Текст книги "Чингисхан. Человек, завоевавший мир"

Позже в более оседлых регионах Монгольской империи влияние положений Великой Ясы вряд ли было значительным. Монголы разрешали китайцам, персам, русским руководствоваться собственными законами, если они не противоречили кодексу Чингисхана. Великая Яса, по всей видимости, не отменялась, но и не действовала на Руси, поскольку не совмещалась со славянской культурой и религией, и это обстоятельство создает определенные трудности для историков, доказывающих, что Россия пострадала от «монгольского ига»{568}568
  Ostrowski, Muscovy p. 71.


[Закрыть]. В Китае мы сталкиваемся с парадоксом: при огромном первоначальном влиянии китайского менталитета и культуры на содержание Великой Ясы мы наблюдаем их более позднюю незначительную роль (влияние законов китайской провинции Юань в монгольском подчинении было минимальное), исключая положение о мировой империи, хотя эта идея могли прийти и от «мировой» христианской церкви на Западе{569}569
  Vernadsky, ‘Scope and Content,’ loc. cit. p. 360; Riasanovsky, Fundamental Principles pp. 278–297; Ch’en, Chinese Legal Tradition.


[Закрыть]. Главное воздействие законы Великой Ясы уже после Чингисхана оказали на кочевые народы Центральной Азии, и здесь оно столь же велико, как и следовало ожидать. Здесь с большим почитанием отнеслись к заветам основателя империи. Неизбежно перемены и упадок империи после 1241 года должны были способствовать и забвению кодекса Ясы{570}570
  Darling, Social Justice pp. 105–125 (esp. pp. 103–105, in); Ayalon, ‘Great Yasa,’ loc. cit. (1973) р. 141.


[Закрыть]. Чингисхан отчасти предвидел такой ход событий и отнесся к этому стоически: sic transit gloria mundi[59]59
  Так проходит мирская слава (лат.).


[Закрыть].

После нас наши потомки будут носить вышитые золотом одеяния, есть роскошные и вкусные кушанья, ездить на великолепных конях, обнимать прекрасных женщин, но они вряд ли скажут, что всем этим обязаны своим отцам и старшим братьям, и они позабудут о нас и о том великом времени{571}571
  Riasanovsky, Fundamental Principles p. 88.


[Закрыть].

Глава 5. Всепобеждающая армия

В 1206–1209 годах Чингисхан занимался делами администрации и реформирования, готовя монголов к реализации своей заветной мечты – завоеванию империи Цзинь на севере Китая. Для этого ему необходимо было решить две задачи: полностью усмирить всю Монголию, чтобы не возникало бунтов и восстаний, когда он уйдет в Китай, и сформировать в высшей степени дисциплинированную и эффективную армию для боев с грозным противником. Ему надо было организовать все так, чтобы армия была хорошо накормлена, вооружена и обучена, способна справиться с любыми трудностями, чтобы различные племена сосуществовали в полной гармонии, а полководцы не имели никаких задних мыслей или амбиций, которые отвлекали бы их от похода на цзиньцев.

Он начал с оттачивания боевого искусства двух главных нововведений: туменов и кешиков. Теоретически Чингисхан разделил армию на три крыла, хотя это и не определяло фактическое расположение войск для битвы. Самым мощным было левое крыло под командованием Мухали и его заместителя Наяа, хотя это крыло иногда и подразделялось на «центр» Наяа и «настоящий левый фланг» Мухали; ко времени вторжения в Китай в нем насчитывалось 62 000 человек{572}572
  Rachewiltz, ‘Muqali, Bol, Tas and An-t’ung,’ Papers on Far Eastern History 15 (1977) рр. 45–62 (at p. 47); Pelliot, ‘Notes sur le “Turkestan”,’ loc. cit. pp. 12–56 (at p. 33); Rachewiltz, Commentary p. 815.


[Закрыть]. В правом крыле, которым командовали Боорчу и Борохул, было 38 000 воинов. Хубилай возглавлял штаб. Центральным войском, обычно игравшим роль резерва, командовал сам Чингисхан. Сформировав личную охрану из 10 000 человек, включая ночных стражей – кешиктенов, он приступил к созданию элиты в элите, наподобие «бессмертных» Ксеркса в персидских войнах или «старой гвардии» Наполеона. Тысяча всадников и четыре тысячи не знающих промаха лучников, набранных из бывших «колчаноносцев», образовывали железное кольцо вокруг Чингисхана во время битвы; командовал ими тангут Чаган, приемный сын Чингисхана{573}573
  RT ii pp. 272–275; Vladimirtsov, Genghis p. 58; d’Ohsson, Histoire ii pp. 3–5.


[Закрыть].

Изменились правила организации туменов. Командующий минганом (тысячей) должен был иметь заместителем собственного сына, одного близкого родственника среди командиров и десять доверенных товарищей; командующий сотней тоже обязывался брать на службу близкого родственника и пятерых товарищей; даже командиру десятка (фактически отделения) полагалось окружить себя близким родственником и тремя преданными и проверенными товарищами{574}574
  Barthold, Turkestan pp. 383–385; Vladimirtsov, Genghis pp. 67–68.


[Закрыть]. Хотя Чингисхан понимал, что в силу разных причин не всегда представится возможность набрать тумен из магических десяти тысяч воинов (в этом отношении его тумен напоминал римский легион, теоретически состоявший из 6000 человек), командующим надлежало приложить максимум усилий для поддержания именно такой численности основного войскового соединения{575}575
  Pelliot, Notes sur Marco Polo ii pp. 858–859; Ratchnevsky, Genghis Khan, p. 224.


[Закрыть]. Темникам запрещалось общаться и контактировать друг с другом во избежание заговоров; если у Чингисхана возникали подозрения на этот счет, то он назначал в тумен двоих командующих. Перечень деяний, достойных смертной казни, дополнился новыми проступками, например, за отступление во время битвы без приказа{576}576
  Dawson, Mongol Mission p. 33; Barthold, Turkestan pp. 383–385.


[Закрыть]. Словно предвидя ситуацию, когда к его ногам падут завоеванные народы, Чингисхан обучал тумены тактическим особенностям службы в качестве оккупационной армии, формирования тамм – гарнизонов, которые обычно набирались из местных предателей, коллаборационистов, противников прежнего правительства{577}577
  Buell, Dictionary pp. 261–262.


[Закрыть].

Кешик тоже был реорганизован на более строгой и режимной основе. Десятитысячная личная гвардия была разделена на четыре очереди или смены, каждой из которых полагались три дневных и три ночных дежурства. Чингисхан постановил, что ночью должен дежурить и начальник смены; за споры с караульными назначались суровые наказания; стражник имел право задержать любого человека, «слоняющегося» без дела после наступления темноты; любого человека, осмелившегося приблизиться к царской юрте без позволения, надлежало казнить на месте. Строго-настрого запрещалось подходить к стражам и вступать с ними в разговоры; каждодневно менялись пароли и часы дежурств; разглашение паролей и времени дежурства, составлявших военную тайну, каралось смертной казнью. Все посещения в ночное время подлежали согласованию и утверждению дежурным начальником; каждая смена заступала на дежурство после предъявления соответствующих значков, которые тоже постоянно менялись с тем, чтобы исключить изготовление подделок{578}578
  Hartog, Genghis Khan p. 45; Lane, Daily Life pp. 97–98.


[Закрыть].

В кешике Чингисхана зарождались и эмбрионы гражданской службы. Одиннадцать старших штабных кешиктенов надзирали за деятельностью специализированных служб: медиков, дипломатов, переводчиков, землемеров, учетчиков, картографов, квартирмейстеров-интендантов, тайных агентов и разведчиков-аналитиков{579}579
  Michael Edwards & James C. Stanfield, ‘Lord of the Mongols: Genghis Khan,’ National Geographic 190 (December 1996) pp. 14–23.


[Закрыть]. Чуть ли не с первых дней Чингисхан уже располагал шпионской сетью, или профессиональной разведкой, которая добывала информацию не только о численности, оружии и местоположении вражеских сил, но и о настроениях в собственной армии, выискивала сведения о фальсифицированных отчетах и платежах, широко практиковавшихся в средневековых армиях{580}580
  JB i p. 32.


[Закрыть]. Ничего зазорного не было в должности квартирмейстера: присматривать за табунами лошадей и стадами коров было престижно и почетно. Кроме того, квартирмейстеры отвечали за организацию интендантства и коммуникаций, а по завершении перехода в конце дня они должны были правильно расположить становище, так, чтобы элитное войско Чингисхана было развернуто на юг, левое крыло – на восток, а правое крыло – на запад{581}581
  JB i p. 30; Jagchid & Hyer, Mongolia’s Culture pp. 370–372.


[Закрыть]. Служба в кешике была нелегкой, а промахи и ошибки чаще всего предвещали смертную казнь. Дабы она не казалась стражникам пыткой в аду, единственной компенсацией которой было осознание превосходства над армейскими чинами, Чингисхан, проявив здравомыслие, создал для них осязаемые символы «сладкой жизни». Они надевали черные kalats, выезжали на вороных конях с красной кожаной сбруей и седлами, и их доспехи тоже обрамлялись красным цветом. Но самым желанным стимулирующим средством была организованная система внебрачного сожительства, доступная для всех чинов; Чингисхан лучше всех понимал реальную силу такой мотивации{582}582
  JB i p. 33; Benedetto, Marco Polo pp. 114–116; Beazley, John de Piano Carpini p. 121.


[Закрыть].

Самым действенным способом поддержания боеготовности и стражи и туменов в мирное время была охота или, вернее сказать, звериная облава, обучавшая многим тактическим приемам, необходимым на войне: сигнализации и связи на больших расстояниях, маневренности, умению окружать и загонять жертву, сжимая круг, в западню. Охота могла длиться и месяц, и три месяца и начиналась обычно с наступлением зимы. Звериная облава занимала центральное место в монгольском календаре и приносила пользу в трех измерениях: как военное учение, как заготовка провизии и как важное социальное мероприятие, развивавшее чувства органической национальной солидарности. Устроителем этого ежегодного празднества был Джучи. За малейшие нарушения протокольного регламента охоты суровые наказания предписывались в том числе и положениями Великой Ясы{583}583
  JB i p. 40; Vernadsky, ‘Scope and Content/ loc. cit. p. 351; Riasanovsky Fundamental Principles p. 164.


[Закрыть].

Тумены выстраивались в стартовую линию, которая могла быть протяженностью восемьдесят миль. Финиш находился примерно на расстоянии ста миль, и общая площадь территории, обозначенной для звериной облавы, могла составлять несколько тысяч квадратных миль. Каждый сегмент возглавлялся командующим мингана, у которого были помощники, руководившие отрядами, разбитыми на группы в соответствии с десятичной системой. При полководце находился барабанщик, подававший сигналы только по его команде. Весь процесс имитировал военную операцию, высылались в разведку лазутчики, наносились на карту передвижения соседних подразделений на обоих флангах. По мере продвижения армии фланги сходились и образовывали полукруг. С каждым днем у животных оставалось все меньше свободного пространства, пока наконец полукруг не смыкался у финишной линии, формируя оцепление. Наступал самый ответственный момент, самым жестоким наказаниям подвергался командир, упустивший зверя из оцепления или позволивший убить его до появления хана{584}584
  JB i pp. 27–28; Dawson, Mongol Mission pp. 100–101.


[Закрыть]. Животные в панике носились по замкнутому кругу, окрестности наполнялись воплями обезумевших львов, оленей, буйволов.

Сам Чингисхан в это время обычно располагался где-нибудь поблизости в живописном месте и с хорошим круговым обзором, пиршествуя с семьей и наложницами. Когда ему докладывали о завершении оцепления, он спускался вниз с приближенными, и начиналась настоящая бойня{585}585
  JB i pp. 28–29.


[Закрыть]. Животных, предназначавшихся для пополнения мясных запасов, убивали быстро, больше времени отводилось для «большой охоты». Выпускались на волю привезенные леопарды, гепарды и тигры, которые с яростью набрасывались на беззащитных копытных – оленей. Источники не сообщают нам, отлавливали ли монголы обратно свирепых хищников или они тоже становились жертвами общего кровопролития. Когда хан и его приближенные заканчивали насыщать свою страсть к убийству, наступала очередь командующих{586}586
  Yule, Cathay ii pp. 234–240.


[Закрыть]. Довершали охоту простые воины. Для них это была прекрасная возможность продемонстрировать хану, наблюдавшему за ними, свои способности и удостоиться повышения в чине. Подобно римским гладиаторам, самые отважные из них сражались с хищниками мечами и кинжалами, а уж самые отчаянные использовали только лишь технику рукопашного боя.

Наконец, Чингисхан, устав, давал команду прекратить охоту. Несколько животных отлавливали для разведения, уцелевших зверей отпускали после символической церемонии, во время которой группа старцев просила «помиловать» их{587}587
  Jagchid & Hyer, Mongolia’s Culture pp. 27–37.


[Закрыть]. Затем охотники девять дней пировали и веселились. По окончании пиршества остатки еды отдавали в войска.

Звериными облавами можно отчасти объяснить секреты военных удач монголов. Охота позволяла воинам совершенствовать навыки сигнализации флагами и факелами, систему почтовой и курьерской связи, умение ориентироваться на местности, повышать общий уровень боевой выучки и, помимо всего прочего, обеспечивала войска высококалорийной провизией{588}588
  Jackson & Morgan, Rubruck p. 85.


[Закрыть]. Некоторые из придворных предупреждали Чингисхана о том, что суматоха, царящая на охоте, создает блестящие возможности для покушений на него, но он не соглашался, доказывая, что такая опасность существует только во время небольших частных выездов на охоту; никому не придет в голову напасть на него, когда вся его стража при нем{589}589
  N. T. Munkuyer, A Mongolian Hunting Practice of the Thirteenth Century/ in Heissig et al, Tractata Altaica pp. 417–435 (esp. pp. 421–423).


[Закрыть].

Чингисхан следил за тем, чтобы его воины имели самое лучшее оружие, доспехи и снаряжение. Отличительной особенностью одеяния монголов были меховые полушубки ниже колен, войлочные сапоги и меховые шапки с ушами. Во время битвы они надевали шлемы со стальным верхом, от которого вниз опускались кожаные шторки, защищавшие шею и уши. Доспехи, надевавшиеся поверх шелковой рубахи, состояли из многослойных полос крепкой и эластичной кожи, покрытых лаком, предохранявшим от намокания, либо из железных пластин, наложенных внахлест, соединенных ремешками и до блеска начищенных. Воина также защищали наплечники и дополнительные пластины на руках и ногах. Иногда доспехом могла быть кираса из железных пластин, покрытых кожей. По спецзаказу изготовлялись доспехи для старших военачальников: из шести слоев кожи, прошитых и подогнанных по фигуре после размягчения в кипятке{590}590
  Risch, Johann de Piano Carpini pp. 161–169.


[Закрыть]. Чингисхан заявлял, что ему принадлежит это простое и удачное изобретение – ношение шелковой нижней рубахи под доспехами, которое он ввел сразу после первого сражения с тангутами. Шелк оберегал человека при ранениях стрелой; крутящаяся стрела затягивала шелковую ткань в рану, что уменьшало глубину проникновения наконечника и облегчало его удаление: достаточно было сдернуть рубашку. Кони тоже облачались в доспехи. Росинанты двух бригад тяжелой кавалерии с головы до колен были защищены металлическими ламмеллярными (чешуйчатыми) панцирями; три бригады легкой кавалерии не нуждались в них; им была нужна скорость и маневренность{591}591
  H. D. Martin, ‘The Mongol Army/ Journal of the Royal Asiatic Society 75 (1943) pp. 46–85 (at p. 70); Robinson, Oriental Armour p. 138.


[Закрыть].

Помимо главного оружия – лука, всадники монгольской тяжелой кавалерии имели при себе двенадцатифутовое копье с серповидным крюком, которым они стаскивали из седла вражеского конника; командующим дополнительно полагалась слегка изогнутая сабля, остро заточенная с одной стороны{592}592
  Hildinger, Story of the Mongols p. 72.


[Закрыть]. Каждый всадник должен был иметь также боевой топор, аркан из конского волоса, котелок, точильный камень и плеть для того, чтобы стегать коня по ногам. В обязательную экипировку входили два кожаных мешка: один – для хранения воды, другой – для упаковки оружия и одежды при переправе через реки. Во время холодов монголы надевали овечьи тулупы. По нормам в одной юрте помещались десять человек{593}593
  Barthold, Turkestan p. 421; Denis Sinor, ‘The Inner Asian Warrior/ Journal of the American Oriental Society 101 (1981) pp. 133–144 (at p. 137).


[Закрыть].

У монголов было три типа щитов. Самый большой щит, изготовленный из кож или ивовой древесины, использовался стражниками, несшими караульную службу. Щитами меньшего размера, сделанными из ивовых прутьев, воины, стоявшие в авангарде, отражали вражеские стрелы. Третьим щитом, собранным из панцирей черепах, монголы прикрывались, штурмуя крепости{594}594
  Martin, Rise of Chinggis Khan p. 19; Swietoslawski, Arms and Armour.


[Закрыть]. Конник легкой кавалерия был вооружен обычно мечом, булавой, двумя или тремя дротиками. Перед битвой монголы заменяли традиционные войлочно-кожаные шапки с ушами, в которых они шли маршем, на кожаные каски-шлемы.

Главными спутниками монгольского воина всегда были лук со стрелами и верный боевой конь, и верховой лучник всегда был самой примечательной фигурой в войнах кочевников. Монголы использовали два лука – короткий и длинный, и у всадника всегда были наготове шестьдесят стрел в двух колчанах, по тридцать штук в каждом. Составной, загнутый назад лук представлял собой довольно сложный артефакт. Он состоял из слоев рога и сухожилий, наложенных на деревянную основу и покрытых лаком для предохранения композиционного материала от влаги, и это было простое, крепкое и гибкое изделие. Лук находился в чехле, который всадник пристегивал ремнями к лошади, а на большом пальце правой руки всадника постоянно присутствовало кольцо из камня для захвата тетивы. Длинный лук имел силу натяжения 166 фунтов, намного больше, чем английский лонгбоу, и дальность стрельбы до 300 ярдов{595}595
  E. G. Pulleybank, ‘Why Tockosian?’ Journal of Indo-European Studies 23 (1995) pp. 415–430; Edward McEwan, Robert L. Miller & A. Bergman, ‘Early Bow Designs and Construction,’ Scientific American 264 (June 1991) pp. 50–56; Jagchid & Hyer, Mongolia’s Culture p. 367.


[Закрыть]. Надо было обладать немалой физической силой и тренироваться с детства, чтобы достойно пользоваться этим оружием, но композитный лук мог служить долго, сохраняя надежность и эластичность.

Искусность монгольских лучников была легендарной. Особенно славился умением стрелять из лука Хасар, брат Чингисхана, но самым сильным и метким оказался Есунгэ, сын Хасара: на состязании лучников в 1225 году он пустил стрелу на расстояние 550 ярдов{596}596
  Rachewiltz, Commentary pp. 714–715; Нок-Lam Chan, ‘Siting by Bowshot: A Mongolian Custom and its Sociopolitical and Cultural Implications/ Asia Major, 3rd series 4 (1991) pp. 53–78.


[Закрыть]. Навыки высочайшего мастерства стрельбы из лука и верховой езды, превращавшие монгола в грозного противника, прививались с малолетства: ребенка сажали на лошадь еще до того, как он начинал ходить. Юные лучники специально обучались пускать стрелы в тот момент, когда лошадь всеми копытами отрывалась от земли, чтобы удары копыт по земле не нарушали точность прицела. У монголов были три типа стрел: с коротким древком для охоты на тигров, медведей и быков; два варианта боевых стрел – легкие, с острыми небольшими наконечниками для дальней стрельбы и преследования противника и тяжелые, с крупными, массивными наконечниками для ближнего боя; и так называемые свистящие стрелы для сигнализации. В колчанах всадника хранились все виды стрел, и он должен был в одно мгновение решать, какую из них вставить в лук{597}597
  Buell, Dictionary pp. 112–114; Turnbull & McBride, The Mongols pp. 13–22; Gabriel & Boose, Great Battles of Antiquity pp. 539–541.


[Закрыть]. Стрелы должны были разить противника наповал, как мечом, а не только расстраивать его ряды издалека, и для того чтобы они пробивали доспехи, их закаляли, опуская наконечники, разогретые докрасна, в рассол. Наконечники обычно были костяные (иногда металлические), а древки либо деревянные, либо (для большей точности попадания) тростниковые{598}598
  Parker, Tartars p. 258.


[Закрыть]. В дальневосточных войнах стрелы обыкновенно начинялись ядом – в Монголии использовался яд змей, собранный в тот период времени, когда он наиболее опасен{599}599
  For this subject in general see Mayor, Greek Fire. For a study of poisoned arrows in a specific area (the American West) see Jones, Poison Arrows.


[Закрыть].

Грозную силу монгольский воин представлял прежде всего благодаря своему коню. Каждый всадник должен был иметь по крайней мере шесть скакунов, а некоторые воины обладали табуном из восемнадцати лошадей. Согласно уложению, один минган обязывался выставить 5000 лошадей в полной экипировке. По нормам призыва, каждый собственник обязывался выделять одну лошадь из каждой сотни в табуне, насчитывавшем не менее тридцати голов, но во времена правления Угэдэя потребность в лошадях была столь высокой, что хан забирал одного коня из каждого десятка{600}600
  Marsden, Marco Polo, p. 214; Vernadsky, Mongols and Russia pp. 126–128; Hyland, Medieval Warhorse p. 131; S. Jagchid & C. R. Bawden, ‘Some Notes on the Horse Policy of the Yuan Dynasty/ Central Asiatic Journal 10 (1965) pp. 246–265.


[Закрыть]. Монгольские лошади отличались необычайной выносливостью, их можно было выпасать и поить один раз в день, и они могли за девять дней пройти более 600 миль. Их начали подковывать только после эпохи Чингисхана, и, как отмечали хронисты, они могли скакать по скалистым холмам, как горные козлы. Седла были промаслены и плотно пригнаны, чтобы лучник мог легко разворачиваться в любую сторону и стрелять назад, когда его конь мчится галопом вперед{601}601
  Lane, Genghis Khan p. 31. Mounted archery was made obsolete in great warfare by the invention of firearms but still survived in ‘little wars’ like those of the American West. The Comanches were particularly skilled exponents (Fehrenbach, Comanches pp. 124–125).


[Закрыть].

Стратегия обсуждалась на ежегодном курултае в феврале – марте. Всесторонне рассматривались все проблемы, связанные с предстоящим военным сезоном: цели, их осуществимость, интендантские и другие штабные осложнения, обеспеченность скотом и лошадьми, общая логистика и оптимальные решения. В стратегическом менталитете Чингисхана уже сложились определенные установки: идти раздельно и атаковать вместе; всегда опираться на превосходство монгольских лошадей в скорости и маневренности; не позволять противнику предугадать твои намерения; избегать необходимости сражаться на два фронта; навязывать противнику бой как можно раньше, гасить сопротивление и сокращать его численность любыми средствами. Гарантией успеха была непредсказуемость действий: затеяв поход против найманов в апреле 1205 года, Чингисхан поступил вопреки распространенному мнению, будто нельзя начинать военную кампанию ранней весной, когда лошади еще не в теле; инициируя военную кампанию зимой, он игнорировал расхожее мнение, будто зимой надо держать войска на зимнем постое{602}602
  Denis Sinor, ‘On Mongol Strategy,’ Proceedings of the Fourth East Asian Altaistic Conference (Taipei 1971) pp. 238–249.


[Закрыть].

Перед любой военной кампанией Чингисхан всегда старался собрать как можно больше информации о противнике, интересуясь буквально всем: особенностями культуры и религии, характерами представителей элиты, топографическими деталями местности, традициями и народными обычаями племен. Он выискивал слабые места. Разобщена ли элита? Есть ли недовольство среди местного населения? Есть ли претенденты на трон? Действуют ли в данном регионе отряды мятежников и повстанцев? Эти сведения поступали из разных источников: от собственных шпионов и лазутчиков, от местных бунтарей и мусульманских купцов, с готовностью предоставлявших информацию за торговые привилегии{603}603
  T. Allsen, ‘Mongolian Princes and Their Merchant Partners, 1200–1260,’ Asia Major 2 (1989) pp. 83–126.


[Закрыть]. Он создал превосходную разведывательную сеть, дополнив ее деятельной службой дезинформации.

Самый простой и относительно эффективный метод мистификации противника заключался в том, чтобы раздобыть официальные печати и пергаменты и подделать письма и другие документы о передвижениях монгольских войск или мятежах{604}604
  Dvornik, Intelligence Services p. 274.


[Закрыть]. Поскольку монголам почти всегда приходилось выдерживать битвы с превосходящими силами, то Чингисхан был одержим поиском способов, как скрыть или гиперболизировать реальную численность своих войск. К примеру, он сажал на коней женщин из обоза и даже манекены, чтобы издали его армия казалась исполинской, или заставлял конюхов привязывать к лошадиным хвостам ветки ивы, поднимавшие тучи пыли. Ночью сбивать с толку противника было еще легче: он приказывал воинам нести по три-четыре факела или на стоянках зажигать по нескольку костров на каждого{605}605
  JB i p. 373; Dawson, Mongol Mission p. 36; May, Art of War pp. 69–70.


[Закрыть]. Разведка и контрразведка Чингисхана становилась все более изощренной и дерзкой. Первоначально малоопытные в осадах городов, монголы вскоре освоили технику осад, научились пользоваться катапультами и осадными машинами{606}606
  Yule & Cordier, Ser Marco Polo pp. 121–131.


[Закрыть].

Монголы вторгались в другие земли несколькими колоннами, шедшими на приличном расстоянии друг от друга. Вперед на расстояние от тридцати пяти до семидесяти миль выдвигался мобильный отряд, сообщавший главной армии о наиболее удобных стоянках, селениях с провиантом, потенциальных местах сражений, расположении сил противника. Аналогичные отряды прикрывали главную армию на флангах и с тыла: практически было невозможно застать монгольскую армию врасплох{607}607
  Hollyn Conant, ‘Genghis Khan’s Communications Network,’ Military Review 94 (August 1994) pp. 65–77.


[Закрыть]. На марше монгольские войска шли поразительно быстро, собранно и маневренно, совершая необычайно длительные однодневные переходы, хотя их и сопровождали обозы, семьи, стада скота и отары овец.

Оказавшись в глубине вражеской территории, колонны могли еще больше удалиться друг от друга в поисках травы для лошадей, но они всегда сохраняли возможность для молниеносного воссоединения в случае опасности. Эти раздельные войска выбирали для стоянок возвышенности, расставляли патрули и дозоры, поддерживали ежечасную курьерскую связь. Для предупреждения внезапных налетов монголы создавали вокруг своих лагерей чуть ли не пустыни и вводили систему сменных паролей, используя имена дежурных офицеров. Эффективность и оперативность связи между колоннами и отрядами, безусловно, были одними из условий, обеспечивавших военные успехи Чингисхана{608}608
  F. Isono, ‘Kuriyen Reconsidered,’ Journal of the Anglo-Mongolian Society 12 (1989) рр. 3-25.


[Закрыть]. Другим действенным фактором можно считать тактику Чингисхана обходить укрепленные города в расчете на то, что после разгрома противника их будет легче «зачистить». Но великий хан твердо верил в необходимость захвата и разграбления малых городов и селений для того, чтобы беженцы хлынули в эти большие твердыни, провоцируя панику, беспорядки и нехватку продовольствия. Тем временем вольный грабеж в селениях и малых городах поднимал моральный дух в войсках и подтверждал «демократизм» хана: в прежние времена вожди делили добычу среди аристократов-прихвостней, теперь же она принадлежала всему народу{609}609
  Riasanovsky, Fundamental Principles p. 83.


[Закрыть].

Это обстоятельство очень много значило, поскольку воины Чингисхана не получали жалованья, они воевали за долю в грабеже и мародерстве. Если же они лишались возможности раздобыть еду, то на марше у них всегда имелся неприкосновенный запас, состоявший обычно из двух литров кумыса, некоторого количества консервированного мяса и десяти фунтов сгущенного молока в расчете на одного человека; полфунта этой субстанции смешивались с водой, взбалтывались во фляге и употреблялись в виде сиропа или жидкого йогурта. Мясо, обычно в виде «джерки» (вяленое), хранилось под седлом, где оно «отбивалось» движениями лошади. В чрезвычайных ситуациях кочевники вскрывали вену у коня, пили кровь и перевязывали рану жильной ниткой{610}610
  Moule & Pelliot, Marco Polo i p. 173.


[Закрыть].

Успех стратегической фазы войны обеспечивался сочетанием дисциплины, скорости передвижения и маневра, эффективной связи и первоклассной штабной работы. Воины были приучены спать и на марше в полном вооружении в седле, и во время выпаса коней. Они могли проскакать за день шестьдесят пять миль (600 миль – рекордное расстояние, пройденное за девять дней; до Наполеона в истории мира не было другой такой же стойкой и выносливой конной армии), преодолевая огромные пространства и координируя свои действия с поразительной топографической точностью и взаимопониманием, без карт, пользуясь только сигнальными флагами, рупорами и факелами. При форсировании рек они упаковывали одежду и снаряжение в кожаные бурдюки, завязывая их наподобие подушек, укладывали на них седла, сооружая нечто вроде плота, который затем крепили к хвосту лошади, а опытные пловцы направляли лошадей в сторону берега{611}611
  Martin, Rise of Chingis Khan p. 17; Jagchid & Hyer, Mongolia’s Culture pp. 370–372; T. Allsen, Mongol Imperialism p. 25. For the river crossing see Risch, Carpini p. 17.


[Закрыть].

После того как передовой отряд вступал в контакт с вражеской армией, бой завязывался не сразу. Вначале соединялись все разрозненные колонны. Лазутчики оценивали численность сил противника, обследовали топографические особенности местности, где намечалось сражение. Затем, пока первые отряды дразнили авангард противника, основное войско разлеталось в обе стороны и обтекало вражеские фланги. Командующий (после 1206 года обычно не Чингисхан) разбивал армию на пять частей, каждая из которых состояла из эскадронов по сотне всадников. Первые два ряда формировала тяжелая кавалерия в пластинчатых стальных доспехах, массивных кирасах и с длинными копьями. За ними выстраивались три дивизиона легкой конницы – с луками, в кожаных доспехах и легких кирасах{612}612
  Dawson, Mongol Mission pp. 33–34.


[Закрыть]. Ряды располагались примерно на расстоянии двухсот ярдов друг от друга.

Основной тактический прием заключался в том, что легкая конница проскакивала через коридоры, оставленные в рядах тяжелой кавалерии, и обрушивала на противника град стрел, стремясь разрушить его боевое построение. Обычно этого не случалось при первой атаке, и конница возвращалась обратно по тем же коридорам, не переставая пускать стрелы, развернувшись в седлах спиной вперед{613}613
  Leo de Hartog, ‘The Army of Genghis Khan,’ Army Defence Journal 109 (1979) pp. 476–485 (at p. 480).


[Закрыть]. В этот момент лобовой удар наносила тяжелая кавалерия. Иногда этого было достаточно; если же монгольский командующий видел, что ему почти удалось совершить прорыв, он применял, по определению самих монголов, тактику «долота»: атаки тяжелой кавалерии следовали одна за другой до тех пор, пока противник не начинал бежать с поля боя. Кульминацией этого процесса обычно был coup de grâce, когда на противника со всех сторон одновременно наваливались все эскадроны, иногда по перекрестным направлениям{614}614
  SHO p. 282.


[Закрыть].

Однако более типичной была тактика изматывания противника, напоминающая корриду, заканчивающуюся тем, что матадор наносит загнанному быку последний и смертельный удар. В таком случае противнику ничего не остается, как отражать атаки легкой конницы, осыпающей его тучами стрел, и нести тяжелые потери или самому наброситься на мучителя. Но тогда ему придется иметь дело с тяжелой кавалерией. Уже высказывалось мнение о том, что именно монголы впервые в истории применили тактику бомбардировки противника стрелами в качестве «огневой мощи» для подготовки решающего удара{615}615
  Liddell Hart, Great Captains Unveiled p. 28.


[Закрыть]. Но дисциплинированные и изобретательные монголы поступали иначе: легкая конница обходила тыл и фланги, нападая на противника одновременно с разных направлений, расстраивая его ряды, ослабляя и готовя к решающему удару тяжелой кавалерии{616}616
  Dawson, Mongol Mission p. 36.


[Закрыть]. Действительно стойкий и упорный противник мог бы зарыться в землю и оградить себя частоколом, направленным остриями против монголов, которым пришлось бы подвергать риску своих лошадей. Если бы возникла именно такая ситуация, то монголы держались бы на расстоянии, по-прежнему поливали бы противника стрелами, терпеливо выжидая, когда у него иссякнут запасы еды и воды. Тогда монголам ничего не стоило бы его добить или заставить капитулировать{617}617
  Skelton, Marston & Painter, Vinland Map pp. 88–89.


[Закрыть].

В кратком обзоре трудно описать все своеобразие, многогранность и гибкость монгольской военной тактики и искусность монгольских полководцев. Сам Чингисхан любил загонять противника в западню у подножия горы. После этого он отправлял отряды разведчиков обследовать проходы и ущелья в тылу противника и внезапно появлялся там, где его не ждали, со вторым войском{618}618
  SHO p. 285.


[Закрыть]. Иногда он приказывал лучникам спешиться, провоцируя вражескую кавалерию на то, чтобы атаковать их. Прикрываясь щитами и лошадьми, лучники блокировали атаку лавиной стрел, вынуждая противника ввести в бой резервы. Тогда Чингисхан бросал на них тяжелую кавалерию, которая сминала и полностью расстраивала вражеское наступление. Для того чтобы привести противника в замешательство, Чингисхан применял и такой простой прием: гнал на вражеские колонны табуны лошадей или стада коров{619}619
  Martin, ‘Mongol Army’ loc. cit.; Gabriel & Boose, Great Battles of Antiquity pp. 545–547.


[Закрыть]. В триумфальном сражении с тайджиутами в 1200 году Чингисхан тоже использовал несложный, на первый взгляд, тактический ход: на одном фланге лагерь, окруженный повозками, защищали женщины и дети, в то время как на другом фланге сосредоточилась тяжелая кавалерия. Он создавал видимость слабого и отступающего центра, скрытно усиливая кавалерийское крыло. У тайджиутов было много союзных войск, позарившихся на легкую добычу: они-то и напали на лагерь, забаррикадированный повозками, рассчитывая с ходу завладеть им и разграбить. Но лагерь оказал более ожесточенное сопротивление, чем рассчитывал противник, и, когда тайджиуты и их союзники переформировались для решающего удара, с тыла их внезапно атаковала тяжелая кавалерия Чингисхана, что для них было полной неожиданностью{620}620
  SHO pp. 118–125; SHR pp. 65–72.


[Закрыть].

Любил Чингисхан загонять противника и на берег реки, окружить его с трех сторон и припереть к воде. Следует заметить, что все эти тактические перестроения и атаки совершались «молча», с использованием сигнализации флагами, боевыми знаменами и световыми вспышками. Только после команды начинать завершающий удар бешеной массовой конной атакой молчание нарушалось барабанной дробью, воплями, гиканьем и воем распаленных всадников. Монголы обладали еще одним психологическим преимуществом – от них самих и от лошадей исходило жуткое зловоние, пугавшее противника не меньше, чем истошные крики{621}621
  Skelton, Marston & Painter, Vinland Map pp. 98–99; Risch, Carpini p. 175.


[Закрыть]. Монгольские полководцы мастерски применяли тактику двойного охвата, доведенную до совершенства во время звериных охотничьих облав, или флангового обхода крыльями на большом расстоянии от центра: этот метод позже стал называться «рогами быка» в зулусских войнах{622}622
  Hartog, Army of Genghis Khan,’ loc. cit. p. 482.


[Закрыть]. Стоит упомянуть еще одну примечательную тактическую уловку, применявшуюся, когда противник оказывался в трудном положении, но не сдавался. Монгольская армия вдруг распадалась, как бы в замешательстве; в ее рядах образовывались большие бреши, в которые сразу же направлялись вражеские отряды, пытаясь бежать. Когда через бреши проходило достаточно много вражеской конницы, монголы, по обыкновению собранные и организованные, закрывали их, и монгольский арьергард начинал играючи преследовать и добивать беглецов{623}623
  SHO p. 286.


[Закрыть].