; Vernadsky, ‘Scope and Content,’ loc. cit. p. 352; J. A. Boyle, ‘Kirakos of Gandrak on the Mongols,’ Central Asiatic Journal (1963) pp. 199–214 (at pp. 201–202).


[Закрыть]
.

В рубрику публичного права можно условно занести квазинабожное предписание, касавшееся забоя животных, который следовало совершать только в соответствии с монгольскими традициями (не перерезать горло): нарушителей казнили. Эта норма в особенности не устраивала мусульман. Они заявляли, что Чингисхан ввел наивысшую меру наказания за то, что в их системе нравственных и законодательных установок не только не считается преступлением, но и надлежит делать в обязательном порядке. По мнению некоторых историков, Чингисхан особенно дорожил этим положением Ясы, но племена-конфедераты его игнорировали, командующие не могли уследить за его повсеместным исполнением; ойраты, например, продолжали умерщвлять животных, забивая их дубинками. Ко времени избрания четвертого великого хана в 1251 году, когда Западная Монголия уже была исламизирована, стало ясно, что если следовать Ясе Чингисхана, то надо было бы казнить за убийство животных мусульманским способом всех присутствовавших на церемонии, включая государево семейство{534}534
  Ayalon, ‘Great Yasa’ (1971) pp. 107, 118–119.


[Закрыть]
.

Другой важной категорией публичного права было поддержание почтительного отношения к хану и его семье. Хотя Чингисхан придерживался принципов меритократии в армии и чуть ли не коммунистического равенства в нижних сословиях, а в войнах с Джамухой, кереитами и найманами успешно опирался на бедноту, он не терпел никакого панибратства и эгалитарности, когда дело касалось личных и семейных прерогатив. Все его указы были обращены к аристократии, а не к народу{535}535
  Vladimirtsov, Genghis Khan pp. 65–66.


[Закрыть]
. Он присвоил себе право вмешиваться в мельчайшие детали жизни любого клана или семьи, если ему казалось, что возникала угроза миру и правопорядку в ханстве. Назначая своего фаворита Шиги-Хутаху верховным судьей, Чингисхан руководствовался потребностями текущего момента, а не положениями Ясы. Не раз высказывалось мнение, что так называемая забота Чингисхана о массах всегда была мнимой, и она была в большей мере свойственна прежним степным вождям{536}536
  Bouillane de Lacoste, Pays sacre pp. 80–81.


[Закрыть]
.

Великая Яса устанавливала, что все претенденты на пост великого хана должны быть прямыми потомками Чингисхана. Не признавались никакие иные титулы, кроме хана и беки. Сознательно не вводилось ничего подобного иерархии дворянских титулов в Соединенном Королевстве. Даже вассальным вождям и союзным правителям не разрешалось пользоваться почетными званиями. Если подлежал суду член царской семьи, то его дело рассматривалось только лишь на заседании специально избранного и созванного верховного суда{537}537
  Vernadsky, ‘Scope and Content’ loc. cit. p. 358.


[Закрыть]
. Если обвинение подтверждалось, то за этим следовали изгнание или тюремное заключение; если выносился приговор смертной казни, то обвиняемого надлежало предать смерти бескровно, удавлением или удушением коврами. Чингисхан с удовольствием применял конфуцианское правило «не подвергать физическому наказанию сановников» и при случае вообще мог освободить фаворитов от уголовных наказаний{538}538
  Ratchnevsky, Genghis Khan p. 195.


[Закрыть]
.

Хотя Чингисхан должен был исполнять собственные законы и соблюдать правовые нормы, в целом он был волен поступать так, как ему заблагорассудится, а карательные решения, особенно в отношении собственных стражей, он принимал сам{539}539
  JR ii p. 953.


[Закрыть]
. Ответ на вопрос «что было в основе общества при Чингисхане – право или тирания?» может быть двояким{540}540
  Rachewiltz, ‘Some Reflections on Cinggis Qan’s Jasa,’ East Asian History 6 (1993) pp. 91–104.


[Закрыть]
. Единственными ограничителями деспотизма Чингисхана были публичный характер суда и понимание того, что явная несправедливость может оттолкнуть людей. На знаменитый вопрос британского философа Юма – как человеку, привыкшему править силой, удается принуждать собственных стражников и солдат? – Чингисхан дал бы такой же ответ: формированием единого мнения и ощущения легитимности. Иными словами, он создавал впечатление, будто получил мандат от Неба, и, если гранды и аристократы не будут повиноваться законам Ясы, то государство развалится: «Народ будет лихорадочно искать Чингисхана, но уже не найдет его»{541}541
  Riasanovsky, Fundamental Principles p. 86.


[Закрыть]
.

Яса примечательна не только драконовскими наказаниями, но и тем множеством положений, которым придан криминально-уголовный характер. Из тридцати шести статутов, дошедших до нас, четырнадцать предусматривают высшую меру наказания, но это количество может вырасти вследствие «сброса» из других сфер{542}542
  Riasanovsky, Fundamental Principles p. 35.


[Закрыть]
. Хотя утверждения и показания в суде и должны были подкрепляться тремя свидетелями, оправдательные приговоры были редкостью. Смертная казнь назначалась за самые разные преступления: убийство, прелюбодеяние, совокупление с чьей-то дочерью или рабыней, содомию, гомосексуализм, изнасилование, скотоложество, предательство, дезертирство, ложь, кражу, хищение, выхватывание еды из рук другого человека, нежелание поделиться едой, вхождение в проточную воду, загрязнение проточной воды водой, в которой уже мылись, писание в проточную воду, кража лошадей и другого скота. Этот перечень дополнялся множеством других «правонарушений». Достаточно упомянуть некоторые из них: злостное банкротство (если несостоятельность объявлялась в третий раз); домогательства к рабу или пленнику; покровительство рабам и беглым узникам; предоставление еды узнику без разрешения его хозяина; препятствование религиозным культам и свободам; осквернение праха; забой животных иным, не монгольским способом; колдовство; шпионаж; проявление милосердия к пленным; уход с поста без позволения; преступная халатность солдата или охотника; неимение собственности для уплаты штрафов, жен или детей для отправки в рабство в порядке возмещения долга; дача ложных свидетельств; неуважение к старшим и обжорство; нажатие ногой на порог юрты вождя; повреждение глаз лошади; трапеза на виду у другого человека при нежелании его угостить{543}543
  Dawson, Mongol Mission p. 17; Jackson & Morgan, Rubruck pp. 93–94; Matthew Paris, Chronica Majora iv. p. 388; Boyle, ‘Kirakos of Kanjak,’ loc. cit. p. 202; Jagchid & Hyer, Mongolia’s Culture pp. 95–96; Vernadsky, Mongols and Russia p. 102.


[Закрыть]
. Частое упоминание смертной казни неудивительно в условиях, когда человеческая жизнь ценилась не более стоимости домашней скотины. Мало того, вся семья могла быть обвинена в совершении преступления, а жены и дети могли быть приговорены к смертной казни как «соучастники»; монголы твердо верили в то, что за грехи отцов должны страдать и дети{544}544
  Riasanovsky, Fundamental Principles p. 36; Vernadsky, ‘Scope and Content,’ loc. cit. p. 356.


[Закрыть]
.

Элемент «накладок» был неизбежным сопутствующим фактором, когда пострадавшая сторона имела полное право на то, чтобы определять характер наказания после провозглашения приговора о «виновности». Иногда лица, обвиненные в клевете или оговоре другого человека, тоже приговаривались к смерти{545}545
  JR ii pp. 1080–1081; SHO pp. 159–160, 192, 269–270; SHR pp. 105–106,134–136, 207–208.


[Закрыть]
. Бытовал и так называемый «скрытный смертный приговор». Аристократа могли отправить на фронт в смертоубийственной войне или послом к неприятелю, известному пристрастием к расправам над чужеземными дипломатическими представителями. Простолюдинов обыкновенно забивали палками, например, за кражу овец. Поскольку телесное наказание обычно состояло из семиста семи ударов плетью или палками, оно, как правило, заканчивалось смертью осужденного{546}546
  JR ii p. 953; JB i p. 53; Pelliot, Recherches p. 98; Yule & Cordier, Ser Marco Polo pp. 266–268; Latham, Travels of Marco Polo p. 101.


[Закрыть]
. С другой стороны, богатые воры или убийцы (если жертвами были не монголы, а китайцы или мусульмане) зачастую откупались от смертного приговора; в случае краж оплачивалась девятикратная стоимость похищенных товаров или имущества{547}547
  Vernadsky, ‘Scope and Content,’ loc. cit. p. 356.


[Закрыть]
.

Версия «Кровавого кодекса»[57]57
  Уголовное законодательство Англии и Уэльса в 1688–1815 годах, содержавшее много статей о наказании смертной казнью. – Прим. авт.


[Закрыть]
, разработанная Чингисханом, была, вне сомнения, жестокой, но не более жестокой, чем аналогичные законы того времени в Китае, исламском мире или в средневековой Европе. К тому же, монгольские зверства всегда утрировались враждебными комментаторами. Хотя один из способов исполнения приговора к смертной казни, конечно, отличался исключительным варварством. Лишая жертву возможности скорой смерти, монголы привязывали ее к столбу и покрывали толстым слоем жира; когда в нем появлялось достаточно личинок, они съедали человека живьем{548}548
  RT ii pp. 510–511.


[Закрыть]
. В исполнении законов Ясы всегда присутствовал элемент произвола. К примеру, монголы намного жестче поступали с насильниками, чем другие народности. Наказания за изнасилование в Средневековье варьировались от оскопления в норманнской Англии до штрафа или шестимесячного тюремного заключения в средневековой Венеции{549}549
  Ostrowski, Muscovy and the Mongols p. 72.


[Закрыть]
. Чингисхан выпустил особый приказ-инструкцию, постановив, чтобы всех красивых женщин, захваченных в ходе военной кампании, вначале провели строем перед ним, его сыновьями и фаворитами, чтобы они могли выбрать партнерш в постель. Аналогичный приказ получили все монгольские семьи: им оказывается большая честь, если дочерей забирают в наложницы{550}550
  Vernadsky, ‘Scope and Content,’ loc. cit. p. 342.


[Закрыть]
. Как это можно было бы назвать, если не изнасилованием, возведенным в норму повседневной жизни? Чингисхан определил смертную казнь за прелюбодеяние среди монголов, поскольку это могло вызывать кровную вражду, но не запрещал адюльтер с чужеземными женщинами, если эта связь не нарушала гармоничное развитие монгольской нации{551}551
  Ratchnevsky, Genghis Khan p. 194.


[Закрыть]
. В общем, можно сказать, что монгольские завоевания привнесли немало новых элементов в отношения между полами. В Ясе не было положений, которые запрещали бы насильственное похищение женщин. Это можно объяснить тем, что ко времени кодификации Ясы у монголов имелись полчища полоненных женщин, способных удовлетворить либидо воителей в любых объемах, тогда как до эпохи Чингисхана в условиях безудержной и ненасытной похоти насильственное похищение женщин было одной из самых страшных напастей в степях{552}552
  Ratchnevsky, Genghis Khan p. 194.


[Закрыть]
.

Чингисхан решил обойтись без предписаний относительно человекоубийства и кровной вражды, которые сопутствовали и его собственным деяниям. В сфере международного права он тоже ничего не изобрел, кроме положения о том, что мир с чужеземной державой невозможен до тех пор, пока она не покорена, однако это не означало прямой и непосредственной угрозы применения силы. Чингисхан исходил из того, что все решает Бог, а поскольку он считал себя посланником Неба, то было совершенно ясно, какие могут быть приняты решения. Формула, использовавшаяся монголами в отношениях с другими странами и гласившая – «никто не знает, что с нами будет, и только Бог может это знать», – неизбежно приобрела более конкретный и практический смысл: «Сдавайся или умри»{553}553
  Pelliot, ‘Les Mongols et la papaute,’ Revue de I’Orient chretien 23 (1923) pp. 16, 128; E. Voegelin, ‘The Mongol orders of submission to European powers, 1245–1255,’ Byzantion 15 (1942) pp. 378–413 (esp. pp. 404–409).


[Закрыть]
. Другой аспект международного права – неприкосновенность посланников – являлся личным приоритетом Чингисхана и не имел никакого отношения к законам Ясы.

Была ли Великая Яса инструментом деспотического режима, орудием насаждения господства аристократии или новым средством управления народными массами? В этой связи возникают и другие вопросы. Не была ли Яса собранием максим, изречений и остроумных афоризмов Чингисхана, трансформировавшихся в законы?{554}554
  Riasanovsky, Fundamental Principles pp. 146, 158; Vernadsky, The Mongols and Russia pp. 99–110.


[Закрыть]
И есть ли в ней народные элементы?

Ответ на последний вопрос дают многочисленные догматы, табу и установки кодекса, основанные на народных культурных и религиозных обычаях. Особое значение для монголов имело все, что было связано с едой, и именно в этой сфере мы находим прямые аналогии с народными традициями степей. К примеру, если человек давился во время еды, это означало, что в него вселился демон, предвещая смерть: изгнать его можно было только казнью{555}555
  Riasanovsky Fundamental Principles p. 149.


[Закрыть]
. Другим серьезным преступлением считалась порча еды. Монголы патологически боялись отравления; поэтому в Ясе содержалось предупреждение: если вам предлагают еду, вы не должны приниматься за нее до тех пор, пока ее не отведает сам хозяин{556}556
  Riasanovsky Fundamental Principles. pp. 151–152; Lech, Mongolische Weltreich pp. 96–97; Sylvestre de Sacy, Chrestomatie arabe ii p. 161.


[Закрыть]
. Многие табу касались воды. Тяжелым правонарушением было выплевывать любую жидкость на землю, и целый набор указаний определял правила поведения в проточной воде. Мы уже упоминали причины, объясняющие кажущуюся неопрятность монголов: благоговейное почитание воды и запреты, касающиеся купания. Им запрещалось стирать одежду в проточной воде, хотя некоторые историки утверждают, что Яса запрещала стирку только во время грозы: грозы занимали второе место после ядов в перечне страхов{557}557
  Dawson, Mongol Mission p. 17; Vernadsky ‘Scope and Content’ loc. cit. pp. 352–353.


[Закрыть]
.

Во многих случаях Яса просто констатировала привычки. Показательный пример – угроза опалой лжецам. В монгольском образе жизни ложь всегда подвергалась осуждению (хотя в отношениях с другими нациями монголы были искусными ловкачами). Можно привести известную историю, иллюстрирующую то, насколько монголы не любили, когда их заставляли «говорить то, чего не было» (по выражению Джонатана Свифта)[58]58
  Из письма капитана Гулливера дяде Симпсону: Джонатан Свифт, «Путешествие Гулливера». – Прим. авт.


[Закрыть]
. Во время афганской кампании в начале двадцатых годов XIII века двоих часовых, заснувших на посту, привели к командующему, и они на допросе признали, что задремали, хотя и понимали, что признание означает верную смерть. Один афганец изумился и честности монголов, и суровости наказания, на что командующий ответил: «Чему вы удивляетесь? Вы, афганцы, отдаете такие же приказы и продолжаете лгать»{558}558
  JR ii pp. 1080–1081.


[Закрыть]
.

Определенная «народность» Великой Ясы, безусловно, иллюстрируется ее связью с традициями и обычаями степной жизни, но не только. Можно отметить и другие факторы. К примеру, следуя своей идеологической стратегии равенства (по крайней мере, в пределах армейской меритократии), Чингисхан будто бы хотел установить «ящик для жалоб» на столбе посередине своего лагеря. Любой из его подданных мог написать жалобу или петицию, скрепить печатью и положить в ящик. Хан затем каждую пятницу вскрывал бы ящик и принимал решения{559}559
  Lewis, Islam i pp. 89–96.


[Закрыть]
. К сожалению, мы не располагаем данными о том, насколько успешной оказалась эта инициатива. Он также пытался инкорпорировать в положения Ясы некоторые элементы несторианского христианства (люби своего ближнего, молча сноси оскорбления, подставь другую щеку), имея в виду, конечно, что все эти рекомендации даются только монголам касательно их отношений только с монголами. Один историк писал в этой связи: «Если правило любить ближнего, как самого себя, не отвечать на оскорбления и так далее было частью положений Ясы, нарушение которых каралось смертной казнью, то первым человеком, заслуживавшим смерти, стал бы сам Чингисхан, стерший с лица земли такие города, как Газни, Балх и другие и посекший мечом их обитателей»{560}560
  Riasanovsky, Fundamental Principles p. 159.


[Закрыть]
. Тем не менее, несмотря на все попытки учесть народные традиции и интересы, Великая Яса была инструментом укрепления гегемонии аристократии и подавления простых людей. Главным аргументом в защиту Чингисхана было бы лишь то, что до него убийства, прелюбодеяние, грабежи и изнасилования были обыденными в степях, при нем и после него они случались редко{561}561
  Dawson, Mongol Mission pp. 14–15; Ratchnevsky, ‘Die Yasa (Jasaq) Cinggis Khans und ihre Problematik,’ in G. Hazai & P. Zieme, Sprache, Geschichte und Kultur pp. 471–487.


[Закрыть]
.

Напрашивается следующий более или менее благоразумный вывод: Великая Яса подобно двуликому Янусу была обращена и в прошлое – кодифицировала важнейшие нравственные и культурные правила степей – и в будущее – пыталась предупредить проблемы мировой империи. Некоторые историки обнаружили разнообразные сторонние влияния на кодекс Чингисхана. По мнению монголоведов, во многих положениях просматриваются явные следы каракитайской культуры{562}562
  E. Endicott-West, ‘Aspects of Khitan Liao and Mongolian Yuan Rule: A Comparative Perspective,’ in Seaman & Marks, Rulers from the Steppe pp. 199–222.


[Закрыть]
. Это спорное предположение, тогда как для всех совершенно очевидно существенное влияние китайской культуры, особенно после 1218 года. Достаточно привести один типичный пример. В Ясе говорится о битье палками, что является китайской техникой; монголы до Чингисхана всегда использовали кнуты. Очевидно китайское влияние и в том, что после ухода из жизни Чингисхана смертную казнь все чаще стали заменять штрафами и выкупами{563}563
  Riasanovsky, Fundamental Principles pp. 173–189 (esp. pp. 182–183).


[Закрыть]
. Иногда обращают внимание на парадоксальное противоречие между общим вольным отношением монголов к сексуальным связям и жесткими положениями Ясы, касавшимися адюльтера: в этом противоречии обычно тоже усматривают воздействие китайской культуры{564}564
  Riasanovsky, Fundamental Principles pp. 183–184.


[Закрыть]
. Некоторые историки говорят, что едва положения Ясы получили сколько-нибудь широкое признание, как их начали выхолащивать, и главным виновником был великий хан Угэдэй (преемник Чингисхана), поборник ислама{565}565
  D. Aigle, ‘Le grand jasaq de Gengis-Khan, l’empire, la culture Mongole et la shan a,’Journal of the Economic and Social History of the Orient 47 (2004) pp. 31–79.


[Закрыть]
. Его свирепый брат Джагатай был ярым хранителем Великой Ясы и противником ислама, но Угэдэй считал, что религиозная терпимость гораздо важнее для сохранения и безопасности империи. Некоторые постановления Угэдэя, дававшие привилегии фаворитам так называемыми «ярлыками», вступали в противоречие с духом кодекса законов отца{566}566
  Ayalon, ‘Great Yasa,’ loc. cit. (1971) p. 164.


[Закрыть]
. Позднее монгольские ханы принимали законы по своему усмотрению и утверждали, что они полностью согласуются с положениями Великой Ясы, хотя это и была явная ложь. Ради утверждения собственной легитимности никто не осмеливался даже косвенным образом умалить значимость деяний Чингисхана, поэтому все прилежно следовали политике «благородной лжи» или «благой фикции»{567}567
  Ayalon, ‘Great Yasa,’ loc. cit. (1971) pp. 137–138.


[Закрыть]
.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации