Текст книги "Тьма века сего"

Глава 32

Маршалл лежал на полу лицом вниз. Его карманы были выпотрошены, руки стянуты за спиной наручниками. Он хорошо потрудился над полицейским, который теперь стоял над ним с пистолетом в руке. Кармен, Бруммель и Лангстрат в кабинете прослушивали последнюю кассету.

– Ничего страшного, – сказала Кармен, – видите мою пометку. Не думаю, что с тех пор было много записей. Последние начинаются вот с этого места.

Они прокрутили кассету немного назад.

Бруммель вышел из кабинета и наклонился над Маршаллом:

– Ну, и что вы с Бернис слушали, а?

– Большой джаз-банд, – ответил журналист. В ответ каблук Бруммеля угодил ему в затылок.

– Ай-яй!

Бруммель задал еще один вопрос:

– Кто тебе дал ключи? Сара?

– Не задавай вопросов, тогда мне не нужно будет врать.

– Придется ею тоже заняться, – буркнул Бруммель.

– В этом нет необходимости. Она убралась и не представляет опасности, – остановила шерифа Лангстрат. – Не создавай себе лишних проблем. Сосредоточься на Крюгер.

Бруммель повернулся к полицейскому, охранявшему Маршалла:

– Эй, выйди и посмотри, не нужна ли Джону помощь. Ее мы никак не должны упустить.

Как раз в это время в другом конце коридора показался Джон, один, без Бернис.

– Ну? – спросил Бруммель. Джон пожал плечами:

– Она бежала, как трусливый заяц, а там такая тьма!

– О! Фантастика!

– простонал Бруммель. Маршалл подумал, что это действительно была фантастика.

Из кабинета раздался голос Лангстрат:

– Альф, иди сюда, послушай.

Шериф направился в кабинет. Это был разговор Вида с Сузан.

– Вот именно это они и слушали, – сказала Лангстрат. – Мы приняли это сегодня от Сузан. Диалог закончился. Если я не ошибаюсь, Крюгер должна находиться по дороге в «Лесную таверну», в Бэйкере, чтобы встретиться с Сузан… – она расхохоталась.

– Я отдам приказание караулить там, – ответил Бруммель.

– И поставь охрану у ее квартиры: ей понадобится машина.

– Хорошая идея.

Они вышли из кабинета и встали, будто шакалы, по обе стороны от Маршалла.

– Маршалл, – произнес

Бруммель с деланной радостью – боюсь, что ты здорово влип. У меня достаточно материала, чтобы упрятать тебя куда следует. У тебя была возможность мирно уехать отсюда.

Журналист посмотрел вверх на его самодовольную, ухмыляющуюся физиономию и ответил:

– Бруммель! Тебе не выкарабкаться безнаказанно из этой истории. Не все правосудие принадлежит тебе. Рано или поздно ты окончательно запутаешься. Судьба окажется сильнее тебя.

Шериф улыбнулся так, что Маршаллу захотелось тут же забыть эту улыбку, и ответил:

– Маршалл, одно только решение низшей инстанции – вот все, что нам сейчас нужно, И я уверен, что получу его. Смотри правде в глаза. Ты всего-навсего лжец и третьеразрядный вор, не говоря уже о том, что ты изнасиловал собственного ребенка и подозреваешься в убийстве. У нас есть свидетели – прекрасные, безупречные граждане. Мы позаботимся о скрупулезном судебном разбирательстве, которое не оставит ни малейшей возможности для подачи аппеляции. Все кончится для тебя очень, очень плохо. Может быть, судья и даст тебе какой-нибудь шанс защищаться, но… не уверен.

– Ты имеешь в виду пройдоху Бэйкера?

– Я знаю, что он способен проявить сочувствие, при… определенных обстоятельствах.

– Попробуй что-нибудь другое. Может, обвинишь Бернис в проституции? Раскопаешь ту фальшивку с полисменом?

Бруммель пренебрежительно фыркнул:

– Все зависит от того, какие у нас есть свидетельства. Мы можем обвинить ее в грабеже, и это устроили вы себе сами.

– А что говорит закон о незаконном прослушивании телефонных разговоров?

На это ответила Лангстрат:

– Нам ничего не известно ни о каком прослушивании. Мы не занимаемся подобными вещами… – и после эффектной паузы добавила:

– Потом, они ничего не найдут, Даже если и поверят вам, – тут она о чем-то вспомнила – Кстати, не рассчитывайте на Сузан Якобсон. Мы получили прискорбное известие: с ней произошла ужасная авария.

Единственный, кто будет ожидать мадмуазель Крюгер в «Лесной таверне», – так это полиция.

* * *

Бернис чувствовала себя совсем слабой. Грудная клетка болела так, как будто была раздроблена на части. В местах ушибов немилосердно пульсировала боль. Она лежала в кустах не менее часа, не имея ни сил, ни воли двинуться с места. Девушка пыталась решить, что же ей делать дальше. Каждый куст, раскачиваемый ветром, казался крадущимся полицейским, каждый звук таил в себе опасность. Бернис посмотрела на часы. Время приближалось к трем ночи. Скоро рассвет, а значит, укрыться будет невозможно. Она знала, что пора двигаться дальше.

Девушка медленно и осторожно поднялась и встала, пошатываясь, под деревом с низко висящими ветвями, обвитыми виноградом. Она ждала, пока кровь в мозгу не начнет циркулировать нормально и не вернется способность свободно двигаться.

Бернис сделала шаг, потом еще один. Уверенность в себе возрастала, так что она продолжала идти, осторожно нащупывая путь среди деревьев и поросли, раздвигая кусты, нагибаясь и уклоняясь от больно царапающихся сучьев. На улице было темно и тихо. Собаки успокоились и больше не лаяли. Бернис продвигалась в сторону своей квартиры, находившейся примерно в километре, на другом конце города. Она быстро перебегала открытые пространства между деревьями и заборами. Только один раз мимо нее проехала машина, но это была не полиция. Бернис спряталась за большим кленом.

Несчастная девушка уже была не в состоянии отделить физическую боль и усталость от болезненного состояния своих нервов. Несколько раз она терялась и путала направление, не в силах разобраться в надписях. И когда Бернис неожиданно упиралась в забор или в стену, она готова была разрыдаться.

Но журналистка всякий раз напоминала себе, что Маршалл ради нее бросился прямо в львиную пасть, и она не имеет права разочаровывать его. Она должна все вынести, должна выбраться из города, встретиться с Сузан, найти помощь, сделать что-то.

Так она брела почти час, шаг за шагом, квартал за кварталом, пока, наконец, не добралась до своей улицы. Конечно, Бернис обогнула дом широкой дугой, желая осмотреть все подступы к нему. Осторожно выглядывая из-за соседского «плимута», она различила слабый свет маячка на крыше автомобиля, стоящего в конце квартала. Этот отсвет выдавал его принадлежность полиции. Сидящие в машине могли прекрасно видеть любого, кто захотел бы войти в дом. Итак, засада.

Сбоку дома укрыться было гораздо легче. Там, вдоль уходящего в глубь дворов низкого темного штакетника, находились две небольшие стоянки для машин. Освещение было слабым, и все предметы сливались во тьме и не просматривались с улицы. Машину там ставить было неудобно, но Бернис сейчас, ночью, это устраивало как нельзя лучше.

Отважная девушка перебежала через улицу квартала, не просматриваемого из полицейской машины. Потом, под прикрытием дома, добралась до штакетника, перелезла через него и побежала дальше вдоль него, пригибаясь к бетонному основанию. Достигнув, наконец, своей «тойоты», она отключила сигнализацию и открыла запасным ключом дверь.

О! Как близко, и как недостижимо! Журналистка не могла завести мотор, ведь его звук прорезал бы тишину ночи. Но кое-чем она все-таки могла воспользоваться. Как можно быстрее она залезла в машину и закрыла дверь, чтобы свет под потолком погас, – все это было делом секунды. Затем Бернис выдвинула ящик на передней панели и вытряхнула на сиденье мелочь. Всего несколько долларов, но этого должно хватить. Она сунула монетки в карман. В откидной коробке она отыскала свои солнечные очки с диоптриями. Теперь она видела лучше, к тому же они скрывали синяки вокруг глаз.

Ничего не поделаешь, надо выбираться из города. Может быть, зайти поспать куда-нибудь и потом, так или иначе, добраться до Бэйкера, чтобы быть в «Лесной таверне» в восемь часов вечера. Бернис пыталась вспомнить кого-нибудь, кого они не знали, кто мог бы помочь и приютить у себя беглянку, не задавая лишних вопросов, но имен, хранящихся в памяти, было слишком мало, да и люди эти были ненадежны. Бернис двинулась по направлению к шоссе 27, соображая и прикидывая, как действовать дальше.

В подвальном этаже здания суда, в камере предварительного заключения, на нарах лежал Ханк и, как ни странно, спал.

За вечер не произошло ничего особенного: его раздели изучили сверху донизу, сделали соответствующие записи, сняли отпечатки пальцев, сфотографировали. Потом впихнули в камеру, не дав даже одеяла, чтобы укрыться и согреться. Он просил Библию, но они ничего не захотели ему дать. Пьяницу в соседнюю камеру поместили ночью, парень, подделавший чек, молчал, как будто набрал в рот воды, а вор в клетке напротив, как назло, оказался горластым марксистом, которого невозможно было урезонить.

«Ладно, – подумал Ханк, – Иисус умер за них, и они тоже нуждаются в Его любви». Он старался держаться с ними по-дружески и хоть немного рассказать о Божьей любви, но кто-то успел сообщить им, что его обвиняют в изнасиловании, и это бросало тень на его свидетельство. Пастор лег спать, сравнивая себя с Павлом и Силой, Петром и Иаковом и всеми другими христианами, которых без вины бросали в тюрьму. Он прикидывал, сколько времени продлится его служение теперь, когда его репутация была запятнана. Сможет ли он оставаться в церкви, и без того прослыв драчливым пастором? Бруммель и его приспешники наверняка используют создавшуюся ситуацию, чтобы доконать его. Насколько понимал Ханк, именно они стояли за всем происходящим. Но он передал дело в руки Господа и знал, что Бог на его стороне. А это было лучшим утешением.

Ханк молился за Мэри и за свою новую решительную паству, читал по памяти строки из Библии, пока не заснул.

Ранним утром Ханка разбудили шаги в коридоре и звук отпираемой дежурным полицейским двери. Так и есть! Дежурный открыл дверь его камеры. Теперь, в довершение ко всему, Ханку придется делить камеру с вором, пьяницей, а может, даже с настоящим насильником… Пастор продолжал делать вид, что спит, но приоткрыл один глаз, чтобы взглянуть на вновь прибывшего. Боже милостивый! Огромный детина выглядел таким отвратительным, повязка и кровоподтеки на его лице без сомнения говорили, что ой только что с кем-то дрался. Ханк пробормотал несколько фраз насчет того, что ему придется делить клетку с насильником, после чего он начал молить Господа о защите. Этот тип весил в два раза больше него и был явно взбешен.

Новый сосед бросился на свои нары и дышал так, как будто продолжал сражаться с медведями, драконами и чудовищами.

Господи! Освободи меня!

* * *

Рафар важно восседал на вершине мертвого дерева, высоко над городом, небрежно покачивая крыльями, распустив их наподобие мантии. Демоны-курьеры регулярно доносили о последних важных приготовлениях в городе. Все это были только хорошие новости.

– Люциус, – позвал Рафар тоном, каким подзывают ребенка. – Люциус, не хочешь ли ты подойти сюда?

Люциус приблизился, всем своим видом выражая достоинство, распустив крылья, как и Рафар.

Князь Вавилона смотрел на демона с наигранной веселостью, самодовольно улыбаясь:

– Надеюсь, что ты кое-чему научился на моем опыте. Как видишь, я за несколько дней добился того, чего ты не смог сделать за несколько лет.

– Может быть, – это был весь ответ, до которого соизволил снизойти Люциус.

Рафар был недоволен услышанным:

– Ты не согласен?

– Может быть, Ваал, твои успехи – результат работы, которую я проделал перед твоим прибытием.

– Год работы, которую твои промахи превратили в ничто, ты это имеешь в виду? – фыркнул Рафар. – Сомневаюсь, что после того как я завоевал этот город для Стронгмана, я решусь снова передать Аштон в руки того, кто чуть было не проиграл его.

Это заявление пришлось Люциусу явно не по вкусу.

– Рафар, этот город многие годы был моим владением, л по праву считаюсь князем Аштона!

– Ты был им. Но власть дается в награду за заслуги, Люциус, а твои заслуги кажутся мне недостаточными.

Люциус был возмущен, но вынужден был сдерживать себя в присутствии этого гиганта.

– Ты еще не знаешь моих заслуг, потому что не удосужился поинтересоваться ими. Ты с самого начала настроен против меня.

Люциус зашел слишком далеко. Страшная сила взметнула его в воздух, горло оказалось зажатым в кулаке Рафара, державшего его прямо перед глазами.

– Это я, – сказал Рафар жестко и медленно, – и только я достиг победы!

– Пусть судит Стронгман! – дерзко ответил Люди-ус. – Где этот Тол, твой противник, которого ты должен победить, где обещанные клочки, раскиданные по небу как знамя победы?

Рафар заставил себя улыбнуться, хотя глаза его по-прежнему горели:

– Святоша Буш побежден, его имя смешано с грязью. Неуемная ищейка Хоган теперь беспомощен, как разбитый параличом старик. Предательница, Служительница, уничтожена, и это ничтожество, ее друг, тоже убран с дороги. Все остальные сбежали, – Рафар кивком головы показал на город. – Смотри, Люциус, где ты видишь сияющие небесные войска, планирующие над городом? Где блеск их мечей? Где их несчетные сторожевые посты вокруг?

Он издевался и над Люциусом, и над Толом одновременно.

– Тол, Капитан Небесного воинства, руководит теперь слабой, потерпевшей поражение армией и боится показаться мне на глаза! Сколько раз я вызывал его сразиться со мной, напасть на меня, но он и носа не показывает. Не волнуйся, как я сказал, так и сделаю. Когда все остальные неотложные дела будут окончены, мы с Толом встретимся, и ты увидишь нашу битву с ним до того, как я рассчитаюсь с тобой!

Все еще держа перед собой Люциуса, Рафар подозвал другого демона.

– Сообщи Стронгману, что все готово и он может войти в город, когда захочет. Все препятствия устранены, Рафар выполнил свою задачу, и город Аштон готов пасть к его ногам… – с этими словами Рафар отбросил Люциуса, как гнилое яблоко.

Люциус вскочил с земли, униженный и потрясенный, и исчез под громкий хохот бесов.

Глава 33

Укладываясь вечером в постель, Эдит Дастер чувствовала необыкновенное беспокойство в духе, поэтому когда ее разбудили два сияющих существа, она не слишком удивилась, только вздрогнула от неожиданности.

– Слава Богу! – воскликнула она восхищенно, едва открыв глаза.

Гости выглядели дружелюбными и участливыми, но выражения их лиц были серьезны. Один из них был светловолосый, другой, помоложе, черноволосый. Головами они доставали до потолка, а сияние их белоснежных одежд заливало всю комнату. У обоих на поясах были сверкающие ножны, рукоятки вложенных в них мечей были из чистого золота и украшены драгоценными камнями.

– Эдит Дастер! – сказал светловолосый глубоким приятным голосом. – Мы идем в сражение за город Аштон, и победа зависит от молитв святых Божьих. Тебе, знающей Господа, необходимо молиться и призвать на молитву других. Молитесь за поражение врага и освобождение праведников.

– Пастор Буш в тюрьме, – добавил темноволосый, – позвони его жене Мэри, поддержи ее.

Они исчезли так же внезапно, как и появились, в комнате снова стало темно. Дастер была уверена, что уже видела их когда-то раньше, может быть, во сне, а может, среди обычных людей.

Поднявшись с постели, она положила подушку на пол возле кровати и встала на колени. Ей хотелось и смеяться, и плакать, и петь.

Старая женщина чувствовала возложенную на нее обязанность и силу ее исполнить. Она сложила дрожащие Руки на постели, склонила голову и начала молиться. Слова шли из глубины ее сердца, ее души, протест против атаки на Божий народ, на Его народ, на Его святых, молитва о силе и победе во имя Иисуса. Она связывала злых духов, которые пытались украсть жизнь, украсть сердце в этом обществе. Имена и лица проносились в ее памяти, и Эдит молилась за всех них, ища у престола благодати защиты и спасения каждой душе. Она молилась, молилась и молилась без устали.

Сверху Аштон выглядел безобидным игрушечным городком, нарисованным на куске холста, кукольные жители которого по-прежнему спали, несмотря на серо-красные полосы рассвета, надвигающиеся на город с холма на востоке. Улицы замерли без движения. Ни огонька. Молочные фургоны застыли на стоянках.

Откуда-то из-за облаков, в ореоле розового света, донесся одинокий, высокий серебряный звон. Ангел-воин стремительно по спирали спускался с неба. Вскоре он растворился среди улочек и зданий. За ним появился второй и так же тихо и быстро бесследно исчез внизу.

Эдит Дастер продолжала молиться.

Двое ангелов подлетели к городу и, сложив за спиной крылья, камнем кинулись головой вниз в глубину улиц. За ними появился еще один и, описав широкую дугу над городом, исчез на противоположной окраине. Потом следующие четыре ангела скрылись в разных местах. Затем еще два, затем семь…

* * *

Телефонный звонок вырвал Мэри из тревожного сна, которым она забылась на диване.

– Алло? – глаза ее оживились. – О, Эдит, я так рада, что вы позвонили! Я пыталась к вам дозвониться… я еще не ложилась, но у меня, должно быть, номер не правильно записан или телефон не работал… – потом она, плача, начала рассказывать Эдит обо всем, что произошло накануне вечером.

– Ты должна отдохнуть и успокоиться, пока я не подойду, – посоветовала Эдит. – Я провела на коленях целую ночь, и Бог действует, не сомневайся! Мы вырвем у них Ханка, и еще многое произойдет!

Эдит надела свитер и спортивную обувь. Она направилась к Мэри. Никогда еще она не чувствовала себя такой молодой.

Джон Колмэн в это утро проснулся очень рано, потрясенный увиденным сном, и больше не мог уснуть. Патриция знала, что он переживает, с ней ведь произошло то же самое.

– Я видел ангелов!

– начал Джон.

– Я тоже видела ангелов, – ответила Патриция.

– И… и я видел демонов, Патти! Безобразные сущеег-ра! Между ними происходила битва. Это было…

– Ужасно.

– Потрясающе, в самом деле, потрясающе!

Они позвонили Ханку. Ответила Мэри. Они услышали обо всем, что произошло, и поделились с ней своими переживаниями.

Анди и Джун Форсайт всю ночь не могли заснуть. Утром Анди был раздражен, и Джун старалась не попадаться ему на глаза. В конце концов, за завтраком, Анди решился заговорить:

– Это, должно быть, Господь. Я не знаю, что это еще может быть.

– Но почему ты так раздражен? – как можно мягче спросила Джун.

– Потому что до сих пор я не испытывал ничего подобного, – голос у него задрожал. – Это… у меня такое чувство, как будто я должен молиться, как будто… что-то должно произойти, и я не найду себе покоя, пока это не случится.

– Видишь ли, – сказала Джун, – я вполне понимаю, что ты имеешь в виду. Не знаю, сумею ли я это выразить, но у меня всю ночь было ощущение, что мы не одни. Кто-то был с нами и наполнил нас этим желанием.

У Анди расширились глаза.

– Да, я с тобой согласен! – он с облегчением и радостью взял жену за руку. – Джун, дорогая, а я думал, что сошел с ума!

В это время зазвонил телефон. Это была Сесиль Купер. Ей, как и многим другим, приснился тревожный сон. Что-то должно было произойти. Они не стали тратить время на общий сбор, они стали молиться немедленно, каждый на своем месте.

Со всех сторон: с севера, юга, востока и запада, небесные ангелы бесшумно слетались в город. Они спускались с неба плавно и тихо, как снежные хлопья. Обыкновенными людьми они входили в город. Ангелы скользили над полями и фруктовыми садами, опускались медленно, подобно планерам, на землю. Там они надежно укрывались и выжидали.

Ханк проснулся около семи, но кошмарный сон не исчез. Он по-прежнему был в камере. Новый сосед храпел еще целый час, пока дежурный полицейский не принес завтрак. Громила, не говоря ни слова, взял протянутую ему через решетку тарелку. Он с отвращением смотрел на подгоревший хлеб и вареное яйцо. Может быть, это был подходящий момент, чтобы растопить лед молчания.

– Доброе утро, – поздоровался Ханк.

– Доброе утро, – равнодушно ответил здоровяк.

– Меня зовут Ханк Буш.

Сосед отпихнул тарелку под дверь, чтобы охранник мог подобрать ее. К еде он не притронулся. Пастор стоял и смотрел на пленного зверя, который никак не отреагировал на имя Буша и не называл своего. Было видно, что дикий зверь страдает: пустой взгляд выражал только одно – желание освободиться. Единственное, что оставалось Ханку – молиться за него,

* * *

Шаг, еще один. Бернис споткнулась и снова сделала шаг. Все утро она тащилась мимо мирно пасущихся коров, кукурузных полей и густых зарослей. Она медленно продвигалась вдоль скоростной дороги номер 27 на север. Звук моторов проносящихся слева по шоссе машин не давал ей сбиться с пути. Ноги заплетались, мысли иссякли. Ряд за рядом кукурузные стебли маршировали мимо, длинные крепкие листья стегали по лицу с почти уже не раздражающим постоянством. Ноги были черными от земли, набившейся в спортивные туфли. Казалось, дорога высосала из девушки все силы. Преодолев целое море кукурузы, Бернис очутилась перед рядом тощих молодых деревьев, посаженных между полями для защиты от ветра. Войдя в жидкий лесок, она тут же опустилась на мягкую подушку травы, посмотрела на часы. Было 8.25 утра. Надо непременно отдохнуть. Так или иначе, она обязательно доберется до Бэйкера… в этом сейчас единственная надежда… она надеялась, что с Маршаллом все в порядке… она надеялась, что не умрет… она спала.

Ко времени второго завтрака у Ханка и его соседа пробудился аппетит. Бутерброды были не так уж плохи, а овощной суп просто превосходен.

Прежде чем охранник успел уйти, Ханк поспешил обратиться к нему с вопросом:

– Послушайте, вы уверены, что тут негде раздобыть Библию?

– Я уже сказал, что жду разрешения, и пока я его не получу, не о чем разговаривать! – грубо ответил полицейский.

Неожиданно здоровяк, этот молчун, произнес:

– Джимми, у тебя в столе целый ящик Библий Гидеонитов, и ты это прекрасно знаешь. Дай человеку Библию! В ответ дежурный охранник только огрызнулся:

– Теперь вы по ту сторону решетки, Хоган, здесь распоряжаюсь я!

Полицейский ушел, громила сосредоточил все свое внимание на еде. Через некоторое время он взглянул на Ханка и произнес с сарказмом:

– Джимми Данлоп. И он еще что-то из себя корчит.

– Все равно, спасибо за поддержку. Здоровяк глубоко вздохнул.

– Простите, что я вел себя невежливо целое утро. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя после вчерашнего и понаблюдать за вами, чтобы понять, кто вы. И потом, нужно привыкнуть к мысли, что я за решеткой.

– Это мне понятно, я ведь тоже раньше никогда не сидел, – опять попытался завязать разговор Ханк. Он протянул соседу руку и снова представился:

– Ханк Буш.

На этот раз здоровяк взял ее и крепко пожал:

– Маршалл Хоган.

В эту секунду в сознании обоих что-то включилось. Не выпуская рук, они пристально посмотрели друг на друга и одновременно спросили:

– Так это ты?

Потом они молча продолжали изучать друг друга. Ангелы, конечно же, наблюдали всю сцену и поспешили с донесением к Толу.

– Хорошо, хорошо, – сказал Тол, – теперь пусть вдоволь наговорятся.

– Так ты пастор той маленькой белой церквушки? – спрашивал Маршалл.

– А ты издаешь «Кларион»? – вопросом ответил Ханк.

– Но что же ты, черт возьми, тут делаешь?

– Не знаю, поверишь ли ты мне…

– Ты даже удивишься, чему только я теперь не способен поверить! – Маршалл понизил голос и кивнул в сторону дежурного полицейского. – Они сказали, что тебя арестовали за изнасилование.

– Это точно.

– Насколько я понимаю, эта история только выглядит правдоподобно?

Ханк не знал, как отнестись к его словам.

– Конечно, ничего подобного не было.

– Альф Бруммель ходит в твою церковь?

– Да.

– Наверное, ты хоть раз помешал его планам?

– Ну… да, я думаю.

– И я. Поэтому я здесь и оказался. И ты тоже! Рассказывай, что произошло.

– Когда?

– Я имею в виду – что произошло на самом деле – Ты хоть знаешь, по крайней мере, ту девушку?

– Да…

– А как появились следы на руке? Ханка вновь охватило сомнение:

– Лучше я ничего не буду говорить.

– Может, ее зовут Кармен?

На удивленном лице Ханка ясно читался ответ.

– Это просто догадка, – объяснил пастору свое неожиданное прозрение Маршалл. – Она настоящий предатель, эта девица. Она работала в моей газете. Вчера она мне рассказала, что ее изнасиловали. Я сразу понял, что она врет.

Ханк раскрыл рот от удивления.

– Ну, уж это слишком! Откуда ты можешь знать?.. Маршалл огляделся по сторонам и пожал плечами:

– А! Да что нам еще делать? Ханк, у меня есть что тебе поведать, если ты готов слушать. Это займет несколько часов. Идет?

– Да, я тебя выслушаю, если потом ты согласишься слушать меня.

– Мисс! Вам плохо, мисс?

Бернис вздрогнула и проснулась. Кто-то склонился над ней. Это оказалась молоденькая девушка, скорее всего старшеклассница или гимназистка: карие глаза, черные кудри, рабочие джинсы – настоящая фермерская дочь.

– Ох! Нет… нет… – единственное, что могла произнести Бернис.

– Как вы себя чувствуете? – спросила девушка с несколько странным выговором.

– Спасибо, хорошо. Я только очень устала. Надеюсь, все в порядке. Я тут шла и… – она вспомнила про свои синяки и подумала: «Прекрасно, ребенок решил, что меня обокрали и избили бандиты, не иначе».

– Вы ищете свои очки? – спросила девушка. Потянувшись, она подняла с травы темные очки и подала их Бернис.

– Я… я думаю, тебя удивляет, что у меня с лицом? Девушка расплылась в обезоруживающей улыбке:

– О! Видели бы вы мое лицо, когда я просыпаюсь!

– Это, наверное, частная территория, я не собиралась…

– Нет, я здесь случайно, как и вы. Увидела, что вы тут лежите и решила посмотреть, не случилось ли чего. Может быть, вас подвезти?

Бернис готова была уже произнести «нет», но бросив взгляд на часы, она воскликнула:

– Что это! Почти четыре! А ты не на север?

– Я еду в Бэйкер.

– О! Превосходно! Можно я поеду с тобой?

– Сразу после завтрака.

– Что?

Старшеклассница, выйдя из перелеска, направилась к кукурузному полю, и Бернис заметила сверкающий на солнце синий мотоцикл. Девушка достала из багажной сумки коричневый пакет. Вернувшись, она положила пакет и картонку с холодным молоком перед Бернис.

– Ты завтракаешь так поздно? – улыбнулась Бернис.

– Нет, – ответила молодая особа, – но вы проделали длинный путь, и вам еще предстоит долгая дорога, поэтому нужно подкрепиться.

Бернис посмотрела в чистые, смеющиеся карие глаза, на простой пакет с едой и почувствовала, как краснеет ее лицо и на глазах выступают слезы.

– Давайте, ешьте, – сказала девушка.

Бернис открыла пакет и нашла в нем бутерброд с ростбифом – настоящее произведение искусства. Мясо было еще теплым, а листья салата свежими и зелеными. Под бутербродом оказалась баночка с черничным йогуртом, ее любимым и как будто только что вынутым из холодильника.

Бернис старалась подавить нахлынувшие чувства, но слезы безудержно текли по щекам. «Как глупо я себя веду», – думала она. Но все было так необычно.

– Прости меня, – наконец проговорила она, – я только… я так тронута твоим вниманием. Девушка прикоснулась к ее руке:

– А я так рада, что могу помочь вам.

– Как тебя зовут?

– Зовите меня Бетси.

– А я… ты можешь звать меня Мари, – это было второе имя Бернис.

– Хорошо. У меня есть немного холодной воды, если хотите.

Тут Бернис охватила новая волна чувств.

– Ты такая чудесная. И что ты делаешь на этой планете?

– Помогаю тебе, – ответила Бетси и побежала к мотоциклу за водой.

* * *

Ханк сидел на краю нар, не пропуская ни единого слова из захватывающего рассказа Маршалла.

– Ты серьезно? – спросил он вдруг, – Альф Бруммель занимается колдовством? Член правления моей церкви?

– Да, называй, как хочешь, но я уверен, это чистое сумасшествие. Не знаю, когда он сошелся с Лангстрат, но, думаю, достаточно давно, чтобы заразиться ее бредом о космическом сознании и стать опасным типом, я имею в виду, по-настоящему опасным.

– Кто же сейчас входит в эту группу?

– Спроси лучше, кто в нее не входит! Оливер Янг, судья Бэйкер, большинство полицейских в нашем участке…

Маршалл продолжал перечислять, разворачивая перед Ханком полную картину происходящего. Ханк был поражен. Эта встреча – дело Господа. Наконец-то он нашел ответ на многие вопросы, которые давно задавал себе.

Маршалл продолжал говорить еще с полчаса, но вдруг сник, подойдя вплотную к рассказу о том, что произошло с Кет и Санди.

– Это меня ударило больнее всего, – грустно произнес журналист, отведя глаза от Ханка и глядя куда-то за решетку. – Это уже другая история, и тебе необязательно ее выслушивать. Но я все вспоминал сегодня целое утро и пришел к выводу: это моя вина, Ханк, я довел их до этого.

Маршалл тяжело вздохнул и отер влажные глаза.

– Если бы я потерял все: газету, дом, проиграл бы эту войну, я бы выдержал, если бы только они у меня остались. Но их я тоже потерял… – Помолчав, он добавил:

– Вот что со мной произошло, – и замолчал окончательно.

Ханк плакал. Он плакал и улыбался, и поднимал руки к Богу, и качал головой от удивления. В глазах Маршалла это выглядело каким-то религиозным экстазом.

– Маршалл, – сквозь слезы говорил Ханк, то вставая, то опять садясь на нары, не в силах усидеть на одном месте, – это дело Бога! Это не случайность. Наши враги задумали зло, но Бог обратил его в добро. Он свел нас вместе, чтобы мы могли встретиться и собрать все части в целое. Ты ведь еще не слышал моего рассказа, но знаешь что? Он очень похож на твой! Мы с тобой попали в одну и ту же историю, только с разных сторон.

– Давай, давай, рассказывай, я тоже хочу поплакать!

Итак, Ханк начал повествование о том, как он вдруг стал пастором в церкви, которая не желала, чтобы им был именно он…

* * *

Мотоцикл Бетси несся по шоссе номер 27 как ветер. Бернис крепко держалась за спину новой знакомой. Она сидела на мягком кожаном сидении и с удовольствием смотрела по сторонам. Поездка была замечательной. Она снова почувствовала себя ребенком, и то, что на обеих были шлемы с темными стеклами, давало ей ощущение спокойствия.

Но они быстро приближались к Бэйкеру, навстречу смертельным опасностям. Здесь должно было выясниться главное: удалось ли Сузан Якобсон добраться до Бэйкера. В душе Бернис росло желание оставаться на мотоцикле рядом с чудесной, милой девушкой и продолжать полет по шоссе… куда угодно. Любое иное место было сейчас лучше, чем то, куда она направлялась.

Бернис были хорошо знакомы места, которые они проезжали: щит с рекламой кока-колы, открытый торговый склад леса. Наконец мотоциклистки въехали в Бэйкер. Бетси нажала на тормоз, снижая скорость. В конце концов она съехала с шоссе и вырулила на незаасфальтированную стоянку прямо перед старым мотелем «Сансет».

– Здесь тебя устраивает? – прокричала Бетси сквозь стекло шлема.

Бернис разглядела неподалеку вывеску «Лесной таверны».

– Да, отлично.

Она спрыгнула с сиденья и отстегнула ремень шлема под подбородком.

– Подожди снимать, – посоветовала Бетси.