Текст книги "Кровавый омут"

4

– Хорошо, – сказала Джиа. – Наконец мы одни. Расскажи, как работает Ифасен.

Ей до смерти хотелось это услышать с той самой минуты, как они вышли от медиума, но пришлось везти домой Джуни. На шею навязались еще Карин и Клод, тоже жившие в Нижнем Истсайде. Высадив троицу перед домом Джуни, Джек направился по Первой авеню в верхнюю часть города.

Несмотря на поздний час, двигались в потоке машин медленно. Джиа не возражала. С Джеком время никогда не проходит впустую.

– Сначала давай решим, куда едем, – предложил он. – К тебе или ко мне?

Она бросила взгляд на часы:

– Боюсь, что ко мне. У сиделки как раз время кончается.

Вики, ее восьмилетняя дочь, будет еще на ногах. Ей почти всегда удается выклянчить у нянек несколько лишних часов у телевизора.

Джек театрально вздохнул:

– Опять холостяцкая ночь!

Джиа наклонилась к нему, ткнулась носом в ухо.

– Последняя перед целой неделей. Забыл, что Вики завтра утром уезжает в лагерь?

Она сама старалась об этом забыть. Не любила вспоминать прошлогоднюю неделю, когда Вики не было дома, – семь самых одиноких дней в году, – и страшилась завтрашней разлуки.

– Забыл. Напрочь забыл. Разумеется, мы с тобой будем жутко скучать по ней, однако я знаю способ немножко утешиться.

Джиа с улыбкой дернула его за волосы:

– Какой?

– Секрет, который я ни за что не открою до завтрашней ночи.

– Не могу дождаться. Кстати, о секретах: в чем секрет Ифасена?

– Нет-нет, – воспротивился Джек. – Сначала скажи о чем ты его спрашивала. На какой вопрос прозвучал ответ «двое»?

Джиа помотала головой, слегка озадаченная вопросом. Надо как-нибудь выкрутиться, не раскрывая тайну...

– Сперва объясни, как он отвечает, не зная вопросов.

– Тебе правда хочется знать? – спросил Джек, с улыбкой взглянув на нее.

Как редко он улыбается после смерти Кейт... Она уже соскучилась по его улыбке.

– Почему бы и нет?

– Испортишь удовольствие.

– Ничего, переживу. Ну так как же?

– Приблизительно как Джонни Карсон[5]5
  Карсон Джонни (р. 1925) – комедийный актер, ведущий популярных телевизионных программ.


[Закрыть] в трюке «Карнак великолепный».

– Он по шпаргалкам читал ответы!

– Вот именно. В сущности, Ифасен делает то же самое.

Джиа озадаченно нахмурилась:

– Ничего не пойму. Мы конверты заклеили, он отвечал, только потом вскрывал и читал...

– Дела не всегда обстоят так, как кажется.

– Наверняка я одна знала, что написано на моей карточке.

– До того как братец Кехинде выполнил свою задачу.

– Кехинде? Да ведь он же просто...

– Мальчик на побегушках? Именно это тебе и внушили. Кехинде играет ведущую роль. Представлением действительно руководит Ифасен, но у него ничего бы не вышло без помощи брата. Прием называется «на шаг вперед». Если помнишь, Кехинде собрал заклеенные конверты, понес чашу в конец подиума и демонстративно принялся накрывать тряпкой. Это и есть решающий момент. Делая вид, будто возится с покрывалом, он на самом деле вскрывает один конверт, вытаскивает карточку – «билет», как предпочитают выражаться медиумы, – кладет ее, открытую, в чашу, бросив туда помеченный конверт с пустой карточкой.

– Зачем?

– Подумай хорошенько. Ифасен – кстати, если это его настоящее имя, то меня зовут Ричард Никсон – сдергивает с чаши белое покрывало, заглядывает внутрь и читает вопрос на заранее вынутой братом карточке. Потом вытаскивает помеченный конверт, поднимает над головой, отвечая на вопрос из карточки, лежащей в чаше.

– Понятно! – воскликнула Джиа, радуясь, что все кусочки улеглись на место. – Дав ответ, он вскрывает конверт, притворяется, будто читает вопрос, на который только что ответил, а на самом деле видит перед собой новый.

– Правильно. И на протяжении всего представления он на один конверт впереди – отсюда название этого способа.

– А дополнительный помеченный конверт с пустой карточкой возмещает недостачу. На удивление просто.

– Как все самые лучшие трюки.

Она не смогла скрыть огорчения, что ее так легко одурачили.

– Неужели я так легковерна?

– Не переживай. Ты в хорошей многомиллионной компании. Публику с девятнадцатого века дурачат с помощью этого фокуса. Некогда был вставной номер на цирковых представлениях, потом его освоили медиумы и до сих пор им кормятся.

– Значит, Ифасен не настоящий медиум?

– Говорить даже нечего.

– Откуда тебе столько об этом известно?

Джек пожал плечами, не глядя на нее:

– Чего только не нахватаешься там и сям...

– Ты как-то обмолвился, что однажды помогал медиуму. Он был твоим заказчиком?

– Нет. Я был мальчиком на побегушках вроде Кехинде, проводил всякую закулисную подготовку.

– Быть не может! – Невозможно представить. – Когда?

– Очень давно, сразу после приезда в город.

– Ты мне никогда не рассказывал.

– Тут нечем гордиться.

– Просто не могу поверить, – рассмеялась Джиа. – При всех твоих делах...

Он слегка на нее покосился и снова уставился на поток машин. Ничего не сказал, но во взгляде читалось: «Ты о многих моих делах не имеешь понятия. Даже близко».

Совершенно верно. И очень хорошо. Джек, которого она видит почти каждый день, – уравновешенный, добрый, нежный, деликатный в постели, – относится к Вики, как к собственной дочери. Но Джиа его видела и с другой стороны. Единственный раз...

Неужели прошел почти год? Да. Прошлым августом жуткая тварь похитила Вики. До сих пор помнится, как изменился при этом известии Джек, – зубы оскалились, всегда теплые карие глаза стали тусклыми, жесткими. Перед ней явилось жестокое холодное лицо убийцы, в которое никогда не хотелось бы больше смотреть.

Кусум Бахти, за которым он гнался в ту ночь, исчез с лица земли, словно его никогда не было.

Джек убил его. Джиа это знала и – помилуй Бог – радовалась. До сих пор. Всякий желающий причинить вред ее дочке заслуживает смерти.

Впрочем, Джек убил не только Кусума. Точно известно, что в июне в вагоне метро он прикончил стрелявшего в людей бандита. О загадочном «спасителе» одно время кричали все средства массовой информации, теперь фурор практически стих.

Наверняка были и другие. У нее нет фактов, но подобное заключение вполне обоснованно. В конце концов, он зарабатывает на жизнь, улаживая дела людей, исчерпавших легальные возможности. После чего некоторые обращаются к нелегальным. Кое-кто у него просит помощи.

Поэтому заказчики – Джек настойчиво требует называть их не клиентами, а заказчиками – не принадлежат к сливкам общества. Решая их проблемы, ему порой приходится сталкиваться с поистине грязными, гнусными типами, готовыми его убить. Раз он еще жив, значит, другие мертвы.

Джиа предпочитала не пережевывать, а отбрасывать неприятные мысли. Она любит Джека и ненавидит его образ жизни. Выходя из пришедшего из Айовы автобуса, чтобы осуществить мечту стать художницей, даже не подозревала о существовании таких типов, как Джек, не говоря уж о том, чтобы связать с ним жизнь. Законопослушная гражданка, налогоплательщица, а он...

В конце концов Джиа себя заставила посмотреть правде в глаза: она любит преступника. Он не значится ни в списке из десяти человек, которых в первую очередь разыскивает ФБР, ни в других списках, ибо их составители о его существовании не имеют понятия, однако определенно живет вне закона. Даже вообразить невозможно, сколько раз нарушал закон, и по-прежнему каждый день нарушает.

Тем не менее он, как ни странно, самый порядочный из всех известных ей людей, кроме отца. Есть в нем какая-то стихийная сила. Джиа твердо уверена – Джек никогда не обманет ее доверия, никогда не покинет в беде, никогда не позволит причинить ей вред. Если понадобится, жизнь за нее отдаст. С ним она в безопасности, за неприступной каменной стеной.

Так она еще ни на кого не надеялась. И все-таки в прошлом году приблизительно в это же время решила с ним расстаться. При первом знакомстве Джек представился «консультантом по безопасности». Выяснив, чем он в действительности зарабатывает на жизнь, Джиа его бросила. Встречалась с другими мужчинами, но по сравнению с ним все казались какими-то ненастоящими, словно призраки.

Потом он им с Вики понадобился и очутился рядом, несмотря на всю боль, которую она ему причинила, и на все оскорбления, которыми осыпала...

– Я имею в виду, – объяснила она, – при твоих бесконечных аферах...

– Обжулить жулика – совсем другое дело. Тогда как у рыбки, которую медиум подцепил на крючок, просто нет лучшего выбора. По-моему, люди должны получать за свои деньги нечто реальное, а не просто дым в зеркалах.

– Может, им нужен именно дым в зеркалах. Каждый должен во что-то верить. В конце концов, это их деньги.

Джек взглянул на нее:

– Я не ослышался? Это говорит знакомая мне Джиа?

– Серьезно, ну что тут плохого? Наверняка лучше, чем пускать деньги на ветер в Фоксвудсе или в Атлантик-Сити. По крайней мере, получишь какое-то утешение.

– В казино можно проиграть целое ранчо и, уверяю тебя, ровно столько же можно потратить на медиума. Сука, на которую я работал... – Он тряхнул головой. – Я редко называю кого-нибудь «сукой». Далеко не сразу понял, что это за грязное, мелкое, мстительное ничтожество, а когда понял...

– Она тебя надула?

– Не меня. Я уже не питал на ее счет никаких иллюзий, но полностью прозрел после того, как она обманом заставила одну старушку передать ей ценную недвижимость, уверяя, будто таково желание ее покойного мужа.

– Да что ты? – Джиа живо представила себе ситуацию.

– И тогда я ушел.

– Ну, не все же такие.

– Официальные – все.

– Что значит «официальные»?

– Есть два типа медиумов. Неофициальные действительно верят в мир духов, купив весь пакет целиком. Обычно ограничиваются гаданием по картам Таро, по ладоням, чаинкам и прочей белиберде не устраивая никаких представлений. Напротив, официальные медиумы заняты исключительно шоу-бизнесом. Мошенники сознательно жульничают, торгуют информацией о простофилях клиентах, стараются поскорее и выгодней их одурачить. Намеренно преподносят вранье. Обещают заглянуть в загробную жизнь, заставляя лопухов в это верить с помощью спецэффектов вроде эктоплазмы, голосов, писем духов...

– Многие наверняка утешаются. Посмотри на себя. Если бы ты не знал его приемов и хоть наполовину верил, разве тебя не утешили бы слова Кейт?

– Конечно. Но я знал, что это говорит не она, а сам Ифасен. Причем врет. Если бы я пришел к нему как частный клиент, получил бы за деньги сплошное вранье.

– В определенном смысле душевный покой бесценен.

– Даже когда основывается на лжи?

Джиа кивнула:

– Плацебо облегчает головную боль, и тебе становится лучше...

– Пожалуй, – вздохнул Джек, покачав головой. – Самое обидное, что многие официальные медиумы по-настоящему талантливы. На удивление разбираются в людях, инстинктивно читают язык телодвижений, подмечают тончайшие нюансы в речи, в одежде, действительно понимают людей. Могли бы стать первоклассными психологами, отлично зарабатывать в честном мире, преуспеть, принося людям пользу. Но предпочитают держаться подальше от общества и играть в свои игры.

– Гм... – хмыкнула Джиа. – Набросанный тобой портрет напоминает кого-то знакомого, имени не припомню. Кажется, на «дж» начинается...

– Очень смешно. Я не в игры играю, а оказываю услуги. Если не получается, то не из-за недостатка усердия. – Он печально улыбнулся. – Впрочем, знаешь, старина Ифасен мне и правда сегодня немножко помог. Разумеется, просто отбарабанил заранее заготовленное сообщение с «той стороны», но, по правде сказать, случайно угадал, что сказала бы Кейт.

– Пожелав тебе в жизни удачи?

– Вот именно.

– Сколько раз я тебе говорила, что ей не хотелось бы видеть тебя до конца дней в слезах! Когда ты это в последний раз от меня это слышал? Два-три часа назад?

Джек виновато усмехнулся:

– Да, знаю. Иногда надо услышать от постороннего человека. В любом случае, думаю, пора вернуться в седло. По речевой почте только что пришли звонки. Завтра прослушаю, если что-то сгодится, возьмусь за работу.

– Отлично.

Что это я несу? – подумала Джиа.

Ох уж эта его поганая работа, почти всегда головоломные, жутко рискованные проблемы, которые надо «улаживать»... Даже в самом крайнем случае не приходится рассчитывать на помощь полиции, которая для Джека опасна не меньше любого преследуемого бандита. Он неизменно работает в одиночку.

На ее постоянные мольбы найти себе другое занятие обещал в качестве компромисса ограничиться просьбами, которые можно удовлетворять на некотором расстоянии, не выходя на сцену, не принимая непосредственного участия. Вроде бы изо всех сил старается сдержать обещание, хотя события слишком часто идут не по плану.

С другой стороны, намерение вернуться к работе означает выход из депрессии. И то хорошо.

– Может, тебе надо вернуться и записаться на индивидуальный сеанс, – предположила она. – Может, Ифасен посоветует перейти к безопасной работе, и ты его послушаешь, если меня, бог свидетель, не слушаешь.

– По-моему, от него по другой причине лучше держаться подальше.

– По какой?

– Думаю, у него неприятности.

– Потому что он крикнул про бомбу?

– Не только.

– Что еще?

– Например, неуклюже замазанное пулевое отверстие в фасадном окне.

– Правда?

Джек кивнул:

– Возможно, стекло было пробито до покупки дома, хотя он явно делал ремонт. Значит, кто-то хочет осложнить ему жизнь.

– Кто?

– Прочие медиумы. Леди – для меня это понятие неопределенное, – на которую я когда-то работал, с ума сходила, когда клиент уходил от нее к кому-нибудь другому. Она звалась мадам Уская, а на самом деле ее звали Берта Канторе. Сначала я думал, будто, насмотревшись «Человека-волка», позаимствовала фамилию старой актрисы Марии Успенской, игравшей цыганку, но эта мысль слишком ей льстила. Невозможно представить, чтобы эта дура сидела и читала титры. Однажды вечером, хватив лишку джина, разоткровенничалась и проболталась, что взяла имя жившего по соседству русского старика, умершего, когда ей было десять лет. Знаешь поговорку, что леопард никогда не избавится от пятен? И Берта, именуясь Уской, не отделалась от истинной натуры, от крутого нрава, которым ее наделил отец-сицилиец. Посылала меня резать покрышки, бить стекла...

– И ты слушался?

Он не посмотрел на нее.

– Как правило, просто докладывал, будто выполнил распоряжение, а иногда... действительно выполнял.

– Ох... – Джиа не скрыла неодобрение.

– Слушай, я был голодным и глупым мальчишкой. Считал, что ее враг – мой враг, пока не понял, что она и есть мой самый страшный враг. Черт возьми, умей она делать бомбы, наверняка заставила бы меня их подбрасывать и запал поджигать, чтоб избавиться от любой конкуренции. – Он покачал головой. – Бред собачий.

– Не ее ли боится Ифасен?

– Нет. Я слышал пару лет назад, что она перешла «в мир иной», как у них принято говорить. – Джек мельком бросил на нее расстроенный взгляд. – Давай больше не будем о ней говорить, хорошо? У меня при одной мысли зубы болят.

Джиа заподозрила, что, покончив с мадам Уской, он вернется к вопросу, который она задала Ифасену, и принялась придумывать, чем бы его отвлечь. Заметила и схватила брошюру, прихваченную в доме медиума.

– "Фонд реставрации Менелай-Мэнор"... Это еще что такое?

– Похоже на очередную аферу. Сбор пожертвований на ремонт дома, в котором живешь и работаешь. Более блистательной идеи я даже не слышал.

– Сведения соответствуют действительности? – спросила Джиа, мельком знакомясь с прискорбной историей дома при свете уличных фонарей.

– Не успел прочесть. Что там сказано?

Она зажгла свет в салоне, поднесла брошюру к лампочке.

– Сказано, что дом в 1952 году построил Кастор Менелай, который умер от рака, став его последним владельцем, перешедшим «в иной мир» естественным образом.

– Повезло ему, – усмехнулся Джек.

– Дом унаследовал его сын Дмитрий, покончивший самоубийством в начале девяностых годов. Несколько лет там жил доктор Сингх с женой, кое-что перестроив, потом кто-то во сне их зарезал. Какой ужас! Надеюсь, это выдумки.

– Читай дальше.

Ей это все меньше нравилось.

– До Ифасена дом принадлежал Герберту Лому и его жене Саре...[6]6
  Персонажи романа Ф. Пола Вилсона «Апостол зла».


[Закрыть]

– Случайно, не актер из «Призрака оперы» Хаммера?

– Неизвестно. Он исчез вместе с женой после того, как... о господи... – Дальше речь шла о зверски замученном ребенке. Чувствуя тошноту, Джиа закрыла брошюру.

– Что?

– Не имеет значения. Какой-то тошнотворный кошмар! Ифасен хочет внушить впечатление, будто дом проклят. Наверняка фантазирует.

– Вряд ли, – качнул Джек головой. – Его с легкостью разоблачили бы. Скорее взял несколько фактов, чуть-чуть приукрасил. Давай дальше.

– Не хочется.

– Выбери главки, где меньше крови.

Она неохотно взглянула, пропустив жуткий абзац.

– Дальше он от себя говорит: «Я выбрал Менелай-Мэнор потому, что насильственная кончина производит сильные психические вибрации. Души умерших в доме не упокоились, до сих пор здесь присутствуют, размывая границу между нашим и иным миром. Это идеальное место для церкви, которую я намерен открыть». – Джиа посмотрела на Джека. – Церковь?

– Идеальная цель для мошенника, – улыбнулся он. – Абсолютно законный рай без всяких налогов, станок, который печатает деньги. Как ты думаешь, почему сайентологи позволяют себе привлекать к суду каждого, кто критически высказался против их рэкета?

– По его утверждению, пожертвования позволят «примирить особняк с нынешним миром и привести в гармоничное соответствие с будущим». Что это значит?

– Видимо, вечное совершенствование. По крайней мере, пока сам Ифасен не перейдет в мир иной.

– Потише, – предупредила она. – Еще одно высказывание в том же духе, и я сочту тебя циником.

– Правда?

Джек выехал на Саттон-сквер, остановился перед дверью особняка, притянул ее к себе, поцеловал.

– Спасибо, что вытащила меня сегодня из берлоги. Землетрясение, медиум в доме с привидениями... умеешь развлечь парня.

Она ответила на поцелуй.

– Всегда пожалуйста. Завтра ночью развлеку еще лучше.

– Ух ты!

Они со смехом вышли из машины. Джек обнял Джиа за плечи, сделал несколько шагов к парадному и вдруг остановился.

– Эй, секундочку. Ты так и не сказала, о чем спрашивала. Говори.

– Ни о чем. Просто глупость втемяшилась в голову. Не допытывайся...

– Кто сильней меня любит глупости? Рассказывай. Не уйду, пока не скажешь.

– Ладно. – Безвыходное положение. – Спрашивала, сколько у меня будет детей...

– И он ответил «двое». – Джек усмехнулся. – Жалко, что соврал. Иначе я стал бы папашей номера второго. По крайней мере, претендовал бы на звание.

– Ифасен отвечал с полной уверенностью.

– Профессионально просчитал шансы. Рассмотрим твой вопрос с его точки зрения. Ты выглядишь моложе своих лет. Скорее всего, у тебя есть ребенок, а то и два. Если нет, можно с уверенностью пообещать двух-трех. Трех было бы надежней, но парень, по-моему, любит ходить по самому краю. Рискнул на двух.

– Если у меня никогда не будет второго ребенка, выяснится, что он ошибся.

– Когда ты наверняка в этом удостоверишься, то давным-давно забудешь об Ифасене. Или он от своих слов откажется. Зачем ему морочить себе голову?

Джиа не могла от этого так легко отмахнуться. Утром ее немного подташнивало. Разве можно забеременеть, добросовестно каждое утро глотая таблетки?..

Кроме нескольких дней в июне, когда они с Вики летали в Айову к родным. Она впервые в жизни забыла их с собой захватить. Для чего, если Джека нет рядом? По возвращении сразу же вновь принялась принимать.

Хотя сразу после приезда...

Ее вновь затошнило. Конечно, бывают дела и похуже, однако о ребенке сейчас даже думать не хочется...

Невозможно...

Тем не менее завтра, как только Вики сядет в автобус и уедет в лагерь, надо будет первым делом купить домашний набор для анализа на беременность.

На рубеже

Оно вышло из долгого небытия.

Долго ничего не знало, не чувствовало. Теперь чувствует, знает.

Едва знает. Не представляет, что – кто – оно такое, чем или кем было. Помнит, что существовало в прошлом, потом существование кончилось. Сейчас вновь началось.

Почему?

Неизвестно, где оно находится. Всматривается вдаль, смутно чуя присутствие себе подобных и других, на себя не похожих, никого из них не узнает.

Неизвестность пугает, однако сквозь страх пробивается иное чувство – ярость. На что – непонятно, хотя оно ее старается сохранить, осознать и усилить. Целиком наливается яростью, дожидаясь, когда ее можно будет куда-нибудь выпустить...

В рассветный час

Лайл проснулся, дрожа всем телом.

Что происходит с чертовым вентилятором? Еле-еле охлаждал комнату, когда он ложился спать, а теперь совсем заморозил. Он открыл глаза. Спальня располагается на первом этаже, окна выходят на улицу, поэтому жалюзи ночью закрыты. Сквозь них проникает не бледно-серый рассвет, а желтое свечение уличных фонарей. Прищурился на светившийся дисплей будильника – 2.32 – и тихо застонал. Не в силах встать, натянул на голову покрывало, попытался снова погрузиться в сон, но мысли о выстрелах и покушениях на его жизнь не позволяли.

Кто-то хочет его убить...

Поэтому вечером он лег не сразу. Хлебнул пива, чтоб снять напряжение, только потом свалился в постель. Сон не шел, и Лайл долго лежал в темноте, прислушиваясь к незнакомым звукам. Не скоро удалось забыться.

В комнате становилось все холоднее. Студеный воздух просачивался под покрывало, охватывал ледяными объятиями. Он спустил одну ногу с кровати. Проклятье, придется встать...

Стоп. Вентиляция не работает. Точно. В старом доме нет центральной системы, поэтому вентиляторы встроены в окна, и они молчат.

Лайл застыл. Не от холода – от ощущения, что он не один в спальне. Где-то в ногах кровати в темноте кто-то есть.

– Чарли?

Нет ответа. Во мраке не шуршит одежда, не слышно дыхания, но волоски на руках встали дыбом, шея окостенела – значит, тут кто-то есть. Наверняка не Чарли – брат никогда такой шутки не выкинет, – тем не менее Лайл снова спросил:

– Чарли, черт побери, это ты? – Голос дрожал синхронно с трепыхавшимся сердцем.

Сильней чувствуя холод, он откинулся на изголовье кровати, осторожно сунул руку под пружинный матрас, вытащил недавно припрятанный нож для разделки мяса. Зажав рукоятку в покрытой смертным потом ладони, протянул свободную руку к лампе, щелкнул выключателем.

Ничего. Щелкнул еще раз, другой, пятый. Свет не зажегся. В чем дело? Лампа недавно прекрасно работала. Отключено электричество?

Нет. Дисплей часов светится...

Тут дисплей на секунду померк, словно кто-то прошел перед ним.

Сердце бешено застучало. Чувствовалось, как что-то непонятное приближается к кровати.

– У меня нож, черт возьми! – Хриплый голос сорвался. – Не подходи!

Что-то упорно двигалось вперед и нависло над ним, наклоняясь все ниже...

– Мать твою! – выкрикнул Лайл и нанес удар прямо перед собой.

Лезвие вошло не в одежду, не в плоть, а как бы в рыхлый снег, холодный до невозможности. Он отдернул руку, хотел бросить нож – окоченевшие пальцы не слушались.

Неожиданно вспыхнула лампа. Он вздрогнул, охнул, снова выставил нож – то ли нападая, то ли защищаясь, неясно, лезвие словно двигалось по собственной воле – и никого не увидел.

Никого... Быть не может! И холод исчез, оставив после себя туманный влажный воздух. Лайл взглянул на нож, вскрикнул при виде густой красной жидкости, медленно стекавшей по лезвию, швырнул его на пол... где еще что-то лежало.

– Чарли!

Господи Иисусе, братишка лежит на спине, раскидав руки-ноги, с пробитой окровавленной грудью, с остекленевшим взглядом, полным потрясенного изумления.

Лайл обмяк, соскользнул с кровати, рухнул на колени перед мертвым телом.

– Чарли, Чарли, – забормотал он, всхлипывая и склоняясь над ним, – зачем ты это сделал? Что за глупость? Ты же знаешь...

– Лайл! – раздался голос за спиной.

Он резко дернулся.

– Чего тебе, Лайл?

Он оглянулся на брата, стоявшего далеко от кровати в дверях, открыл рот, не в силах вымолвить ни слова. Это невозможно...

Снова глянул на пол, где ничего не было, кроме ножа. Ни Чарли, ни крови на ковре и на лезвии.

Неужели я свихнулся?

– В чем дело, старик? – зевнул Чарли. – Чего звал меня в такую рань?

Лайл опять посмотрел на него:

– Я... – Голос дрогнул, прервался.

– Эй, ты чего это? – Он шагнул вперед, выражение досады на его лице сменилось озабоченностью. – Вид у тебя паршивый, брат.

Лайл наконец обрел дар речи:

– Только что видел самый ужасный кошмар в своей жизни. До жути реальный и... просто немыслимый.

– Какой кошмар?

– Кто-то сюда вошел... – Дальнейшего он решил не рассказывать.

Чарли кивнул.

– Не вижу ничего страшного.

Правильно. Истолковать сон не трудно, но холод и чье-то присутствие до сих пор ощущаются.

– Я был абсолютно уверен, что здесь кто-то есть. – Лайл указал на нож, валявшийся на полу. – Даже пытался его зарезать.

Чарли выпучил глаза.

– Господи помилуй, наверно, надо запирать на ночь дверь на случай, если ты во сне начнешь разгуливать.

Он усмехнулся собственной шутке. Лайл постарался тоже улыбнуться, надеясь, что не слишком натужно. Если бы Чарли знал...

Он подобрал нож, повертел в руках, с ужасом вспоминая капавшую с него кровь. В лезвии, столь же чистом, каким оно было в кухонном ящике, отразилось осунувшееся лицо.

Хорошо, что он не всадил в брата нож. Слава богу. Но, вопреки всем разумным соображениям, невозможно отделаться от ощущения, что в спальне еще кто-то был этой ночью.

Может быть, надо пойти и купить пистолет.