Электронная библиотека » Фриц Лейбер » » онлайн чтение - страница 7

Текст книги "Матерь Тьмы"


  • Текст добавлен: 15 сентября 2022, 10:20


Автор книги: Фриц Лейбер


Жанр: Ужасы и Мистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Шрифт:
- 100% +

16

ОЧУХАВШИСЬ уже в следующий миг, Франц услышал, как что-то гулко стукнуло и звякнуло, обнаружил, что вновь обшаривает темное море крыш невооруженным глазом, пытаясь обнаружить проворное бледно-коричневое существо, стремящееся к нему через это пространство и использующее по пути любое укрытие: дымовые трубы с колпаками, купола, водонапорные баки, большие и крохотные пентхаусы, водопроводные трубы, горловины ветроуловителей, колпаки вентиляционных шахт и мусоропроводов, световые люки, парапеты крыш и прочие большие и малые неровности, имеющиеся на крышах. Сердце отчаянно колотилось, и он часто хватал ртом воздух.

Безумные мысли устремились в другую сторону, и он принялся осматривать склоны под собой и рядом, отмечая заодно возможные укрытия, которыми могли послужить камни и чахлые кустики. Кто знает, с какой быстротой способны перемещаться параментальные сущности? Со скоростью гепарда? Со скоростью звука? Со скоростью света? Вполне возможно, что это нечто уже здесь. Он увидел свой бинокль под скалой, в которую случайно отшвырнул его, когда судорожно выставил вперед руки, чтобы оттолкнуть эту тварь от глаз.

Франц вскарабкался на самую вершину. На зеленом поле внизу уже не было ни игравших девочек, ни сопровождавшей их женщины, ни взрослой пары, и ни одного животного. Впрочем, едва он успел осознать все это, как большая собака (один из доберманов или какая-то еще?), двигаясь в его направлении, вприпрыжку перебежала поле и исчезла за нагромождением камней у подножия склона. Только что пришедшую ему в голову мысль убежать туда, откуда пришел, он поспешно выкинул из головы: не хватало еще наткнуться на эту собаку (А может быть, и не только эту? А может быть, и не только собаку?), выпущенную на охоту. По эту сторону Корона-Хайтс слишком много укромных мест.

Осмотревшись вокруг, Франц быстро спустился, встал на свое каменное сиденье, собрался с духом и всматривался в городской пейзаж, пока не нашел щель, где пряталось его окно. Там уже было совсем темно, так что он ничего не смог бы разглядеть даже в бинокль.

Он ссыпался на тропинку, бросая быстрые взгляды по сторонам и без стеснения хватаясь руками за что попало, подобрал разбитый бинокль и сунул его в карман, хотя ему не понравилось, как брякало внутри выпавшее из крепления стекло. Если уж на то пошло, может быть, это не стекло брякало, а гравий скрипел под его осторожными шагами; выдать человека могут даже такие тихие звуки.

Одно мгновение осознания не может так сильно изменить человеческую жизнь, правда? Но оно смогло!

Франц попытался разобраться в своей реальности, не теряя при этом бдительности. Начать с того, что никаких параментальных сущностей не бывает – это всего лишь элементы псевдонауки, которую де Кастри создавал, начиная с 1890-х годов. Но он собственными глазами видел одну из них, а ведь, как сказал Сол, не существует никакой реальности, кроме непосредственных ощущений человека (зрение, слух, боль), которые реальны. Отрицая свой разум, отрицая свои ощущения, ты отрицаешь реальность. Даже попытки рационального осмысления означают отрицание. Но, конечно, бывают и ложные ощущения – оптические и другие иллюзии… Ага, как же! Попробуй убедить себя, что прыгающий на тебя тигр – иллюзия. Такое, безусловно, открывает простор для галлюцинаций и, собственно, безумия. Элементы внутренней реальности… И кто определит, насколько далеко зашла эта внутренняя реальность? Это ведь тоже Сол рассуждал: «Кто поверит сумасшедшему, если он скажет, что только что видел призрака? Внутренняя это или внешняя реальность? И кому тогда рассказывать?» В любом случае, сказал себе Франц, необходимо твердо помнить, что он, быть может, сошел с ума, – и ни на мгновение не забывать о такой возможности!

Обо всем этом Франц думал на ходу, осторожно, внимательно и все же довольно быстро спускаясь по склону немного в стороне от гравийной дорожки, чтобы производить меньше шума (готовился отскочить в сторону, если что-нибудь бросится на него). Он непрерывно осматривался по сторонам и оглядывался назад, отмечая места, где можно бы укрыться, и расстояния до них. Создалось впечатление, что за ним следует нечто, довольно крупное и удивительно умное, быстро перемещающееся от одного укрытия к другому, нечто такое, что он видел (или думал, что видел) только краем глаза. Одна из собак? Или не одна? Возможно, подстрекаемые жизнерадостными, быстроногими маленькими девочками. Или?.. Он поймал себя на том, что представляет собак в виде пауков, только пушистых и больших. Однажды в постели Кэл, руки, ноги и груди которой казались очень бледными в первых лучах рассвета, рассказала ему свой сон, в котором две большие борзые, следовавшие за ней, превратились в двух таких же больших и элегантных пауков с кремовым мехом.

А что, если сейчас произойдет землетрясение (надо быть готовым ко всему), коричневая земля разверзнется дымящимися трещинами и поглотит его преследователей? И его самого заодно?

Франц добрался до подножия холма и вскоре уже шагал по петляющей тропинке рядом с Музеем для юношества Жозефины Рэндалл. Ощущение, будто его преследуют (или, скорее, ощущение того, что преследователи находятся совсем рядом), ослабло. Было хорошо снова оказаться рядом с человеческими жилищами, невзирая на то, что они казались пустыми, и даже на то, что постройки были как раз такими объектами, за которыми могли прятаться некие сущности. В этом месте мальчиков и девочек учили не бояться крыс, летучих мышей, гигантских тарантулов и других живых существ. И где же эти дети? Неужели какой-то мудрый Крысолов увел их всех прочь, подальше от сгущающейся угрозы? Или они погрузились в грузовик с надписью «Уличный астроном» и отправились к другим звездам? Из-за землетрясений и массового размножения больших бледных пауков и еще менее благонравных существ Сан-Франциско теперь значительно проигрывает по части безопасности. Ох и дурак же ты! Смотри! Смотри!

К тому времени, когда он оставил позади низкое здание, спустился по наклонной площадке автостоянки, миновал теннисные корты и, наконец, добрался до короткой тупиковой улочки, служившей границей Корона-Хайтс, его нервы немного успокоились и сумбур в мыслях несколько улегся, хотя он и содрогнулся всем телом, услышав донесшийся откуда-то резкий визг резины по асфальту, и на мгновение подумал, что машина, припаркованная на другом конце улицы, которую он пересекал, сорвалась с места и ринулась на него, управляемая двумя маленькими надгробьями-подголовниками.

Уже когда Франц приближался к Бивер-стрит по узкой общественной лестнице между двумя домами, его посетило еще одно быстрое видение, в котором за спиной у него произошло локальное землетрясение и Корона-Хайтс содрогнулся, но остался невредим, а затем поднял огромные коричневые плечи и каменную голову и стряхнул с себя Музей для юношества, открытый Жозефиной Рэндалл, готовясь спуститься в город.

На идущей все так же вниз Бивер-стрит ему наконец начали попадаться люди; хоть и немного, но все же… Он вспомнил, как будто это было в другой жизни, что намеревался навестить Байерса (и даже договорился с ним об этом по телефону), и подумал, стоит ли это делать. Франц никогда не бывал у этого человека дома и встречался с ним здесь же, в Сан-Франциско, но в квартире их общего знакомого в Хейте. Кэл сказала, что, по чьим-то рассказам, обитель Байерса – жутковатое место, хотя, глядя снаружи на этот дом, покрытый свежей оливково-зеленой краской с тонкой золотой кромкой, этого не подумаешь.

Решение оформилось само собой и практически без его участия: стоило пересечь Кастро-стрит, как за спиной пронзительно взвыла «Скорая помощь», приближавшаяся к пересечению с Бивер; отвратительный нервный звук, внезапно достигший невыносимой громкости, когда машина въехала на перекресток, буквально катапультировал Франца по ступенькам к оливковой двери с золотыми арабесками и заставил его постучать в дом бронзовым молотком, выполненным в форме античного Тритона.

Он понял, что мысль отправиться куда угодно, только не домой, кажется ему очень привлекательной. Дом был так же опасен, как Корона-Хайтс, а возможно, даже опаснее.

После невыносимо долгой паузы полированная латунная ручка повернулась, дверь начала открываться, и голос, звучный, как у Винсента Прайса в его лучшие годы, произнес:

– Вот этот стук можно по заслугам назвать стуком. О, это же Франц Вестен. Входите, входите. Но у вас, мой дорогой Франц, такой потрясенный вид, что можно заподозрить, будто вас доставила та самая «Скорая помощь», которая только что провыла под окнами. Что еще умудрились сотворить эти злобные, непредсказуемые улицы?

Удостоверившись в том, что ухоженное, украшенное аккуратной бородкой лицо с подчеркнутой по-театральному мимикой действительно принадлежит Байерсу, Франц поспешно протиснулся мимо него.

– Закройте дверь. Я действительно потрясен, – проговорил он, одновременно рассматривая богато обставленную прихожую, большую, роскошную комнату, примыкающую к ней, покрытую толстым ковром лестницу впереди, ведущую на площадку, залитую мягким светом сквозь витражное стекло, и темный холл за лестницей.

– Все по порядку, – говорил у него за спиной Байерс. – Ну вот, дверь заперта, я даже задвинул засов; надеюсь, вам от этого станет легче. Позвольте предложить вам вина. По-моему, оно весьма способствует успокоению нервов. Или, может быть, сразу вызвать врача, если дело серьезное?

Теперь они стояли лицом к лицу. Джейми Дональдус Байерс был примерно ровесником Франца (сорока с небольшим лет), среднего роста, с горделивой осанкой актера. На нем была бледно-зеленая куртка «неру», с неброской золотой вышивкой, такие же брюки, кожаные сандалии и длинный бледно-фиолетовый халат, не запахнутый, но перехваченный узким пояском. Тщательно расчесанные каштановые волосы ниспадали до плеч, вандейковская бородка и тонкие усы были аккуратно подстрижены. Бледно-желтоватый цвет лица, благородный лоб и большие влажные глаза наводили на мысль о елизаветинских временах и, определенно, ассоциировались с Эдмундом Спенсером. И он ясно осознавал все это.

– Нет-нет, Дональдус, не нужно врача, – сказал Франц, все еще сосредоточенный на совсем других вещах. – И спиртного тоже пока не надо. Но вот немного кофе, черного…

– Мой дорогой Франц, сию минуту. Только сначала пройдемте в гостиную. Все там. Но что же вас так потрясло? Что вас терзает?

– Мне страшно, – коротко бросил Франц и поспешил добавить: – Я боюсь параментальных явлений.

– О, разве это не из тех абстракций, которые всегда существуют в том или ином виде и именуются главной опасностью наших дней? – беспечно сказал Байерс (но в первую секунду его глаза резко прищурились). – Я всегда считал, что из всего сущего такое восприятие можно применить разве что к мафии. А может, еще и к ЦРУ? Или чему-то из вашего собственного «Странного подполья», из новенького? Ах да, еще такие вещи с неизменной надежностью поставляет Россия. Я лишь изредка поглядываю на все эти события. Я твердо обосновался в мире искусства, где реальность и фантазия едины.

С этими словами он повернулся и направился в гостиную, жестом пригласив Франца следовать за собой. Стоило ему шагнуть вперед, как Франц почувствовал смесь ароматов: свежесваренного кофе, вина и крепкого спиртного, сильный аромат ладана и немного резких духов. На память, конечно же, пришел рассказ Сола о Незримой медсестре, и он бросил быстрый взгляд в сторону лестницы и второго холла, уже оставшегося позади.

Байерс жестом предложил Францу сесть, а сам засуетился у массивного стола, где стояли изящные бутылки и две маленькие серебряные курильницы, из которых поднимался дымок. Франц вдруг вспомнил стихотворную строку Питера Вирека («Искусство – как бармен, никогда не пьянеет»), а следом и годы, когда бары служили для него убежищем от ужасов и мук внешнего мира. Но на этот раз страх пробрался внутрь вместе с ним.

17

ОБСТАНОВКА КОМНАТЫ выдавала сибаритские наклонности хозяина, и хотя нельзя было сказать, что она оформлена в арабском стиле, там было гораздо больше орнаментов, чем изображений. На кремовых обоях арабески неброских золотых линий сплетались в лабиринты. Франц выбрал большой пуф, стоявший у стены, с которого ему открывался прекрасный вид на холл, заднюю арку и окна, через слабо мерцающие занавески которых проникал пожелтевший солнечный свет и виднелись размытые, тускло позолоченные виды за стеклом. На двух черных полках рядом с пуфиком поблескивало серебро, и взгляд Франца, против его воли, из страха, ненадолго задержался на коллекции маленьких статуэток одетых по моде молодых людей, с большим высокомерием производящих различные действия сексуального характера, в основном извращенные (стиль фигурок представлял собой нечто среднее между ар-деко и помпеянским). При любых других обстоятельствах они удостоились бы от него большего внимания, чем мимолетный взгляд. Они были исполнены с невероятной детальностью и выглядели чертовски дорогими. Байерс, как он знал, происходил из богатой семьи и каждые три-четыре года выпускал внушительный том изысканных стихотворных и прозаических набросков.

Ну а сейчас этот везунчик поставил большую тонкую белую чашку, наполовину наполненную горячим кофе, и исходящий паром серебряный кофейник рядом с Францем на прочный низкий столик, где также стояла обсидиановая пепельница. Сам он плеснул себе в бокал золотистого вина, устроился в удобном низком кресле, отхлебнул и сказал:

– По телефону вы сказали, что у вас есть несколько вопросов насчет того дневника, который вы приписываете Смиту и фотокопию которого вы присылали мне раньше.

– Совершенно верно, – ответил Франц, продолжая с рассеянной планомерностью рассматривать комнату. – У меня есть к вам несколько вопросов. Но сначала я должен рассказать, что со мной только что случилось.

– Безусловно. Я и сам жажду узнать об этом.

Франц попытался сократить свой рассказ, но вскоре обнаружил, что это невозможно, так как теряется взаимосвязь событий, поэтому ему пришлось изложить в хронологической последовательности практически все, что происходило с ним за последние тридцать часов. В результате (конечно, тут помог и кофе, в котором он остро нуждался, и сигареты, о которых не вспоминал почти целый предыдущий час) через некоторое время он начал явственно ощущать катарсис. Нервы заметно успокоились. Он не обнаружил каких-либо изменений своего мнения ни о случившихся фактах, ни об их поистине жизненной важности, но наличие собеседника, внимавшего ему с явным сочувствием, безусловно, имело большое эмоциональное значение.

Байерс слушал очень внимательно, кивал в нужных местах, прищуривал глаза, поджимал губы, а также вставлял поощрительные междометия и краткие комментарии (вернее сказать, по большей части краткие). Правда, последние были не столько содержательными, сколько эстетичными, даже несколько фривольными, но Франца это нисколько не беспокоило, особенно поначалу, – так он был увлечен своей историей. Ну а Байерс, невзирая даже на внешнюю легкомысленность поведения, казался глубоко заинтересованным и воспринимал рассказ Франца с чувством куда более искренним, чем светское вежливое одобрение.

Когда Франц кратко рассказал о бюрократической карусели, на которой ему довелось покружиться, Байерс сразу уловил юмор, вставив: «Танец клерков! Потрясающе!» А услышав о музыкальных достижениях Кэл, заметил: «Франц, у вас, несомненно, хороший вкус по части девушек. Клавесинистка! Что может быть совершеннее? Моя нынешняя дорогая-подруга-секретарь-товарищ-по-играм-домоправительница-любовница-луна-богиня происходит из Северного Китая; дама в высшей степени эрудированная, мастерица по работе с драгоценными металлами (она собственноручно сделала эти восхитительно мерзкие серебряные фигурки, используя тот самый метод литья по выплавляемым восковым моделям, которым пользовался Челлини). Вы получили бы кофе из ее рук, не будь сегодня один из наших личных дней, когда мы воссоздаем себя порознь. Я называю ее Фа Лосюи (так звали дочь доктора Фу Манчи; если помните, это одна из наших шуток для узкого круга), потому что она производит восхитительно зловещее впечатление человека, способного захватить мир, если когда-нибудь такое желание придет ей в голову. Вы сможете познакомиться с нею сегодня вечером, если задержитесь после нашей беседы. Впрочем, извините, я перебил вас. Продолжайте, пожалуйста». Когда же Франц упомянул об астрологических символах, намалеванных на камнях Корона-Хайтс, он тихо присвистнул и воскликнул: «Как же это показательно!» – да еще с таким жаром, что Франц не мог не спросить:

– Почему?

На что тот ответил:

– Не берите в голову. Я имею в виду весь спектр наших неутомимых вандалов. Отсюда лишь шаг до пирамиды из пивных банок на мистической вершине знаменитой Шасты. Грушевое вино восхитительно; вам необходимо попробовать этот шедевр винодельни Сан-Мартин с залитых солнцем склонов долины Санта-Клара. Но, прошу вас, продолжайте.

Однако когда Франц в третий или четвертый раз упомянул «Мегаполисомантию» и даже процитировал фразу из нее, Байерс поднял руку, прерывая его, подошел к высокому книжному шкафу, отпер, достал из-за затемненного стекла тонкую книгу в черном кожаном переплете, красиво украшенную серебряными арабесками, и протянул ее Францу, который тут же ее открыл.

Это была безукоризненно изданная книга де Кастри, отличавшаяся от его экземпляра, насколько он мог судить, только переплетом. Он вопросительно поднял глаза.

– До сегодняшней беседы мне и в голову не приходило, мой дорогой Франц, что у вас есть эта книга, – объяснил Байерс. – Вы, возможно, помните, что в ту встречу в Хейте показали мне только дневник, написанный лиловыми чернилами, а позже прислали мне фотокопию исписанных страниц. Но вы не упоминали о том, что вместе с этой тетрадкой купили еще и книгу. Впрочем, в тот вечер вы были… Э-э… Несколько на взводе.

– В то время я вовсе не бывал трезвым, – сухо ответил Франц.

– Понимаю… Несчастная Дейзи… Не будем об этом. Дело вот в чем: «Мегаполисомантию», вероятно, следует считать не только редкой, но и, в буквальном смысле, очень тайной книгой. В последние годы жизни де Кастри изменил свое мнение по этому вопросу и попытался отыскать все до единого экземпляры, чтобы сжечь их. И преуспел в этом! Почти преуспел. Известно, что он делал немалые гадости тем, кто отказывался изымать из своих библиотек эту книгу. Вообще-то, он был очень противным и, я бы сказал, хоть и ненавижу расставлять моральные оценки, злым стариком. Как бы там ни было, в тот раз я не видел смысла говорить вам, что у меня имеется единственный, как я тогда считал, сохранившийся экземпляр книги.

– Слава богу! – выдохнул Франц. – Я очень надеялся, что вам что-нибудь известно о де Кастри.

– Кое-что известно, но очень немного, – ответил Байерс. – Но прежде хотелось бы дослушать вашу историю. Итак, вы сегодня поднялись на Корона-Хайтс, рассматривали оттуда в бинокль пирамиду Трансамерики, и в связи с этим процитировали де Кастри насчет «наших современных пирамид»…

– Непременно, – сказал Франц и поспешно перешел к изложению самой неприятной части рассказа; в памяти во всех подробностях всплыли и треугольная бледно-коричневая морда, и поспешный спуск (почти бегство) с Корона-Хайтс; завершая повествование, он вспотел и снова принялся оглядываться по сторонам.

Байерс вздохнул и сказал с подчеркнутой укоризной:

– А после всего этого, преследуемый параментальными сущностями до самого порога, вы пришли ко мне! – И он повернулся в кресле, чтобы с некоторым подозрением взглянуть на затененные золотыми занавесками окна позади себя.

– Дональдус! – сердито воскликнул Франц. – Всю эту чертовщину я не по дороге выдумал, чтобы позабавить вас, а рассказываю чистую быль. Я понимаю, что все крутится вокруг фигуры, которую я несколько раз видел с расстояния в две мили через семикратный бинокль, и поэтому любой вправе возразить, что это могут быть оптические иллюзии, дефекты в самом бинокле, даже самовнушение, но я более-менее разбираюсь и в психологии и в оптике – это не было ни тем ни другим! Я вполне досконально изучал все, что связано с летающими тарелками, и ни разу не встречал ни одного свидетельства существования НЛО, которое было бы действительно убедительным, зато сам видел бликующие ореолы на самолетах, которые имели овальную форму, светились и пульсировали точно так же, как то, что видели не меньше половины наблюдателей тарелок. Однако в отношении того, что я видел сегодня и вчера, у меня нет никаких сомнений подобного рода.

Но еще произнося этот монолог и продолжая с тревогой всматриваться в окна, двери и тени в квартире, Франц поймал себя на том, что в глубине души начал сомневаться в воспоминаниях об увиденном (возможно, человеческий разум не в состоянии удерживать в себе подобный страх более часа, если тот не подкрепляется повторением), но будь он проклят, если скажет об этом Дональдусу!

И он закончил ледяным тоном:

– Конечно, нельзя исключить той возможности, что я спятил, временно или навсегда, и у меня «видения», но пока не будет уверенности в этом, я не собираюсь вести себя, как безмозглый (или веселый) идиот.

Дональдус, выслушивавший эту речь то с протестующими, то с умоляющими минами, тут же заговорил умиротворяющим и даже немного обиженным тоном:

– Мой дорогой Франц, я ни на минуту не сомневался в вашей серьезности, не подозревал (и не подозреваю!) в вас психопатии. Да что там говорить: я сам склоняюсь к вере в параментальные сущности с тех самых пор, как прочитал книгу де Кастри, и особенно после того, как услышал несколько обстоятельных, очень своеобразных историй о нем. Теперь же ваш поистине потрясающий рассказ очевидца развеял мои последние сомнения. Но сам я пока не видел ни одной. Если бы со мной такое случилось, я, без сомнения, почувствовал бы весь ужас, который сейчас испытываете вы, и даже более того, но до тех пор, а возможно, и в любом случае, и несмотря на обоснованный ужас, который они вызывают в нас, они все же совершенно обворожительные существа, разве нет? Теперь что касается того, считать ваш рассказ былью или вымыслом… Мой дорогой Франц, для меня высокое качество сюжета является высшим критерием правдивости чего бы то ни было. Я не делаю никакого различия между реальностью и фантазией, объективным и субъективным. Вся жизнь и все осознание в конечном счете едины, включая сильнейшую боль и саму смерть. Вовсе не обязательно вся пьеса должна доставлять удовольствие, и финалы никогда не бывают утешительными. Некоторые явления сочетаются на изумление гармонично и красиво, невзирая на душераздирающие диссонансы, это правда, а некоторые не сочетаются, и это просто плохое искусство. Неужели вы со мною не согласны?

Франц не знал, что сказать на это. Он определенно не придавал книге де Кастри как таковой ни малейшего значения, но… Он задумчиво кивнул, хотя вряд ли это можно было считать ответом на вопрос. Жаль, что он не обладает острым умом Гуна или Сола… И Кэл.

– А теперь я расскажу вам свою историю, – сказал Дональдус, вполне удовлетворенный этим невнятным жестом. – Но сначала немного бренди; по-моему, будет очень кстати. А вы? Что ж, тогда немного горячего кофе. Сейчас сделаю. И бисквиты? Да.

У Франца начала побаливать голова, подступала легкая тошнота. Простое почти не сладкое марантовое печенье вроде бы помогло. Он налил себе свежесваренного кофе из кофейника и добавил немного сливок и сахара, предусмотрительно принесенные хозяином. Стало еще легче. Он не ослаблял бдительности, но теперь это состояние давалось не столь трудно – как будто осознание опасности превращалось в образ жизни.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации